Байка 8. Толик

 
— Бабушка, — привязалась я с утра к занятой домашними хлопотами бабуле, — дай мне тряпочек на одёжки для Толика ( так я назвала пупса, решив, что это мальчик), сколько ему еще голым ходить?
Бабушка неохотно оторвалась от дел, вымыла руки, выставила целую корзину обрезков от моих обновок, сшитых из ее старых платьев, и проворчала :
— На вот, шей. Я хотела давеча на ряски для кругляшей изрезать, да всё руки не доходят.
Корзинка была полна разных цветастых лоскутков, я прокопалась в ней до обеда, отбирая понравившиеся и придумывая, что бы из них этакое смастерить. Конечно, Толику нужно было много одёжек, чтобы можно было переодевать его несколько раз на дню, и я засела у окошечка с иголкой и ниткой, полная идей для разных кофточек, распашонок, штанишек и шапочек. У меня шустро получалось, дело спорилось, и к вечеру пупс был одет с головы до ног. Даже бабуля удивилась моему умению шить и похвалила, пообещав на завтра дать отрез завалявшейся ткани на простынки и пелёнки для малыша.

Я шила кукольные одежки несколько дней подряд, меня так увлекло это занятие, что бабуля нарадоваться не могла моему спокойствию и усидчивости, а дед даже пообещал смастерить для Толика деревянную коечку.
Корзинка с обрезками опустела, а я никак не унималась. Однажды, перестирав все наряды пупса и выполоскав их в пруду, я, деловито и со знанием дела, видя раньше, как бабушка занимается с бельём, развешивала их у бани на верёвочке. И вдруг вспомнила: бабушка как-то просила дедуню закинуть на чердак бани мешки с ненужной одеждой, потому как амбар и так был забит ими под завязку. Но меня пугали рассказы бабули про огромных кровожадных крыс, живущих на бане в старой потрёпанной медвежьей шкуре, которая валялась там с незапамятных времен. Крысы эти были величиной с руку,— так говорила бабушка, остерегая меня ползать на банный чердак и зная мою любознательность, — глазища у них красные, а зубищи с палец! А уж как захлестнёт такая зверюга кого своим метровым лысым хвостом, так обязательно тут же и задушит.
Очень мне хотелось порыться в мешках на бане, поискать для Толика красивых тряпочек, но останавливал страх, который во мне поселили бабушкины россказни.

Долго я ходила вокруг баньки, но моё любопытство пересилило все услышанные страшилки про огромных крыс - убийц!
Лесенка на чердак вела с предбанника, она была прибита прямо к стене, и всего - то пять ступенек отделяло меня от заветных мешков...
— Держись, Толик, — шепнула я пупсу, закрепляя его под пояском своего сарафана, — я только одним глазком посмотрю! Я очень - очень тихонечко, может, крысы ещё спят и не услышат меня.
И вот я неуверенно ступила на первую ступеньку, подтянулась на руках, переставляя ногу выше. Мои глаза оказались на уровне банного чердака, там было темно, но я различила впереди очертания кирпичной трубы, светлые тугие мешки и чёрную лохматую вздыбленную шкуру в углу.
— Какая тишина, —подумала я, ловя себя на мысли, что слышу, как бешено колотится моё сердечко, похожее на маленькие звонкие часики внутри, которые вот - вот должны звонко задребезжать от сигнала будильника.
Я постояла так минутку, привыкая к полумраку и прислушиваясь к звукам и шорохам. Потом резко занесла ногу, чтобы влезть на третью ступеньку, но тут мой поясок, закреплённый на бант, развязался, и Толик с громким стуком упал на пол предбанника! Тотчас в тёмном углу зашевелилась шкура, как будто живой, взъерошенный сонный медведь, драный и лохматый, заворочался от растревожившего его сон звука.
Как ошпаренная, я выскочила из бани, по пути успев схватить куклу, наспех захлопнула дощатую дверь и бегом пустилась к дому!

Ещё добрых полчаса я сидела на крылечке, прижимая к себе игрушку, и приходила в себя, размышляя:
— Значит, правду сказала бабушка про крыс! Неужто и про бабайку правда? И про душегуба с топориком! Да как и жить - то теперь?
 
— Смотри - ко, Ирушка, што тебе дед смастерил! — окрикнул меня дедуня, выходя из кипятилки. В руках у него была игрушечная деревянная кроватка из жёлтой фанеры, — нравится ли?
Я подпрыгнула, повиснув у деда на шее, обняла его руками, уткнулась носом в плечо, то ли от пережитого страха, то ли в знак благодарности за кукольную коечку, и зашептала :
— Дедуня, ты у меня самый - самый хороший!

На завтра бабушка отправилась на посиделки с подругами, недаром она всё утро колдовала у печи и из кухоньки сладко тянуло ягодниками да ватрушками.
Мне наскучило бездельничать, и, наевшись пирогов, я вышла на крылечко к дедуне. Он был весёлый и разговорчивый: после обеда заходил Антипыч, сосед, и они с дедуней долго шумели и смеялись на мостике у пруда.
— Дедуня, нет ли у тебя лоскутков, — обнимая деда, спросила я, — очень мне пошить охота, а не из чего.
— Ой, што ты, Ирушка, откудова у меня лоскутки, — захохотал дедушка, — разве ишшо вот рубаху изрежь! А ты вот што, беги- ко, открой бабкин шифоньер, там у неё тряпок видимо - невидимо! Бери, што приглянется да стриги, будет тебе заделье, а я прилягу, вздремну.

Хорошо я похозяйничала в бабулином шкафу!
Когда бабушка стала в баню бельё себе собирать, то, развернув домашнее платье, вскрикнула от увиденного: сзади не хватало доброй половины подола, а спереди — кружев на вороте! Зато Толик щеголял в ажурном чепчике и в новых цветастых шароварах.
— Ох, и достанется нам с тобой от бабушки, — шептала я пупсу, сжимаясь в комочек на диване у телевизора, — а давай скажем, что это бабайка приходил и её платье изрезал! Дедушку не выдадим!
 
Бабушка же, поняв, чьих это рук дело, улыбнулась, закинула платье обратно в шифоньер, покопалась, вытащила другое, тяжело вздохнула и сказала :
— Собирайся в баню, проказница! Матка утром звонила, завтра выезжает. Будешь теперича дома шкодить!