5. “Он нравом просто бесподобен:
Того оклеветал, другого утопил.
Поскольку не был ни на что способен,
Он потому на всё способен был.”
(Н.Тарасов)
Для того чтобы “додушевное движение” (Л.Н.Толстой)76 обрело стартовое ускорение, заработало в нужном направлении и приобрело реальные очертания, необходима провоцирующая ситуация. Её автобиографический герой “Ловли...” получил в виде неуютного санаторного номера без морской панорамы, но зато по соседству с тем местом, куда “царь пешком ходит”. Было бы, однако, ошибочно творческую историю повести объяснять только лишь житейскими и бытовыми неудобствами, которые специально организовали хамы туземного происхождения, понятия не имеющие о писательском статусе Виктора Петровича. Причины здесь более глубокие, вне шовинистических устремлений автора “Ловли...” непонятные и необъяснимые и к литературе никакого отношения не имеющие.
В литературе бывали случаи, когда талантливый писатель ошибался и попадал в полосу творческих неудач. И в этом нет ничего предосудительного и трагического. Однако ужасно, когда политиканы в конъюнктурных целях и идеологических интересах подобные случаи превращают в проблему и “разматывают” её в националистическом духе. Только в таком аспекте следует рассматривать публикацию “заединщика” В.Бондаренко А.Огнева “Что же дальше?” Автор статьи предпринимает попытку поднять завесу над “Ловлей...” и понять, почему В.П.Астафьев написал такое произведение. Весь комплекс идей, пронизывающих повесть, имеющих достаточно широкие масштабы и прошедших через истерзанное сердце сочинителя, - это реакция человека, подвергшегося национальным унижениям. Автобиографический герой произведения, - подчёркивает критик, - встретился с неуважительным отношением к себе и посчитал нескромным давать отпор, реагировал на это чисто по-русски: “Я, как и всякий русский человек, упорно надеющийся пронять современное общество покладистостью характера, смирением неприхотливого нрава, окончательно решил больше не утруждать собою “Дом творчества”77 .
Обычное для советского быта жизненное явление в потенции содержало несколько вариантов художественного осмысления, поэтому писательское ответное действие, по А.Огневу, быстро противопоставилось “чужому”, принципиально несовместимому со своим, родным, “нашим”. Подобная ориентация и предопределила исходную позицию повествователя: “Вот так: нахамили тебе, без закона обошлись, а мы протестуем только лишь тем, что больше не используем свои законные права”78. Фабульная ситуация, изложенная критиком, повторяет авторскую для того, чтобы перевести повествование из бытовой плоскости в политическую и тем самым идеологически обосновать любую атаку В.П.Астафьева на Грузию и её народ. В этой связи особый смысл приобретает ссылка на характерологические свойства сочинителя. В понимании критика личные качества автора “Ловли...” непосредственно связаны с контекстом его мыслей об образцах жизнедеятельности. Прежде всего, вопрос о “покладистости характера” и “смиренности” “неприхотливого нрава” автобиографического героя повести проблематичен и не находит подтверждений в натуре писателя.
Если бы В.П.Астафьев причислил себя к “книжным скитальцам и реальным русским странникам”79 и отправился в Грузию на поиски Града Небесного, Нового Иерусалима и, не найдя его, поставил под сомнение духовные ценности единоверного народа, то и в этом случае не имел права негативное восприятие другого мира изображать как реально существующее и высокомерно забывать, что “человек, считающий себя человеком, убеждён, что и его сосед человек”80.
Вместо этого писатель увидел тотальную “мерзость запустения”81 в человеке, нечто варварское и богомерзкое не только во взаимодействиях своих хозяев, но и в механизме грузинского застолья, а шире - в укладе жизни. Конечно, в колёса современных установлений попали не только грузины, поэтому казарменное мышление формообразующим образом наложилось на нас всех. Всматриваясь с высоты своей национальной предопределённости на исторический и жизненный опыт другого народа, В.П.Астафьев не имел никакого права выводить “своих” за рамки всесоюзного общественного процесса и все атрибуты остановившегося времени объявлять патологиями грузинского происхождения.
Настойчивое повторение разного рода несуразностей характерно и для другого видного “заединщика”, В.Г.Распутина, приучающего читателей к мысли: грузины “больная” нация. Связь и взаимодействие державников в этом плане вряд ли случайны и необъяснимы. Не возникает сомнений, что “сложные социально-исторические процессы” способствуют появлению особого типа реакций “на те или иные явления” и вырабатывают специфические “представления о правильных и неправильных, разрешённых и неразрешённых, ценных и не имеющих ценности поступках”82. Едва ли не все выступления В.Г.Распутина, В.П.Астафьева, В.А.Солоухина и им подобных о “наших” и “не наших” подтверждают указанное положение Ю.М.Лотмана.
Можно без преувеличения сказать, что “идея свободы есть нечто присущее только человеку, но и в человеческом обществе она распространяется отнюдь не самым равномерным образом”83. Именно поэтому “из одной и той же реакции люди выходили по-разному”. Суть дела “не только в том, что “по кому - то прошлось более тяжёлое, а по кому-то менее тяжёлое колесо, но в том, что в колёса реакции попадали разные люди”84. Сознание этих людей осложнялось “эстетическими, бытовыми и другими семиотическими нормами” и именно из них, конкретных предпосылок, “складывается психология группового поведения”85.
Ведь ни для кого не является секретом, что после событий 1956 и 1989 годов против Грузии бесперебойно , агрессивно, грубо, без полутонов,организовывались разоблачения, поношения и национальное движение к нормальной жизни квалифицировалось как отклонение от нормы. Лучших представителей молодого поколения, имевших смелость выйти из подневольного строя, стали называть националистами, наркоманами, уголовниками, фашистами, боевиками. Если раньше в носителях высочайшего человеческого состояния искали “врагов народа”, то теперь их зачисляют в стан “врагов нации”. Причину их появления, как и ввод в исстрадавшееся тело России таких инородных начал, как Баркашов, Жириновский и других, видят в действиях какогото “Могильщика Родины, маньяка,с похмелья сделанного на юге”86.
Рабочая идея державников, в свете нашего исторического опыта, как видим, абсолютно не изменилась и продолжает вибрировать в одних и тех же забетонированных берегах, распространяясь и на художественное творчество.
В.П.Астафьеву невдомёк, что нельзя в угоду политическим пристрастиям заносчиво иронизировать над местным типом бытового поведения, правда, очень далёким от его, красноярско – енисейского миропонимания. И хотя о решении проблем сегодняшнего дня здесь не говорится ни слова и неприязнь к попыткам грузин приобщиться к возвышенным идеям “другого” пространства упрятана достаточно умело, тем не менее писатель, по сути дела, движение вперёд рассматривает как топтание на месте. Для автора “Ловли”... “несомненно одно: отсутствие высоких нравственных и гражданских идеалов обрекает грузин “на отчуждение от всего остального мира”. Это опорное и основополагающее положение В.П.Астафьева безоговорочно поддерживается А.Огневым. Разъясняя скрытый смысл повести в выгодном “нацболам” направлении, он упускает из вида, что даже с учётом житейских неурядиц, выпавших на долю автора и его домочадцев, писатель не вправе был содержательно расширять их в некую обобщённую картину, символ целой страны.
В свете обязательной идеологической нормативности “наших” читателя не удивляет и наличие явной угрозы по адресу Грузии в статье “Что же дальше?” и провоцирования на её реализацию. Мотив угрозы в последнее время безостаточно пронизывает грузинофобские атаки ,и художественно - публицистически- научное осмысление нашего бытия сплошь и рядом не обходится без данного момента. А.Огнев ни минуты не сомневается в том, что защита “законных прав” северян на “не нашей земле” не должна ограничиваться демонстративным отказом от услуг администрации “Дома творчества” и выхода из “порядка прежнего”, как это произошло с В.П.Астафьевым. Безмерная, выражаясь словами Л.Н.Гумилёва, “положительная комплиментарность”87 по адресу “Ловли...” переваливает за ту черту, за которой угадывается явная готовность силовыми методами “уважать себя заставить”.
“Каждый художник, - подчёркивал Г.Велфин, - находит определённые “оптические” возможности, с которыми он связан”88 . Это “видение” органически связано с теми или иными тенденциями эпохи, и приобщение к ним определяется миропониманием автора, его политическими взглядами и решительным образом влияет на конечный результат творчества.
Система нравственно-моральных координат сбила В.П.Астафьева с правильного пути, и он, “Земную жизнь пройдя до половины... Утратил правый путь во тьме долины”89. Так что конкретная ситуация с “туалетным” оттенком в “Доме творчества” явилась лишь провоцирующим фактом создания “фарса, затянутого в корсет простоты, без всякого милосердия” (Н.А.Полевой). Именно “внутренний порядок” определил эти “оптические”91 возможности автора и направил в другую сторону, где пульс цивилизованной жизни не прощупывался.
Любая деятельность, в том числе творческая, “зарождается в форме установки. Её формированию необходимы два фактора: наличие какойлибо потребности у субъекта поведения и ... ситуации, в которой эта потребность могла бы быть удовлетворена”92. Оба эти момента в бугристой прозе “Ловли...”, замешанные на обвальной грузинофобии, выступают в нерасчленённом виде, и их “выброс” в пространство не делает чести ни автору, ни критику, который очертя голову бросился на защиту писателя.
Общеизвестно, что существует “нормальный” процент “издевательщины” и её реализация в “лошадиных” дозах деформирует произведение и отрицательным образом сказывается на его идейнохудожественных параметрах. “Фарсовую насмешку”, как показывает творчество Н.В.Гоголя и М.Е.Салтыкова-Щедрина, “должно что-то уравновешивать – как, скажем, сарказм Гоголя уравновешивается его философичностью, как гротескность Салтыкова-Щедрина – его нравственной рыцарственностью”93.
И автор “Ловли...”, и его апологеты далеки от “нравственной рыцарственности” русских писателей. Первый из них “болен иронией,”94 и таким людям, как правило, не верят или перестают верить. В.Бондаренко и А.Огнев – профессиональные филологи – обязаны знать, что достоинства русской литературной критики состояли в её объективности, приверженности к общечеловеческим ориентирам и высоком профессионализме. Логический акцент на идеологические пристрастия и максимальная зависимость от них сводят на нет усилия “заединщиков” спасти положение и втолкнуть “Ловлю...” в активный фонд русской словесности.
6. ”Есть у нас и киллеры,
Есть у нас и шулеры.
Если дальше так пойдёт,
Скоро будут Мюллеры”.
(Н.Тарасов)
“Перестройка и перестрелка” (М.Розанова)95 способствовали появлению еще одного типа энтузиастов, которые достаточно активно и энергично участвуют в политических хитросплетениях и интригах эпохи на стороне сатанинских сил и не оставляют надежд возвратить нас в колхозное стойло, отбросить вспять, во времена “славной” краснознамённой совдепии, со всеми сопутствующими ей прелестями. Речь идёт о Валентине Распутине, человеке авторитетном в кругах русских литераторов, особенно тех, которые согласны на деление наций на “титульные” и “рядовые”, на здоровые и больные, на “имеющие право” и на “обязанные”. В этой градации грузинам он отводит роль “рядовых”, “обязанных”, “больных”, учит их благодарности, уму - разуму, чести и порядочности. Становление грузинофобии как идеологического явления, начавшееся в деятельности В.П.Астафьева, В.Г.Распутина и других, происходило вне связи с русской литературой и культурой и проявило себя преимущественно на съезде писателей почти сразу же после публикации “Ловли...”.Не получив отпора со стороны интеллигенции и пользуясь безнаказанностью, она попыталась выйти на новые рубежи, а главное-вытеснить традиционные русско - грузинские связи на задворки жизни. Конечно, это был провальный и безжизненный вариант и избыточное порождение больных поползновений. Тем не менее выступления “заединщиков” стимулировали ускорение оборачиваемости “грязи в формах самой грязи” 97, способствовали интенсивному размыванию наших отношений и их существенное ослабление и закат жестко связываются с именами Виктора Астафьева и Валентина Распутина.
Как выяснилось позже , мы позволили себе втянуть нас в смертельно опасную борьбу и ещё не ведали трагического смысла, таящегося в этих церемониальных играх и затеях. Утилитарно-эгоистические взгляды, проповедуемые державниками, открещивают их от русской идеи, народных идеалов и верований, истинного братства, “всечеловечности”, “всемирной отзывчивости”, стремления людей к -30- -31- единению с другими народами. В сложной системе межнациональных отношений они опираются,говоря словами Ф.М.Достоевского, на “уничтожение веры и общие правила”96 и предлагают признание за “титульной” нацией руководящей роли и права на использование против непослушных “оздоровительных” мероприятий. И здесь “заединщики” предпринимают попытку “отоспаться на Грузии”. Так, например, В.Г.Распутин в движении народов “до последней стены”98 усмотрел возможности полного неподчинения системе, а значит и выхода из неё. В фокус читательского мнения выдвигается ряд мер, способных предотвратить это нежелательное явление. И в данном случае доминирующим предлагается: “Нет ничего предосудительного в том, если в обществе появляется необходимость сдерживания “безумства храбрых”99. События 9-го апреля 1989 года – саморазоблачительный выпад против России - таково убеждение Валентина Распутина. Тем самым лишний раз внимание концентрируется на хронической отсечённости участников акции от цивилизованных норм бытия и праве “титульной” нации на “сдерживание безумства храбрых”. Переход от одной эпохи к другой известный писатель решительно отвергает, и его ритуальная церемония допускает насилие как облагораживающую процедуру.
В оппозиции “новая жизнь – уничтожение жизни”– предпочтение отдаётся второму ряду. Для нас первостепенное значение в идеологическом раскладе державника приобретают два момента. Один - это знаменитый горьковский образ революционного борца, который по нынешним временам уже не котируется в силу надуманности и подвергается открытому издевательству. Второй – это урок “непослушным”, “обязанным”, “не нашим”, забывшим своё место в жизни и заслужившим “необходимость сдерживания”100. Нам объясняется, кто мы такие, и программа наших благодетелей не предусматривает никаких послаблений. Как видим, взгляды Валентина Распутина на современные процессы имеют свою логику и специфическое представление о способах наведения порядка. В основных принципах они сводятся к “сдерживанию” и ни в коем случае не предусматривают использование сапёрных лопаток, газов.
В.Г.Распутин качественно разграничивает мир на “наших” и “не наших” и в своих умозаключениях исходит именно из этого. Поэтому аспекты и стороны его воззрений не выходят за пределы раз и навсегда выбранных ориентиров. Технология сотворения лжи опирается на одну и ту же фактуру и выражается в окостеневшей форме. Не будет преувеличением сказать, что её суть состоит в привязке к конкретным, подчас “свежим” событиям. Благодатным материалом для писателя, например, явились трагические апрельские события в Тбилиси в 1989 году. С поразительной активностью документально подтверждённые факты подверглись преобразованию, и всероссийский читатель получил устраивающую державников версию о вспышке русофобии в столице Грузии.
“Каждая жизнь - это борьба за то, чтобы стать самим собой”, - утверждает Хосе Ортега-и-Гассет. Заложенные в этом естественном стремлении возможности варьируются в разных вариантах и пробуждают, развивают “активность” и “способности” рядовых членов общества. “Препятствия, на которые мы при этой борьбе натыкаемся”101, преодолеваются с разной степенью напряжённости и потерь. Переход от пассивного состояния к активному сопровождался в Грузии отрывом от большевизма и его догм, и именно поэтому наша страна первой была “омыта кровью” (А.Весёлый). Новизна этого старого явления была квалифицирована В.Г.Распутиным как “зло”, которому “не положено предела”. С другой стороны, писатель “проницательно” установил, что движение, освобожденное от гуманистических начал, “будучи лишено высокого общественного значения”, было обречено на гибель и предопределило “бессмысленную” гибель молодёжи. Это, безусловно, свидетельствовало о том, что за указанным процессом нет будущего, и поэтому нецивилизованные люди “калечатся в необъявленной войне против нравственности”102.
Как видим, В.Г.Распутин руководствуется державным кодексом, который сообщает публичным выступлениям привилегированное положение и даёт право поучать, наставлять, угрожать и ставить тем самым всех “не наших” по национально-идеологическому принципу в подчинённое положение. Явно выраженный жёстко-принудительный характер действий В.Г.Распутина вносит в национальную среду не только напряжённость, но и беспокойство и встревоженность, постоянно имея в виду печальный опыт прежних лет, связанный с Тбилиси, Будапештом, Новочеркасском, Баку, Прагой и т.д. Он выступает от имени народа и, присвоив себе непомерные права и привилегии, узаконенные танками и огневой мощью, считает возможным поучать и критиковать других, игнорируя чужое и возводя в идеал своё. Преимущества собственного статуса позволяют В.Г.Распутину “вставлять во все социальные окна тюремную решётку из условностей”103.
Все политические движения, в том числе державность, организационно функционируют в открытом, полуоткрытом и закрытом виде и в качестве общей основы имеют “посвятительную и мистериальную обрядность”. Всепоглощающая ненависть В.Г.Распутина к национальноосвободительным движениям на территории 1/6 земного шара прослеживается буквально на каждом шагу. Всё, что говорит писатель о грузинах, отмечено злобой и нескрываемой неприязнью. Жизненное расстояние между позицией В.Г.Распутина и формами поведения “не наших”–”дистанция огромного размера”. “Не знаю, как грузинской депутации, - признаётся он, - а мне не по себе стало, я счёл святотатством, когда красотки в плавках, участницы конкурса красоты, кокетливо застыли в минуту молчания в память о погибших в апрельских событиях. Неужели подобный цирк не оскорбляет ваши национальные достоинства?”104.
Как видим, писатель был озабочен прежде всего тем, чтобы логику поведения чуждых ему людей высветить с другой позиции. Острополитическое и нравственное размежевание проявляется в плане фразеологическом и сосредоточено в трёх ключевых узлах текста: 1) ”Не знаю, как грузинской депутации...”; 2) “Мне не по себе стало...”; 3) “...ваши национальные достоинства”. Именно благодаря этим составляющим создаётся сквозной и принципиально неприемлемый мотив: отчуждённость от нормальной жизни и невовлечённость в неё полярно развела ”наших” и “не наших”. В этих психологических мотивировках раскрывается отношение писателя к бесчеловечному по своей жестокости кровопролитию в Тбилиси. Заранее спланированная акция военных, приведшая к гибели людей, преимущественно, женщин, воспринимается Валентином Распутиным как просто “событие”, в то время как апрельская бойня в общественном сознании зафиксировалась в сочетании со словом “трагедия”.
Итак, автор возмущается, считая кощунственным то, что участницы конкурса красоты минутным молчанием выразили своё уважение к памяти жертв 9-го апреля. И в то же время у него не нашлось слов для осуждения лгунов в генеральских мундирах, которые, извратив факты, зарубленных и отравленных же обвинили в том, что их зарубили и отравили. Так распутинская теория “сдерживания безумных” нашла своё реальное оправдание в действиях генерала Родионова-Тифлисского и его зондеркоманды.
Судьбе было угодно распорядиться таким образом, чтобы в сходную ситуацию попали девушки, участвующие в конкурсе красоты, и профессиональные военные, которые полностью оправдали “сапёролопаточную” акцию под шумные аплодисменты “послушного большинства”. Кровавая интрига развела их по разные стороны истины и обоим полюсам не дано было сойтись. Именно в них, красивых и интеллигентных девушках, сосредоточилась и выразилась “вечная неумирающая сущность”105 русского народа, в то время как сытые и самодовольные генералы оказались “крошечными мушками”, “пылинками”106. Значительный перевес в этом раскладе оказался на стороне хозяев положения, и известный сочинитель пополнил их ряды своим “сиятельным величеством”. Среди носителей общих, родовых качеств русского народа, поддержавших Грузию в трагическую минуту своего бытия, когда она находилась на пределе своего отчаяния, оказались Б.Н.Ельцин, А.Н.Сахаров, писатели, представители разных слоёв общества. Крупный же специалист по проблемам Байкала и видный “инженер человеческих душ” откровенно поддержал отъявленных лгунов и жестокосердных молотобойцев.
“Зло, - как справедливо писал Дитрих Бонхеффер, - всегда несёт в себе зародыш саморазложения, оставляя после себя в человеке по крайней мере неприятный осадок”107. В.Г.Распутин представляет социальный тип человека с “неприятным осадком” уже исчезнувшей эпохи и тем не менее продолжающий оставаться источником распространения опасных идей и настроений. Ему совершенно неважно и неинтересно, какие процессы происходят в Грузии. Для него важно другое – наша страна заявлена в качестве врага №1 России, а всё остальное не имеет никакого значения. Именно она определила основной конфликт эпохи и как самый зловредный очаг русофобии стала первотолчком всякого рода беспорядков. Писатель выдвигает главное обвинение, ради которого и “сотворялась” публикация. Оказывается, в Грузии с непрерывной ненавистью и ожесточением ведётся антирусская политика. Грань, отделяющая возможное от невозможного, стирается, и читателю не остаётся ничего иного, как заглотить наживку. В сферу сознания обывателя привносится новый мотив: “Антисоветские лозунги соединяются с антирусскими, эмиссары из Литвы и Эстонии (непонятно, чем провинилась Латвия, не попавшая в доносительный список, впрочем, как и некоторые другие республики – Н.П.) едут с ними, создавая единый фронт, в Грузию, оттуда местные агитаторы направляются в Армению и Азербайджан”108. Следовательно, угроза порядку-устройству включает “антисоветский лозунг”, осложнённый, страшно подумать, антирусскими выпадами. Валентину Распутину важно заострить внимание на социальных носителях вины перед Россией и заявить о том, что обстоятельства неукоснительно требуют их наказания.
Имея в виду аналогичную ситуацию в литературе, К.Бремен предложил своё прочтение ситуации: “Обмануть – это значит одновременно скрыть то, что есть, и стимулировать то, чего нет, но что жертва обмана принимает за реальность”109. Путь ко всеобщему ”братству” пролегает, по В.Распутину, через наказание непослушных при посредстве карательных мер и заталкивание их в надлежащие рамки.
В публикации “В каком состоянии находится русская нация” ответ содержится в самом риторическом вопросе – в ужасающем состоянии. Но вот беда: недуги общественного устройства страны объясняются не “отрешённостью от обыкновенных форм общежительства”110, а враждебными действиями бывших “братских народов”, среди которых мстительно и с болезненной маниакальностью называется Грузия. Одновременно тяга “не наших” к выходу из обветшалого и изношенного мира и стремление выразить себя в новых условиях рассматривается как разрыв с Россией и легализация “окраинного национализма”. Для Валентина Распутина важно лишить картину всеобщего всеразрушения и хаоса самостоятельного статуса, и поэтому он соотносит этот процесс c коварными происками “мирового общественного мнения”, которое в своих гнусных целях прямо и однозначно поддержало “праздник суверенитетов”111 с тем, чтобы оставить родину писателя в одиночестве, разрушить её и столкнуть в глубокий омут. В применении к державе это означает, что из верноподданического состояния вышли не только грузины, но татары, якуты, буряты – мало ли их, неблагодарных, на свете. “Сдержать” их, чтобы спасти Россию, – вот лозунг писателя.
Свою шумную и непрерывную трескотню Распутин пытается представить как настроение широких народных масс и противопоставить свою позицию как высокий пример гражданского мужества разрушительным антирусским стихиям. Распутинское представление о прошлом, настоящем и будущем России и всего остального мира свидетельствует о разрыве писателя с “русской идеей” и не вписывается в национально- культурное движение эпохи. Позиция Валентина Распутина может быть прокомментирована словами Ф.М.Достоевского. Имея в виду Раскольникова, он заметил: “одна мысль выдумалась”, какой до него “никто не выдумал”112. Но читателя наших дней, с его богатым опытом политических игрищ вокруг него, невозможно втянуть в свою “фантазию” и сделать союзником. В наше взвихренное время существуют разнообразные причины и мотивы, толкающие некоторых деятелей культуры, в том числе “талантов, Богом меченных”113, в политиканство. Писатели, подобные В.Г.Распутину, “оказываются в эпицентре тайных механизмов”114 не по зову сердца и конъюнктурным соображениям.Ориентация в обратную сторону Ярославом Головановым связывается с “величайшим, всепоглощающим честолюбием”115 автора широко известных произведений. Он принципиально отказывает писателю в праве располагаться в пространстве, пронизанном высокими духовными возможностями и благорасположением к нерусским. В “иерархической выстроенности мира”116 “ушибленный патриотизмом”117 Валентин Распутин выступает не в роли “оперного поселянина”118, (Б.Л.Пастернак), и этим он крайне опасен для окружающих. Разговор о провокационных затеях известного сочинителя имеет смысл закончить остроумным афоризмом Никиты Богословского с весьма прозрачным намёком: “Я ногти стриг, А оказалось – пальцы”119.
Приложения:
76. В.Б.Шкловский. Тетива. О несходстве сходного, М., 1970, стр.347.
77. “Молодая гвардия”, 1990, № 3, стр. 247.
78. ”Молодая гвардия”, 1990, №3, стр247.
79. “Русская литература”,1990, №4, стр.115.
80. Г.К.Честертон. Писатель в газете, М., 1984, стр.169.
81. “Русская литература”, 1990, №4, стр.115.
82. Литературное наследие декабристов..., стр.25.
83. Г.К.Честертон, указ. соч., стр.143.
84. В.Каверин, В.Новиков. Новое зрение, М., 1988, стр.342.
85. Литературное наследие декабристов...,стр.25.
86. “Московский литератор”, 1992, июль, №24.
87. Л.Н.Гумилёв, А.М.Панченко, Чтобы свеча не погасла, Л.,1990, стр.8.
88. “Филологические науки”, 1992, №1, стр.11.
89. Данте Алигьери, Новая жизнь. Божественная комедия. М.,1967, стр.77.
90. “Филологические науки”, 1992, №7, стр.15.
91. Д.Н.Узнадзе, Психологические исследования, М., 1966, стр.80.
92. Там же.
93. ”Труд”, 13.XI.1993.
94. А.А.Блок, Собр.соч., т.V, М., 1962, стр.349.
95. ”Взгляд”, Выпуск 2, М., 1989, стр.31.
96. “Известия”, 20.XII.1994.
97. Н.Ф.Буданова, Ф.М.Достоевский и И.С.Тургенев, Л., 1987, стр.18.
98. Там же, стр.30.
99. Наш современник”, 1989, №8, стр.133.
100. Наш современник”, 1989, №8, стр.133.
101. “Вопросы философии”, 1989, №3, стр.115.
102. ”Наш современник”, 1989, №8, стр.134.
103. М.Фрейденберг, Миф и литература древности, М.,1978, стр.144.
104. “Наш современник”, 1989, №8, стр.134.
105. Д.С.Лихачев, Поэтика древнерусской литературы, Л.,1971, стр.350.
106. Р.Я.Клеймин, Сквозные мотивы творчества Ф.М.Достоевского в историкокултурной перспективе, Кишинёв, 1985. стр.37.
107. “Вопросы философии”, 1989, №10, стр.171.
108. “Наш современник”, 1989, №8, стр.135.
109. Семиотика и искусствометрия, М., 1972, стр.123.
110. А.И.Герцен, ПСС, в 30-ти тт., М.,1957, т. XI, стр.89.
111. “Наш современник”, 1993, №3, стр.148.
112. А.Станюта, Постижение человека, Минск, 1976, стр.89.
113. ”Комсомольская правда”, 23.01.96., № 12.
114. “Независимая газета”, 20.02.96., №33.
115. “Комсомольская правда”, 23.01.96., №12.
116. Художественный язык средневековья, М., 1982, стр.173.
117. “Комсомольская правда”, 23.01.96., №12.
118. “Независимая газета”, 20.02.96., №33.
119. “Независимая газета”,24.XII.1992.