Спустя два дня Ярослав нашёл жену в деннике у жеребой кобылы Зорьки. Светлояра крепко спала, завернувшись в попону, а лошадь прижималась к ней округлившимся боком и тихонько пофыркивала. Муж уселся рядом и стал ждать, пока "беглянка" сама проснётся. А как заворочалась она в сене, сходил в дом, собрал еды на семь дён, одёжу рабочую, запряг мерина саврасого, схватил жёнку, как была в попоне, на телегу бросил и - ходу. Благо летнее время запасливое, что наберёшь да накосишь, то и в рот зимой положишь. Подались они вдвоём на луга дальние, что за рекой лежат. Пока доехали, Светлояра совсем в "себя" вернулась, разлепила глаза - удивилась:
- Что за морок такой - возле мужниного плеча засыпала, а проснулась от тряски?
Свесила ноги с телеги, глядит, а кругом травы высокие, росой налитые. Зачерпнула она водицы из "реки" луговой, лицо обмыла. А из-за леса солнце рыжий чуб высунуло - удальством бахвалится. Макушки деревьев, будто огнём, взялись, так и полыхают, лучами вверх выстреливают. В придорожье девясил вымахал - чистый жердяй, руки-ноги тощие, врастопырку, а цветки - улыбками - всем вокруг машут: и солнышку, и пыли, и воробьям, и страннику. Переехали через мост да на жительство стали. Пока Ярослав траву косил, состряпала Светлояра в котле кулеш сытный, заварила из чабреца и клевера чай терпкий. Да не удержалась - повалялась в росе так, чтобы до сердца проняло, дух захватило. Встала она в травах - Лада Ладой! Хоть о ней песни слагай, хоть из штанов выскакивай!
И потекли у них дни, один на другой непохожие, потому как каждое утро иными глазами на мир смотрит, каждый полдень по-иному солнцем вертит, каждый вечер на свой манер костёр зажигает. А уж о ночах и гуторить нечего, коли в них пара молодая жизни радуется! К началу следующей седьмицы отец Ярослава подъехал, еды оставил да сена целый воз домой увёз.
- Вот и ладно, - решил Ярослав, - за трудами и новолуние проскочим. И никому о том известно не будет.
Ещё две седьмицы скинули, словно ворох репы в подпол. Ярослав загорел лицом, стал, как чугунок, давно не чищенный. А у жёнки личико белое, благо платком его закрывает по сами глаза, красу бережёт. Рубахи от пота просолились, стирай их в речке - не стирай.
- Вернёмся с покоса, так одёжу на глинах мягких помну, в золе отмочу, водой колодезной прополощу, - по-хозяйски рассуждала Светлояра, когда забрёл к ним на огонёк старик.
Спина гнутая, а в плечах сила чуется. Брови седые - забором - над глазами, а сами глаза, как сычи, из мрака таращатся. Притихла Светлояра, глядит на прохожего с испугом.
- Что-то хозяюшка твоя, - усмехнулся старик, - гостям не рада! Неужто немощному ложку каши пожалеет? Небось не оскудеете от траты такой?
Ярослав покачал головой, к костру незваного пригласил, ложку чистую дал, а сам жене досаждает:
- Не хватало ещё, чтобы слух о нас разлетелся, как о скрягах и выжигах! Отрезай хлебушка ломоть щедрый, корми гостя.
Не хотелось Светлояре к старику подходить да как мужу не угодить. Посыпала она хлеб солью да на полотне и подала. Взметнулось пламя костровое, а заместо прохожего волк огромный пасть ощерил - скалится, того гляди, певунью за горло схватит. Обмер Ярослав, покатился котёл с кашей в уголья, мерин заржал дико и страшно. Упала Светлояра ничком, голову руками прикрыла, а над ней вдруг сойка опереньем ярким полыхнула, кинулась врагу в глаза, светом дневным обожгла. И исчез тот с рёвом, будто дымом оброс.
- Хотел жёнку от всех спрятать? - сказала ведунья. - Да от судьбы не ухоронишься - ни на дне морском, ни под Алатырь-камнем. Оттого, что не смог защитить Светлояру, быть ей в это новолуние зверицей на один день больше. А ты думай - не умом, а сердцем!
Пропала знахарка. А как месяц народился, оборотилась лисой рыжей жёнка и в лесу затерялась.