Часть третья
1
Необычайно яркие воспоминания Клэр о её кощунственных грёзах с изумительно нежными и утончённо-бесстыдными касаниями Иисуса Христа отныне появлялись у неё чрезвычайно часто и были на редкость приятны... И она тёплыми вечерами в чувственном и желанном одиночестве расслабленно садилась в удобное кресло и, впадая в состояние сладострастно-мистического экстаза, молилась Христу о новом пришествии к ней. А потом обязательно возникала у неё ночная и томительная страсть, от которой блаженствовал несказанно радостный Лыков.
И вдруг повторилось у Клэр чарующее наваждение с Иисусом... Рядом с нею в мерцании лунных лучей беззвучно и крепко почивал на левом боку утомлённый пылкими ласками и гордый собою Лыков... И снова ей почудилось, что она ощутила на себе Божественную тяжесть, а вскоре и своё наркотическое соитие с Христом... А после дурманящих и бурных содроганий восхищённая Клэр внезапно и обморочно забылась...
Но погожим утром после обильного и деликатесного завтрака из куриного бульона, засыпанного свежей зеленью, жареных на вертеле речных окуней в ароматном кляре, бараньих котлет из чугунной сковородки и чёрного кофе с гвоздикой пикантная и нежная Клэр, наряженная в голубое летнее платье, изъявила желание, – и ласково и скромно, – поскорее взглянуть на запретную картину Леонардо да Винчи. И румяный Лыков, насыщенный редкими яствами, охотно и мило согласился. Он теперь безоговорочно доверял услужливой Клэр и был по сезону одет в сиреневый шёлковый костюм спортивного тренера из престижного клуба.
Они спустились в потаённый, но вследствие хорошей вентиляции не затхлый и сухой подвал, который любопытная и хозяйственная Клэр доселе не посещала. Высокие каблуки заинтригованной древними секретами Клэр мелодично, хотя и негромко цокали по гранитным ступеням узкой и старинной лестницы... Лыков парой причудливых ключей бесшумно отпер железную кованую дверь, а затем, войдя на ощупь в низкое помещение без окон, зажёг – и сноровисто и быстро – электрическим рубильником небольшую хрустальную люстру... Температура и влажность в заповедном купеческом подземелье были оптимальны для продолжительного хранения, – без порчи и плесени, – коллекционных предметов и раритетных книг.
Вдоль серых каменных стен чередой стояли грузные, дубовые и разнообразные шкафы с прозрачными стеклянными дверцами, а в правом ближнем углу громоздился и чернел увесистый металлический ящик с амбарным замком. На средине подвала был расположен письменный ореховый стол с электрической лампой и двумя квадратными зеркалами на бронзовых ручках. Поодаль темнели от зарубежного лака, нанесённого при недавней реставрации, три жёстких и прочных стула.
Клэр одобрительно произнесла:
- Родовое и надёжное хранилище – весьма удобно... и даже достаточно комфортно... А мебельные древности великолепно отполированы и уместны... Плотник замечательно отремонтировал крупные вещи и гарнитуры... А стёкла здесь обворожительно искрятся и таинственно завлекают...
И она с очевидным любопытством беззвучно и на цыпочках приблизилась к резным антикварным шкафам. На полках неровно и тесно стояли драгоценные, но ветхие книги, и она благоговейно созерцала рваные переплёты фолиантов, рукописей, инкунабул и пандектов... И, наконец, она восторженно замерла, но, хвастаясь по-детски своей эрудицией, уважительно сказала:
- Здесь придирчиво собраны воистину уникальные экземпляры. Рядом с ними исчезает любая инфантильность. Я, например, чувствую мурашки на коже... И я не сомневаюсь, что наследное собрание твоих бескорыстных предков достойно и Ватиканского архива, и самых прославленных библиотек при академиях, университетах и парламентах.
Лыков замедленно подошёл к ней и серьёзно молвил:
- Многие учреждения, о которых ты сейчас упомянула всуе, оказались бы болотным погостом для моих несравненных книг. Европейские гуманитарии – сущее гнильё... и хромые на формальную логику. Их амбициозная и спесивая тупость – бесподобна... и неподражаема... Именно от них и спрятаны славянские источники исторической правды... Западные расисты истребили отнюдь не всё... однако сохранились только крупицы и руины...
И речь хранителя коллекции стала прерывистой и нервозной:
- Даже элементарное образование исстари и жестоко испохаблено кумирами глупой и мусорной цивилизации... Не удивляйся моей уничижительной оценке западноевропейских тварей... В наших таёжных монастырях с православными скитами найдётся больше духовности, нежели у гениального Петрарки. А ведь он – достойный и совестливый поэт... однако и он беззастенчиво паразитировал на славянах... Католики и протестанты люто ненавидят нас. А я без проволочки назову тебе доподлинную, – хотя и тайную, – причину неизбывной их вражды... Истинно культурные ценности дикарская Западная Европа незаслуженно получила именно от северных ариев-славян... и вопреки её собственной воле... А бескорыстных благодетелей не терпят вечно!.. А ты, пожалуйста, извини меня за излишне длинную лекцию... Ведь я, возможно, зря – и совершенно нелепо – разглагольствую... в пыльном и скучном каземате... и без соответствующей кафедры...
И задумчивая Клэр неспешно уселась на массивном стуле; а вскоре она внимательно и чутко взглянула на своего не в меру возбуждённого учителя. А он кругами сновал по хранилищу и встревоженно молчал...
Она тактично и ободряюще объяснилась:
- Ты настолько мне интересен, что изречения твои не могут быть напрасны. Неожиданно мне открылось, что твои самоотверженные родичи добровольно и храбро обременяли самих себя рискованной, но священной миссией... И буду я теперь благодарна за любые фразы, которые ты произнесёшь... Ведь я отныне понимаю, что от мудрых своих родителей унаследовал ты защитную благодать Божью. Иначе уничтожение под корень твоей боярской и титульной фамилии оказалось бы в кровавых мятежах и яростных бунтах неизбежным. Холопские революции всегда завистливо-беспощадны к побеждённому барству.
Лыков порывисто расположился на стуле рядом с нею и супротив её; упрямые взоры их немигающе встретились... И вдруг он почувствовал, что она разительно изменилась... и чудом возникла в ней непостижимость бездны... И он почтительно и восхищённо ощутил мистическую безмерность в послушной своей ученице. И захотелось ему истово помолиться своей преображённой зазнобе... И было ему невыразимо приятно...
А она внезапным наитием постигла устремления, порывы и чувства своего донельзя изумлённого благодетеля... Неожиданное – и восторженное – потрясение наставника явно понравилось ей... Но потом она непроизвольным усилием воли вдруг принудила себя обрести милосердие и чуткость.
А вскоре Клэр уже воспринимала самоё себя невенчанной супругой Иисуса Христа, хотя поначалу рассудок её – и бешено и честно – противился столь дерзновенному кощунству... Но неожиданное блаженство от чудесных перемен в её восприятии усмирило строптивый разум...
Она попросила:
- Покажи мне картину.
Он суетливо вскочил со стула и, семеня, устремился к большому железному ящику с кустарным замком и с тонким налётом пыли. После недолгой и бесшумной возни тяжёлый ящик был открыт... Гениальное творение было тщательно упаковано в четыре слоя дорогой и пушистой ткани. Рама для старой доски с произведением Леонардо да Винчи напоминала портативный сейф с закалённым броневым стеклом... Предельно аккуратно Лыков, задыхаясь от натуги, повесил бесценный живописный шедевр на прочный стенной крючок, а затем благоговейно попятился прочь от картины.
Клэр нетерпеливо поднялась и порывисто метнулась к нему... Искусное изображение Спасителя созерцала она взыскательно и страстно... И вдруг безрассудно захотелось ей ринуться в несравненную и мистическую картину. Ревнивица пожелала мстительно вцепиться красными ногтями в золотистые и длинные кудри Марии Магдалины... Однако через мгновение бледная Клэр безжалостно расценила свой завистливый и злобный порыв, как постыдную несуразность.
Но Христос, мастерски изображённый кудесником Леонардо да Винчи, имел, по мнению зачарованной Клэр, очевидное сходство с божественно-нежным призраком, посетившим её... Святая чета задумчиво сидела на крупном камне под раскидистой и тенистой кроной невысокого осеннего дерева. Нечастые вкрапления жёлтых листьев в густую и ветвистую зелень были тревожны. Небесная лазурь уже померкла. Закатный шлях пустынно извивался поодаль. А вечерняя речка слегка золотилась... И длинные пальцы Христа и Магдалины нежно соприкасались...
А холёная Клэр неотрывно взирала на их запылённые руки. Она вообразила трудовые мозоли на крепких ладонях Иисуса Христа и от умиления вздрогнула... А Лыков размеренно вещал про христианскую и житейскую мораль, но внутренне взбудораженная Клэр отнюдь не сразу удостоила вниманием назидательные фразы своего учителя...
И вдруг она услышала:
- Наша добровольная и священная миссия постоянно оберегала мой аристократический род от неправедных и скоропалительных казней... Смерть весьма избирательна... У моего квалифицированного коллеги, а именно: терапевта Липского, – опытного участкового врача с неоднозначной репутацией, – имеется в столице красивый и рослый сынок. Утончённого отпрыска боярского роду-племени считают в приличном обществе пронырой, повесой и шалопаем. Работает княжеский потомок сценическим дизайнером и студийным живописцем. А зовут ремесленника Петром. Славы и денег он доселе не стяжал. Но был доверительно близок со мною. И он признался мне, что порой сочиняет лирические стихи... Однако продажей галантных виршей нельзя теперь существовать в относительном достатке, и Пётр не афиширует своё бескорыстное увлечение... Не отлынивал смелый дворянский парень от воинской лямки, симуляцию он отверг и достойно сражался по контракту в горном фронтовом десанте...
Повествователь вдруг поперхнулся и на мгновение умолк, и она удивилась – и довольно сильно – своему интересу к нежданному рассказу. А Лыков, заметно польщённый её несомненным вниманием, тихо, но разборчиво и без малейшей помехи продолжил устную байку:
- Только Петру в осеннем ночном бою удалось – по неисповедимой милости Бога – уцелеть... Ведь храброму солдату иногда выпадает и завидный жребий... Свою удачу в шальной атаке счастливчик объяснил тем, что он суеверно и нарочно не записывал в маленьком нагрудном блокноте сочинённые на войне стихи... По таинственной причине не было у Петра сомнений, что если он запечатлеет на бумаге армейские строчки, то его обязательно убьют... И он оказался прав. Он выживал в безнадёжных условиях... Смерть выбирала других!.. И он в разрушенных бомбами православных церквях – и даже в мечетях – благодарил Провидение... Впрочем, он убеждён, что в окопах и траншеях атеисты не водятся.
И Лыков искоса и молча поглядел на её профиль. Она поощрительно, хотя и нервозно кивнула, и собеседник с готовностью пустился в завершающие рассуждения:
- Полезно подытожить историю Петра и его геройски погибшего батальона... Необычность в человеке замечается чужим подсознанием сразу... Революционные судьи, палачи и бюрократы невольно, но безошибочно чувствовали, что мои отважные и безупречные предки возложили на себя особую миссию. И с непроизвольным уважением начальники советской империи относились и ко мне... Вопреки подзаконным актам чиновники разрешили нашему знатному семейству заиметь обширную городскую усадьбу, а клиники щедро платили за мои консультации... Авторские гонорары за научные статьи и монографии я всегда получал по высшим тарифным ставкам... Обыски нас миновали... А выводы я сделал такие: божество, природа, судьба и смерть заботливо хранят любого индивидуума, который нравственно необходим своему биологическому виду... И я недавно тебе поведал: «Только нравственностью ограничены силы и возможности разума каждого одухотворённого существа... И чем выше человеческая нравственность, тем совершеннее будет наша способность к познанию сокровенных истин...»
Он осанисто отвернулся от картины и, сладостно обмякнув, уселся на стул. И Клэр изумлённо подумала:
«Лыков сейчас витийствовал с такой физиономией, какая у него случается только в миги оргазма...»
И после трепетных колебаний она призналась:
- Однажды ночью мне незабываемо пригрезился Иисус. И был Христос неотличимо таким, как на твоей чудесной и святой картине... хотя довелось мне увидеть её лишь сегодня.
Лыков завистливо и почтительно предположил:
- Наверное, тебя обуял такой же мистический дух, какой озарил мозги непостижимого Леонардо.
И радостно она прикорнула за письменным столом поблизости от своего заметно утомлённого учителя...
А вскоре Лыков устало проговорил:
- Я прячу здесь рисунки на отдельных листах и рукописи в древних тетрадях. Но если ты пожелаешь, то я для тебя достану оригиналы и других произведений художника да Винчи.
И вдруг она благодарно отказалась:
- А давай позднее их поглядим. Ведь на сегодня хватит мне поразительных впечатлений.
И охотно он согласился:
- Я не возражаю.
Он тяжеловато поднялся из-за стола и бережно убрал сакральную картину под замок в специальный железный ящик... Потом изнурённый Лыков, гордый своими нынешними – и пространными – речами быстро погасил электрическую люстру, и они безмолвно покинули тайное хранилище в старом подвале...
2