ода озорному башмачнику часть четвертая

А однажды, это было  зимой 52-го года, у нас появилась
незнакомая женщина, молодая даже по моим мальчишеским
представлениям, высокая  блондинка. Роскошно одетая, может быть,
даже чересчур для визита к сапожнику, но со страдальческой  миной на
лице и лучиками ранних морщин в углах ее серых глаз. Прежде чем
представиться она попросила разрешения сесть.

И только тогда, как-то неловко помассировав кисти рук,
остававшиеся в перчатках темно-пепельного цвета, и колени
размеров  непропорционально крупных, она стала рассказывать о
том, кто она, кто порекомендовал ей обратиться к Федору
Герасимовичу и в чем состоит ее просьба.

Непонятным диссонансом к элегантному пальто цвета
маренго с воротником и манжетами из чернобурки, только начавшей
входить в послевоенную моду в Москве, были ее туфли, громадного
размера, бесформенные, больше похожие на неопрятно сколоченные
солдатские сапоги.

Оказывается, она страдала подагрой в самой жестокой
форме этой коварной болезни. Кисти рук и стопы ног были
деформированы и изуродованы шишками. Стандартная обувь
не подходила, потому что приносила ей невыносимые муки при
ходьбе. Она лишь немного оживала зимой, когда могла одеть
простые валенки, которые и стали единственным видом обуви
в полевых условиях ее нынешней жизни.

- Но, ведь не могла же я приехать в Москву в валенках и вот
теперь приходится мучиться в этом, - улыбнулась она с застывшей
гримасой боли на бледно-матовом лице. 

Муж ее был известным горняком, орденоносцем, как тогда
говорили, руководителем только что начатых промышленных
разработок железистых руд на КМА, Курской Магнитной Аномалии,
самой крупной в мире по площади залегания руды и по ее запасам,
о которой не умолкало в то время в стране ни радио, ни пресса.
Разработки начались зимой, снабжение было организовано по
высшему разряду, но до человеческого жилья и намека на серьезную
медицину в спешке дело не дошло.

Вот и приходилось постоянно летать в Москву, в надежде
на то, что здесь ей помогут. Медики в Кремлевке меняли лекарства,
назначали новые процедуры, заверяли в их результативности, но
тщетно, ожидаемого эффекта это не приносило.

И только  сегодня вошедший в ее незавидное положение
старик-профессор, возглавлявший консилиум, уже в коридоре
сказал ей:

- Милочка, поверьте моему опыту, со своими руками вы
еще с божьей помощью как-то справитесь, а вот с ногами, конечно,
значительно сложнее, если не сказать, почти безнадежно, потому что
прогрессировать это будет не по годам, а по дням. А вы еще так
молоды. У вас есть дети? Ну, вот, видите, вам еще и рожать
предстоит. Кстати, рожайте, рожайте обязательно. Роды часто
обновляют организм матери до неузнаваемости и чаще всего в
лучшую сторону. Хотя, иногда бывает и наоборот. Но мы с вами
будем надеяться на лучшее.
 

Щеки жизнерадостного эскулапа украшали продолговатые
вертикальные ямочки, а розоватые и подвижные шишечки скул
покрывала сеть темно-фиолетовых капилляров. Каждую паузу
во время  вынесения приговора он  сопровождал попеременно то
моментально застывавшей улыбкой, то, наоборот, трагической
миной лица. Смена масок происходила  быстрее чем у Аркадия
Райкина в  его фильме-концерте.

При этом маска совсем не увязывалась со смыслом
высказываемого им. Например, в то время, когда он констатировал
безнадежную часть прогноза, на его лице могла блаженствовать
улыбка, а когда в чем-то обнадеживал, возникало вдруг выражение
трагическое. И непонятно было пациентке, то ли это у него такая
странная привычка, благоприобретенная в постоянном общении
с больными людьми, то ли сам он, бедолага, человек скорбный,
да еще и со  стажем, как видно по всему. Да только догадывается
ли об  этом сам  эскулап.

В конце он сказал:

- А сейчас, милочка, я дам вам один ценный практический
совет.

Приподнявшись на цыпочках и шаловливо по-ребячьи
отодвигая кончиком своего носа её светлый  локон, он пропел ей
в наконец-то открывшееся ухо на собственную мелодию:

- Ищите хорошего сапожника, милочка, он и только он
сможет вам помочь в вашем нынешнем положении. И, упаси бог,
не какого-нибудь холодного, а непременно, знаете-ли, настоящего,
умельца, который разбирается в тонкостях своего дела, специалиста
старой школы.

Занятая своими мыслями милочка не могла взять в толк,
какое отношение к ее будущему ребенку может иметь сапожник.

- Простите, профессор, а чем мне, по-вашему, может
помочь сапожник? Постойте, неужели вы имеете в виду,- она на
секунду потупила глаза и, преодолев смущение, решилась, - но,
профессор, если я вас правильно поняла, то холодный, тут я с
вами, конечно, абсолютно согласна, в этом деле совсем не 
подходящий партнер. Но, профессор, я вас умоляю, зачем же 
тогда "из старых", как вы только что сами сказали?

К счастью всё скоро прояснилось и вот она у нас.

- Уважаемый Федор Герасимович, вас рекомендовала моей
маме ее институтская подруга, которая у вас еще с довоенных лет...
ну, и т.д.

Когда она с видимым трудом сняла со своих ног эти опорки, 
как назвал Федор ее обувь, он оторопел. Ступни были искривлены,
обезображенной формы, каждый сустав превращен в шишку и пальцы
росли как-то так, что выглядывали один из-под другого, и под углом
друг к другу, а не параллельно, как это бывает у  людей.

Снимая мерку с ноги сидящей на стуле заказчицы Федор,
с карандашом за ухом, всегда становился перед ней на одно колено,
что со стороны выглядело довольно элегантно и походило на балетное
        па, а на деле было ему просто удобно, и подкладывал под ее ступню лист   
        чистой бумаги.

Если заказчица была у него новичком, он просил ее встать,
чтобы стопа была нагружена полностью, как при ходьбе, и тогда она
невольно опиралась рукою на его плечо, а он, для верности, внешней
стороной указательного пальца, сложенного серпом, еще и
придавливал стопу к будущей мерке.

Заметьте, только внешней стороной, подчеркивая тем
самым отсутствие какого бы то ни было телесного, или, пуще того,
плотского начала со своей стороны в этой сугубо производственной
манипуляции.

Затем  обводил карандашом след ступни. Вот это последнее
заставляло многих заказчиц егозить на стуле и нервно хихикать,
потому что процедура эта была отнюдь не  щекотливая, но
щекочущая, настраивающая заказчицу на игривый лад. Знаю это
абсолютно точно, потому что проверял на себе.

Потом измерял портновским метром самое широкое
место у основания пальцев, подъем и щиколотку. И уж, конечно,
никаких вольностей себе не позволял, по крайней мере при первой
встрече. А дальше как карта ляжет. И надо сказать, бывало, что и
ложилась. И не только карта. И ложилась в нужную масть.

В таких случаях Ися была настороже и когда заказчица
удалялась восвояси она мирно обращалась к супругу со своего
обычного наблюдательного пункта на дальнем краешке дивана,
где она до того сидела с отрешенным лицом, опершись локотком
о валик:

- Что, старый б...н, опять ч и м и р ь в голову ударил,
опять  м о с т и ш ь с я?

Я думаю, что это южное "м о с т и т ь с я" было от
"мостить проезжую часть улицы", т.е., делать ее более удобной для
пользования, иными словами, приспосабливать под себя, а вот
что такое "ч и м и р ь"  до сих пор не знаю, но, похоже, что если
он в голову ударил, то это могло означать "блажь в голову
вступила".

Но это был совсем не тот случай.

- И что же вы хотите от меня, уважаемая имярек, -
задумчиво глядя то на этих уродцев, то ей в глаза, спросил Федор.

-Я прошу вас об одном только, - она сложила молитвенно
на груди свои искореженные руки, - сделайте, ну, хоть что-нибудь,
чтобы я могла носить, как все люди нормальную  обувь, а не глазеть
в витрины обувных магазинов и облизываться. Вы даже представить
себе не можете, как это больно и горько. Признаюсь вам, вы моя
последняя надежда.

Потом жалко улыбнулась, пытаясь вытереть тыльной
стороной ладони покатившиеся слезы, и, проникаясь благодарным
доверием и надеждой к этому совершенно незнакомому ей человеку,
выдавила:

- Знаете, я вам почему-то верю.

И начал Федор колдовать над своей конструкцией. Кроме
того, что колодка должна была быть удобной, необходимо скрыть
безобразные формы ступней, а это, в свою очередь,  неизбежно
приведет к разбуханию размера обуви. Деформации левой и
правой стоп были несимметричными и это тоже  усугубляло дело.
Иногда он вставал среди ночи, брал колодки и шел на кухню, где 
никому не мешал. Он забросил остальные заказы и так
продолжалось месяца два. Наконец, он сказал, что можно посылать
телеграмму в эту самую КМА, будь она трижды неладна.


Страдалица призналась, что не утерпела и приехала в
Москву за два дня до условленного срока, но явилась к нам все-же
ровно в назначенный час. Все было готово. Кто из них двоих,
заказчица или исполнитель, был более счастлив сказать трудно.
Могу только добавить, что долго еще на каждый Новый год и Первое
Мая на наш адрес шли праздничные поздравительные телеграммы
на правительственных бланках.



Ритуал первой встречи мастера и заказчика выглядел
примерно так. Сначала знакомство, потом вопрос Федора - кто
рекомендовал, затем общие пожелания новообращенной и, наконец,
приступали  к главному. Нормально, когда заказчик приходит уже с
созревшим решением, и это упрощает дело. В противном  случае
процесс затягивался надолго.

Начинался диалог, хорошо, если внятный, на общем
языке. Мастер спрашивал в какой обуви  нуждается заказчик,
летней или зимней, кожаной или замшевой, какого цвета, просил
описать фасон. Иногда бывало так, что после длительной беседы
заказчик признавался в том, что он, чаще она, не представляет на
чем остановиться.

В этом случае мастеру приходилось вынимать свои
журналы и у заказчицы разбегались глаза. Некоторые, правда,
приносили с собой картинку из журнала, реже фото, что, конечно,
облегчало диалог.

А теперь, как говорят в Одессе, слушайте сюда, потому что
сейчас самое главное. А самое главное это то, что выслушивая заказчика
мастер, конечно принимал во внимание его просьбу, но при этом только
делал вид, что полностью согласен с его пожеланиями, тем более, если
перед ним сидела дама, ну, скажем так, далеко после шестидесяти и
горячо умоляла его сделать ей туфельки алого цвета с очень глубоким
вырезом и тонюсеньким каблучком:

- Знаете, Федор...э-э...

- Герасимович,- задумчиво подсказывал мастер и без паузы
продолжал, - давайте уточним, мадам,  если вы имеете ввиду тонкий
пятнадцатисантиметровый каблук, который сейчас   у   д е в о ч е к   
называется шпилькой, то я бы вам ...

- Да-да, -  радостно  ерзала на стуле заказчица, нашедшая,
как ей казалось, единомышленника в мастере, тогда как в нем уже
клокотал протест профессионала и невольно созревала
обыкновенная человеческая жалость. Так уж водится, человек,
неспособный видеть себя самого со стороны, сначала вызывает у
окружающих раздражение, а потом чувство жалости.

Иногда наоборот, что, я думаю зависит от терпимости и
многих других человеческих качеств, включая благородство или
высокомерие. А, может, все проще, может быть, все дело в чувстве
такта. Тогда законный вопрос, а можно ли тактичностью бороться с
бестактностью.

Ну, ладно, оставим это для философов, вернемся к
башмачникам. Но и тут я не уверен какой путь сложнее, от
башмачника до философа или же наоборот, от философа до
башмачника. Думаю, все зависит от конкретного философа и
конкретного башмачника. Предлагаю на досуге обсудить две
крайности,  академик-сапожник (помните сапожника в кинобудке)
и сапожник-академик.

Дело в том, что настоящий мастер сначала хороший
физиономист, психолог и, по возможности, ортопед, а уж потом
сапожник. В момент знакомства с заказчиком или заказчицей,
перед тем, как снять мерку, он просил ее встать во весь рост,
повернуться, сделать несколько шагов по комнате.

После этих процедур он уже в основном представлял
какая обувь будет ей к лицу, и это вовсе не каламбур, какая колодка
будет ей удобна при ходьбе и какая, при внешней эффектности, ей
только навредит, испортит походку, а, очень может быть, в
дальнейшем и отравит жизнь.

В конце концов, он убеждал заказчицу в своей правоте.
Но иногда бывало и так, что с первой встречи заказчик и исполнитель
не находили общего языка и тогда они расставались, чаще с
обоюдным сожалением, а иногда и с облегчением, по крайней мере,
это касалось Федора. Бывали случаи стопроцентного попадания
в цель и тогда они не разлей вода, тогда они могли стать на всю
жизнь друзьями, а иногда и ближе. Что ж, в жизни все бывает.

Со временем и я понял, что настоящий мастер, хотя бы уже
для того, чтобы не потерять свой индивидуальный почерк, свою
оригинальность, не имеет права слепо исполнять волю заказчика.
Он должен быть на порядок чувствительнее его ко всем
составляющим, которые приводят их к обоюдному удовлетворению.
Помочь в   выборе модели, фасона, высоты и формы каблука, цвета
кожи. В этом его мастерство и в этом его предназначение наравне с
процессом  изготовления самого заказа.