- Надо было их всё-таки шлёпнуть! - продолжала возмущаться раскрасневшаяся Арсиноя. Глаза её горели жаждой мести. - Поднять руку на невинную безобидную девушку в угоду распущенной и ненасытной шлюхе!
- Перестань! Из газового пистолета не убьёшь - сама знаешь...
- Тогда мечом! Поотрубать им башки... как деревенским петухам! - не унималась безобидная девушка. - Они же скоро оправятся... и отправятся за нами в погоню!..
- Не отправятся. Они ошеломлены и обескуражены, приняв меня за какого-нибудь замаскированного под нищего бога или полубога. Пока будут думать что к чему и почему, мы уже будем далеко... У Тиграна Великого... Нет, Тиграна уже нет. У его сына Артавазда Второго.
- Армянского царя?
- Да. Мы же движемся на северо-восток - в сторону Ленинграда. Так что миновать его никак не получится.
- А он нас не казнит?
- Не должен. Он культурный интеллигентный человек. Историк, просветитель и драматург. Не то что эти римские солдафоны, у которых на уме только война, пьянка и разврат.
- Почему они такие? Разве их не учили прекрасному?
- Учили. Только на первом месте всё же были военная доблесть, жажда славы и власть. Даже Александр, главный их кумир, учителем которого был Аристотель, проигнорировал его мудрые установки, не устояв перед этими всепоглощающими страстями низменного животного свойства...
Наконец мы вылетели из чреватого опасностями труднопредсказуемого города в крестьянскую местность и сменили ход лошадей с быстрого аллюра на ровную рысь.
- А ты смог бы убить человека... женщину? - переводя дыхание, не отставала Люсинэ.
- Не знаю... Я же простой человек с обыкновенными ощущениями. Это великим людям всё нипочём. Убийство людей для них необходимое условие для продвижения наверх и обогащения. А я могу довольствоваться и малым.
- Так уж и малым! Разве я - малое? - опять возмутилась Арсиноя.
- Ты - не малое. А я - малый... Как бы тебе это объяснить? - я даже остановил коня и придержал уздечку её красивой золотистой лошадки, чтобы сосредоточеннее и понятнее ответить. - Вот на войне были снайперы - простые рядовые люди. По существу - профессиональные киллеры-убийцы. Такое у них было вынужденное мелкое амплуа в развязанной большими людьми мировой войне, которая нормальным людям без амбиций совсем не нужна... Так вот, у этих маленьких людей-снайперов были свои психологические барьеры, через которые они не могли переступить. Без разницы - у немцев или у нас. Так, например, у них не получалось выстрелить в медсестру, делающую на поле боя перевязку нашему раненому бойцу... А наши были ещё проще: когда во время передышки немецкий солдат вылезал из окопа справить нужду, советский снайпер, рискуя загреметь в штрафбат потому что рядом над душой стоял командир, лишённый такого рода комплексов, предпочитал промахнуться... Понимаешь, о чём я?
Девушка не ответила, очень серьёзно глядя на меня величественным взглядом. Такое затянувшееся молчание меня стало раздражать и я сам перешёл в атаку:
- Либо тебе, как кровной принцессе династии Птолемеев, такое не понятно? У вас, ведь, там все постоянно убивают друг друга! Даже твой отец, Птолемей Авлет, казнил твою самую старшую сестру Беренику...
- Успокойся, я всё понимаю... Но ради меня ты должен убить кого угодно - хоть женщину, хоть солдата!
Она вырвала уздечку из моих рук и отправила лошадь в карьер. Я последовал следом.
Лошадь под Арсиноей была легконогая - явно курьерского типа, и я на своём тяжеловесном боевом коне едва поспевал за ней.
Однако на распутье дорог она остановилась. Когда я, гремя доспехами подскакал к ней, она гарцевала рядом с указательным столбом. Выжженные раскалённым железом по дереву латинскими и греческими буквами названия направлений её заметно озадачили.
- Ну? Чего стоим? - спросил я. - Как туроператор и просто здешняя приживалка ты должна лучше меня ориентироваться на местности.
- Буквы знакомые - прочитать смогу, - ответила девушка и возвышенно продекламировала в духе Антигоны или Медеи. - Ар-та-шат!.. Ти-гра-на-керт!.. Что ж, первое название знаю. Это населённый пункт рядом с Ереваном.
- Правильно. Арташат и Тигранакерт - два древних армянских города, которые всё время оспаривали между собой столичное первенство и свою главенствующую роль в бывшем огромном государстве. Раз Арташат ближе к России, туда и направимся. Тамошняя Армения сумела сохранить накопленные духовные ценности и существует до сих пор, пусть и с небольшой территорией, но своей собственной... А Тигранакерт - город-предатель. Во время осады он в конце концов поддался пропаганде Рима, сулившего своё покровительство и роскошную будущую жизнь. Осаждённые горожане купились на обещанные пряники, взбунтовались и возбуждённые сладкими грёзами, радостно отдались врагам. Конечно, ничего хорошего, кроме западного распутства и мнимой продвинутости, они не получили. Новые, посаженные Капитолием наместники, с отбитыми в гладиаторских боях мозгами и постоянно пребывающие в полупьяном состоянии, путного ничего сделать не смогли, а только разграбили и довели до полной деградации некогда процветающий город, о котором в настоящее время знают только интересующиеся историей люди. Великая Армения...
- Спасибо за лекцию! - прервала меня древнеегипетская принцесса-просительница и туроператор из Санкт-Петербурга в одном лице. - Но за нами, похоже, погоня... За мной!
С этими словами Арсиноя тронула поводья своей скорой послушной лошадки, направив её на левую из двух дорог.
- Опять погоня! - задосадовал я, пришпоривая богатырского коня, в котором чувствовался конкретный норов. Пятки мои загорелись от усиленного взбадривания могучего жеребца, но поспеть за своей спутницей, летевшей впереди будто белая чайка, я не мог, всё больше и больше отставая от неё.
В конце концов я потерял равновесие и грохнулся на полном скаку оземь... А грохнувшись - проснулся.
Я лежал на полу. Опрокинутая табуретка лежала рядом. Пятки у меня, действительно, загорелись: так близко я их придвинул к печной дверке, раскалившейся докрасна. Спешно и безуспешно, подпрыгивая на одной ноге и пытаясь сдёрнуть носки с ног, я выскочил на крыльцо. Оно было припорошено свежевыпавшим мелким снегом, который тут же зашипел под моими ступнями. Поелозив ими по замороженным доскам, не отрывая их от поверхности, я, наконец, избавился от мокрых зачерневших обносков. Отбросив их подальше в темноту, я вернулся в дом.
Первым делом я осмотрел свои подкопчённые и покрасневшие пятки. Они весьма ощутимо побаливали, но серьёзных ожогов я не углядел. Смазав найденным у рукомойника обмылком, предварительно смоченным струйкой холодной воды, плеснувшейся на мои мозолистые и шершавые подошвы лютого бродяги при первом же прикосновении к клапану стержня, я вновь улёгся на маленький диванчик, выставив горемычные ноги обсыхать на весу. Особого беспокойства они у меня не вызывали, но то, что у меня заметно и резко поднимается жар, - всерьёз озадачивало. Никаких лекарств у меня с собой не было. Даже цитрамона, который я прежде всегда засовывал на всякий случай в нагрудный карман куртки, отбывая в любую более или менее продолжительную поездку или поход.
Делать было нечего. Уповая на лучшее, я вновь погрузился в сон, надеясь хотя бы таким способом вновь увидеться с милой и по-хорошему вздорной Арсиноей...
Против ожидания, вернувшись в сонную ипостась другого измерения, я очутился не на пыльной каменистой дороге, залитой ярким и живым солнцем античной Анталии, а в мертвенно-бледной, сияющей стерильной чистотой палате, в горизонтальном положении, крепко стянутый и привязанный ремнями к операционному столу, в аккурат под холодным светом люминесцентных ламп. Рядом со мной ковырялась в стальном ящичке с инструментами такая же белая в белом с головы до ног медсестра, которая показалась мне до сладкой боли знакомой, но имени её я вспомнить не мог.
- Не напрягайся, - сказала она, не повернув головы в мою сторону. - Меньше знаешь, лучше спишь... Как там сказал уважаемый тобой Джордано Бруно, когда его привязали к столбу, прежде чем сжечь? "Лучшая в мире наука - невежество. Она легко даётся и не печалит душу"... Так?
Она ласково и лукаво посмотрела на меня, и я узнал её.
- Вас зовут Инга Зайонц! - торопливо попытался уличить её я. - Вы та самая польская красавица, которая меня тогда коварно обманула!
- Красавица, но не Зайонц, - кротко откликнулась она, согласившись наполовину. - Зайонц - это из другой оперы... И Колю Остен-Бакена я совсем не знаю. С такими обормотами я никогда не связываюсь. Я люблю солидных взрослых мужчин.
- Таких, как дядя Жора Бенджаминович?
- Да. Именно таких, как дядя Жора Бенджаминович, - опять согласилась она. - Он, кстати, скоро придёт, и мы тебя будем оперировать.
- Вы хотите отрезать мне ноги?!
- Зачем ноги?! - искренно удивилась она. - Пусть будут такие, какие есть. Хоть кривые. Нам это без разницы. Мы вставим тебе другие мозги... Вон от того трупа...
Она кивнула в сторону соседнего стола, на котором лежал распластанный Кекс, ещё более белый чем обычно, лицом обращённый ко мне и тускло смотревший красными запёкшимися глазами, словно укоряя. При последних словах Инги веки его заметно дрогнули.
- Он же живой!
- Для нас он мёртвый. Нам не нужны предатели. Нам нужны такие как ты, но с обновлёнными мозгами...
В этот момент в комнату вошёл весёлый и жизнерадостный дядя Жора. Он как всегда был в своём белом шикарном костюме и сиял как эстрадный артист-юморист, вышедший на сцену к восторженно ожидающей его в нетерпении публике.
- Ну? Как? Всё готово? - быстро спросил он, будто сделал очередь из укороченного автомата УЗИ.
- Да, - ответила его боевая подруга, вставая. - Инструменты я подготовила... Принести халат?
- Я сам! - выстрелил в ответ артистичный хирург и отправился в смежную комнату, откуда сразу же вышел в синем рабочем халате учителя труда и с небольшой болгаркой в руке, которая тут же затрепетала и забилась, как свежевыловленный лосось, заведённая на высоких оборотах. - Сейчас сделаем трепанацию черепа...
Энергия заработавшей машинки передалась и мне: я в ужасе задёргался, как Ихтиандр, привязанный негодяями к якорю.
- Не надо так волноваться, - с мягкой убедительностью сказала медсестра и закрыла мне лицо усыпляющей маской. Сквозь туман опьянения от сладкого эфирного газа я успел услышать как она почти нежно прошептала мне на ухо. - Ты совсем не почувствуешь боли! Расслабься, и станешь счастливым человеком...
Невозможным усилием воли, мокрый от пота, я проснулся, задыхаясь и мотая головой. На груди моей, в позе Сфинкса, сидел неизвестно откуда взявшийся чёрный кот. От его морды, почти уткнувшейся в моё лицо, пахло говяжьей тушёнкой и лавровым листом. Видно, вылизал оставленную мною на столе банку с остатками пахучего жира.
Этот мирный запах меня успокоил. Я погладил кота, и тот отзывчиво заурчал, перебирая когтистыми цепкими лапками по моей взволнованной от кошмарного сна болезной грудине.
- Ты - хороший, - утвердительно сказал я, и он согласно и вежливо сощурился. Шелковистая шерсть его была прохладной и немного влажной. Было понятно: пришёл только что с улицы через знакомые ему дыры в цоколе и подполе. Такой хозяин был мне по душе, хоть и давил на грудь, ограничивая доступ воздуха.
Я осторожно повернулся на бок и обнял его. Он был не против, и я вновь, уже под дружественное урчание новоявленного товарища, погрузился в очередной сон из разряда триллеров...
Мерный шум прибоя успокаивал и тревожил одновременно. За его повторяющейся однообразностью чувствовалось скрытое равнодушие к судьбам людским.
Я опять лежал, но уже на тёплом мягком песке. Рядом со мной была Вероника. Она пересыпала из ладони в ладонь камешки янтаря.
- Ты сама их собрала?
- Да. Тут их много. Я их тебе оставлю, чтобы помнил...
- Я и не собираюсь тебя забывать. С чего ты взяла?
Не ответив, она встала с колен, отряхнула песок и стала облачаться в немецкую форму.
- Мне пора. Скоро начнётся операция.
- А нельзя обойтись без операций? Поехали лучше домой - в деревню!
Она покачала головой.
- Нельзя. Меня ждут.
- Тогда я с тобой!
- Нет. Ты всё испортишь и нас разоблачат... А потом обоих повесят - как возмутителей спокойствия.
- Пусть повесят! Будем висеть рядом.
- Это не шутки... Вон уже едут!
Я увидел сквозь сосны как покачиваясь и петляя на поворотах к нам медленно приближается чёрный броневик.
- Уходи в море! Я их задержу.
- Вот ещё!..
Я вскочил на ноги и надел на голову шлем Антония.
- Давай застегну! - со скрытым одобрением сказала Вероника. - А то слетит!
- Помнишь, ты была Клеопатрой?
- Никогда я ей не была. Это всё твои фантазии Фарятьева... Надевай свой бронзовый панцирь - он будет тебе как бронежилет!
- Вообще-то мне жарко... Но ради тебя...
Калиги полководца на свои саднящие ноги я одевать не стал. Босиком сподручнее!
Напоследок Вероника покрасивей провернула мне на бёдрах широкий пояс с мечом и всучила копьё. Последним я с привычным удовольствием покрутил в воздухе как палкой Бо.
- Хорошо, что это пиллум. Иначе не было бы равновесия, - отметил я оценивающе.
- Я в этом не понимаю... Ступай, пока не застигли врасплох!
Я отошёл в лес и спрятался за огромной, вывернутой бурей, лесиной. Корни её торчали, создавая образ противотанкового ежа. Мне пришлось почти залезть под него: путь автомобиля неожиданно пролегал совсем рядом, в двух шагах, и пассажиры его не могли не заметить сквозь бронированные стёкла мой яркий высокий гребень из страусовых перьев. Снимать же шлем мне совсем не хотелось - так добротно затянула ремешок у меня под подбородком сама Вероника.
- Кабы мне сейчас ружьё Дегтярёва или Симонова! - зашипел я, отложив в редкую траву бесполезное копьё и придерживая меч в ножнах. - Так, ведь, и пистолет где-то посеял...
Однако из подъехавшей к Веронике машине вылезли милые мне люди, а не ожидаемые бандиты.
Сначала выкатился колобком Афанасий в каком-то царственном балахоне. На плешивой голове его была тиара, которая всё время съезжала набок. Затем выскользнула в белой тоге Арсиноя, тут же застывшая как персонаж Сапфо на древнегреческой вазе - она узнала свою соперницу и спасительницу. Следом, чертыхаясь, вылез огромный Горн. Он был одет в нормальную одежду и борода у него росла как и прежде.
Последний сразу пошёл в мою сторону. "Неужели заметил?" - подумал я и, на всякий случай, непонятный самому себе, ещё больше пригнулся. Журчание упорно бьющей струи в бок лежащего ствола всё объяснило. - "Вот скотина! Не мог отойти подальше!"
- Костя! - негромко подал я голос. - Как закончишь - подходи ко мне!
- А-а! Жив, курилка! - обрадовался Константин, обходя поваленное дерево.
- Вообще-то, я не курю. И тебе не советую, - ответил я, задним умом понимая, что термин этот появился скорее всего по другой причине, - мне, к сожалению неизвестной. Знать всё - невозможно. - Чего вы там затеяли? Пикник на обочине?
- Репетировать будем, - сказал мой товарищ, присаживаясь рядом на поросший травкой песок, и закуривая. - Виолетта разрешила параллельно делать антрепризу. Понимает, что кино кончится, и актёры останутся неприкаянными.
- Ты командуешь?
- Да.
- И что готовишь?
- По Софоклу и Еврипиду.
- А-а! Это я видел. Про дурака царя и его родственников... Лучше сделай про династию Птолемеев. Авлета и его дочерей.
- Хамлета?
- Авлета. Прозвище египетского царя Птолемея Двенадцатого. В переводе означает - Флейтист. Любил музицировать на публике и даже подыгрывать хорам во время древнегреческих представлений того же Софокла с Еврипидом.
- Это интересно. А чем он ещё знаменит?
- Народил трёх сестёр - Беренику, Клеопатру и Арсиною. Первую убил сам, последнюю - Клеопатра, которая тоже покончила самоубийством. Чем не трагедия? Причём не выдуманная, а из жизни.
- Надо подумать... А сам - царь? Вырвал себе глаза?
- Нет. Ему всё было по барабану, кроме власти и развлечений. Кажется, умер от переедания. Желудок лопнул.
- Получается, это трагифарс?
- Зато - правда. Жизнь, ведь, тоже - трагифарс.
- Так пойдём! Вместе будем лепить мизансцены.
- Нет. Я не люблю участвовать в массовых мероприятиях. Я домой пойду... Капусту выращивать.
С этими словами я сбросил с себя все боевые доспехи.
- Прощай, оружие! Надоело воевать... Пришли ко мне Веронику - вместе пойдём.
- Она не пойдёт. Она нашла себя. И капуста твоя ей вряд ли теперь интересна.
Всё правильно. С ней нам было уже не по пути. Протестовать тоже было бессмысленно, да и не имел я на это право. Ни с кем не попрощавшись, я ушёл в лес один...
За окном рассвело, а светильник погас - кончился керосин. Я осторожно высвободил руку из-под спящего кота и вышел во двор. Участок был небольшой, но ухоженный. Помимо культивируемых кустарников я увидел дикорастущую иву. Видно занесло птичкой или ветром, а хозяин решил оставить для тени.
Я отломил от неё ветку с молодой корой, а затем по инерции и кончики пригнутой малины.
- Вот мне и лекарство! Кора ивы - чистый аспирин. А про малину и объяснять не надо - любой дурак знает! - это я сообщил коту, который по-хозяйски ожидал меня на крыльце. Был он совершенно спокоен и нисколько не испугался, когда я неожиданно резко пошатнулся от слабости, поднимаясь по скользким ступеням.
Методом дедукции, а проще говоря - по здравому размышлению и без ненужной суеты, я нашёл чайник и другую посуду. Вновь растопив печь, в ожидании кипятка я грелся прижавшись спиной к её белённому боку со стороны смежной комнаты. Голову мою клонило вниз от поднявшейся температуры, шум подъехавшей машины я скорее услышал благодаря коту, который больно соскочил с моих колен, напоследок уколов их острыми когтями.
Через минуту передо мной нарисовался человек, которого я принял за очередное сонное видение. А увидел я дядю Жору Бенджаминовича - только совсем в другом прикиде - мирном лыжном костюме.
- Опять вы? - обречённо спросил я. Подниматься и вступать в единоборство не хотелось.
- Не опять, а снова! - бодро ответил жизнерадостный старик. - Как человек ответственный, я не мог бросить всё на самотёк. Инга тоже заволновалась. "Так не делается!" говорит...
- А где она?
- В машине. Сейчас подойдёт.
- Болгарка у вас здесь?
- Нет. Я простыми инструментами обхожусь. Есть ножовка специальная...
Он увидел приготовленные мною для заварки ветки и взял их в руки.
- Это зачем?
- Хотел лекарство сделать. Температура у меня... Между прочим, когда температура - операции делать запрещено.
- Это я знаю... - Он пожал плечами, как бы давая понять, что ему всё равно и что ему никакой закон не писан. - А заваривать иву с малиной в одном сосуде, между прочим, тоже не стоит. Они нейтрализуют действия друг друга.
- Да?.. Может быть.
Вошла Инга с чемоданчиком. Я резко встал и потерял сознание...