…И тогда он все вспомнил…
1
Послеобеденный сон расслабил и выбил из привычной рабочей колеи.
Федор лежал в чистой постели и сквозь легкую дрему ощущал ее приятную белизну. Он проснулся минут пятнадцать назад и сейчас, не открывая глаз, уткнувшись в подушку лицом, досматривал-додумывал не то недавнее сновидение, не то вспоминал утреннюю явь. Ему казалось именно так: произошедшее в первой половине дня было настолько ярким, что решило продолжиться в дневном сне; а потом, когда он пробудился, ему стало так хорошо, что он думал только об одном, и вспоминал именно то, что увидел утром. Так он и лежал с закрытыми глазами, не решаясь нарушить ход мыслей и расстаться с приятными ощущениями.
На утренней тренировке они с Сергеем, его старшим товарищем, бегали кросс. Протрусив немного по малолюдным улочкам Адлера, ребята выбежали на окраину, к частному сектору, и по узкой натоптанной тропинке стали подниматься вверх по склону – на небольшую сопку. Вначале им показалось, что сделать это будет легко – такой невысокой она казалась, – но тропинка, петляя в зарослях низкорослого колючего кустарника, все поднималась и поднималась вверх; и хотя была она некрутая, и даже пологая, – усталость скоро пришла к ребятам. Правда, она не была настолько сильной, чтобы прекратить бег, и потому Сергей и Федор шаг за шагом продолжали подниматься вверх.
Вскоре бежать стало легче – спортсмены поняли, что поднялись на сопку. А потом кустарник расступился, и они оказались на открытой поляне. Ничего особенного в этом не было б, если бы с этого места не открывался вид на взлетную полосу Сочинского аэропорта. Не так уж далеко – может, в километре, а может, и того меньше, – впереди и внизу себя, ниже того места, где они находились, ребята увидели как заходит на посадку большой пассажирский лайнер. Он подлетал со стороны моря, которое хорошо просматривалось справа и казалось темно-синим отсюда, с высоты.
Самолет, казалось, спускался очень медленно, постепенно увеличиваясь в размерах. Поначалу он находился гораздо выше горизонта, который наблюдали ребята с этой точки, но затем они с удивлением отметили, что он пролетает уже ниже их. И это было так странно и непривычно, что Сергей и Федор во все глаза, не отрываясь, смотрели на воздушное чудо.
– Ту-156, – определил Сергей. Он неплохо разбирался в технике – и не только воздушной. Да и Федор, избороздив в последние годы небо Советского Союза по соревнованиям да сборам, хорошо знал марки отечественных лайнеров.
Приспустившись к самой полосе, самолет заметно снизил скорость, и казалось невероятным, что такая громадина может чуть ли не зависать над землей. Скоро выпущенными шасси он коснулся бетона и покатил по полосе. Аэродромные постройки, деревья мелькали и оставались позади него, и потому скорость машины все же внушала уважение. Ближе к концу посадочной полосы лайнер затормозил, медленно развернулся и покатил в сторону по рулежной дорожке.
Через несколько минут со стороны моря раздался гул, и на посадку пошел следующий самолет. Он, как и первый, все снижался, пока не оказался внизу – ниже взглядов Федора и Сергея, и так же неестественно замедлил скорость, – словно завис на месте, – а затем плавно опустился на серую посадочную полосу.
Все это, наблюдаемое сверху, настолько поразило ребят, что они позабыли и о кроссе, и о том, что их ждут на стадионе; да и вообще ни о чем больше не могли думать, кроме как о взлетающих и садящихся самолетах.
Сергей, учившийся в институте на физмате, задумчиво произнес:
– Чем больше учу механику, тем больше изумляюсь: как может летать груда металла, вопреки всем законам физики?..
А самолеты прилетали и улетали… Тупоносые, как дельфины, «Тушки»; сравнительно небольшие «Яки»; толстопузые «Илы»; и даже несколько вертлявых «Аннушек» приземлилось и скромно устроилось между солидными сородичами.
Один самолет стал заходить на посадку, но, не долетев до земли несколько десятков метров, неожиданно вновь набрал высоту. Он сделал большой круг над городом, ушел далеко в сторону моря – так, что почти исчез из виду, – развернулся там и вновь зашел на посадку. Но и на этот раз повторилось все то же: не коснувшись полосы, он поднялся в воздух и пошел на очередной круг.
Ребятам вначале показалось, что самолет неисправен: не выпускаются шасси, например. Они взволнованно стали наблюдать за бедолагой, пока не поняли, что пилоты просто отрабатывают заход на посадку. А вскоре самолет и в самом деле благополучно приземлился.
…Еще долго наблюдали они за самолетами, и с большой неохотой побежали назад – к стадиону.
2
И вот теперь, после утренней тренировки и послеобеденного отдыха, Федор воскрешал в памяти завораживающее видение – медленно парящие самолеты. Он не спешил расставаться со своим сном и покидать уютную теплую постель. К тому же, организм не успел еще полностью восстановиться от кросса, и Федору хотелось просто лежать без движения еще долго-долго, а заодно вспоминать об элегантных воздушных лайнерах с блестящими боками, проплывающими непривычно низко – гораздо ниже того места, откуда наблюдал их Федор.
Но время подходило (это Федор чувствовал) и вот-вот должен был войти шеф и, как всегда, бодрым голосом произнести: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» Тренер всегда будил ребят понравившейся ему классической фразой. Иной раз его голос был бы кстати, но сегодня Федору вовсе не хотелось подниматься и плестись на вторую тренировку, и он всем нутром ощущал как тянутся последние минуты беззаботного покоя. Вот… все… вот сейчас раздастся стук и войдет шеф… Но он все не шел, и от томительного ожидания становилось еще хуже и несноснее. И тогда, когда юноша успокоился и стал проваливаться в очередную дрему, в дверь неожиданно постучали.
Не дожидаясь ответа, вошел тренер. После небольшой паузы раздался его бодрый голос:
– Ну что, графья... пора просыпаться. Вас ждут великие дела!
Но «графья» – десять взрослых парней, продолжали неподвижно лежать, будто не слышали, хотя большинство из них давно не спало.
Федору сделалось не по себе от безответной реакции ребят: он неловко чувствовал себя в такой ситуации и теперь первый шевельнулся и приоткрыл глаза, давая знать, что все слышал.
Олег, кровать которого находилась справа от него, кажется, действительно спал. По крайней мере, об этом говорило его равномерное сопение. А вот Серега, хоть и лежал неподвижно и тихо, вероятно давно проснулся. За полторы недели весенних спортивных сборов Федор успел изучить эту его особенность – реагировать на слова тренера не сразу, а с задержкой. Впрочем, в этом не было пренебрежения к старшему, а присутствовала его внутренняя подготовка к предстоящей работе.
И действительно: через минуту кровать скрипнула, Сергей повернулся и вопросительно уставился на шефа.
Скоро протер глаза и Толик – самый старший из их группы, студент худграфа. Он сладко потянулся, громко зевнул и, принимая игру тренера, с улыбкой произнес:
– Зачитайте приговор, шеф! – Улыбка почти никогда не сходила с его лица, и без нее он не был бы похож на себя.
За окном чирикали воробьи. В тишине комнаты были слышны редкие шаги прохожих.
Пора вставать!
Тренер открыл толстую черную тетрадь, в которой планировал тренировки.
– Олег и Толик, мы с вами на стадион пойдем: фартлек у вас небольшой – там подробнее объясню… А Сергей и Федор… – он помедлил, затем многозначительно захлопнул тетрадку. – Ребята, дуйте на пляж, на песок – у вас произвольная работа. Все на ваше усмотрение: бег… прыжки… – решите сами: сколько и чего сделать.
3
Федор с Сергеем брели к морю. Оно находилось всего в нескольких минутах ходьбы от турбазы, где жили спортсмены.
День после обеда выдался пасмурным, хмурое небо опустилось так низко, что покрыло весь город. К тому же полоса тумана лениво застыла над землей. Редкие машины подавали свой голос, и тут же тишина брала свое: затыкала уши и сводила шум техники на нет.
Что-то смешалось в природе: казалось, вот-вот начнет накрапывать дождь. Но его все не было.
Ребята шли молча – ленивые и сонные. И даже польский эластиковый костюм, так ладно сидевший на Федоре и всегда придававший ему уверенности и силы, на этот раз казался обычной одежкой.
Перейдя дорогу, спортсмены прошли магнолиевой аллеей, которая вела в сторону моря. Они продолжали молчать, но Федор уловил, как стали проясняться мысли, и даже что-то неожиданно радостное зародилось в нем.
Длинная песчаная полоса вдоль берега была разделена на отдельные пляжи невысокими ограждениями из сетки. Несколько дней назад их группа во главе с тренером облюбовала для тренировок одно из таких мест. В апреле берег моря был пустынен, никто не мешал работе, и ребята раза три уже успели побывать на пляже: работа на песке была хоть и тяжелой, но зато хорошо укрепляла стопы.
Подойдя ближе к морю, парни несколько оживились – то ли вид беспредельного пространства взбодрил их, то ли особый морской воздух подействовал, то ли просто-напросто сонное состояние начало проходить… Без видимых внешних причин они ощутили прилив сил, а главное – желание потренироваться. Федор, наблюдая за своим состоянием в тренировках и соревнованиях, давно заметил одну особенность: когда начинаешь, вроде, с ленцой, неохотой, в развалку, то зачастую не замечаешь, как постепенно втягиваешься в работу и уже продолжаешь трудиться с азартом и полной отдачей… Так произошло и на этот раз: куда девались безразличие и апатия?! Расхаживая по песку, они, словно Наполеоны, решали – что бы такого геройского вытворить им сегодня?
Парни чувствовали, что готовы на маленький подвиг, и жаждали его осуществления. Федор, наконец, полностью пришел в себя. Он ощущал тело отдохнувшим и восстановившимся после утреннего кросса – настолько отдохнувшим, что прекрасное самочувствие его превышало даже тот, обычный, уровень, который приходит с регулярными, каждодневными тренировками. «Это называется сверхвосстановлением, и довольно легко объясняется с позиций физиологии», – размышлял Федор. Как студент-второкурсник спортивного вуза и, к тому же, кандидат в мастера сорта по легкой атлетике, Федор имел представление о «спортивной форме».
Ребята выбрали прямую.
– Всю длину используем! – на правах старшего не спросил, а, скорее, утвердил Сергей.
– Давай… – Федор легко согласился.
Они отвели на песке черту – начало старта, затем прошли в дальний конец пляжа и точно такую же линию начертили там. Нашелся и белый камень, который положили рядом с финишем: так, издали еще, легко будет заметен он… Прикинули на глаз расстояние между стартом и финишем – оно оказалось около ста пятидесяти метров.
Рядом с пляжем, параллельно берегу моря была проложена неширокая асфальтированная дорожка. В разминке ребята пробежались по ней несколько раз – туда-обратно, и по ходу обсудили предстоящую работу.
Кровь закипала в их молодых сердцах, силы было – хоть отбавляй, и Федор чувствовал, как росло в нем желание совершить что-то необычное, может даже сверхъестественное… «Но что может быть сверхъестественного на тренировке?» –рассуждал он.
Примерно то же самое происходило и с Сергеем. Глаза его горели, и сам он был преисполнен решимости. Словно что-то чудодейственное повлияло на ребят – невидимое и не понимаемое ими. И только крохотное, едва уловимое сомнение почему-то закралось в сознание Федора, когда он смотрел на товарища. Оно ковырнуло его и тут же отпустило. И потому Федор не обратил внимания на этот пустяк, тут же позабыв о нем.
Ребята стояли возле деревянной скамьи, неподалеку от импровизированной линии старта, и разминались.
– С «высоким бедром» надо побегать, это полезное упражнение, – говорил Сергей.
Федор, уважая мнение старшего, да и зная о его желании «быть старшим», не возражал.
– Можно и с высоким… Тогда и прыжки желательно сделать.
– Да, наверное… – Сергей поглядел вдаль, где маячил финишный камень. – И ускорения еще… Три упражнения достаточно, – подытожил он.
Ребята сделали несколько наклонов, растяжек… Разминалось хорошо – сказывалась утренняя пробежка, в которой организм уже адаптировался к работе, и потому долго они не усердствовали.
– Пять раз достаточно будет? – спросил Серега.
– По пять раз каждого упражнения?.. Думаю – да… – Федор прикинул еще раз расстояние: представил, как они будут преодолевать его. Это показалось ему вполне выполнимым.
– А серий сколько? – непроизвольно вырвалось у него.
«Одной серии маловато, – думал каждый про-себя; – это несерьезно!.. Две – ни то, ни се… А вот три – в самый раз!»
Переглянулись.
– Три сойдет? – это Сергей.
– Я как раз так и думал, – ответил Федор.
На том и порешили… Сейчас, когда слова были произнесены, и ребята еще раз осмыслили что им предстоит, они поняли, что работенку запланировали себе – ой-ей-ей какую!.. Но отступать никто не хотел, и потому зародившиеся маленькие сомнения каждый оставил при себе невысказанными… И все же они не могли полностью представить, что их ждет. Тренируясь в основном на твердом покрытии стадиона, ребята не вполне давали себе отчет – что же такое песок!
* * *
…Неожиданно все страшные мысли, которые, казалось, сейчас полностью заполнили все пространство его сознания, всю черепную коробку, – не оставляя ни малейшего зазора между собой и ни одного миллиметра свободного места, чтобы туда могла протиснуться хоть одна спасительная позитивная мысль, – неожиданно и, как показалось ему, совершенно без причины, в мгновение покинули его. На какую-то долю секунды наступила полная безразличная тишина. И эта десятая, а может даже сотая доля, длилась так долго, что он смог почувствовать и навсегда запечатлеть в себе такое неуловимое в обычной жизни понятие как «вечность».
Что-то произошло необъяснимое в создавшемся вакууме. Доля секунды прошла, как проходит все, вмещенное в вечность. Тишина отступила…
И тогда он все вспомнил…
4
Ребята полностью размялись, отдохнули минут пять, и теперь были готовы начать основную работу.
Федор глянул на часы: семнадцать тридцать. Он еще раз оглядел пляж. Песчаный берег моря ему показался бескрайним, а линию финиша с белым камнем отсюда и вовсе нельзя было разглядеть.
И все же довольно уверенно спортсмены побежали по рыхлому песку. Само продвижение вперед было незначительным, так как бедра их работали в вертикальной плоскости – колени выше пояса. Но – одно дело бежать, высоко поднимая бедро, по твердой дорожке, и совсем иное – когда опора расступается и нога проваливается.
Буквально метров через тридцать они опешили. Кажется, сейчас они думали совершенно одинаково, как один отлаженный механизм; и все потому, что попали в одни и те же, довольно сложные условия. Им даже показалось, что они переглянулись в растерянности. На самом же деле каждый из них просто чувствовал то же, что чувствует другой.
Ноги не слушались, а земля уходила из-под них: песок расползался, стопа проваливалась, и мышцы все время были в напряжении, ожидая, когда же ощутят опору, чтобы оттолкнуться от нее. От неожиданности ребята чуть не остановились… Все же добежав до конца прямой, они перешли на шаг, и уже в этой, первой, пробежке им полностью раскрылась разница между ходьбой и бегом по песку.
Они молча вышли на асфальтированную дорожку и, молча же, побрели к старту. Кажется, и в этот момент они думали об одном и том же: если один отрезок в сто пятьдесят метров дался с таким трудом, то как же они выдюжат еще сорок четыре таких?.. Тем не менее, подойдя к линии старта, и Сергей, и Федор, приструнив себя, вновь побежали по песку.
Мучительно долго продвигались они вперед. «Зачем так высоко поднимать колени? – мелькало в уме. – Ведь можно просто бежать!»
К концу отрезка дыхание сбилось. Было ощущение, что только что они преодолели метров четыреста – в полную силу… Поставив руки на пояс – так лучше восстанавливалось дыхание, – затягивая время, медленно возвращались парни к скамейке возле стартовой линии.
После третьей пробежки Сергей что-то сказал. Федор не расслышал, но по интонации понял – о чем он. Да и мыслили-то они однотипно в эти минуты; что же иного – такого, чего не ощущает другой, – могло прийти в голову товарищу?
Федор начинал злиться на себя, на свою необдуманную поспешность. И вместе с тем он чуствовал, как вовлекается в некую молчаливую игру, игру с самим собой. Чувствовал, как собирается внутренне, настраивается на преодоление чего-то серьезного, что предстоит еще впереди… Одновременно он ощущал, как отдаляется от него Серега. Похоже, помыслы и желания их начинали разбегаться в разные стороны; и это так хорошо было заметно, что не требовало ни слов, ни даже намеков. Да и как иначе – они ведь на время стали одним целым!..
Туман, похоже, рассеялся. Да и туман ли это был?.. В одну минуту даже показалось, что сейчас выглянет солнце – так посветлело в природе. Но затем резко потемнело, небо вновь стало серым и некрасивым, вот-вот был готов заморосить дождь. Казалось даже удивительным, что его все нет и нет.
…Четвертая пробежка далась чуть легче. Легче – только психологически: ведь середину (из пяти ускорений) они перевалили! Усталость же, которая ощущалась с первых же метров дистанции, накапливалась, а неспешная ходьба в обратную сторону была так непродолжительна, что ребята не успевали восстанавливаться. Одна отрада была в ней – просто ступить на асфальт и не чувствовать предательской сыпучести песка.
Пятый раз хоть и был тяжелым физически, но показался самым радостным: все же одну серию из пяти пробежек они выполнили! Они даже решили отдохнуть чуть больше обычного и, подойдя к скамье, минуты три сидели, опустив головы и свесив руки-плети.
Сергей хотел что-то сказать, но не решался. Федор прекрасно видел это, но молчал. Он давно догадался, о чем тот хочет поведать ему и, кажется, знал наперед, что будет дальше.
5
Начав серию из прыжков, ребята были обескуражены – настолько неожиданно трудным оказалось это, второе, упражнение на песке. Продвигаться вперед, прыгая с ноги на ногу, сложно и на твердой поверхности; здесь же, где ноги все время «ползут» в стороны, такое действие и вовсе казалось невыполнимым.
Федор не помнил, как дотянули они до финишной линии. Мысли путались, а всякий смысл тупой, ненужной работы терял свою силу. «К чему все это?.. Глупо, бессмысленно, бесполезно! Вредно!..» – предательские мыслишки сами лезли в его голову… И все же что-то было в этой нудной работе такое, что не позволяло прекратить ее!
Сергей искоса посматривал на товарища. Был он хмур и зол, и уже не старался скрыть своего взгляда. Но Федор не смотрел в его сторону: чем тот мог порадовать его?!. Он прекрасно понимал, что скоро останется один…
Вскоре на пляже появились Толик с Олегом: они проделали беговую работу на стадионе, и шеф отправил их попрыгать на песок, – Федор слышал, как говорили они это Сергею в промежутках между их прыжковыми сериями.
Ребята повозились недалеко от скамейки, где лежали вещи Сергея и Федора, потом подошли к воде и, развлекаясь, побросали в море камешки. Федор, словно во сне, наблюдал за ними, и они казались такими далекими и нереальными сейчас!.. А Сергей, продолжавший прыгать вместе с Федором, тоже был уже не с ним, а там, возле воды – с ребятами.
Что-то закипало в Федоре: чем больше уставал он, тем злее и азартнее становился. И хотя чувство это разгоралось глубоко внутри него и было скрыто, – он понимал, как ощущается (еще как ощущается!) оно парнями.
Мучительно медленно тянулось время. Бесконечной казалась песчаная прямая. И такой короткой была асфальтовая дорожка, по которой пролегал путь от финиша – снова к старту! Ни одного слова не проронили Федор с Сергеем за эти пять отрезков прыжковой работы. Но слова застряли внутри не от усталости: настроения друг друга были прочитаны ими на каком-то другом, тонком плане, где внешняя речь только искажала бы истинную суть помыслов.
Сергей несколько тушевался: казалось, чувствуя некую свою вину… Федор мысленно оправдывал его, ощущая психическую слабинку этого мощного, хорошо сложенного физически, человека; и как будто сам рос при этом. Вначале ему так и казалось, что рос он над чужой слабостью; вернее, не рос даже, он оставался на одном месте, – это несколько сжимался товарищ – оттого-то и казался себе Федор растущим… Но нет… это было не так! Именно в себе Федор ощущал могучий запас духовных сил. И вот сейчас, в эти минуты, в нем созрело твердое решение: сделать все серии полностью. Он понимал, что совсем не нужна для тренировки такая перегрузка, что она даже вредна организму. Но на кон ставилось иное – проверка своего характера. Федор почувствовал, как железными клещами своей воли вцепился сам в себя, и знал, что ослабит эту хватку только в одном случае – когда доведет задуманное до конца, доделает работу до последнего метра.
Пять изнуряющих прыжковых отрезка закончились наконец-таки! Ребята плелись по асфальту, хватая ртами воздух, и не насыщались им. Казалось немыслимым делать следующую, беговую, серию. Но, проведя несколько минут в полной прострации и поднакопив сил, они ринулись вперед.
Как бы ни смешно звучало для них это выражение, но бежать по песку оказалось легко – гораздо легче, чем прыгать, и эта, третья, серия показалась им просто отдыхом по сравнению с двумя предыдущими.
Сто пятьдесят метров по песку – туда, сто пятьдесят шагом – обратно; туда – обратно… туда – обратно…
Цикл из пятнадцати «стопятидесятиметровок» все же закончился, – «все когда-нибудь кончается!»
Олег и Толик сидели на скамейке. Федор и Сергей плюхнулись рядом – прямо на песок…
А через минуту Сергей высказал вслух то, что было давно ясно без слов: такая работа – на истязание – никому не нужна! И это походило на оправдание – логичное, взвешенное…
– Ты не пойдешь с нами? – это Олег.
– Нет… Если не сложно, купите мне бутылку минеральной и бутылку пепси-колы. Из еды ничего не нужно. – Обычно, на вечер, когда столовая уже не работала, ребята закупались в магазине, сегодня же Федор знал наперед, что есть ему не захочется, как минимум, до утра.
Ребята ушли. Он остался один.
* * *
Ему сделалось страшно. Так страшно, как не было никогда в жизни. Ужас овладел всем его существом, и ему показалось, что самого его уже не существует, а превратился он в этот ужасный страх. Каждая клеточка его тела – его руки, его ноги, голова, мозг… перестали быть собой, перестали жить; напитавшись черным ужасом, они перекочевали в иное состояние – сами стали страхом и ужасом; и ничего больше не существовало в мире, кроме этих двух субстанций; они были и пространством, и всем тем, что находится в пространстве; из них, и только из них, состояло все, что существует.
А потом… а потом неожиданно все страшные мысли, которые, казалось, сейчас полностью заполнили все пространство его сознания, всю черепную коробку, – не оставляя ни малейшего зазора между собой и ни одного миллиметра свободного места, чтобы туда могла протиснуться хоть одна спасительная позитивная мысль, – неожиданно и, как показалось ему, совершенно без причины, в мгновение покинули его. На какую-то долю секунды наступила полная безразличная тишина. И эта десятая, а может даже сотая, доля длилась так долго, что он смог почувствовать и навсегда запечатлеть в себе такое неуловимое в обычной жизни понятие, как «вечность».
Что-то произошло необъяснимое в создавшемся вакууме. Доля секунды прошла, как проходит все, вмещенное в вечность. Тишина отступила.
И тогда он все вспомнил…
6
Воздух стал плотнее – сумерки сгущались. Вот-вот должен был пойти дождь. Но его по-прежнему не было.
В этой сырой мгле, когда, как казалось, на земле не осталось ни одной живой души, Федор остро почувствовал одиночество. Пустынный голый пляж, серая масса над головой, бесконечное море без горизонта, и никого кругом… – все это угнетало.
«Надо бы скорее продолжить работу», – подумал Федор. Он посмотрел на дальний край пляжа – разграничительного забора в конце его уже не было видно.
В стороне, за асфальтовой дорожкой стояло деревянное двухэтажное строение – скромная гостиница для спортсменов-гребцов. Окна ее были темны, покосившееся крыльцо пусто, и оттого от дома веяло холодом.
И тут Федор заметил как в море, недалеко от берега, всего в каких-то пятидесяти метрах от него, играют дельфины. Один за другим, устроившись равносторонним треугольником, поочередно выныривали они, огибали плавную дугу, и вновь уходили под воду. Прыжки их гибких тел были ритмичны и, казалось, придерживались строго заданных промежутков времени: один, потом второй, за ним третий – появлялись и исчезали они в слегка покачивающейся бездонной темной пучине.
Федор подошел к самой кромке воды, присел на корточки. Несколько минут он наблюдал за умными животными, и ему казалось, что они не просто так приплыли сюда, а с заведомой целью появились у берега; и что им не безразличен он, Федор, у которого было что-то общее в эти минуты с ними.
Проделав вместе с Сергеем одну большую серию, Федор никак не мог решиться приступить к следующей; а их оставалось – целых две!.. Но начинать, все же, надо было…
И потянулась монотонная, бездумная работа. Мысли о нескончаемости ее не покидали бедную голову, Федор гнал их, а сам чувствовал, как погружается в туман – не тот, природный туман, а в туман душевный, охватывающий сердце и сковывающий ум. Так, не думая о беге, о песке, легче было переносить нагрузку.
Пять утомительных прямых, высоко поднимая бедро, медленно продвигался он к финишу, ожидая и высматривая, когда же замаячит в сумерках спасительный белый камень?.. Наконец камень появлялся; медленно-медленно приближался... Но вот… вот… вот… все же оказывался позади спортсмена… И снова твердая земля! И снова можно перевести дыхание… Но как короток отдых! С каждым разом он все меньше и меньше, – так казалось Федору.
В сгущающихся сумерках на берегу стали появляться редкие гуляющие. Значит, рабочий день закончен!.. Девушка с детской коляской дефилировала вдоль берега. От Федора до нее было несколько десятков метров – как до дельфинов, которые отсюда не были видны, а может, давно уплыли… Он с завистью посматривал в ее сторону: как легко и беззаботно вышагивалось ей по асфальтированной дорожке!.. Затем, на смену ей пришли и уселись на скамейку две толстых тетки. Они опустили возле себя, на песок пухлые, как и сами, пакеты и о чем-то живо переговаривались… Посидели… покурили… выпили по бутылке пива и тоже ретировались… Со стороны аллеи показалась влюбленная парочка. Несколько раз парень с девушкой прошлись вдоль берега, постояли возле воды и тоже ушли…
В домике желтым тусклым светом ожили окна – это ребята-гребцы вернулись с вечерней тренировки. Двое из них уселись на скамью под окошком и тихо переговаривались. Их негромкие голоса доносились до Федора, но слов разобрать было невозможно… Довольно долго сидели они, и Федору показалось, что ребята наблюдают за ним, а под конец он даже уверился, что говорят они именно про него: сами – спортсмены, они пытались угадать, что движет этим чудаком, в одиночку преодолевающим прямую за прямой в наступивших сумерках?
А потом берег снова опустел. Время вечерних прогулок прошло, и все нормальные люди разошлись по домам. Жизнь была там – в ветхом домике, со светящимися желтыми окнами; где-то в городе, который отсюда не был виден; возможно даже – на всей планете… Здесь же, на остывающем весеннем пляже жизнь замерла, и только один ненормальный человек пытался осуществлять ее в быстро темнеющем южном пространстве.
Проделав бег с «высоким бедром», Федор готовился приступить к ненавистным прыжкам. Уже зная, каково это – по первой серии с Серегой, – он все оттягивал начало, и перед новым упражнением сделал себе поблажку в виде нескольких минут полного бездействия.
Он сидел на скамье у линии старта. Рядом лежал его спортивный костюм – польский, эластиковый, голубого цвета… Несмотря на спустившуюся прохладу и промозглость, в короткой спортивной форме ему не было холодно.
Федор смотрел на пляж. Узкой темной полосой убегала вдаль протоптанная им дорожка. «Она – как жизнь, длиною в сто пятьдесят метров, – рассуждал Федор. – Это так много… так долго… и так мучительно… что успеваешь прочувствовать все оттенки усталости, раздражения, отчаяния, злости… затем – собранности, прилива сил и, наконец, – призрачной радости… И сколько же таких жизней он проживет сегодня?.. Целых сорок пять?.. Вот это да-а!.. За один вечер он сможет прожить целых сорок пять жизней!..»
7
Самой тяжелой оказалась вторая серия прыжковых шагов. Ноги не слушались, при каждом шаге проваливались глубоко в песок, его шатало. Федор закрывал глаза и прыгал, прыгал, прыгал с ноги на ногу, ничего не видя и не ощущая вокруг себя. Потом он открывал их, отмечал, что не сбился с дорожки, и снова продолжал прыжками продвигаться вперед, стараясь становиться в уже протоптанный след. Хорошо, если стопа попадала точно в цель, тогда он отталкивался несколько увереннее. Если же расчет был неверен – а от усталости так оно и было, большей частью, и нога касалась бокового откоса песчаного холмика, – то тогда она съезжала по касательной вниз, и уже там, нащупав наконец достаточно твердое место, слабо проталкивала тело Федора, заставляя его двигаться по направлению к финишной черте… Снова и снова Федор прикрывал и открывал глаза… Он считал шаги… сбивался… снова считал… И вот вдали маячил белый камень… мучительно долго приближался… чуть ли не со слезами отчаяния Федор оставлял его позади… Каждая из пяти прямых врезалась в память настолько, что их, казалось, ничем и никогда не вытравить. Сегодняшнее испытание себя – на измор, на износ – стало чем-то нечеловеческим. Нечеловеческим – по физической нагрузке. Но горела… жила в нем настойчивость и жажда преодолеть самое сложное в мире – себя…
Двое ребят, наблюдавших за ним, ушли в дом. Скрипнули деревянные ступени лестницы, установилась тишина… Через некоторое время они снова появились. Теперь Федор уже не мог видеть их в темноте, но хорошо слышал голоса – ребята опять тихонько переговаривались между собой о нем.
А странный человек все бегал и бегал по берегу – без остановки, как челнок…
Когда были преодолены очередные пять пробежек, Федор ободрился: две больших серии – позади; оставалась всего одна!
Эта, последняя, серия оказалась самой трудной. Федор устал и работал чисто машинально и бездумно, словно заведенный механизм… Но она оказалась и самой радостной: конец тренировки приближался, и, как бы ни было тяжело Федору, он понимал, что сможет, сделает, выполнит задуманное… – да нет же, конечно, не в этом дело! – он преодолеет того себя, кто живет внутри него, и кто все время сопротивляется и пытается дать поблажку второму, внешнему Федору.
…Когда Федор бежал последнюю прямую, он знал – что его ждет, и с каждым шагом приближал заслуженный восторг, но до самого конца, до самого последнего метра дистанции он сдерживал, не выпускал его наружу, – может потому, что испить чашу преодоления нужно было до последней капли, а может оттого, что уже не в силах был полноценно радоваться жизни от навалившейся на него усталости. Впрочем, он контролировал себя – свои мысли и действия, и не походил на растерзанное судьбой животное, но оставался достойным уважения человеком. И уважал, в первую очередь, он себя сам. Чувство это не было гордыней, но тихой, осознающей себя, гордостью.
Последние метры дистанции… Последний, сорок пятый, отрезок… Камень, лежащий на финише, еле заметен в темноте. Но каким-то чудом Федор видит, как тускло он маячит всего в нескольких метрах. Самой финишной черты уже нет – она стерта ногами в многочисленных пробежках… Последние шаги, последние усилия… С громким выдохом Федор пересекает условную линию… Он еще находит в себе силы медленно вернуться назад, к скамейке. Теперь даже ходьба по твердому асфальту кажется непереносимой, одно желание овладевает Федором: лежать, сидеть, замереть, – только бы не двигаться!
Федор плюхнулся на скамью и минут пять просидел, склонив голову, – ему хотелось плакать от радости и усталости. Он еще раз посмотрел на темнеющую, вытоптанную его ногами дорожку: в двадцати метрах она терялась в темноте и, казалось, убегала дадеко-далеко вперед – почти на семь километров, которые преодолел по песчаному берегу Федор.
Там, впереди, высоко над дорожкой, замерцала на черном небе одинокая южная звезда. Показалась… и погасла.
Руку Федора что-то кольнуло. Потом еще и еще раз… Он тупо уставился на нее. В свете окошек, который еле долетал сюда, на своем предплечье он увидел несколько крохотных блестящих капелек. А потом дождь заморосил вовсю…
Не обращая на него внимания, Федор подошел к воде. Темная масса колыхалась у его ног – море слегка волновалось. Федор снял с себя все и вошел в холодную воду. Тело так нагрелось, что ему показалось – вода сейчас закипит возле него! Окунувшись несколько раз, он почувствовал небольшое облегчение, хотя тело по-прежнему ныло от усталости.
Вернувшись к скамейке, он посмотрел на часы: половина девятого. Еще не поздно, – подумал он. Но здесь, на безлюдном, темном пляже вечер казался ночью, словно где-нибудь в деревне – без фонарей, городской иллюминации, людей…
Возвращаться на базу было чертовски приятно: никто его не видел… а он так не хотел, чтобы кто-то наблюдал за ним – уставшим, отрешенным!.. Радость преодоления не разделить ни с кем, такое надо испытать самому!
Он представлял, как войдет в комнату, где его встретят, как героя; но при этом будут жалеть и сострадать его мучениям. И стоит ли объяснять, что усталость физическую с лихвой покрывает стойкость духа, характера!.. Сейчас же ему нужен был самый обычный теплый душ, бутылка минералки – утолить жажду, да пепси-кола потом – насладиться вкусом победы! Больше для счастья ничего и не требовалось.
8
Федор медленно брел по узкой магнолиевой аллее, и она казалась ему бесконечно длинной. Там, впереди, где-то в темноте сужалась и терялась дорожка и, наверное, уходила в бесконечность. Города не было, гостиницы не было, никого и ничего не было.
Он свернул в сторону, подошел к дереву, обнял его. Затем прислонился спиной к стволу, сполз вниз и так и уселся под магнолией.
Минут двадцать Федор просидел не шелохнувшись. Кажется, он чувствовал каждую клеточку своего тела. А еще – он вдыхал незабываемый тонкий аромат крупных цветов. Широкие зеленые листья пологом прикрывали его от моросящего дождя; и оттого, что дождь очистил воздух, в нем стояло благоухание, какого Федор никогда нигде не встречал. Ему даже показалось, что голова, мысли его прояснились, и теперь, не смотря на усталость, он мыслил отчетливо и трезво, словно попал в новый, неизведанный чистый мир. А потом и вовсе ощутил необъяснимый прилив сил – как будто что-то живое витало над магнолиевой аллеей, наполняя пространство живительным экстрактом. Этот, новый, воздух поступал в легкие Федора и наполнял их не просто озоном, но питал дух Федора величественным божественным напитком под названием «Жизнь». И теперь, сидя под цветущей магнолией, как обыденно и просто казалось то, что он сделал сегодня, по сравнению с тем, что он может сделать. А сделать он может то, что захочет – ВСЕ!.. Как, впрочем, и любой другой человек. Нет невозможного; невозможное – только в нашем характере, нашей лени и нежелании… – так думал Федор. Где-то он слышал, что в древности воины Китая перед боем употребляли семена магнолий, и те придавали им силу и стойкость духа. Может быть, и сегодня ему помог в преодолении себя божественный аромат растений?..
Федор мысленно оглядывался на только что проделанную работу и начинал понимать, что что-то неизвестное, неземное владело им в эти часы: иначе он просто не мог объяснить ту силу, которая помогала ему, и без которой он просто не смог бы сделать то, что сделал.
* * *
Уже несколько лет как Федор жил за границей. Осталось в прошлом его увлечение спортом, да и сама жизнь здесь была иная.
Как-то раз он гулял берегом океана. С детства его влекла эта стихия, и еще малышом он мечтал увидеть ее. Когда же с родителями впервые оказался на море, спросил: «Это океан?» «Нет, это море», – был ответ. И тогда Федор потерял всякий интерес к нему: ему нужен был именно океан!
И вот мечта исполнилась. Теперь он жил неподалеку от океана и при желании мог за полчаса добраться до него.
…В тот день штормило. Где-то в неведомой дали зарождались волны, одна за другой устремлялись к берегу и с шумом выплескивались на него, шурша песком, откатывали назад.
Федору нравился «голос» водной стихии; это было сродни музыке, но только она была более естественна и чиста.
Неожиданно, на одном из пляжей он увидел девушку. Та в растерянности кидалась к воде, заходила по колено в пенящиеся бурные волны, затем вновь выбегала на песок. Завидев Федора, она призывно замахала руками, указывая вдаль: «Мы купались… Я еле выплыла… А она – там…»
На гребне поднявшейся волны Федор заметил голову ее подруги. Раздумывать было некогда: он быстро скинул одежду и бросился в воду. Мощными гребками старался он продвигаться вперед, но ему казалось – оставался на месте. Его бросало в стороны, поднимало на гребень, опускало вниз… Тогда он стал подныривать под волны и вскоре оказался возле тонущей.
Федор поднырнул под нее и стал выталкивать наверх – только таким способом была надежда помочь ей… Через какое-то время это ему удалось. Он заметил, что девушка, вдохнув воздуха, собралась с силами и устремилась к берегу. Федора же обессилел и даже не заметил, как оказался глубоко под водой. Вначале ему показалось, что он в безопасности – пласт голубой воды он принял за синее небо. Отчаянно вдохнув воздух, он… захлебнулся. Потеряв ориентацию в пространстве, Федор беспомощно барахтался в однообразной плотной массе. Да и сил-то у него уже не оставалось!..
И тут он ясно осознал, что тонет, и выплыть на поверхность просто не сможет.
Ему сделалось страшно. Так страшно, как не было никогда в жизни. Ужас овладел всем его существом, и ему показалось, что самого его уже не существует, а превратился он в этот ужасный страх. Каждая клеточка его тела – его руки, его ноги, голова, мозг… перестали быть собой; перестали жить; напитавшись черным ужасом, они перекочевали в иное состояние – сами стали страхом и ужасом; и ничего больше не существовало в мире, кроме этих двух субстанций; они были и пространством, и всем тем, что находится в пространстве; из них, и только из них, состояло все, что существует.
А потом… А потом неожиданно все страшные мысли, которые, казалось, сейчас полностью заполнили все пространство его сознания, всю черепную коробку, – не оставляя ни малейшего зазора между собой и ни одного миллиметра свободного места, чтобы туда могла протиснуться хоть одна спасительная позитивная мысль, – неожиданно и, как показалось ему, совершенно без причины, в мгновение покинули его. На какую-то долю секунды наступила полная безразличная тишина. И эта десятая, а может даже, сотая доля длилась так долго, что он смог почувствовать и навсегда запечатлеть в себе такое неуловимое в обычной жизни понятие, как «вечность».
Что-то произошло необъяснимое в создавшемся вакууме. Доля секунды прошла, как проходит все, вмещенное в вечность. Тишина отступила…
И тогда он все вспомнил…
Федор вспомнил давние сборы в Адлере, берег Черного моря и свою отчаянную тренировку. Она до мелочей снова предстала в его памяти. Но воскресли не только события, но главное – переживания. С новой силой, может даже гораздо насыщеннее, ощущал он все то, что пережил годы назад; и ему казалось, что не было времени в существовании, а все происходило в вечном «есть» – может быть, десяток лет назад, а может – вчера.
Азарт, охвативший Федора когда-то на пляже, желание доказать себе, что чего-то он стоит – все это чудесным образом вошло в него сейчас, в эти секунды, словно было не метафизическим, не невещественным понятием, а конкретной плотной субстанцией, как, например, долька апельсина, которую мы проглатываем. Все изменилось в мгновение. Федору даже показалось, что здесь, под водой, стелется тонкий запах цветущих магнолий. Разозлившись на самого себя, в порыве отчаяния Федор заработал руками и ногами… Как оказался на поверхности и затем доплыл до берега, он уже не помнил…
Очнулся он, когда уже лежал на песке. В нескольких шагах от него, лежа ничком, безудержно и нервно рыдала девушка, которую он спас. Ее подруга бегала между ними, понимая, что самое страшное позади, но, не умея ни успокоить спасенную, ни привести в чувства Федора.
Океан штормило по-прежнему, и волны подкатывали к самым ногам. Федор все видел, но ничего не слышал. Распластавшись на песке, он находился в блаженной эйфории, словно после той изматывающей тренировки: я все-таки сделал это!.. А в воздухе стоял тонкий аромат волшебных магнолий.