Из дневника А. Муарема:
«Январь тридцать седьмого…
Мне его никогда не забыть. С тех пор я проклинаю сам день, когда впервые посетил это странное место. Моё любопытство, ветренность и длинный язык погубили людей, которых я очень хорошо знал и кого почитал за родных.
Со времени того происшествия я часто спорю сам с собой: что было бы, не болтай я слишком много? Случилась бы эта трагедия?
Возможно, и случилась бы. Со мной, или без меня.
Спустя много лет я всё ещё вижу руины крепости, я всё ещё вижу во сне разрушенный и опустошённый город, и я до сих пор слышу это слово: «Охотник». Всё это случилось здесь. В городке, который, казалось, затерян среди гор. Его название до сих пор вызывает у меня дрожь при упоминании: Самсуддин…»
Мужчина отложил в сторону ручку и, пролистав фотоальбом, наткнулся на фотокопию записки, написанной ровным каллиграфическим почерком:
«Городок Самсуддин, зажатый со всех сторон густыми лесами и горами, практически отрезан от внешнего мира.
Датой основания города считается 1479 год. Во всяком случае, первое упоминание о нём датируется именно в этот период. А ранее турки опасались занимать территории окрестных деревень. Когда-то по необъяснимой причине весь турецкий гарнизон выкосила холера, а позже местные жители стали нападать на янычар и устраивать жуткие ритуальные убийства. В 1479 году Самсуддин-паша устроил карательный поход на сёла и, разорив их, приказал основать крепость, позже получившую название Самсуддин. Так появился и городок, в котором развивалась торговля, сюда же бежали жители высокогорных иллирийских общин, спасаясь от мести кровников.
Об истории города известно сравнительно мало: в 1538 году город был разорён шайкой разбойников, предводителем которых был Светозар-разоритель, совершавший набеги на турецкие крепости. Они прошли через болота и атаковали слабо защищённые рубежи, после чего убили наместника и сожгли сторожевые башни. Жители поговаривали, что явился сам Разрушитель, тот, кому подчиняется Охотник — злой дух, требующий для своего насыщения человеческой крови. Предание гласит, что Охотника питают человеческое горе и ненависть.
Материализуясь на короткое время, он выходит на охоту в поисках новой жертвы, стать которой может любой, кто попадётся ему на пути.
Согласно поверью, убить его нельзя, можно лишь усмирить на время. Каждый раз, когда Охотник даёт о себе знать, жители окрестных поселений совершают человеческое жертвоприношение».
Арменд торопливо захлопнул альбом и без сил опустился в кресло. Он и рад был бы забыть то страшное время, но каждый раз он мысленно возвращался туда, где и случилось то, что навсегда оставило свой след в его жизни.
Глава 1. Полёт бумажных бабочек
Курящиеся вершины гор окутывали местность белым туманом, придавая изумрудной зелени лугов и деревьев тот необъяснимый, особый оттенок, создавая обстановку спокойного уюта. Едва взошедшие ростки трав робко пробивались сквозь сырую землю, трепыхаясь на ветру, как едва тлеющий огонёк спички. Только ступишь на кочку — она сочится. Везде сейчас подтоплено.
Черногория — страна тёплая, хотя всё же в горах погода непредсказуемая: там, где с утра было душно, с вечера уже начиналась снежная буря.
Знал об этом и молодой мужчина, прикорнувший в возке. Он ехал рядом со своим старым знакомым, благо им было по пути. Мужичок с проплешиной на голове то и дело напевал себе под нос песню, изредка разговаривая с пассажиром.
— Арменд, — обратился он к спутнику. — А этот… Как его?.. Лорик, он брат твой что ли?
— Почти, — сухо ответил мужчина, почесав свою уже начавшую зарастать чёрной щетиной щёку. — Мы с ним на войне сдружились, он меня языку учил.
— И только лишь? — продолжал допытываться словоохотливый извозчик.
— Не, ещё он мне здорово помог потом, как мама своё отмучилась, — всё так же сухо отвечал парень, разминая затёкшие суставы.
Арменд говорил с заметным акцентом, что неудивительно: он был родом из Албании. Соседи не могли сказать ничего определённого о нём: тихий, немногословный, часто гуляет один. Бывало, сядет на берегу залива и подолгу смотрит на водную гладь. Досуг он предпочитал проводить на любимой рыбалке, а в обычной жизни занимался резьбой по дереву. Сперва он вырезал портсигары, которые его научил делать сослуживец, покуда они оба лежали ранеными в госпитале, а потом Арменд осваивал и прочие ремёсла. За свою короткую жизнь он сменил немало профессий, а теперь, похоже, нашёл себя в ремонтном деле. Соседи его хвалили: попросишь помочь — не откажет. Починит всё так, что любо-дорого смотреть.
О прошлом он говорил скупо, всегда был чем-то вечно озадачен. Жилистый сухощавый парень с короткими чёрными волосами редко улыбался. Его близко посаженные тёмные глаза смотрели на всех пронзительно и с некоторой долей подозрения. Несмотря на свой юный возраст (в декабре ему только исполнилось двадцать пять) Арменд смотрел на мир, как древний старик.
ЗА свою короткую жизнь ему довелось немало перенести. Ему было семь лет, когда его отец погиб. Мальчик жил с матерью в нищете, постоянно ходил оборванным.
Впрочем, Арменд старался не унывать. Научившись с помощью священника, единственного грамотного человека в поселении, читать и писать, он с тех пор часто говорил матери, что однажды устроится в жизни и у них не будет нужды. Иссохшая в трудах Розафа, мать Арменда, согласно кивала, однако не представляла, где её сын сможет применить свои знания. А между тем, война и не думала давать покоя маленькой семье: сначала война опустошила поселение в двенадцатом году: здесь черногорцы вели ожесточённые бои с турками, а спустя три года пришли и австрийцы…
Арменд в мечтах представлял, как он пойдёт воевать, как отобьёт родное село, как станет знаменит, как прославится… Нередко он делился своими фантазиями с ребятами, но те лишь посмеивались над ним, зная, что Муарем горазд присочинить.
— Ах ты, заливала, — смеялись над ним ребята. — Воевать собрался… Да тебя одним пальцем раздавить можно!
Арменд злился, но виду не показывал. Да, он худой, но ведь не хилый же — хилый и слабый не смог бы работать в поле, не смог бы окучивать огород! В самом деле, чем он не солдат? Но возраст… Так ведь про него можно и наврать! Может и поверят!
Эта мысль грела юноше душу. И вот, в августе семнадцатого года он, украв у австрийского офицера пистолет «Штайр», сбежал. Путь его был мучительно долгим, но всё же он добрался до расположения частей сербской армии.
Позже он долго с улыбкой вспоминал, как попал в армию, как долго учился языку, как осваивал оружие и как рвался в бой. Сослуживцы посмеивались над Армендом, а ему всё до лампочки — пусть себе смеются. Он ещё покажет им, чего он стоит! Не просто же так во сне он видел себя в парадном мундире? Арменд представлял себя несущим знамя во главе парадного расчёта. Жители Белграда приветственно машут солдатам руками, горячо приветствуют их, весь город в трёхцветных знамёнах…
Да, быть во главе парадного расчёта Арменду не довелось. Однако, на войне он обрёл настоящих друзей, готовых ему помочь. Таковым стал и Лорик Аголли, бывший солдат черногорской армии, ныне продолжавший службу в войсках уже нового государства — Королевства сербов, хорватов и словенцев. Юноша почитал его чуть ли не за родного брата ведь это именно он учил его сербохорватскому языку, и он же помог ему потом, в двадцатом, после смерти матери.
— Как мама своё отмучилась, — неожиданно для извозчика разговорился парень, — я сюда и перебрался. Лорик со своей женой помогли мне, чем смогли. Вот, теперь худо-бедно, но живу. Мне хватает.
— Ну-ну, — кивнул извозчик, покосившись на Арменда.
Тот жил, как отшельник: гости у него были крайне редки, он мало общался с другими жителями посёлка. Неудивительно, что он был холост.
Телега, наконец, выехала на ровную каменистую дорогу, и после нескольких минут езды, когда показались дома, извозчик крикнул:
— приехали!
— Спасибо, старина! — крикнул Арменд и, прихватив свой рюкзак, выскочил из телеги.
Город этот был маленький, как и многие другие города Черногории. Казалось, в этой крохотной стране можно пешком за сутки дойти до Цетине, Бара, Никшича, да ещё и повторный круг сделать.
Красивый зелёный городок, раскинувшийся в долине у побережья Скадарского озера, вызывал у Арменда особое чувство умиротворения и спокойствия. Белый туман, поднимавшийся над прозрачным, как стекло, озером, постепенно отступал под натиском золотистых солнечных лучей, осветивших пустующие аллеи, скамейки и молодую листву, с которой падали тяжёлые капли.
— Сюда бы, да на рыбалку, — вслух подумал Арменд, спустившись к озеру. Вдалеке виднелись остроконечные скалы и горные хребты. Там начиналась Албания, родина Арменда, этот почти заброшенный уголок Европы. Там и сейчас живут, люди, как на пороховой бочке: сегодня монархия, завтра — республика, и всё время кого-то где-то убивают, где-то погромы, стрельба… Умирать за чьи-то амбиции Арменду было не с руки, потому он и принял решение перебраться в Черногорию, благо сербохорватский язык уже знал достаточно хорошо, пусть и писал с ошибками, как и подобает любому едва грамотному человеку.
Пройдя пару кварталов по узким извилистым улицам, Арменд безошибочно остановился у невысокого дома, выкрашенного в белый цвет. За невысоким забором виднелся огород, цветочные клумбы, колодец, сарай. Обстановка довольно скромная, видно было, что хозяева не бедствуют.
Калитка была открыта, и Арменд вошёл, провожаемый лаем дворовой собаки. Однако, когда она узнала гостя, замолчала. К завсегдатаю дома Аголли она уже привыкла.
— Ау, есть кто дома? — позвал Арменд, постучавшись в дверь.
Нет ответа. Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Из прихожей была хорошо видна гостиная.
Маленькая черноволосая девочка разложила перед собой на полу бумажных бабочек и какое-то время сперва смотрела на них, а затем, медленно выставила вперёд правую руку. В следующий миг Арменд оторопел и даже ущипнул себя, не веря своим глазам: бабочки вспорхнули над полом и описали круг над диваном.
— Мама! Мама, они летают! — радостно кричала девочка.
— Это здорово, милая, — улыбнулась молодая женщина, подойдя к дочери.
Они были похожи, как две капли воды. Это были мать и дочь Аголли — Беса и Марьям. Последней осенью исполнится пять лет, и Арменд решил заранее распланировать свой визит, а теперь он, кажется, забыл, для чего вообще пришёл.
— Мама, я волшебница! Они летают! — продолжала Марьям.
— Да… Да… Только… Знаешь, не говори никому об этом, хорошо? — взволнованно попросила Беса, глядя дочери в глаза.
— Почему, мама? это плохо? — удивилась девочка.
— Есть люди, которые считают так, — покачала головой Беса, отойдя чуть в сторону.
«Вот так номер! — думал ошарашенный Арменд. — А я-то думал, привиделось мне всё тогда. Думал, бредил…» Он уже успел забыть, как тогда, почти десять лет назад, он лежал раненым в госпитале, а Беса, хлопоча над ним, как будто силой сжала его кисть и что-то прошептала. Сперва Арменд чувствовал ужасную боль во всём теле, а потом, к своему удивлению, смог пошевелиться.
— Теперь он вне опасности. Он сможет ходить, — проговорила тогда Беса, отходя от койки, где лежал рядовой Муарем.
Всё, что напоминало сон вперемежку с горячечным бредом, оказалось явью, в чём Арменд убедился, увидев собственными глазами, как Марьям оживляет бумажных бабочек. Точно так же, как и её мать.