Тетка стояла вполоборота ко мне, процеживая взглядом поток машин. Лицо ее ничего не выражало, оно было точно стертым. Защитного цвета брезентовая шляпа – из породы тех вечных головных уборов, которые можно носить в любое время года, украшала ее голову. Плечи плотно обтягивала ярко-розовая куртка, явно приобретенная на распродаже. Там, где кончалась куртка, начиналась видавшая виды юбка, бывшая, возможно, когда-то черной; теперь же она являла собой многоцветное полотно, на котором оставили следы бульварные лавки, ящики и грязные пальцы. Тетка была обута в зашнурованные доверху тупоносые ботинки, покрытые толстым слоем пыли. И весь вид ее говорил о том, что она, может быть, без определенных занятий, но все-таки при деле.
У ног тетки, на сером потрескавшемся асфальте, стоял мешок. Он не лежал и не валялся, а именно стоял, поскольку был плотно набит до половины. Мешок большой и прозрачный с четко выведенными латинскими буквами и множеством рваных дыр, но еще довольно крепкий. Издали можно было подумать, что его наполнили обрывками ткани – лиловой, зеленой, белой. Но, присмотревшись, каждый увидал бы в нем… сирень! Да, это была сирень, наломанная короткими пушистыми ветками, с сочно-зелеными листьями-сердечками, настоящая персидская сирень – майская краса, превратившаяся в добычу. И сразу же возникла картинка: где-то с краю – уж не знаю чего, то ли двора, то ли сквера – тетка, воровски озираясь, ломает влажно пахнущие сиреневые ветки, бросает в мешок, встряхивает, чтобы больше влезло, ее жадные руки не знают усталости, глаза шарят по ближним кустам. Но вот воровку спугнули, и она, взвалив мешок на плечи, скрывается в подворотне. Впрочем, можно ли ее назвать воровкой, сирень-то не из хозяйского сада, стало быть, ничья.
Подошел троллейбус. Подхватив мешок, похитительница сирени вошла в последнюю дверь, я следом. Вскоре мы обе вышли у метро. Тетка тут же ловко пристроилась между киосками и приготовилась торговать. Сирень, которую она доставала из туго набитого мешка, оказалась на редкость свежей, нисколько не поникшей и выглядела так, точно ее только что сорвали. Но мое четвертьчасовое и тайное наблюдение за торговкой показало, что товар спросом не пользовался. Ну не стоять же тут с ней целый день… Дела заставили меня уйти.
Вечером опять пришлось проходить мимо той же станции метро. Тетки моей уже не было. На месте, где она стояла, остался ворох увядшей сирени. Мне показалось, что от него исходил запах полыни. Значит, не распродала, бросила, так и ушла ни с чем. Ушла усталая, злая, голодная, даром простоявшая несколько часов на чугунных ногах, ушла в пустой захламленный дом, – да нет, какой у нее дом! – в конуру, в угол… Какая бы она ни была, ее нужно пожалеть, человек ведь…Ах, надо было купить у нее хоть одну ветку, а там, глядишь, и расторговалась бы…
Мои размышления были прерваны доносящимися из-за палаток отрывистыми выкриками. Оборачиваюсь: моя тетка, рядом красномордый мужик, между ними бутылка. И тут мужик резко встает, выстреливает словесную очередь, хватает бутылку и очень быстро ускользает из поля зрения. Тетка успела только охнуть и руками развести: ни с чем осталась! Она была обманута и выглядела такой жалкой, что грех было ее не пожалеть. Но эта, реально представшая, а не выдуманная мной только что несчастная тетка, почему-то меня не разжалобила. Мне было жаль сирень.