Василий вернулся из госпиталя поздно ночью. Пока врачи боролись за его жизнь, он письма домой не писал. Решил, что вдвойне будет радость в семье, если он приедет неожиданно. Война была уже далеко, и никто не сомневался, что победит русский
солдат.
Он торопился, старался идти быстрее, машинально перекидывая рюкзак с неприхотливыми подарками с одного плеча на другое, но раны напоминали о себе, и приходилось порой останавливаться, чтобы перевести дыхание.
— Три года я не был дома. Наверное, и дети подросли, — думал Василий, — интересно узнают ли они меня? Узнают! — решил он, подходя к своему низенькому дому на Замочной улице, который купил перед войной за небольшие деньги. — Пусть плохонькое, но своё гнёздышко, — размышлял Василий, окидывая дом хозяйским взглядом. — Война
кончится, глядишь, и новый дом построим.
Он тихонько постучал в окошко, чтобы не напугать детей и отошёл к двери. Шторка в окне зашевелилась, и зажёгся слабый свет.
— Кто там?— сонным, хриплым голосом спросила Дуся.
— Открой, увидишь! — ответил Василий.
Сердце у Дуси так и покатилось, руки стали безвольными. Она узнала мужа по голосу. Судорожно открыла задвижку и распахнула дверь.
— Васенька! Откуда ты?
— Видимо с того света вернулся, коли ты так удивилась,— сказал он и, слегка пригнувшись, вошёл в сени. Дуся не бросилась ему на шею и, дрожа всем телом, первая вошла в избу, следом вошёл и Василий. Он огляделся и увидел в комнатушке спящего в кровати соседа Гаврилу.
Повернувшись к жене, он яростно, крикнул:
— Это ты с Гаврюхой живёшь?
Гаврил от неожиданности вскочил с постели и не поймёт в чём дело и кто пришёл.
— Ты, Вася, не писал, и мы решили, что ты погиб...
— Это кто мы? с Гаврюхой что ли решала? Паскуда ты, а не баба.
Гаврила, недолго думая, подхватил портки и хотел выскользнуть из избы, но не тут-то было. На его пути встал Василий. Проснулись дети.
— Пойдём вместе выйдем, нечего детей пугать, — сказал Василий и с силой вытолкнул плюгавого Гаврилу в шею, вышел сам, плотно прикрыв за собой дверь. В сенях что-то упало и с грохотом покатилось к порогу. Потом несколько раз хлопнула дверь, и на некоторое время всё стихло.
Дуся стояла посреди избы ни жива ни мертва. С шумом открылась дверь, и вошёл Василий, всё лицо горело от гнева, нестерпимое зло обжигало душу. Он медленно опустился на стул. В стареньких пёстрых пижамах к нему подбежали две очаровательные девочки — его дочки и нежными, тёплыми ручонками обвили шею отца. Они повисли на нём, как две куколки, нежными лепестками губ целуя
его колючие щёки.
— Па-па, па-па... Ты устал? — щебетали они и тихонько гладили на его груди ордена и всё теснее прижимались к отцу.
— Узнали меня, мои милые детки. — Обхватив их двумя руками,
он не мог наглядеться на них — Какие вы стали большие, уже и о школе, наверное, думаете?
Девочки кивали ему своими светлыми головками и старались наперебой рассказать, какие они знают буквы.
А жена, встав на колени перед мужем, только твердила:
— Прости меня, Вася, прости, ради дочек прости.
Военкомат направил Василия на службу в милицию. Положение в городе было хуже, чем когда шли бои в окрестностях Тулы. У мужчин и подростков появилось оружие, которое подбирали в поле после отступления немцев.
По городу разгуливали малолетние банды, в транспорте бесчинствовали карманники. Участились разбои и грабежи. Они не оставляли в покое и сельских жителей.
В деревне Гурово зимой среди ночи ворвались в дом Бобковых люди в масках. Связали хозяина - дядю Мишу туго по рукам и ногам. В рот заткнули кляп, и как ненужный хлам, выбросили его в холодные сени. Жену его, тётю Парашу, она была маленькая худенькая, посадили в сундук, вытащив оттуда немецкие трофеи, и закрыли. Дочь Полину связали на полатях и платком, которым она была покрыта, завязали рот, чтобы не выла, а внучку-сироту, она спала на печи, пожалели и связали легонько. Забрали всё, что сыновья присылали из Германии, прихватив и зимние припасы муки, сала, картошки и всё съестное, что попадалось под руки. Уходя, загасили керосиновую лампу и приказали час не шевелиться и не разговаривать.
Внучка первая вылезла из верёвок. Она хотела развязать Полину, но туго стянутые узлы не поддавались детским рукам. Тогда девочка слезла с печи, отыскала в темноте нож и освободила Полину. Тётю Парашу почти без сознания вытащили из сундука, а дядя Миша в сенях на морозе продрог и не мог слова вымолвить от хо-
лода и страха.
Василий узнал об этом, когда приехал к родителям, что его родного дядю ограбили мародёры. Он быстро вычислил зачинщика этого ограбления и был прав. Им оказался свой деревенский мужик, который мотался между городом и деревней и нигде не работал.
Дядя Миша простил его.
— Как-никак свои мужики, гуровские и почти сосед... — говорил он.
Осень 1944 года
Старшая дочь Василия пошла в школу в первый класс. Осень стояла тёплая, ясная. Люди готовились к зиме, приводили в порядок огороды, убирали урожай овощей и фруктов. Василий с женой и младшей дочкой Ниной в это время тоже копали картошку на своем участке и радовались хорошему урожаю. Дуся подняла голову и видит, что их школьница Лида идёт домой вся в слезах и, узрев родителей, заревела ещё пуще.
— Тебя кто обидел? — спрашивает отец.
— Большой малый, я не знаю, как его зовут. Он живёт вон в том доме, за прудом — размазывая по щекам слёзы, говорила Лида, указывая пальчиком на дом за добротным зелёным забором.
Василий, как милиционер, решил приструнить обидчика. После тех боёв, в которых ему пришлось побывать на фронте, он стал более нетерпим ко всякому злу и насилию. Он бросил лопату и смело пошёл к тому дому, на который указала дочь.
Он постучал в калитку. Залаяла собака, и через некоторое время вышел пацан лет пятнадцати.
— Кто дома есть, кроме тебя? - спросил Василий.
— Никого нет, — ответил пацан. — Мать на работе, а отца нет.
— Это ты обидел маленькую девочку, зачем ты её ударил. Она что тебе на пятку наступила или отняла у тебя любимую игрушку? Ты же вдвое старше неё, нашёл с кем справиться.
— Я не трогал её, только толкнул слегка. Больно нежная ваша девка, — оправдывался пацан.
— Чтобы этого больше не было, а то приму другие меры. Понял?
— Понял... Понял...— и закрыл калитку перед носом Василия.
Не понравилась Василию эта дерзость, неспроста парень дочку обидел, подумал он.
Когда Василий сделал не более десяти шагов, пацан, тихонько приоткрыв калитку, выстрелил Василию в спину.
Так погиб Василий, вернувшись с фронта, недалеко от своего дома от руки глупого подростка, которого судили и как несовершеннолетнему дали три года. Он отсидел положенный срок, живёт и здравствует, а Чернова Василия Алексеевича давно нет на свете.
Василию было всего тридцать два года.
В то время был убит не один Василий, много погибло в городе служителей порядка. Похоронили Василия Алексеевича на Всехсвятском кладбище. В шестидесятые годы все могилки воинов объединили в одну братскую могилу и поставили общий памятник
ЗАЩИТНИКАМ ОТЕЧЕСТВА.