П Р О Л О Г
Пустой, гулкий город, знакомый - и чужой. Елена бежит по улицам. С обеих сторон – то голый асфальт, газоны и кирпичные домики за глухими заборами и каменными стенками, то пустынные дворы, и в них – тяжеловесные, очень старые серые здания.
Этот угрюмый чёрный человек вновь преследует её. Сначала она увидела его отражение в витрине большого магазина в центре города. Он мрачно смотрел на неё в упор, не мигая, что-то говорил – она не слышала, только видела, как его бледные губы шевелятся.
Она быстро пошла прочь, он – за ней. Он шёл, и всё продолжал говорить и протягивать руки, словно для того, чтобы коснуться или что-то предложить на протянутой ладони. Но его ладонь была пуста. Лицо наполовину скрыто высоким воротником и полями шляпы – она не могла разобрать черт лица, да и не хотела. Потому что это лицо убийцы, преследующего её уже полдня.
Достаточно того, что его жёлтые глаза сверкают из глубоких глазниц, будто глаза дикого зверя.
И вот Елена уже бежит, не разбирая дороги. Каменный город давно закончился, она – на мирной улочке с зелёными садами и коттеджами.
Она задыхается от бега. Она всхлипывает от ужаса и невозможности убежать: где бы она ни оказалась – он вновь за её спиной, тянет дрожащие руки, не то хищные, не то – умоляющие, и сверлит спину невыносимо горячим, обжигающим взглядом.
Она не знает, чего больше в её душе: ненависти, страха или отвращения. Вот он отстал, безнадёжно отстал: он тоже тяжело дышит и останавливается, переводя дыхание. От всей фигуры исходит тоска и усталость. Елена ликует и прибавляет шагу. Ещё два поворота – и она спасена.
Поворот за угол – и он вдруг шагает ей навстречу. Она отшатывается. Столкновение неминуемо. Он близко, совсем близко, в двух шагах, но черт лица всё равно не разобрать, лицо по-прежнему анонимно. Она цепенеет.
Он опять протягивает к ней руку – она видит длинные, изящные, белые пальцы, они дрожат, но тянутся, тянутся, будто щупальца. В жёлтых глазах – мольба, испуг, немая просьба и вновь бесконечная тоска – почему? Нет, его нельзя жалеть, он – убийца!
И когда касания, кажется, не избежать, она перехватывает инициативу. Хватает его руку, - и счастливая надежда, мелькнувшая на миг на его затенённом лице, сменяется гримасой дикой, но по-прежнему беззвучной, боли и страха. Потому, что Елена ломает его указательный палец. Она слышит жуткий, тошнотворный хруст – он выстрелом звучит в тишине вымершего города.
Теперь он протягивает ей медленно синеющую, распухающую руку, в каплях крови, проступающих сквозь мертвенную кожу. Палец неестественно вывернут. Он изумлённо шумно выдыхает. Отчаяние, недоумение, обида, любовь и ярость, покорность и попранная надежда – она видит, как эти чувства проносятся по лицу, которого нет.
Елена в смятении убегает. И гонка возобновляется.
В её ушах стоит хруст, в глазах - кровь и вывернутый палец. Теперь человек-тень преследует её с протянутой окровавленной рукой, постанывая и всхлипывая, но с прежним маниакальным упорством.
Вот за углом – калитка, она не заперта, и Елена влетает во двор в надежде укрыться там. Останавливается, оглядывается - никого нет, и она может отдышаться. Мирный, тихий дом, занавешенные окна, дряхлая круговая веранда. Елена неуверенно идёт по дорожке. Здесь живёт цветовод-любитель. Вот лейки и вёдра с водой греются на солнце. Вот круглые клумбы с розами и георгинами, кучка вянущих сорняков, выкошенный газон. Елена знает, что ей позарез надо попасть в дом, ей что-то нужно там. Спрятаться?
Она осторожно поднимается по шатким, скрипучим ступеням, пытается заглянуть в окно, в маленькую щель между неплотно прикрытыми шторами – но стекло отражает свет, блики слепят, а внутри кажется темно, и она ничего не видит.
Зато слышит далёкую мелодию, слушает. Нервный, хрипловатый, чувственный мужской голос поёт:
«Если ты хочешь любить меня,
Полюби и мою тень,
Открой для неё свою дверь,
Впусти её в дом…»
Сзади легонько хлопает калитка – она вздрагивает, оборачивается и в ужасе отшатывается, прижимается спиной к стене: по дорожке, от калитки к дому бредёт её преследователь, измученный, осунувшийся, суровый. Он склоняется к цветам, трогает их, гладит, и лицо смягчается. Зачёрпывает здоровой рукой воду, сбрызгивает розы.
«Если ты хочешь - сделай белой мою тень,
Если ты можешь – сделай белой мою тень…»
Елена пытается не дышать, и так, не дыша, продвинуться вбок, в направлении калитки… спина шуршит по стене.
«Кто же, кто ещё, кроме тебя?
Кто же, кто ещё, если не ты?…»
Человек в чёрном идёт к дому, медлит, ворочает головой влево, вправо. Елена изо всех сил пытается не закричать. Она уже знает, что сейчас произойдёт. Он медленно, очень медленно, рывками, словно кадр всё время возвращается назад, поднимает лицо вверх, и видит её. Радость озаряет его радужным ореолом – солнце бьёт ей в глаза, она видит лишь чёрный силуэт и радугу.
Елена шепчет: только не убивайте меня… только не… Дайте мне уйти!
Она бежит по лестнице – но мир делает оборот. Калитка в другой стороне, и она оказывается на лугу. Оглядывается, спотыкается – в этот момент он настигает её. Ей кажется, что она сходит с ума, тело мертвеет, немеет, свет меркнет. Не дожидаясь, когда он начнёт её терзать, когда нечто ужасное ворвётся внутрь, чёрное милосердное небытие накрывает её – но ненадолго.
Очнувшись от резкого толчка, как это часто бывает среди ночи, во время тяжёлого кошмара, она понимает, что всё ещё находится во сне: её рот зажат его губами, спина придавлена к земле его телом, страшное, жгучее жало-поршень бьётся внутри неё, ходит то размеренно и мощно, то нервно и неровно, в рваном ритме. Будто застревающий маятник – раз-раз-два, раз-раз-два – синхронно с прерывистым и хриплым чужим дыханием, а сломанный палец, словно талисман в кабине водителя, болтается где-то у самых её глаз.
Елена задыхается, рвётся, пытается кричать, убежать от разрывающего нутро движения, сжимается – но лишь ускоряет бег маятника…