Семейная жизнь не бывает гладкой. Некоторые люди выносят её на общее обозрение, другие скрывают. Известным людям сложнее, подробности их личной жизни часто обрастают нелепыми слухами.
Лев Николаевич Толстой и его супруга Софья Андреевна не скрывали своих семейных проблем. Из их писем и дневниковых записей вырисовывается не очень радужная картина их супружества.
К сожалению, не все знакомы с этими публикациями, а на основе книг современных авторов жена Толстого предстаёт перед читателями в образе жертвы. Правильнее судить о человеке не по словам, а по делам, и черпать информацию из надёжных источников. Недавно я прочитала воспоминания о родителях старшей дочери Льва Николаевича – Татьяны Львовны Сухотиной-Толстой. Она не только поделилась с читателями своими воспоминаниями, но также использовала дневниковые записи и письма родителей, свидетельства родных и знакомых. Из её объективного рассказа можно увидеть сложность взаимоотношений между её родителями особенно в последний период их совместной жизни. Татьяна не стремилась быть им судьёй, она будто размышляла об их прожитой жизни и сама пыталась понять причины их семейных неурядиц.
На основе ранее прочитанных мной книг о жизни Толстого, а также используя «Исповедь» Льва Николаевича и некоторые свидетельства его дочери, я попыталась слегка коснуться этой непростой темы.
На мой взгляд, грубой ошибкой Толстого было вручение молодой жене своего дневника и ознакомление её с интимными подробностями своей долгой холостяцкой жизни. Хотя Софья Андреевна была не из робкого десятка, сумев увести жениха у своей старшей сестры Лизы из под носа, для неё подобные откровения стали неожиданным ударом. Долгие годы она не могла с ними смириться. «Читала начала его сочинений, и везде, где любовь, где женщины, мне гадко, тяжело, я бы все, все сожгла. Пусть нигде не напомнится мне его прошедшее. И не жаль бы мне было его трудов, потому что от ревности я делаюсь страшная эгоистка. Если бы я могла и его убить, а потом создать нового, точно такого же, я и то сделала бы с удовольствием», - написала она в своём дневнике.
Но Софья Андреевна не сбежала в свой родительский дом, а с воодушевлением начала хозяйничать в огромном имении мужа, рожать детей и даже переписывать его рукописи, что некоторыми авторами ставится ей в заслугу.
Возникает логичный вопрос. Так ли было необходимо жене графа, имеющей кучу детей и большое хозяйство, заниматься перепиской литературных произведений Толстого? Неужели Лев Николаевич не нашёл средств, чтобы нанять писарей? Вероятней всего, Софья Андреевна сама приняла такое решение, чтобы держать под своим контролем литературные труды мужа.
Также сложно представить, чтобы великий писатель нуждался в советах своей юной супруги. Вероятно, ему не нравилась подобная опека, если он написал в дневнике через год после свадьбы: «Мысль, что она и тут читает из-за плеча, уменьшает и портит мою правду…»
На протяжение всей их совместной жизни Софью Андреевну тяготило желание супруга помочь всем нуждающимся. «Он мне гадок с своим народом. Я чувствую, что или я, то есть я, пока представительница семьи, или народ с горячею любовью к нему Л. Это эгоизм. Пускай. Я для него живу, им живу, хочу того же, а то мне тесно и душно здесь», - рассуждала она с горечью.
Вероятно, по этой причине богатство мужа не давало ей покоя. Она опасалась, что он всё раздаст нищим, а ей с детьми ничего не останется. Иногда она пыталась понять мужа. После переезда в Москву она написала сестре:
«Левочка очень спокоен, работает, пишет какие-то статьи, иногда прорываются у него речи против городской и вообще барской жизни. Мне это больно бывает, но я знаю, что он иначе не может. Он человек передовой, идет впереди толпы и указывает путь, по которому должны идти люди. А я - толпа, живу с течением толпы, вместе с толпой вижу свет фонаря, который несет всякий передовой человек, и Левочка, конечно, тоже, и признаю, что это свет, но не могу идти скорее, меня давит толпа, и среда, и мои привычки».
Чтобы успокоить супругу Лев Николаевич распорядился разделить всё своё имущество между женой и взрослыми детьми, хотя сам в ту пору ещё не был стариком и находился в полном здравии. Об этом он написал своему секретарю Черткову: «То, что Вы мне советуете сделать: отказ от своего общественного положения, от имущества и раздача его тем, кто считал себя вправе на него рассчитывать после моей смерти, сделано уже более 25 лет тому назад».
Разделив имущество супруга, Софья Андреевна успокоилась, но неожиданно узнала о его новом завещании. Толстой принял решение передать свои литературные произведения народу. Такая новость её шокировала, и она тут же пошла в наступление. Слежка, истерики, угрозы суицида – все средства были использованы Софьей Андреевной, чтобы сломить волю супруга.
Вот так пишет их дочь Татьяна об этом тяжёлом периоде жизни своих родителей: «А дни шли за днями. Он (Толстой) отмечал в своем дневнике происходившие события и изменения в состоянии жены. Эти записи свидетельствуют, что оно все ухудшалось: «Соня опять в том же раздраженном истерическом состоянии. Очень было тяжело»; «Соня опять возбуждена, и опять те же страдания обоих»; «Ужасная ночь... Жестокая и тяжелая болезнь».
Далее она продолжает: «Отец часто говорил, что расстройство ума - это только преувеличенный эгоизм. И действительно, психические ненормальности моей матери выражались именно в этой форме. Если раньше она готова была беззаветно всю себя отдать другим, теперь она сделалась жертвой болезненной мнительности: что говорят, что станут говорить о ней? Не назовут ли ее когда-нибудь Ксантиппой? У нее были некоторые основания опасаться этого, так как ее окружали люди, жалевшие ее мужа за то, что ему приходилось от нее переносить. Преследуемая этим страхом, она потребовала пересмотра всех записей, которые ее муж ежедневно делал. Она хотела, чтобы там было вычеркнуто все, что могло бы впоследствии создать о ней дурное впечатление. Она стала оправдываться по всякому поводу и перед первыми попавшимися людьми, даже перед такими, которые и не помышляли ее в чем-либо обвинять. Она настойчиво объясняла, почему не последовала за мужем, старалась доказать, что это он сбился с правильного пути, надеясь таким образом оправдать свои попытки руководить им».
С горечью рассказала Татьяна о последней ночи отца в своём доме: «в ночь с 27 на 28 октября ему был нанесен удар, которого он ждал, и он покинул навсегда Ясную Поляну. Вот как он отмечает это событие в своем дневнике: «28 октября 1910 г. Лег в половине 12 и спал до 3-го часа. Проснулся и опять, как прежние ночи, услыхал отворяние дверей и шаги. В прежние ночи я не смотрел на свою дверь, нынче взглянул и вижу в щелях яркий свет в кабинете и шуршание. Это Софья Андреевна что-то разыскивает, вероятно, читает... Опять шаги, осторожное отпирание двери, и она проходит. Не знаю отчего, это вызвало во мне неудержимое отвращение, возмущение. Хотел заснуть, не могу, поворочался около часа, зажег свечу и сел. Отворяет дверь и входит Софья Андреевна, спрашивая «о здоровье» и удивляясь на свет у меня, который она видит у меня. Отвращение и возмущение растет, задыхаюсь, считаю пульс: 97. Не могу лежать и вдруг принимаю окончательное решение уехать. Пишу ей письмо, начинаю укладывать самое нужное, только бы уехать. Бужу Душана, потом Сашу, они помогают мне укладываться. Я дрожу при мысли, что она услышит, выйдет - сцена, истерика и уж впредь без сцены не уехать. В 6-м часу всё кое-как уложено; я иду на конюшню велеть закладывать... Может быть, ошибаюсь, оправдывая себя, но кажется, что я спасал себя, не Льва Николаевича, а спасал то, что иногда и хоть чуть-чуть есть во мне».
Как видим, любому терпению приходит конец. В один из холодных ноябрьских дней Толстой сбежал от своей бдительной супруги. Итогом стали: простуда, болезнь и смерть.
«В тебе много силы не только физической, но и нравственной, только недостает чего-то небольшого и самого важного, которое все-таки придет, я уверен…. Я бы уступил не только много, но и всю славу за то, чтобы ты при моей жизни совпала со мной душевно так, как ты совпадешь после моей смерти», - как-то написал Толстой своей супруге.
Эти слова оказались не только провидческими, в них была раскрыта причина их семейных проблем, которые можно было избежать.
О том же рассуждает Татьяна, заканчивая своё грустное повествование о самых любимых и близких людях такими словами: «Такова в основном жизнь этих двух людей, столь же связанных взаимной любовью, сколь и разобщенных в своих стремлениях. Бесконечно близкие друг другу и в то же время бесконечно далекие. Еще один пример извечной борьбы между величием духа, и властью плоти».
****
Драматическими оказались не только последние дни жизни Льва Толстого, но и судьба его литературного наследия. Это наследие собрано в 90-томном собрании сочинений Толстого, завещавшего свои труды в прямом смысле слова народу. Обо всем этом размышляет историк литературы, обозреватель Радио Свобода Иван Толстой:
Толстой, как известно, хотел, чтобы не существовало ни государства, ни законов, а люди жили бы по совести, по тому, как им подсказывает их разум, их сердце, их вера. Летом 1910 года, за 3,5 месяца до своего ухода из дому и кончины, в лесу Груманд, недалеко от Ясной Поляны, великий старец подписал свое духовное завещание. Он сделал это тайком от своей семьи. В этом завещании он лишал всю свою семью и всю свою многочисленную родню прав на его сочинения. Он собирался отдать их народу. Буквально так и написал! Но юристы, которые обслуживали это его последнее и важнейшее в жизни решение, сказали: нельзя отдать вот так, никому. И Лев Толстой написал в своем завещании одно конкретное имя – он все оставил своей любимой младшей дочери Александре.
– Речь идет только о литературном наследии Толстого – о бумагах, рукописях, правах на издание книг, или об имуществе, в том числе?
– И об имуществе – Ясную Поляну он тоже завещал народу. И объяснил в этом завещании, каким образом нужно с нею расстаться, как нужно продать и т. д. Все было выполнено, как того хотел Лев Николаевич. Однако в этом его духовном завещании, было одно противоречие. Он сказал: все мои рукописи я доверяю и поручаю издавать моей дочери Александре Львовне, после чего они переходят во владение народа, то есть их можно беспрепятственно перепечатывать. Но! Согласно этому документу, Александра Львовна не могла издавать рукописи без редакционной подготовки секретаря и последователя Толстого, Владимира Григорьевича Черткова. Тем самым в этот документ было заложено противоречие. Потому что это два разных человека с разными, как это всегда и бывает, жизненными установками. Александра Львовна немедленно после смерти своего отца стала хотеть одного, а Владимир Григорьевич Чертков стал хотеть другого. И то, как они договаривались друг с другом – это отдельная драматичная история, доходившая до того, что Александра Львовна велела протоколировать ее встречи с секретарем Чертковым.
В 1917 году, с началом национализации, сочинения Льва Толстого, казалось бы, должны были начать издаваться государственными издательствами. Но у государства не было денег не только на издание огромного собрания сочинений Льва Толстого, но и на редакционную и техническую подготовку его рукописей к печати. Это огромный труд! И тогда большевики поступили очень хитро: они отдали право на подготовку собрания сочинений – того самого, знаменитого 90-томного! – группам частных лиц, в одну из которых входил секретарь Чертков, в другую – Александра Львовна Толстая. На подготовку собрания сочинений к изданию ушло почти 10 лет. К 1928 году собрание сочинений в 90 томах было подготовлено. И на это государство не потратило ни одной копейки! Однако за эти годы большевистское государство выгнало в эмиграцию большую часть людей, готовивших это собрание, и на чужбине запретило им издавать эти книги и жить на доход с сочинений Льва Толстого. А затем, уже на собственные средства, с 1928 года стало издавать собрание сочинений Льва Николаевича в 90 томах, подготовленное не государством.
Дело было еще и в духовной хитрости. Лев Николаевич Толстой оставил литературное наследие, которое из идейных соображений невозможно было публиковать как при царе, так и при большевиках. Речь идет о его религиозных сочинениях, размышлениях по поводу государства, службы в армии. Лев Толстой все отдал народу, а государство поступило следующим образом: 90 томов полного собрания сочинений были изданы минимальным тиражом. "Война и мир", "Анна Каренина","Филиппок", "Маша и грибы" издавались огромными тиражами. А сочинения "В чем моя исповедь", "Не могу молчать" и многие другие антигосударственные толстовские труды выходили очень маленькими тиражами. И тома 90-томного собрания стоили так дорого, что сама дочь Льва Толстого, готовившая это собрание, в эмиграции не могла эти книги купить.