Глава 28
Зелёные горы
- Ну, ты отец и мастер про рыбалку рассказывать, просто сказочник, - говорю я, а самому, хочется еще чего-нибудь послушать. А потому спрашиваю: «А что ты там насчет чудес на войне говорил? Убитые что ли вставали и в бой бросались?».
- Я сынки, может и старый дурень, но из ума–то ещё не выжил и коль что сказываю, то так оно и было. Бог свидетель, - рассудительно отвечает старик.
- Так бога же нет, отец. Отменила его советская власть. Слышал небось? - спрашиваю я.
- Есть ли, нет ли, не мне об том судить, да и не вам. У вас ишшо молоко на губах не обсохло. А токо секретарь райкома наш, как-то туточки в Москву оборачивался и такую байку привез:
Побывал он там с дружком своим, из партии, на лехции одного известного товарища, Луначарского. Прозывалась та лехция «Почему нельзя верить в Бога?» и народу там собралось - тьма.
А как кончил товарищ лехцию-то свою, тут уж все в ладошки захлопали, свистят, восторг изображают.
И тут товарищ лехтор приглашает тех, кто в зале сидит, возражать по существу. Ну, народ мнется, никого на возражения особо не тянет. Ну, можно так? А?
А тут вдруг встает плюгавенький батюшка и издаля, из темного зада, лезет прямиком на сцену ихнюю и говорит: «Бога я защищать не стану. Он в моей защите не нуждается, а скажу: «Верую Господи, помоги моему неверию!»» и натурально при всех крестится. И что вы думаете? Весь народ, что на лехции той был, как один поднялись и перекрестились. Веришь, нет? А ты говоришь!
Ну, а о героически погибших на той войне своих боевых товарищах я шутковать не стану. Они за землю нашу и за отечество наше кровь проливали, душу свою положили. И память им будет вечная. Так-то сынки.
- Извини отец, прости дурака, это я сказанул не подумавши, - говорю. – А расскажи нам неучам что-нибудь про войну. Туда же едем, сами скоро в бой пойдем.
- Про войну особо говорить нечего, сами всё проведаете. А вот случай один удивительный, расскажу, - оживился старик.
- Было это сынки под Плевной, как я уже сказывал, в бывшем городе булгар. Мы, в те поры, наступление вели и с турками воевали, с Османской империей значит. И город энтот окаянный, в котором тогда турки засели, всё штурмом хотели взять. А за каким чёртом, прости Господи, его всенепременно брать надо было, никто в толк взять не мог. Веришь, нет?
Да тока приказ был, не жалея живота своего бить османских ворогов, не давая им продыху. Ну, мы и били. Народу полегло там, что с нашей, что с той стороны, страсть. Один раз уже почти взяли тот проклятый город, на окраину вышли, а тут приказ - отступать. Вроде как рано его захватили. Можно так, нет? Ну, наше дело маленькое, начальству-то оно виднее будет.
Тут, зараз, прибывает к нам на позицию собственной персоной отец наш родной, Михал Дмитрич, наш «Белый генерал». Уж тут оно ясно, наступление будет всенепременно. Ну, пока гадали мы, да рядили, что да как, подзывает меня командир наш и так говорит: «Гляди Федот, не оплошай, я мол, за тебя, морда ты неумытая, перед его высокопревосходительством поручился. Веришь, нет?
А дело такое вышло. Набрали из нас команду тех, кто язык за зубами держать мог, и клятву взяли, чтоб помалкивали значит, коли что увидеть придётся. А задание у нас было, шатер в потёмках научится ставить. Ну, можно так? Нет?
В ту пору и артподготовка за три дня перед наступлением на утренней зорьке началась, да такая, что глохнешь на раз.
Вот мы, значит, весь божий день под буханье наших пушек ухо давим, а как вечереет, начинаем шатёр с завязанными глазами, как слепые котята, на ощупь ставить и разбирать. И так до утра. Три ночи таким макаром развлечение имели. А на четвертый день, с утра, наши товарищи на штурм пошли, а нас с ними не пущают, мол, задание особое, ждите потёмок.
Я, можно сказать, через то задание и жив до сей поры, потому как на тот день весь мой взвод полег, до единого человека. Ну? Можно так, нет?
Тяжелые там бои были сынки. Кажный раз, при штурме города того, чтоб его тогда черти взяли, прости Господи, солдаты тысячами гибли, что с нашей, что с турецкой стороны. А за тот день, о котором сейчас говорю, более десяти тыщь наших товарищей полегло. Веришь, нет?
Мой батальон, вместе с соседними, под водительством нашего «Белого генерала» под дождиком Зеленые горы штурмовал. Зеленые они были, аль нет, мне то было не ведомо, потому как на тот день, были они багровы от крови людской, и текла она по горам тем, вперемешку с водой небесной.
Начальством задача была дадена, взять те горы до потёмок любой ценой, хоть бы и всю армию на то положить. А как их подлюк взять, коль склизко. На склонах-то грязюка по колено, сверху текёт, глаза заливает, а тут еще и басурман лупит без продыху из всех орудий, да в атаку прёт, раз за разом.
Товарищи-то наши, атаки те отбивают, да на склоны лезут, на укрепления басурман, на редуты. Сами в грязи и копоти все, аки черти в преисподней. На плечи друг дружке залазят, лесенки с собою тащат, чтоб значит дотянуться, а в них шрапнелью бьют, из ружей шмалят, да снарядами рвут. А? Можно так? Нет?
Посему видать и «Белого генерала» на энто дело поставили, уж дюже боевой был, окромя него никто бы те горы не осилил.
И вот, как тока вечерять стало, занял наш батальон три вершины тех горушек с двумя редутами, почитай у самого города. Нам тут же приказ вышел, мол, выдвинуться к тем редутам со всем полагающимся для энтого дела имуществом, с шатром значит.
По темноте-то артиллерийский грохот прекратился, тока из ружей пальба с обеих сторон шла, а и то уже тихо казалось.
Выдвигаемся мы куда положено, а там нас Сам ждет и с ним картограф наш полковой. Носятся они вдвоем кругами, как собака, что лечь хочет, ищут чего-то, на дождик внимания ни какого. Глядим, встали, потолковали трошки, в какую-то карту глянули и приказывают тут шатер бить. Веришь, нет?
Ну, нам энто дело с привычки и темень не помеха, а огни жечь, здесь строго под запретом было. Ни-ни.
Шатер энтот, мы мигом поставили, токо удивлялися про себя, на кой ляд он здесь. Нашему разве, чтоб не промокнуть, да тока он уже мокрый дальше некуда. А тут ещё того и гляди дальнобойный снаряд какой прилетит, аль ракета фитильная и от шатра того, только ямка грязная останется. Но наше дело третье, помалкивай, да шуруй. А потому, как завершили дело, встали во фрунт, доложили по всей форме его высокопревосходительству как полагается, и стоим ждём, что далее.
Проходит эдак часа три. Его Высокопревосходительство с нами, с солдатами беседы ведёт, с офицерами, что редут взяли диспозицию уточняет, а в шатер ни-ни, даже не заглядывает, хоть и течёт с него, как с дворового кобеля. Веришь, нет?
Вдруг слышу, чу, внутри шатра шум как будто бы какой-то. Михал Дмитрич, зараз всех солдат и офицеров вместе с нами в сторонку отогнал, велев отвернуться, а сам своего адъютанта шумнул, с бурками и башлыками в руках. А на кой ляд ему эта одёжка сдалась, да ещё и два комплекта, когда на дворе лето и теплынь? Ну? Не от дождя ведь? Любопытство меня гложет.
Сунулся он с ними в шатер, а через миг ворочается, но уже втроем с кем-то. Смотрю краем глаза, а с ним две человеческие фигуры в те самые бурки и башлыки одетые, а он их бережливо так, под локоточки ведет. Это генерал-то. Ну, можно так, нет?
А адъютант ихний, уже трех коней подает и сам своего на поводу держит. Вскочили они на коней-то, да в ставку подались, а нам команда в обратку сворачиваться. Веришь, нет?
Расчет-то у них верный был, в потёмках, кто же что разглядит. Да тока у меня, за те ночи, что с шатром воевал, зрение, как у филина образовалось. А потому, приметил я, что фигуры те, из шатра явились, а откель там очутились, ей богу не пойму. Шатер-то энтот мы на гладком месте мастерили и землю до того смотрели и ничегошеньки там не было, окромя пары здоровых булыг, а под пологом, как ни тужся не проползешь, да и солдаты бы приметили и тревогу подняли. Я, потом, как его сняли, нарошно глядел, да не углядел ни чего. Ну? Веришь, нет?
А на утро, турок в атаку пошел и отбил те редуты и те Зелёные горушки окаянные.
Но самое любопытное, что из них двух, из ночных гостей тех, одна девица была. Я-то это приметил, когда они на лошадей садились и бурки их легонько разошлись. Сама светловолоса, ликом прекрасна, в одеждах блистающих и таких коротких, что коленки было видно. Тока чумаза, словно из преисподней и мокрая. У меня, от её вида, ажно дух перехватило, такая краля, что тока держись. Можно так, нет?
А вторым с ней, турка навроде был, тока нищий похоже, в тряпье, перемазан весь и тоже мокрый. Так-то вот. А ты говоришь. До сих пор гадаю, что энто за фортель был.
- И что ты отец об этом думаешь? - спрашиваю я. - Из преисподней та парочка явилась или шпионы какие?
- Кто такие и откель там взялись, мне сынки не ведомо. Тока чуется мне, что за Плевну и за редуты те, в тот день мы из-за них бились, не иначе. Уж очень уважительно Его высокопревосходительство с ними говорил. А окромя того, Плевну, опосля той ночи, в осаду взяли и штурмовать более, до самой сдачи того города турками, не ходили. Во как. Веришь, нет?
Ну, ты отец и мастер байки травить! Может, у нас к тебе до конца веры и нет, но коль ты нас уважил, развлёк, то и мы тебя отблагодарим, - говорю я ему и протягиваю почти целую пачку папирос. - Кури на здоровье!
- Верить, аль нет, то ваше право сынки, а тока и мы доказательства кое-какие имеем, - отвечает он беря пачку, и вытаскивает из телеги, из-под сена, моток лесы из конского волоса. Да, такой толстой лесы, какую я сроду не видывал. Скажи Мишь?
- Это точно, царская леса была, всем лесам леса, - поддакнул Ефимов.
- А коль вы к нам с добром, то и мы к вам с полным ведром, - говорит нам вдруг старик. - А посему, есть у меня до вас сынки дело, хочу угостить вас гусятинкой жареной, старухой моей спеченной.
- Это уж не той ли, что с другой стороны вагонов, на лугу пасется? – спрашиваю я его шутливо.
- Тут ты не в бровь, а в глаз бьёшь, сынок, той самой. Обидел меня как-то хозяин гусей тех. Через него я всей скотины домашней лишился. А ныне, в лихую годину, пришел своё хучь отчасти возвернуть, - отвечает. - Да опаска имеется, с рукой не совладаю. А вы хлопцы бравые, да и гуся отведать опять же, возможность. Ну, можно так?
- Здесь отец, видишь ли, дело такое, военное, - говорю я ему. - Как только мы гусей тех схватим, повяжут нас на раз, за мародерство.
- Я-то тут всё уже скумекал, сынки, - говорит он. - Гусей этих, мы по моей стратегии поймаем, на эту лесу. У меня на ней с пяток поводков привязано, с коваными крючками на сома. Так что думаю, выдержит. Видите, солнышко уже на сон клониться, а потому, сейчас в саму пору на неё ловить, так как на земле, лесы не видать будет. Вы токо закиньте, а далее моё дело.
А как только гуси у меня окажутся, я мигом до хаты метнусь, энто тут версты три будет, повдоль железки. Мы их, с моей бабкой и соседями, ощиплем и сготовим зараз. Он, сосед-то мой, мне кумом приходится и на энтот случай уже печь затопил. Себе тока головы с шеями возьмем, да крылья с перьями, чтоб шустрее дело шло, а вам всю тушку с лапами. Паровоз-то ваш, все одно, на нашем перегоне стоять будет. Ну, а мы, к тому времени как он тронется, управимся и вернём вам их уже жареными. Веришь, нет?
- Я про себя и подумал, а что, всё, какое-никакое, развлечение будет, да ещё и прибыток такой вкуснющий, коль дед не обманет, - продолжал с азартом Арсений. - А ему и говорю: «Давай дед, излагай свой план стратегических маневров, воевать будем».
Тут, этот сказочник лезет под сено в телеге и вытаскивает оттуда удивительную штуковину, эдакую мягкую колбасину из мешковины, шагов на пять длинной и пару-тройку локтей шириной.
- Во, - говорит дед гордо. - Я, энту хренотень, почитай цельный год придумывал, да мастерил. Енто, навроде как, три мешка друг в дружке вместе сшиты. Поверху обычный мешок, токо длинный, потом валенный из шерсти - толстый мешок, а в нутрях опять простой. Насилу уломал Лексеича, того, что нам валенки валяет, свалять мне мешок из всей шерсти, что у него была. Опосля дела, обещался возвернуть ему её в зад, с достатком. Энтот, средний мешок, такой плотный, да толстый, что хучь чёрта туда спрячь, все одно, и его слыхать не будет. Веришь, нет?
- А щас, - говорит, - лесу вот эту, к телеге привязанную, другим концом скрозь мешок просуньте, да поперек вагона, какого ни-то, на ту сторону перекиньте. А как ваш эшелон тронется, вы поводки-то с прикормкой на крючках, гусям тем бросьте. Они её проглотят, да на крючок и попадутся. Поезд вперед попрёт и лесу ту натягивать станет, ну она гусей и потащит скрозь вагон. А я, тем временем, в сторону поеду, телегой лесу потяну, чтоб гусей в мешок затащить, да за холмы уволочь. Ну а там уж и сам управлюсь.
- Так вот, - продолжал Арсений, заканчивая чаевничать и переворачивая кружку вверх дном, как истинный знаток этикета, - мы так и сделали. Как только дедок на своей телеге за холм отъехал, мы с Мишкой, мешок этот, потихоньку, чтобы офицеры не увидели, напротив вагона, с открытыми на обе стороны створами, в кустах и расстелили. Сам мешок колышками закрепили, его горловину ветками подперли, чтоб пошире была, а самозатягивающийся шнурок на горловине, одним концом к кусту примотали.
Подкрадываюсь я потихоньку к вагону, чтобы часовые не заметили, гляжу, а внутри Емеля на посту стоит. И не столько стоит, сколько дрыхнет. Ну, я и обрадовался, что такой заразе, как он, подсуропить можно. Лесу, с поводками на конце, сквозь вагон пробросил, да так, что Емеля даже ухом не повел, и затащил в свой вагон. А как только эшелон тронулся, я, насадив на крючки куски хлеба, что дед дал, гусакам и подкинул. Гусаки эти жадные на хлебушек оказались, сразу все куски поглотали. Так-то вот.
А что далее было, ты и сама видела. Вагоны тронулись, дед лесу на телеге потянул, и пошла она, сквозь вагон натягиваться. Тут гуси и понеслись на ней, по-над землей, как сукины дети, - смеясь, азартно закончил Арсений, хлопая себя по коленям и откидываясь от стола.
- Мешок тот добротный был, - усмехнувшись, добавил Мишка. - Как только гусаки сквозь вагон проскочили, да в него попали, горловина за ними сразу затянулась и оттуда, даже шороху слышно не было. Да и сам мешок лихо за холм ускакал. Шустрый дедок оказался.
Все рассмеялись, а тетя Нюра, взглянув на Славку, тихо произнесла: «Точно шустрый, коль меня с дедом под Плевной в темноте разглядел».
У Славки от удивления округлились глаза, а тетя Нюра поднесла к губам палец, предупреждая её помалкивать, пока рядом гости.
- А пока на перегоне стояли, он нам жареной гусятины подвёз, - продолжил Арсений. – Так что наша рота нынче с мясом.