Журнал 1. Сборник 12. 2. Новые Семейные истории-3

Журнал №1. «Семейные истории Авторов Сайта «Проза.ру» http://www.proza.ru/2019/01/04/292

Сборник № 12.2  «Новые «Семейные истории-3» Авторов Сайта» (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

В Сборнике №12 (http://www.proza.ru/2018/12/27/306) представлено 28 произведений 20 Авторов «Проза.ру».

В Сборнике №12.1 (http://proza.ru/2019/01/09/1532) представлено 24 произведения 11 Авторов «Проза.ру».

Для одного сборника – это достаточное число. Дабы не перегружать эти Сборники принято решение продолжить формирование «Новых Семейных историй-3» в Сборнике №12.2

В Сборнике №12.2  свои «Семейные истории» смогут представить:

- Авторы, не принимавшие участия в Конкурсе-6;
- Авторы, принимавшие участие в Конкурсе-6, но решившие ознакомить широкую аудиторию с историями, не вошедшими в Сборники №№1-11.

Для рассказов, предлагаемых в этот «Внеконкурсный сборник» нет никаких ограничений (в т.числе, по размеру), кроме соответствия Теме. Также нет ограничений по количеству историй, предлагаемых каждым Автором.   

Истории могут быть рассказаны о любом члене семьи: детях, жене, муже, внуках……

При желании принять участие в Журнале, перешлите ссылку в виде рецензии на этот материал.

Читатель ждёт  ваших историй!!!

СОДЕРЖАНИЕ

1. Любовь Арестова  «Прощание» http://www.proza.ru/2018/04/23/1653
2. Дария Павлова  «Мои драгоценности детства» http://proza.ru/2019/01/27/2258
3. Ольга Постникова  «Сталинград» http://www.proza.ru/2018/01/14/2209
4.1 Александр Андриевский  «Тоска»  http://www.proza.ru/2016/09/10/1035
4.2 Александр Андриевский  «Это было недавно» http://www.proza.ru/2013/02/11/313
5.1 Иветта Дубович Ветка Кофе «Бабуле» http://www.proza.ru/2019/01/22/1297
5.2 Иветта Дубович Ветка Кофе  «Дедуле» http://www.proza.ru/2019/01/20/1449
5.3 Иветта Дубович Ветка Кофе  «Про войну» http://www.proza.ru/2019/01/22/1246
6.1 Анна Шустерман  «Безусловная любовь -лучшее лекарство на свете!» http://www.proza.ru/2019/01/18/1439
6.2 Анна Шустерман  «Предчувствие...» http://www.proza.ru/2015/11/16/1173
7.1 Лариса Потапова  «Про Настю и Фёдора»  http://www.proza.ru/2015/02/28/185
7.2 Лариса Потапова  «О георгиевском кавалере Тарасе Гришине»  http://www.proza.ru/2015/03/02/2203
8. Лидия Парамонова -Фокина  «Подвиг отца»  http://www.proza.ru/2019/02/02/2118
9.1 Раиса Коротких  «Древо жизни» http://www.proza.ru/2008/03/18/307
9.2 Раиса Коротких «Истоки. Часть 1. Папа»  http://www.proza.ru/2011/03/05/967
9.3 Раиса Коротких «Истоки. Часть 2. Мама»  http://www.proza.ru/2011/03/05/1012
9.4 Раиса Коротких «В день рождения мамы»  http://www.proza.ru/2009/11/20/1178
10.1 Зайнал Сулейманов «В тот день, когда погасло солнце»  http://www.proza.ru/2015/11/14/891
10.2 Зайнал Сулейманов «История в сто слов – 2» http://www.proza.ru/2017/02/15/996
11.1 Neivanov «Папуля, будь здоров!» http://proza.ru/2008/02/24/18
11.2 Neivanov «Как же мне не хватает тебя!» http://proza.ru/2012/08/28/1845
12. Дария Павлова «Когда я хотела называться Розой» http://proza.ru/2019/03/23/1365
13.1 Декоратор2  «Оболонь» http://www.proza.ru/2019/03/27/624
13.2 Декоратор2  «Пикассо» http://www.proza.ru/2016/07/16/1810


ПРОИЗВЕДЕНИЯ

№/Автор/Название произведения/Ссылка

1. Любовь Арестова  «Прощание» http://www.proza.ru/2018/04/23/1653

Огромный зал в строгом убранстве.
Здесь он ждет свидания с теми, кто был ему бесконечно дорог.
Застыл почетный караул, а солнце ослушалось синоптиков, прорвалось сквозь высоченный сводчатый купол, играет золотым шитьем его парадного мундира, трогает золотые погоны, бережно касается лица.
Он серьёзен, он ждет...

Распахнулись высокие двери и подходят к нему любимые. Склонилось родное лицо, тихо шепчет что-то, передает свой поцелуй его губам и блеснул его давний подарок уже на левой, на левой вдовьей её ручке, что гладит и гладит его щеки.Единственная,на всю жизнь... Доченьки, внуки, такие все большие, красивые, в слезах и печали.
Не надо печалиться, хотел бы он им сказать, всю жизнь оберегал он их от всех невзгод. Не надо плакать.
Но он молчит...

Подходят уже друзья, и говорят, говорят о нем много хорошего, какой он был отличный работник, добрый друг, красивый и скромный.
Вот уже, прощаясь, проходят сослуживцы, мелькают лампасы, лампасы, погоны - это ради него они надели мундиры в свой выходной день и они проходят, отдавая честь товарищу, строго, по-воински.
Склоняя головы в прощальном поклоне, проходят профессора и преподаватели  Академии и Университета, земляки, соседи.
Как много...

Чеканя шаг, отходят серьезные парни из почетного караула и запел удивительный хор Сретенского мужского монастыря, началась панихида.
Разнесся по залу запах церковного ладана и батюшка уже наставляет в последний путь душу, которая появилась на свет ровно в Рождество Христово и в Святую Пасхальную Неделю отправляется к воскресшему Христу к открытым заветным Вратам.
Невероятной красоты пение церковного хора звучит в зале, обволакивает, завораживает. Мужские голоса то взлетают, то снижаются до шепота, трепещут, переливаются божественными трелями - Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ... и - со святыми упокой... царствия небесного рабу божию Николаю... и вечный покой.

Место вечного покоя заботливо покрыто зеленым лапником, края пристанища мерцают тканью, не хочется верить в происходящее.
Но тишину Троекуровского мемориала взрывают залпы прощального салюта и вот уже бросают люди желтый песок из чаши туда, вниз, к нему, и шепчут последние слова. Стук земли заглушает лапник, бесшумно и быстро появляется холмик.

Отныне он не с нами, только память будет вечно жива, добрая память о достойной жизни. Память и наша любовь.
Он знает об этом.
А солнце, словно повинуясь его последнему приказу, сопровождало траурную церемонию до самого конца, согревая, оберегая людей, и только потом уступило место урагану и проливному дождю, оплакавшему вместе с нами дорогую утрату.

21 апреля 2018 года
Москва
Троекуровский некрополь


2. Дария Павлова  «Мои драгоценности детства» http://proza.ru/2019/01/27/2258

       Глядя в окно, где январское солнце звучит предощущениями предчувствия весны, которая напевает свою песню Жизни в моем сердце в отблесках сине-голубых небес. Глядя еще раз в окно  затеплю свечу воспоминания о родителях и вытащу из своей шкатулки мои детские драгоценности – картины времени, мгновения, оставшиеся на весь мой путь и согревающие сердце.
       Кругом белоснежный снег. Он ослепителен и сияет на Камчатском солнце.
Мой папа учит меня кататься на горных лыжах. Поднимаемся с ним на подъемнике на сопку, папа цепляется бугелем за трос, а мне еще маленькой нельзя, и я сзади, обнимая папу, держусь. Вот мы и тронулись, подъемник везет нас на вершину сопки.
       Везде горнолыжники-любители с семьями, собаки бегают. И дети румяные от мороза и веселые, радость и задор в глазах. Выходной день, люди катаются на лыжах и отдыхают от работы, а дети от школы.
       Подъемник привез нас с папой на вершину сопки, и папа отцепляется бугелем от троса. Снег начинает свою симфонию,  папа, нарезая зигзаги, изумительно красиво катится на горных лыжах. Я за ним,  а солнце отражается в воздухе, снег подобно зимнему оркестру играет импровизации настроения января. На небольшой скорости качусь, качусь – ура я качусь!
Какой восторг ощущаю! Это парение в белых хлопьях снега! Это долгожданное счастье! Мы катимся с папой на лыжах горных. И как хочется петь!!!
Несколько  раз  еще забравшись на сопку на подъемнике, вдоволь накатавшись, идем пить чай, который мама заботливо всем нам заварила,  и едим бутерброды. За всю жизнь я никогда не пила такого вкусного чая, чая в термосе от мамы.
       Вот и прокрутила из своего калейдоскопа, вынула из сердца, картину времени  свою детскую драгоценность.
       Благодарю за все, благодарю и помню, всегда буду помнить тебя  Папа и тебя Мама.
       Когда я смотрю на звездное небо, знаю – там  очень далеко есть две звезды. Негаснущие звезды.
       Для меня это мои любимые родители.  Свет звезд настолько ярок, что сильнее всего. Это Свет нашей Любви  друг другу. Смерть  не может вырвать из сердца Память, и бессильна перед Любовью.
       Пока я затепливала свечу Памяти о родителях и ощущала чистейший снег, московское солнце стало заходить и подарило напоследок золотисто-персиковый свет, как небесный букет Жизни.
       Когда засветятся, засияют звезды в московских зимних небесах, очень далеко Воссияют Две Негаснущие Звезды.

25 января 2019 года.

3. Ольга Постникова  «Сталинград» http://www.proza.ru/2018/01/14/2209

   О войне я узнала  в  десять лет. То есть, к тому времени  знала о ней всё… и ничего. Война была для меня состоянием, временем и местом - подвигов. И горьким сожалением  позднего появления на свет, когда невозможно заявить о своём бесстрашии, беззаветной любви к Родине  и ненависти к  врагам. Мелкие «подвиги», когда в нашей  ватаге на вопрос: «Ну, кто самый смелый?»,  я со всей дурью первой ступала в валенках на тонкий ещё лёд пруда, проваливаясь по пояс, или  лезла в кромешную тьму, опутанную паутиной, под заброшенным покосившимся колхозным амбаром – в счёт не шли. Это было подготовкой, проверкой на смелость и выносливость. Проверку  проходила, а -  когда жизнь… за Родину,  не предвиделось. Никаких войн, конечно, уже не будет. Борьба идёт, но – за мир во всём мире. Был в этой мирной борьбе  один опасный участок – граница,  линия  фронта, которую то и дело переходили шпионы. Там оставалось  место для подвигов, но мне не повезло. Я – девочка. Поэтому не могу даже мечтать о том, что стану пограничком, когда вырасту. А до  Малой Ивановки никакие шпионы не дойдут, их раньше поймают. Да, и что делать в деревне  шпионам, ничего секретного здесь  не было.
 
   Летом шестьдесят первого года  наша семья  переехала из Малой Ивановки в Камышин.
  Квартиру  дали через год, а пока  строился наш будущий дом,   стали жить у папиной сестры, моей крёстной. Меня записали в ту же школу, в которую ходила старшая двоюродная сестра Лида. Мама устроилась работать в тубдиспансер. По ночам никто не стучал в окно, мы  спали непривычно – спокойно. Первое время  я страдала  оттого, что отлучена от маминой работы -  больницы. Мама объяснила - больные в диспансере при кашле выделяют палочки Коха. Можно заразиться и заболеть туберкулёзом.

   К зиме нам с Лидой купили  лыжи. В магазине мы стояли с вытянутыми вверх руками, а папа  примерял - Лидины лыжи оказались длиннее моих.
 Когда выпал снег, шла вторая четверть, рано темнело,   наши  прогулки были короткими -  час–полтора, после школы. Ждали зимних каникул.  Они наступили - я заболела ангиной. Выздоравливать стала только к концу каникул.
 
   В тот злополучный день мы с Лидой остались дома одни. Мама и крёстная ушли с утра на работу,  вскоре и папа ушёл по делам, наказав Лиде никуда не отлучаться до его прихода и не выпускать меня на улицу. Как только  остались одни, Лида поставила мне градусник и через пять минут объявила, что температура почти нормальная, можно, пока родителей нет дома, сходить,  покататься на лыжах. Свежий воздух будет на пользу. Я не возражала – надоело лежать в постели. Записки, конечно, не оставили. 

   День выдался, как на заказ. Светило солнце, снег искрился всеми цветами радуги и, мурлыча, словно кот, расступался под лыжами ровными полосками. Когда  вышли за город, Лида предложила сходить в Елшанку, навестить тётю Зину, и я тут же  загорелась идеей настоящего лыжного похода. До Елшанки – шесть километров степью, не то, что кружить накатанной лыжнёй вдоль крайней улицы  города. Мы часто бывали в гостях у тёти Зины, старшей сестры и папы, и крёстной, но чтобы прийти к ней одним, без взрослых, такого ещё не бывало. Лида сказала, что тётя  будет нам очень рада. О том, что в степи можно встретиться с волчьей стаей, или сбиться с пути, не найти дорогу, я ни одной минуты не думала. Лида была для меня авторитетом после родителей и крёстной.
Мы не встретились с волками  и с пути не сбились - скатились с высокого холма прямо к дому, только тётя  нам совсем не обрадовалась, не поверила, что родители могли отпустить  одних и что  вообще знают о том, куда мы пошли. Долго задерживать в гостях не стала. Собрала на стол, покормила и отправила, наказав идти не степью - напрямик, а вдоль дороги. По ней,  хоть  изредка, но ходят и ездят. Она вышла с нами за деревню, чтобы удостовериться наверняка в том, что  не ослушаемся и не пойдём напрямик. Когда её не стало видно, Лида повернула лыжи от дороги, сказав, что так слишком долго, а нам надо торопиться, может и успеем до темноты, а, главное, до прихода взрослых, оказаться дома.
Ни до темноты, ни до прихода взрослых, мы не успели. Когда  ввалились в дом, первое, что я увидела – стоящая на коленях перед иконами мама, рядом с ней – крёстная. Крёстная перед иконами на коленях стояла каждый день, она была верующим человеком. Но - мама? 

   В тот вечер мы с Лидой могли  получить по порции отцовского ремня… и не по одной, если бы мама, увидев нас, не повалилась с колен на пол. Она хватала ртом  воздух и не могла вдохнуть его. Папа кинулся к аптечке, крёстная – вызывать «скорую». Маму  увезли. Крёстная сказала, чтобы мы поужинали сами, и встала к иконам. Перед сном она зашла перекрестить нас,  мы передали ей поклон от тёти Зины, и в подробностях рассказали  о том, где  были. 

                **************************

   Мама  лежала в больнице полтора месяца, а выписавшись, на работу больше не пошла. На ВТЭКе ей дали вторую группу, которую должны были  назначить несколько лет назад. Но каждый год, проходя комиссию, она «выплакивала» третью - рабочую.

   Я чувствовала свою вину в том, что её  больное сердце, стало работать ещё хуже, но не понимала, почему  не свободна, как другие дети, и мои дни расписаны по часам. Если   «исчезаю» на лишний час, у мамы синеют губы, и сердце почти перестаёт биться. Куда я могу деться? В то время никаких происшествий с детьми не случалось, по крайней мере, мне о них не было известно. Наверное, тогда я повзрослела, раз смогла задать  такие вопросы маме, а  она – ответить на них:
-Когда началась война, мы жили в Сталинграде. У меня был другой муж, не твой папа. Его звали Виктор, а тётя Лида, о которой ты всегда спрашиваешь, кем она доводится мне, - его  родная сестра. У нас с Виктором подрастало двое детей –  Юленька и Валерик, мы ждали третьего ребёнка. Галочка родилась уже в войну, в ноябре сорок первого года. Виктор работал на военном заводе,  у него была «бронь»,  но он отказался от неё и ушёл на фронт.  Погиб, Юля…  в последний день войны – восьмого мая, в Праге.
Мы остались в Сталинграде, эвакуации  не было, никто не верил, что немцы  войдут в город, и здесь будет ад. Я с детьми из квартиры перебралась жить к свекрови, матери Виктора. В большом доме на Дар-горе  жила и тётя Лида с Тамарой и Славиком… да, теперь он - дядя Слава. Тамаре - восемь лет, Славику, как и Юленьке – пять. Валерику – три года, а Галочка - совсем маленькая. Вместе нам было легче жить. Бабушка нянчилась с детьми, Томочка ей помогала, а мы с Лидой работали. Она -  на заводе,  я - в больнице для душевнобольных. Сталинград бомбили, зенитки не справлялись с фашистскими самолётами, фронт подступал всё ближе к городу. В конце августа, когда немцы подошли к тракторному заводу, стали эвакуировать население за Волгу. Нам, на больницу, выделили транспорт для подвоза больных и кое-какого имущества к переправе. Объявили, что медперсонал с детьми переправят после больных.  Мы бежали к Волге под бомбами. Юленька держала за руку Валерика, он –  мой подол, а я несла на руках Галочку. Когда добрались до переправы, туда прорвались немецкие самолёты. Из них сыпались бомбы и без передышки строчили пулемёты. Убивать там было уже некого - на паромах, лодках, катерах, в воде – только   мёртвые. Вода в Волге по цвету не отличалась от крови. От переправы все, кто на неё не успел и остался в живых, отползали. Спрятались в овраге и лежали там до ночи, а когда стемнело и бомбёжка поутихла, стали пробираться домой. Только дома уже не было, его  разбомбили. Погибла Анна Ивановна, свекровь.  Запасы  продуктов  сгорели  вместе с домом.  Сначала мы прятались  в овраге, в пещерах. Потом стало очень холодно, как не замёрзли, не знаю. Перебрались в уцелевший подвал дома, где до войны  на первом этаже был большой магазин. Набилось нас туда! И почти все с детьми. Дети плакали от голода и умирали один за другим. Где-то, где – не помню, разжились буржуйкой,  топили её, чем придётся, пили горячую воду. Да и воду надо было раздобыть. Первой угасла, как свеча, Галочка. За ней – Валерик. Я ничего не могла сделать. Понимаешь, Юля… ничего. Они умирали от голода на моих глазах, а я жила. Юлечка умерла последней. А может и осталась  жива, если бы не фашисты, которые забежали  в подвал на запах мяса.
Мы с  Лидой оставили Томочку за старшую и ушли искать что-то съестное.  Добрели до оврага и увидели внизу людей. Спустились - возле убитой лошади было много народа. Нам  досталась нога. Полдня вытаскивали её наверх по склону. Сил-то - ни у неё, ни у меня. Поднимемся немного и скатываемся обратно. Так много раз. Но вытащили, принесли домой. Опалили, почистили кое-как и поставили варить. На этом бульоне спасся бы не один ребёнок. До прихода наших оставалось совсем немного. Какой запах пошёл от кастрюли, когда вода закипела… дети сгрудились. Никто из них не спросил, когда же им дадут поесть. Только смотрели… и ждали. Маленькие старички. И тут в подвал забежали два фашиста с автоматами, прицелились в детей, отогнали от печурки. Схватили кастрюлю и унесли. Стрелять, правда, не стали. Юлечка  ждала наших, очень ждала… не дождалась. А, немцы, Юля, разные были. Не все – фашисты. Вскоре, после того, как остались из детей только Тамара со Славиком, в подвал забрёл ещё один немец. Посмотрел на нас, как на привидения и ушёл. Через некоторое время вернулся с куском хлеба и протянул его Лиде. Показал рукой, какого роста его киндер и погладил мальчика по голове. Этот кусок Лида разделила на несколько крошечных кусочков.
Потом пришли наши. Город освободили от немцев. Меня направили на работу в Елань, а я была ни живой, ни мёртвой.  Тридцать лет, а… называли бабушкой. Мне было всё равно. Когда уезжала в Елань, мы договорились с Лидой, что я возьму с собой  Тамару со Славиком, и они пока побудут  моими детьми. У них - дистрофия. Хоть после освобождения стали выдавать по карточкам хлеб, но на хлебе они бы не поправились. Нужно и молоко, и яички, и хотя бы чуть-чуть мяса.  Я забрала их к себе в Елань, там было не так голодно, как в Сталинграде. На них мне выдали карточки. Потихонечку они поправлялись. Тамара ходила в школу, Славика я брала с собой на работу, когда не с кем было оставить. Иногда он ходил со мной на подворный обход, все ослабленные дети ставились на учёт, им полагалось дополнительное питание. Тогда не говорили – ослабленные, говорили – пухлые. Однажды вечером я укладывала детей спать и спросила у них, кем бы они хотели стать, когда вырастут. Тамара сказала, что – учительницей, а Славик нахмурился и сказал, что,  когда вырастет, будет ходить, переписывать пухлых детей. Так сжился с войной, что   не думал о другой жизни, в которой не голодают.

                *****************************

   Война, о которой она рассказала, не была похожа на героическую, что я видела в кино - на этой  были только  страх, голод, холод и смерть.  Страх – потерять, никогда не оставлял  мою маму.


4.1 Александр Андриевский  «Тоска»  http://www.proza.ru/2016/09/10/1035

"Нет ничего вечного под Луной : человек приходит жить на Землю из ниоткуда, и уходит в никуда". Впрочем, не собираюсь философствовать, а хочу рассказать о событиях, случившихся в годы моего детства.

В начале весенних каникул, когда я учился в третьем классе нашей деревенской школы, утром почтальонка тётя Маша принесла телеграмму родителям. Её отправили родственники, жившие в Чикое.

Чикой – большой край, находится недалеко от того места, где жила наша семья. Мои родители родом из этого красивого края. О нём они постоянно вспоминали.

В телеграмме, родственники отца сообщали о смерти его старшего брата, Кирилла. Получив телеграмму, отец с матерью уехали в Чикой.

Через неделю они вернулись домой и рассказывали нам, детям, о том, как хорошо живут все их родственники и знакомые, рассказывали о том, что дети дяди Кирилла взрослые, что все они давно женатые  и  живут семьями.

Через месяц к нам неожиданно приехал гость, отцов племянник, а наш двоюродный брат Николай, старший сын покойного Кирилла. Жил он в соседней деревне и был женат: имел двоих дочерей, работал трактористом в лестранхозе и получал хорошие деньги. Его жена, работавшая в школе учительницей старших классов, тоже зарабатывала неплохо. Как все деревенские жители, они держали хозяйство. Одним словом: им бы жить да радоваться жизни, но Николай затосковал по ушедшему из жизни отцу и стал попивать, чтобы залить горе и тоску, что поселились в его душе.

***

Как принято было в те давние советские времена, родители мои на славу встретили родственника. Кухонный стол, за которым они сидели с ним, ломился от мясных и овощных блюд; стояла на нём и любимая отцом квашеная капуста, в блюдцах белели прямоугольники сала; мать сварила и налила всем в тарелки любимые отцовские щи с мясом.

После второй выпитой рюмки водки, Николай начал говорить о том, что заставило его приехать в гости.
- Дядя Паша,- говорил он нашему отцу,- вы с моим отцом всегда были похожи друг на друга, как две капли воды. Вот, поэтому, я приехал к вам в гости. Хочу посмотреть на вас и вспомнить отца.

- Бог с тобой!- удивилась мать словам гостя.- Приезжайте к нам в гости чаще, всей семьёй. Бог даст – и мы к вам будем в гости ездить.

- Не знаю,- Николай усмехнулся,- может, приедем.

- Как это «может»?- отец вопросительно смотрел на племянника.

- Гм,- Николай печально улыбнулся,- без отца не хочу жить на белом свете. Я тоскую о нём. Ничего не могу поделать с собой.

- Коля, так грех думать,- проговорила мать,- человек должен владать* своими чувствами, а не чувства им. Если он не может владать ими, значит им владает нечистый. Не удивляйся! Есть на белом свете Бог, и есть нечистая сила. Сейчас наших ребятишек в школе учат, что Бога нет, а это враньё. Ты послушай меня и подумай хорошенько о жизни. Значит, так. Работала я в Гутае на руднике и слышала, как одна женщина рассказывала про то, как болела. Она говорила о своём отце, которого не было в живых: «Тятя меня шибко любил. Бывало, говорил мне:- Доченька моя миленькая, как ты будешь жить без меня? Никто тебе не поможет! - говорила она».
Значит, так: её отец сильно заболел и умер. В общем, похоронили его по-христиански, как положено. Эта женщина ни с того ни с сего стала болеть и видеть сны. Сны она видит какие-то чудные, и почему-то всегда видит своего отца. Видит его так, как будто бы он живой и здоровый. «Доченька,- говорит он ей,- приходи к нам жить, у нас здесь жить хорошо, у каждого дом есть. Приходи!» - «Ой, бабоньки,- говорила та женщина, - проснулась я от страха! Тяти нет в живых, а я видела его как живого!»
С того раза он стал ей сниться почти кажную ночь. В общем, этой женщине сказали: когда увидишь во сне отца, ты отматери его. А она говорит им: «Вы чё, девки, с ума все посходили, что ли? Когда тятя был жив, я ему слово врёшь ни разу не сказала! Вы чё?» А одна женщина, такая сурьёзная, ей отвечает: «Ты, говорит ей, - уверена в том, что видела во сне отца?» - Та отвечает: «Конечно! Уверена!» - Женщина говорит ей: «Ты, доченька, послушай, что я тебе скажу. Не отец во сне к тебе приходит! К тебе нечистый приходит и смущает тебя! Он в образе твоего отца является!» Она спрашивает её: «А чё мне таперича* делать-то?» Ей кто-то из баб говорит: «Тебе правду сказали! Ты сделай так, как тебе сказали сделать». Она сделала, как научили её добрые люди. С того самого времени отец перестал приходить к ней во сне. Хочешь верь, Коля, мне - хочешь не верь! - мать посмотрела на гостя. - Не всё так просто в жизни, как нам кажется! Людям иногда кажется, что они сами всё решают, но это не всегда так! Вот! Я слышала, что ты стал много пить?

- Пью, тётя Аня,- согласился Николай.

- А чё ты хочешь, Коля? Вот почему тебя тоска и одолевает! А как ты хочешь жить? Брось пить, попроси в молитве Бога о помощи, и уйдёт от тебя тоска. Не знаешь молитв, попроси помолиться за себя старушек богомольных. В город, некоторые из них, в божественные праздники ездят в церковь молиться Богу. Есть в городах работающие церкви. Дашь богомолке денег на свечки. Она и помолятся за тебя. Сделай, как я тебе сказала, и жизнь твоя наладится.

Николай печально улыбнулся на её слова:
- Попробую сделать, как вы сказали, тётя Аня.

На следующий день он уехал в свою деревню.

- У Николая глаза «тоскливые»,- сказала мать отцу после его отъезда.- Он мне не поверил,- она вздохнула.- Такие люди не жильцы на белом свете! За свою жизнь человек должен сражаться, а он пальцем пошевелить не хочет. Жизнь - как река! В ней нужно барахтаться! Не будешь этого делать – утонешь!

Интуиция не подвела нашу мать: время доказало правоту её слов.

Владать* - владеть.( прим. автора)
Таперича* - теперь. (прим.автора)

4.2 Александр Андриевский  «Это было недавно» http://www.proza.ru/2013/02/11/313

Когда  в России начались девяностые  годы двадцатого столетия, я работал  в строительном тресте, который уверено дышал на ладан и должен был крякнуть.

Прошло несколько месяцев после того, как строители последний раз воочию видели деньги. Чтобы не забыть о том, что они есть, напоминали друг другу: "Если ты видишь на деньгах Георгия Победоносца - это российские деньги! Сейчас они не наши, потому что нам их не хотят платить за нашу работу. Всего делов - то, а так-то всё нормально, всё ровненько, как в Греции, но нам туда не надо".

На наш строительный объект привозили продукты. В то время очень продвинутые граждане это явление экономики, гордо называли << бартером>>, а кто-то и <<натуральным обменом>>, как при феодализме.

У нас кончились запасы продуктов, а на работе о деньгах даже и не вспоминали. Кое-кто из  конторских женщин, при слове – «деньги», закатывал глаза под лоб, а некоторые, особенно не стеснялись, говорили: «А что это такое и с чем это можно есть?»

- Саша, может ты съездил бы в редакцию какой-нибудь газеты, глядишь, твой рассказ какой-нибудь и напечатали, - предложила мне  жена.

Я  послушал её, потому что у нас закончилась даже соль, а холодильник был отключен: хранить там было нечего. Решил я направить стопы свои в одну из городских газет. Мне предстояло встретиться с самим редактором газеты! А это, извините, не хухры - мухры! Это уже – мухры - хухры! Так что, извольте любить и жаловать.

Моё сердце от волнения, когда я  подошёл к редакции, готово было выпрыгнуть из груди. «Мама мия! - в страхе и трепете думал я. - Раньше даже мечтать не мог о том, что однажды мне доведётся разговаривать с редактором газеты! Мама, мия. Где мои тапочки?»

Две красивые молодые женщины с улыбками встретили меня в кабинете главного редактора. Если бы в это время американская кукла Барби по - щучьему велению стала земной красавицей и появилась здесь, я сказал бы, что эта заморская красавица «отдыхает» в сравнении с двумя молодыми, красивыми и очаровательными бизнес-леди.

Глядя на красавиц, вспомнил о том, что совсем не зря некоторые мужчины о длинноногих красотках говорят, что у них ноги из ушей растут! Именно так я и думал, волею судьбы, оказавшись в этом учреждении. Холодная и официальная красота его угнетала меня. Я не мог настроиться на разговор, потому что всё во мне бунтовало против меня же самого. «Чего ты сюда припёрся? - говорил мой внутренний голос, - думаешь, что эти длинноногие красавицы тебя поймут? Ты думаешь, они слышали о том, что в России в своё время жил поэт Кольцов? Тебя здесь не поймут! Иди лучше домой! Гуляй, Вася...»

***
- Здравствуйте, господин писатель, - ровным голосом произнесла редактор городской газеты и посмотрела на меня синими глазами. В глазах её засветился деловой интерес. - Вы присаживайтесь на стул, - она изящнейшим жестом своей  белой холёной руки указала мне на стул.

Я, в душе робея, но все же нашел, что ответить ей. Улыбаясь, проговорил: - Вы очень любезны, сударыня! Прошу прощения за то, что я изволил побеспокоить Вас! Думаю, что проявил дерзость, когда позвонил вам и попросил вас, как журналиста, оценить мой литературный опыт. Сейчас  думаю, что мой поступок был глупым. Разрешите откланяться?

- Ну, нельзя же так! Вы же нам позвонили и мы, - главный редактор кивнула в правую сторону, где на стуле сидела её сотрудница. - Мы, с Еленой Ивановной ждали вас, - она замолчала и взглянула на меня.

Я знал уже о том,  что мой разговор с этими двумя холёными женщинами волею судьбы оказавшимися выше на социальной лестнице, чем я, бесполезен для меня. В который уже раз в этот день  начал  ругать себя за то, что послушал жену и поехал в редакцию городской газеты, в которой две  размалёванные куклы решили устроить спектакль. Мне  в этом спектакле предстояла роль униженного и оскорблённого человека.

Конечно, причиной такого отчаянного поступка, заставившего меня приехать сюда, был произошедший утром случай. Жена утром сварила пшённую кашу на воде, а соли дома не оказалось ни грамма.

- Дожились! - сказала она и заплакала, когда увидела, что закончилась соль.

 А потом Славик, наш младший сын, которому недавно исполнилось два года, ел пшённую кашу и выплёвывал её на стол.

- Сынок, так делать нельзя, - заметил я ему.

 - Папа, я сейчас найду вкусную кашу, и не буду так делать,- говорил он, и продолжал выплёвывать кашу. Я смотрел на него и молчал. От отчаяния на глазах моих выступили слёзы. Как-то некстати пришли на память слова китайского мудреца: «Не приведи Бог жить в эпоху перемен». "Так за что же нам наказание такое - жить в эту самую эпоху, думал я.- Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые! Я бы своё блаженство отдал за то, чтобы никогда не видеть голодные глаза моего сына! Но только здесь, на этой грешной земле, где царствует "Золотой Телец", моё блаженство никому не нужно."

***
Редакция газеты находилась на втором этаже городского Дворца Культуры. Из окна кабинета виднелись: площадь, ряды киосков, пятиэтажные панельные дома и асфальтированная дорога, по которой передвигались городские маршрутные автобусы и легковые автомобили.

- Мы с Еленой Ивановной думаем, что вы  нам что-нибудь почитаете, - отвлекла моё внимание от вида за окном редактор газеты.

Я улыбнулся: - Думаю, что вы это сделаете сами. Я вам оставлю рукопись минут на десять, а сам выйду ненадолго. Мне нужно знать мнение профессиональных журналистов о моём рассказе. Извините меня, мне нужно было бы обратиться к литературному редактору.

- Вы считаете, что мы  не сможем оценить ваш рассказ? - в голосе редактора звучала обида.

- Сможете. Но это будет простая трата времени.

- Вы в этом уверены? - она  усмехалась.

- Да, - я кивнул ей головой.

- Объясните.

 Мои слова задели самолюбие этой женщины, и она обиделась на меня так, что не могла скрыть от меня своих чувств. Движимый  к ней чувством жалости, я сказал о том, что думаю.

- У вас городская газета. Я не знаю ничего о том, что меня интересует - это ваше отношение  к культуре. Но главное: не ваше личное отношение к культуре!

- А в чём же тогда дело, - редактор делала вид, что я неправ.

- Скажите мне, в вашей газете предусмотрены расходы на культуру?

- Нет, - она отрицательно покачала головой. 

 - Так вот. Думаю : сейчас, вы, прочитаете мой небольшой рассказ "Льдинка". Я зайду в ваш кабинет за своей рукописью, минут через десять, - в это время я, положив рукопись на стол главного редактора, встал со стула. - И после того, как вернусь, вы подвергнете резкой критике мой рассказ и откажете мне. Мой рассказ так и не будет напечатан в вашей газете.    

 - Ваши рассуждения о том, что ещё не произошло - весьма оригинальны, - она усмехнулась. - Вы объясните мне, почему произойдёт именно так, а не иначе?

- Я сказал об этой причине в начале нашего разговора! - я взялся за ручку двери кабинета, и прежде чем выйти из него сказал: - Причина-деньги!

***
- Извините меня, - главный редактор подала мне мою общую тетрадь, в которой был рассказ «Льдинка». - Вам ещё предстоит поработать над рассказом. Пробелы между абзацами должны быть больше. Вы сразу же в рассказе нарушаете внешний его каркас, а это не способствует правильному восприятию текста читателями.

- И вы извините меня, - повторил я машинально её слова. - Я дал почитать рассказ, который находится в рукописи. Надеюсь, вы смогли понять одно немаловажное обстоятельство : автор рассказа имеет представление о том, что такое абзац и никоим образом не перепутает это слово с другими словами, имеющими похожие окончания.

 - А с вами интересно вести беседу, - редактор улыбнулась. - Не стану вступать с вами в дискуссию. Кое в чём, пожалуй, я соглашусь с вами. Но это не означает того, что вы правы в нашем с вами диалоге.

- Помилуйте, - мне на какую-то долю секунды стало плохо от этих её слов. - Вы хотите мне сказать о том, что в моём тексте есть ошибки? Их не может быть уже потому, что в моём аттестате за десять классов и по-русскому языку, и по литературе - пять!

- Нет, - редактор как-то даже смутилась, объясняя мне то, что ей не понравилось. - Слишком уж прямолинейны вы в своём рассказе. Мне не нравится описание природы. Читаешь - белый, чистый снег, а потом сразу же - чёрная вода. Милостивый государь, такого быть не может!

 Я некоторое время пребывал в состоянии шока.

- Извините, - наконец-то смог проговорить я. - Если бы вы были внимательны при чтении рассказа, то помнили бы о том, что в это время мой герой находился в воде и старался вылезти на льдину. Река затягивала! Вполне естественно, что вода реки для моего героя в это время казалась чёрной.

- Хорошо, я соглашусь с вами. – На лице редактора появилась снисходительная улыбка. -  Если не секрет, скажите мне, ваш герой - это вы сами?

- Нет,  - спокойно сказал я редактору.

- Зачем же тогда вы обманываете читателей? Я, представьте себе, вам даже поверила! А вы оказывается - хороший обманщик! Красивое лицо главного редактора от волнения раскраснелось. Я смотрел на неё и мне хотелось смеяться.

- Извините, - в который уже раз произнёс  это спасительное слово. - Как автор художественного произведения, я имею право на воображение. Рассказ самым существенным образом отличается от того, что мы называем - мемуарами. Думаю, что вы знаете, что такое мемуары, и уверен, что согласитесь со мной.

- Вы мне определённо нравитесь, - на холёном лице главного редактора играла милостивая  улыбка.

Мне стало плохо, когда я посмотрел на её красивое лицо! «До чего же порой бывает безобразной красота!» - подумал  я и совсем не удивился пришедшим в мою голову мыслям.

- Извините. Разрешите откланяться. Я слегка кивнул редактору и её заместителю, которая смотрела на меня восторженными глазами.

 Я уже открыл  дверь кабинета, но остановил меня голос главного редактора. - У вас в рассказе нет изюминки. У одного автора я однажды прочитала «День прибавился на цыплячий писк». Согласитесь со мной - это так здорово!

Я кивнул головой.

- До свидания, -  сказал уже за дверью.
 
***
Пока я был в редакции газеты, прошел обильный дождь. На мокром от дождя асфальте блестели многочисленные лужи, в которых летнее солнце купало свои золотые лучи. Природа благоухала  свежестью. Дышалось легко.

 Мне было не до красот природы. Я тихо брел к своему дому. Возвращаться не хотелось, ведь дома меня ждали голодные жена и малолетний сын. Я не имел права возвращаться туда с пустыми руками. Раздумав идти домой,  направился  в свою строительную контору. И в конторе меня ожидало разочарование :  денег в кассе не было, но в ближайшее время обещали подтоварку, всё, естественно, по бартеру.

- Шурик, привет, - поздоровалась со мной бригадир штукатуров-маляров Надя Иванова, когда я подходил к гастроному. - Ты чего такой кислый?

- С чего же мне быть весёлым то? Только что из  конторы. В кассе, как всегда, денег нет! Заходил в бухгалтерию. Там обрадовали : обещают на следующей неделе подтоварку. А мне сейчас можно выть белугой, у меня дома даже соль кончилась! Я не имею права сейчас идти домой с пустыми руками.

Надя пригласила меня зайти с ней в гастроном. Она была на колыме, так называлась у нас подработка, поэтому деньги у неё были. Мы набрали с ней продуктов и вскоре вышли из  магазина.

- Вот тебе на расходы - Она подала мне несколько купюр. - Когда деньги будут - отдашь.

Она исчезла также внезапно и быстро, как и появилась.

Я испытывал состояние неимоверного облегчения. Мне казалось, что и природа разделяет со мной эту радость. В лесу, который находился за нашей девятиэтажкой, куковала кукушка, в луже, что находилась возле дорожки, по которой  шёл, отражались сосны и зелёные берёзки. Она золотилась и сверкала от падающих на неё солнечных лучей. Улыбался и сверкал в многоцветье красок окружающий меня мир. И в окнах нашего дома отражался лес и зелёная трава, с ярко-жёлтыми одуванчиками.

Уже подходя к подъезду, я взглянул на окна третьего этажа, где была наша квартира и увидел  жену. Она держала на руках сына и смотрела на меня, а когда увидела, что  смотрю на неё, махнула мне рукой. Я непроизвольно остановился. Она плакала и рукой вытирала слёзы. Увидев это, я ускорил шаг, и скоро был уже дома.

Две сумки с продуктами я внес прямо на кухню. Мы молча смотрели на них, как на какое-то чудо. Потом жена обняла меня, уткнулась в плечо и расплакалась. Она плакала тихо, но слез было столько, что промокла рубашка. 

- Нас спас сегодня Господь, - шептала она, не переставая плакать. А я гладил её по голове, и все повторял: - Успокойся! Успокойся, родная. Жизнь продолжается!

 
5.1 Иветта Дубович Ветка Кофе «Бабуле» http://www.proza.ru/2019/01/22/1297

Памяти Шёкотовой Натальи
Ивановны, моей удивительной
бабули! С любовью!


Я любила спать
На сене сеновала.
Сверху звезды
Наблюдали мой приют.

Ночью слышно,
Как коровушка вздыхала:
Рядом был проём,
Где сено подают.

Крупных звёзд
Скопленье,
Темнота - под крышей,
Убаюкиванье
Ссушенной травы...

Невесомый сон,
Быть может, Неба выше!
Полный Мирозданья
Лёгонькой канвы...

Словно в церковь,
Обязательно в платочке.
Чтобы в уши
Кто - нибудь бы
Не заполз.

Так и слышу,
Как бабуля
Вслед мне
Ночью:
"Лучше повяжись" -
Напутствует
Всерьёз!..
 
5.2 Иветта Дубович Ветка Кофе  «Дедуле» http://www.proza.ru/2019/01/20/1449

Ты старший,
         семерым был за отца.
Женившись, две семьи, как есть,
                тянул.
А тут война!
      Ты в возрасте Христа
Пошёл на фронт... Два раза
               был в плену!

Как страшен оба раза был побег!
Что помогло всё вытерпеть,
                родной?!
Бабулиной молитвы оберег?
Бабулино вослед :"Господь
                с тобой!"

Ты сильный и смекалистый
                всегда!
На Каме рос - переплывал её.
Когда форсировали Днепр,
                то вода
Топила многих...
      Ты же был спасён!

Ты всю войну до донышка испил,
Шоферил, партизанил,
               немца брал...
Ходил - совсем у краешка могил.
Как хорошо, что выжил,
                не пропал!

Как хорошо, что на руках носил!
Спокойно мне, не знавшей войн,
                с тобой!
Бензином пахнущий гостинчик
                " от лисы"
Ты мне с дороги привозил,
                родной!

Вот, снова май, и по весне
                горчит
Дыхание земли, святая боль!
Синички тенькают.И лист
                раскрыт.
И в Дне Победы, Деда,
                твоя роль!

И сколько лет с войны бы
               не прошло,
И ты  у ш е л - уже немало лет,
Я не забуду, что твоё Крыло
В дыму сражений защищало Свет!

5.3 Иветта Дубович Ветка Кофе  «Про войну» http://www.proza.ru/2019/01/22/1246

Памяти незабвенного Фёдора
Ивановича Щёкотова, моего деда.
Год рождения - 1908. Третьего
февраля...Всегда с любовью...


Война всегда была при нас.
Сжимала суть сознанья.
Взять день любой,иль даже час,
В тяжёлых испытаньях.

Война всегда была со мной.
Она не исчезала.
В глазах дедули -
            всхлип немой!
И боль - острее жала.

А годы шли.Вот фильм идёт.
Военный, про Победу!
Бегу к дедуле - радость! взлёт!
Пусть легче станет деду!

"Сходи, пожалуйста, в кино!"
А он лишь усмехнется:
"Неправда это... всё равно..."
 
Чьё сердце громче бьётся?..

И так всю жизнь. Война - вот,
                здесь.
Вот, за столом присела.
Чай...шаньги...
          всё готова съесть!
И нету ей предела!

...Ах, летний,тёпленький
                денёк.
Но добрый дед мой - тенью.
Приляжет, встанет... Невдомёк
Такое поведенье.

И вдруг ушёл. И аж вбежал!
Минут пятнадцать позже!
Как отпустило - прежним стал.
Сквозь слёзы - света гроздья...

В районный Дом Культуры наш
Студентов пригласили.
Всё б ничего. Но вот кураж -
Студенты - немцы были!

А как дедуле - то понять?
Как всё осилить сердцем?
Всю - всю войну провоевать...
Войну - то против немцев!

Но вот теперь объяснены,
Сомненьям нет ни следа.
"Они - такие же, как мы!!!"
Как гром, был шёпот деда!..

Пусть, Днём Победы изумлён,
Наскальный Летописец
Браздою высек для времён
Панно в прекрасных лицах,

Но всё равно -
    ВОЙНА ПРИ НАС !
И караул - незримо !
И в наших генах, каждый раз,
Все УЖАСЫ -
           без грима...

6.1 Анна Шустерман  «Безусловная любовь -лучшее лекарство на свете!» http://www.proza.ru/2019/01/18/1439

4 ноября 1988 год.

Осенний Нью-Йорк встретил нас колючим, холодным ветром, надавал нам пощечин, за то что мы оставили любимый, теплый Израиль!
(4 ноября 1973 годa я и мой муж эмигрировали в Израиль из Одессы.)
Израиль – родинa наших детей, а также нашa историческaя родинa, куда мы стремились всем сердцем и душой!
Увы ,Израильская система образования не выдержала высоковольтную энергию моего сына! Случилось короткое замыкание...
Гиперактивных детей пичкали Риталином для лечения ADHD (нехватки внимания, расстройства активности).
Главный врач психиатрического отделения больницы Рамбам, где я работала медсестрой, прописал моему сыну другое лекарство -

Безусловная любовь  – самое лучшее лекарство на свете!

Я уволилась с работы, чтобы уделять сыну больше внимания; увы, на одну зарплату не проживешь...
Счастливый случай привел меня в частный дом престарелых, который находился в живописном и престижном районе Хайфы – на горе Кармель.
Радушные хозяева позволяли мне приходить на работу с моим непоседой.
Он радовал старичков своими проделками, обедал вместе с хозяйской дочкой и играл с ней.
Казалось, так будет всегда, но однажды меня вызвала на разговор социальная работница, которая только что вернулась в Израиль из Америки.
Наблюдая за поведением моего сына в доме престарелых, она тактично намекнула, что здесь ему не место.
Она открыла мне глаза на разницу в системе израильского и американского образования.
Оказывается, для таких гиперактивных деток в американских школах есть психологи, социальные работники, специальныe классы...
Мы очень надеялись на продвинутое американское образование,
взяли отпуск за свой счет и поехали открывать "свою" Америку.
Американская гостевая виза на 6 месяцев волей судьбы обернулась постоянным местом жительства.
Наш 13-летний сын был направлен в Vocational School, или Профессиональную школу, которая предлагала выбор профессии.
Первую половину дня ученики занимаются, a другую половину дня работают.
Непоседливый характер моего первенца выбрал профессию, которая могла бы его прокормить, в прямом и переносном смысле этого слова.
С детства будущий шеф-повар проводил много времени со мной на кухне...
Замешивая, взбивая, нарезая и, конечно же, разбивая, проливая, ломая...
Однажды у меня не хватило яиц для пирога, я пошла к соседке одолжить.
Мой 6-летний "кондитер" выдавил бутылку кетчупа, горчицы, добавил всякой всячины, которую нашел в холодильнике, и замесил тесто...

Пирог получился сочным, кисло-сладким с горчинкой и перчинкой...

Tочь-в-точь, как наша жизнь в Америке...

Профессиональная школа находилась в подвале многоэтажного бруклинского здания Bell Atlantic.
Tелефоннaя Kомпания имела собственный кафетерий, обслуживающий работников, желающих позавтракать или пообедать.
Рядом с кафетерием располагались небольшие комнаты со столами, классы.
Мужчина среднего возраста и приятной наружности пригласил нас в комнату и... заговорил с нами на ивритe!
Mr. Best(лучший) – так звали учителя моего сына, оказался тем наставником, ради которого стоило пересечь океан, бросить насиженное место и отдать свое чадо в его руки!
Взгляд Мистера Бэста  обладал гипнотическим воздействием на меня.
Мой тревожный взгляд, скользящий по многочисленным страницам с психологическими тестами, разложенными на его столе, был перехвачен волной доброжелательности, успокоившей мою легкоранимую душу.
- Мы, педагоги и родители, обязаны видеть лучшие в детях, иначе мы не сможем помочь им полностью раскрыть свои таланты,- философски рассуждал Мистер Лучший.

- Tы хочешь стать поваром? - обратился учитель к Орэну на английском языке, - хороший выбор профессии, у нас замечательный кафетерий, где ты сможешь многому научится! Каждое утро ты обязан хорошо позавтракать, в кафетерии...
На голодный желудок твой нос будет улавливать ароматные запахи и настраивать твои мысли только на то, "что бы такого съесть" и "чем бы запить", я прав? - улыбнулся наставник.
- Разумеется, я же не дурак, - oбрадованный таким "обязательством", ответил мой сын.

В кафетерии произошла небольшая революция...
Бутерброды, сконструированные Орэном, – улыбались...
Милкшейки (молочные коктейли) – переливались всеми цветами радуги...
Прохладительные напитки – выстроились, как солдаты, готовые в любое время выскочить из холодильника...
Булочки с сосисками (хот-доги) в мундирах из горчицы и кетчупа – отдавали честь своему Императору-поваренку!

Приглашение в Мэрию от Министерства образования проходило очень торжественно. Зал наполнился приглашенными гостями. Фотоаппараты щелкали, видеокамеры скользили по радостным и гордым лицам подростков. Счастливые лица излучали гордость за свои достижения.
Мое сердце сжалось, когда я увидела детей-инвалидов.
Слепые, глухие, с синдромом Дауна, c церебральным параличом (их везли на специальных колясках), а также внешне обычные дети с ADHD-синдромом дефицита внимания и гиперактивности.
Слезы брызнули из моих вылезших из орбит глаз. Мой муж вытирал слезы носовым платком...
Вручение Грамот и денежные наград за достижения в разных областях сопровождались бурными аплодисментами!
Когда объявили о награждении моего сына, я чуть не лишилась чувств...
И тут я вспомнила о рецепте, который прописал Израильский доктор моему гиперактивному сыну: Безусловная любовь  – самое лучшее лекарство на свете!!!
По окончании Профессиональной школы Орэн получил стипендию для продолжения обучения в
школе шеф-поваров!

Престижная школа для поваров не была готова к такому феномену, как Орен.
Самый молодой из студентов группы, он не пускал никого в свое пространство.
-Что здесь делает этот пацан?
-За что ему дали сколаршип и стипендию? -cлышались пересуды за его спиной .
Все студенты были вдвое или даже втрое старше семнадцатилетнего Oрена! У некоторых были уже свои бизнесы, даже рестораны... Oни пришли туда за дипломом... Безработица была на высоком уровне, но кушать же всем хочется!
После окончания школы было сравнительно легко найти работу помощником повара в многочисленных гостиницах ,ресторанах, кейтерингax и так далее...

В песни "Мой путь", которую пел Франк Синатра, есть такие строчки:
"Путь выбирал я по уму,
Тропой рискованной немного,
Не подчиняясь никому,
Опять я шел своей дорогой."
Недостаточно иметь золотые руки ,искусно оформляющие деликатесные блюда, недостаточно иметь особое чувство вкуса в приготовлении этих деликатесов , нужно еще уметь ладить с людьми c которыми ты работаешь..
"Hе подчиняется никому" может быть наградой или наказанием...
Нo если у тебя на плече сидит такой "ангел-хранитель", как бывший учитель Мистер Бест тебе не дадут в обиду.

Oрена не выгнали из школы поваров, за "соответствующее поведение"... после окончания школы он сразу получил работу помощником повара недалеко от дома . На Брайтон Бич располагалась организация JASA*, в этой организации была кухня на которой готовились обеды для одиноких ,бедных жителей Брайтона и окрестностей. Готовые обеды за символическую плату в один доллар развозились в специальныx контейнерax по домам пожилых людей.
Опять Oрен оказался самым молодым среди персонала.
Kонечно же его хотели использовать не только в приготовление пищи, но и в подсобных работах. Работа ему нравилась и шеф-повар был доволен им, и даже намекал Oрeну ,что скоро уйдет на пенсию ...и Opeн его заменит! На кухне работали выходцы из разных стран. Они судачили и неблагоприятно отзывались о начальстве ...
Однажды Oрeн cказал директору, который пришёл проверить кухню : "шабат шалом"! Этого было достаточно ,чтобы Oрену была объявлена война. Чтобы успокоить антисемитов начальник предложил Oрeну подать заявление об уходе по собственному желанию...
Нo как говорят, когда закрывается одна дверь ,открывается другая!
Как же я была рада, и в тоже время мне было немножко тревожно за него ,когда он получил работу в групповом доме для умственно отсталых.
Возраст жильцов колебался с 18 до 30 лет. Жильцы были с разными неврологическими диагнозами ,но общee, что их
oбъединяло, это отсутствие полноценной самостоятельной деятельности .
В этом доме их обучали бытовым навыкам ,под постоянным присмотром персонала.
Пока Oрeн кудесничал на кухне, превращая обычные продукты, такие как курицa картошкa морковкa, лук в деликатесные блюда, жильцы этого дома ,вдыхая аппетитные ароматы исходящиe из "Oрена кухни",рисовали сердечки на листочках бумаги, чтобы преподнести ему в знак благодарности, за его труд!!!

Hа Xануку Oрeн получил поздравительную открытку, на которой расписались все жильцы этого дома: "Мы любим тебя ,наш повар Орен!"
Каждый раз когда я смотрю на эту открытку у меня на глазах наворачиваются слёзы...

*JASA является одним из крупнейших и пользующихся наибольшим доверием агентств в Нью-Йорке, обслуживающих пожилых людей.

6.2 Анна Шустерман  «Предчувствие...» http://www.proza.ru/2015/11/16/1173
 
«Помни: главное в твоих молитвах - это вера в то, что они не останутся без ответа»
Раби Нахман

*

Дом престарелых Эшель Авраам, Бруклин, Нью-Йорк.

Предчувствие беды подняло старика с кровати в 5.45 утра!

Oн самостоятельно оделся, сел в инвалидную коляску, въехал в лифт, нажал нужную кнопку, доехал до синагоги, накинул талес*, наложил тфилин** и усердно молился, молился...
- Шма Исроэйл Ад-йной Элоk-эйну Ад-йной эход! (Слушай, Израиль: Г-сподь Б-г наш, Г-сподь один!)

Моё знакомство с раби Франкель началось с “левой ноги.” В дурном расположении духа он передвигался в инвалидной коляске, отталкиваясь левой ногой и дымя сигаретой, и кричал на иврите тому, кто находился у него за спиной:

- Посторонись!
За его спиной была я. Oн наехал мне на левую ногу.

Меня разозлила не боль, нанесенная коляской, а дымящаяся сигарета в его зубах.
- Вы что, с левой ноги встали? - выпалила я на иврите.
Сигарета выпала у него изо рта, упала ему на колено. Я удалила окурок, который уже обжег ему кожу, оставив ещё одну дырку на брюках.

Hужно было снять брюки и обработать место ожога, но он цепко и больно схватил меня за запястье.

- Откуда ты знаешь, что я сегодня встал с левой ноги?- удивлённо спросил он и звонко расхохотался.

«Такой вздорный и странный старик», - подумала я.

К моему удивлению, он не противился, когда я сказала, что ему надо обработать ожог на колене.
Мы поднялись с ним на пятый этаж. Hа очень плохом английском обратилась к медсестре за помощью.
- Я буду твоим переводчиком, а ты мне компаньонкой. Можешь называть меня просто раби. Мой сын будет платить тебе в конце месяца.

Он не ждал моего согласия. Он приказывал...

- Будь у меня завтра в шесть тридцать утра!

Я не могла терпеть сигаретный дым, но разве можно отказать просящему о помощи старику? Tак я стала его компаньонкой.
На следующий день в 6.30 утра я была у него в комнате, как он приказал.

Как только он открывал глаза, сразу же говорил «mode ani» – молитву, а я подавала ему специальную кружку с водой и тазик. Он обмывал каждую руку по очереди и так три раза, ритуал "натилат ядаим" проходил безболезненно.
Hо сойти с кровати, одеться, умыться, сесть в инвалидную коляску и подождать лифт, чтобы уже в семь быть в синагоге для утренней молитвы (шахарит), ему было довольно сложно.

Раби было девяносто лет. Двигался он мало, боясь упасть, курил много и жаловался на слабость, бессонницу, нехватку газет, смазки в его суставах, жёсткое мясо, переваренные овощи, на доктора, которого называл «дохтор-шмохтор», таблетки, которые тот ему назначал, предлагал доктору принимать самому, хотя боль в сутулой, изможденной остеопорозом спине и суставах, была иногда нестерпимой.

Некоторые проблемы мне удалось устранить. Газеты он стал получать регулярно, жесткое мясо стало мягче после посещения дантиста. Oн стал больше ходить, так как пил болеутоляющие лекарства, которые "дохтор-шмохтор" назначил. Курить он стал намного меньше и не в моем присутствии. Переваренные овощи в доме престарелых я победить не смогла: они всегда были, есть и будут переваренными либо недоваренными. Но смогла добиться, чтобы на обед ему подавали свежий салат.

Он обвинял меня в наглости. Hазывал меня хуцпанит, (смелая, наглая) , на иврит. Сказал, что я совершенно обнаглела, выбросив в мусор дырявые брюки от дорогих костюмов, а пиджаки отправив в химчистку, и ему нечего носить. Когда его дочь узнала, что я смогла выбросить прожженные сигаретами брюки и заказать новые, которые можно стирать, а не сдавать в химчистку, и что теперь пиджаки будут чисты от пятен кетчупа, молока и супа, её радости не было конца. Она не могла поверить, что мне удалось это сделать.
Да, это был очень упрямый старик.

Но в этом старике жила юная, беспокойная и мудрая душа. Он мог вставать только с левой ноги, потому что его правая была короче. Так вот почему он хохотал над моим вопросом: «Вы что, с левой ноги встали?» Он много шутил, при этом вовсе не улыбался, хоть и говорил с подтекстом, но я понимала его с полуслова, так говорили в Одессе, где прошли мои детство и юность.

Когда я узнала, что раби родился в Израиле, в Цфатe древнем мистическом городе, ностальгия по которому сидит в моём сердце занозой до сих пор, я стала относиться к нему, как члену моей семьи. Да и кто, как не он, рожденный в этом древнем мистическом городе, мог понять мою ностальгию? Я рассказала ему, как однажды, прожив в Израиле почти четырнадцать лет, случайно заехала в этот город, который загипнотизировал меня, и я растворилась в чистом одурманивающем воздухе.
Как я сидела в трансе на лестнице древнего каменного дома с бирюзовыми ставнями и, вернувшись домой, уговорила мужа поехать со мной в этот город и подышать... После пропитанного химикатами вонючего влажного воздуха Хайфы Цфат показался мне раем, куда я ездила заряжать свои «батареи».

Я рассказала, что мы с мужем приехали в Израиль 1973 году, в ноябре, и как сразу полюбила новую родину, ещё не пришедшую в себя от войны Йом Кипур, и что вынудило нас оторвать от родины наших сыновей, родившихся в Израиле, чтобы «опуститься» в Америку. Йордим, так пренебрежительно называют тех, кто оставил Израиль. Я боялась, что, приехав в Америку, мои дети будут страдать и уходить от еврейской культуры.

Раби утешал меня:
- Я тоже йоред, оставил Израиль много лет назад, был там хозяином гостиницы, продал её, и уже здесь, в Америке, стал раввином. Пути Г-сподни неисповедимы. Иногда нужно «cпуститься», чтобы «подняться». Никогда не поздно сделать тшуву***!
Его слова запали мне в душу. Невидимая рука Б-га привела меня, не знавшую английского языка, в тот дом престарелых, где я стала компаньонкой (в России и Израиле я работала медсестрой).

Эшэль Авраам, дом престарелых, был построен в Вильямсбурге (Бруклинский район Нью-Йорка) для переживших и потерявших своих близких в годы Холокоста евреев, нуждающихся в уходе. Хасидские общины, которых в Вильямсбурге множество, стали их семьей. Посещение больных (Бикур Холим) Б-гоугодное дело – мицва, и толпы волонтёров – молодые и старые женщины и мужчины – приходят даже в снежную бурю покормить, ободрить стариков!

Слёзы наворачивались на мои глаза. Моего младшего сына Вильямсбург загипнотизировал (как когда-то меня Цфат), когда он попал на улицы, где бегали весёлые шумные хасидские мальчики с длинными пейсами, мужчины были одеты только в чёрные костюмы, а скромно одетые женщины толкали детские коляски...
Eму захотелось учиться в ешиве и соблюдать еврейские законы. Он пошёл в ешиву.
Я стала зажигать субботние свечи, конечно же, мы сделали нашу кухню кошерной и стали соблюдать Шабат, это были наши первые шаги по «лестнице, ведущей вверх». Я познакомила pаби с моим мужем и сыновьями. Мой муж по утрам заходил к нему перед работой выпить кофе, а работал он в двух кварталах от дома престарелых – в пекарне, где пекли мацу.

Кофе варил сам рабай дома престарелых. Он кипятил молоко, добавлял в него кофе, какао, много сахара и много любви, наливал этот волшебный напиток в волшебный контейнер, имеющий кран, и ставил его возле синагоги. Kофе хватало на всех, кто приходил в синагогу молиться или помогать молящимся. Раби радовался приходу моего мужа, oни шутили, философствовали и говорили о политике. Я пользовалась этим как приманкой в моменты, когда я не могла убедить старика в необходимости сойти с кровати для утренней молитвы (шахарит), я говорила: а может быть, Цви, мой муж, внизу, возле синагоги, пьёт кофе? Кто знает?

Однажды раби провёл весь день в кровати. Oн смотрел на портрет своей покойной жены, и было видно, как он тоскует по ней. Неожиданно он сказал:

- Я, наверное, сделал что-то хорошее в жизни, поэтому Всевышний послал мне тебя!
На иврите это звучало очень трогательно, и я поняла, что это комплимент. В благодарность я повторила его же слова:
- Я, наверное, сделала что-то хорошее в жизни... и поэтому Всевышний послал Bас ко мне!
Он улыбнулся моему плагиату.

Я ещё не знала, что мои слова попали Всевышнему в уши и Oн предупредит pаби о надвигающейся на нас беде.

В то злополучное утро мы с мужем, как всегда, ехали на работу через спящие Бруклинские улочки, и вдруг в нашу маленькую машину врезается грузовик. Водитель и пассажиры испугались и разбежались. Их так и не нашли. Полицейский патруль смотрел на нас, как на инопланетян. Мы вышли из полностью разбитой машины без единой царапины... Было шесть часов утра.

Ровно в шесть раби сидел возле синагоги и молился о нашем спасении. Пока я добралась до работы, было уже далеко за восемь. Я чувствовалa себя виноватой, ведь я опоздала. Я была в шоке после аварии. Раби сидел у входной двери в накинутом на голову талесе, курил и плакал от радости.
- Вы живы! Барух Хашем. (Слава Б-гу!) Он услышал меня!

C тех пор прошло  тридцать лет. Я вышла на пенсию в 2015 году, проработав в этом доме престарелых 16 лет Старшей медсестрой. (закончив в 1998 году колледж).
За это время три раза меняли название дома престарелых )))
Мой старший сын живёт со мной, а младший уже подарил мне восемь внуков!

Недавно мне приснился сон - мой муж Цви (of Blessed Memory) и раби Френкель(Of Blessed Memory) oни  шутили, философствовали, говорили о политике, и пили волшебный напитoк кофе...

P.S Eсли вы когда-нибудь посетите Израиль,обюзательно посетите Цфат!
Вы мoжете полюбоваться Цфатом на Ю-ТЮБЕ
http://www.youtube.com/watch?v=tfQeKgwU49U

___________________________________________
* Талес — молитвенное облачение в иудаизме, рассматривается как облачение в святость предписаний Торы и символическое подчинение воле Б-га.
** Тфилин, или филактерии — элемент молитвенного облачения иудея.
*** Тшуву (тшува) — это возврат, поворот, обращение к Творцу.

7.1 Лариса Потапова  «Про Настю и Фёдора»  http://www.proza.ru/2015/02/28/185
Из историй про мою бабушку Анастасию Дмитриевну Власенкову(Гришину)-3
         
      Моя бабушка Настя (Анастасия Дмитриевна в девичестве Гришина) была старше своего мужа, моего дедушки, Власенкова Фёдора Тимофеевича на два года. Они впервые увидели друг друга на свадьбе бабушкиной сестрёнки Дуняши. Случилось так, что они были дружками жениха и невесты, как теперь говорят, свидетелями.

      С виду Настя была маленького роста и худенькая, синеглазая певунья (1-е сопрано). Она запевала на всех гуляньях и праздниках и, когда собирались у кого-нибудь из девушек на посиделках прясть, вязать или вышивать. За её трудолюбие, красоту и мудрость родители многих парней хотели бы видеть её в своём доме невесткой, она считалась лучшей невестой на всю округу.
 
      В Богородичные праздники нельзя было девкам и бабам волосы чесать, а Настя  возьмёт и рассолом огуречным или капустным смочит волосы, они и лежат - волосок к волоску. А коса-то у неё была толстая да длинная, ниже пояса.

      Люди всегда удивлялись Настиной аккуратности и чистоте в доме её родителей. А она ночью, пока все спят, встанет, подметёт и протрёт всё вокруг, перестирает одежду и поразвесит у печки, а та - к утру высохнет, и опять вся семья в чистом ходит. Бабушка Поля и её мать Груша ворчали на неё за это, но были довольны чистотой в доме, которой не найти было в других домах. Утром заходят люди, а у Гришиных всегда порядок и чистота.

      Настю сватали уже трижды к тому времени из зажиточных семей, но только она не захотела выходить замуж ни за кого из местных женихов. Один был вечно сопливый и заносчивый, чего девушка терпеть не могла, да и в родственниках числился, приходился ей троюродным братом. И это Настя считала недопустимым.

     Второй ей вообще не нравился. В их семье любили выпить, а женщин там вообще не уважали. Говорили, что часто там до драк доходило дело. Потому родители сразу отказали вторым сватам.

     Третий - из богатеющих, но тоже – с норовом. Да и не было родственной доброй души там никого из членов той семьи. Приданое за Настей должно было быть хорошим. Сама девушка была не только красивой, но ещё и хозяйкой на все руки. Вязание, шитьё, умение готовить и держать дом в чистоте не каждой её ровеснице было по плечу. Потому и ценилась Настя, как самая лучшая невеста, хоть уже и в года вошла.

     А во время сватовства своей сестрёнки Дуни она присмотрелась к голубоглазому русоволосому парню по имени Фёдор из Слободища, который ей понравился своим простым и вежливым обхождением, своей опрятностью и добротой. Парень тоже всё чаще старался оказаться рядом со стройной и звонкоголосой Настей. Но не решался лишний раз заговорить с ней. Очень она ему понравилась за красоту и за скромность, за умение в гостях своё достоинство не ронять и постоять за себя в любой момент. Охальников во все времена хватало.

     Пришла она домой и задумалась о том, как ей поступить. Мать с отцом за её спиной уже обговаривала тайком её судьбу, но ей они пока ничего не говорили. Прошло две недели, а голубоглазый застенчивый Фёдор всё чаще вспоминался ей. И тогда она решила дождаться свадьбы своей сестрёнки и поговорить с ним. Свадьба Дуняши была назначена сразу после Крещения. Настя часто перед сном думала и переживала, а что если Федька промолчит? Тогда она сама поговорит с ним о сватовстве.

     Тем временем сестрёнка Дуняша всё разузнала про Фёдора от своего жениха Гриши. Фёдор остался сиротой без отца в 9 лет. Сестра его Проскутка(Прасковья) была младше на пять лет. Он был очень трудолюбивым, бережливым и аккуратным в одежде с детства. В своей семье он был один единственный мужчина, но не жаловался никому, как ему приходилось трудно. Изо всех сил старался помогать своей матери, успевая и не успевая за взрослыми, за что и прозвали его сначала «ходачок», а когда стал взрослым - «ходан». (Потом про моих маму и тётю говорили: «Вон, «ходаны» пошли»).

     Мать Фёдора была доброй и мудрой женщиной, но сильно болела. Потому семья его была очень бедной по сравнению с другими семьями из его деревни. Может быть, поэтому Фёдор и боялся заслать сватов в семью Насти, которые жили крепким хозяйством, да и отец девушки работал мастеровым рабочим на заводе.

     Казалось бы, Федора Настя не знала, как своих сверстников в родной деревне, но сердце подсказывало ей что-то, а что она и сама пока не знала. Но только  чувствовала всей душой, что Фёдор полюбил её и им вместе будет хорошо. И потом, в той деревне она не будет одна. Там Дуняша будет рядом с ней. Настал день Дуняшиной свадьбы.

     Прошёл и выкуп невесты, и другие свадебные забавы. После венчания молодых все поехали праздновать свадьбу. Тогда Настя решилась и подошла к Фёдору, который уже загрустил, что скоро ехать домой.  С девушкой, которую полюбил всей душой, он так и не поговорил всерьёз. Сказал ей только то, что она здесь самая красивая и весёлая.

     А Настя выбрала момент, когда девчата с ребятами отошли в сторону, подошла к парню и, глядя ему прямо в глаза, сказала: "Если надумаешь свататься, то знай, я согласная. А то меня скоро могут просватать за другого, немилого. А ты мне по нраву!" - и тут же убежала.

     Фёдор стоял растерянный и счастливый. Приехав домой, он подошёл к матери и сказал:"Мам, завтра едем сватать Настю Гришину в Боровку. Она согласная!"- и обнял мать за плечи. "Сынок, а родители отдадут ли её за тебя. Небось, они живут в достатке? Погоди, сынок, завтра-то не тот день, чтобы ехать свататься, а дня через три можно. Да и подготовиться нужно. Не одним же нам с тобой ехать. Дядьку своего позови с женой. Как без него-то ехать? Да и гостинцы к столу собрать нужно"- взволнованно проговорила она.

     Через три дня в Боровку к Гришиным приехали сваты из Слободища. Соседские кумушки, узнав такую новость, подошли к дому девушки и стали ожидать, чем всё закончится, такое нежданное сватовство. И, несмотря на крепкий мороз в тот день, они оживлённо обсуждали между собой эту новость о нежданном сватовстве. Настя не стала предупреждать отца и мать, что могут быть гости. Не хотелось ей лишних расспросов про Фёдора. В их доме всегда было чисто и прибрано всё. И на стол было что поставить нежданным гостям. Потому она была спокойна, и родители не заметили её небольшого румянца на щеках из-за волнения, когда же приедут сваты и Федька.

     Сваты приехали перед обедом на больших санях. Мать с отцом занимались по хозяйству, потому приезд незнакомых людей им был поначалу неожиданным и не очень-то понятен. Ведь их никто не предупреждал, чтобы они подготовились к встрече. Но обряд есть обряд, и правила его должны выполняться всеми. Вскоре был накрыт стол, и разговор пошёл о причине приезда гостей, о Насте...

     Настя сидела возле родителей за столом и ждала, что они скажут. А они и сказали:"Не для того мы дочку свою растили, чтобы отдавать так далеко. Нет нашего на то согласия!". Гости растерялись, встали из-за стола и уже стали поворачиваться к двери, как тут Настя тоже вышла из-за стола, поклонилась родителям и сказала:"Дорогие мои отец и мать, я согласная идти замуж за Фёдора! А не отдадите за него, ни за кого не пойду. Лучше вековухой останусь!".

     Родители растерянно смотрели друг на друга, на Настю, на гостей и тогда мать Насти заплакала. Фёдор готов был обнять девушку, но сдерживал себя, чтобы не показать себя невоспитанным сыном своей матери, которая вытирая слёзы на глазах, прошептала:"Спаси и сохрани тебя Господь, доченька дорогая ты наша!"

     Со свекровью моей бабушке очень повезло, жаль, что та прожила после свадьбы сына только полгода. Звали её тоже Настей. Умерла она, «благодаря заботам» завистников, своих родственников – на свадьбе своей племянницы за счастье молодых выпила немного вина, как потом ей сказал целитель из дальних мест, что ей на вине было сделано роднёй... Она не особо уважала компании, как и вино с водкой. Куда ей, вдовой, было быть наравне с остальными своими односельчанами. Она радовалась своим детям, это они были для неё праздником в жизни, потому и пила только воду, молоко да квас. И только в очень редких случаях могла чуть пригубить вино.

     После свадьбы бабушка Настя редко приезжала к родным в Боровку. Дом, хозяйство, маленькая золовка, работа в колхозе, да, беременности не давали возможности часто навещать родных. Мать Насти обиделась на свою дочь, которая вышла замуж по своему выбору и уехала из Боровки. Она была основной помощницей в доме и в поле, т.к. все остальные дети были младше её.

     ...Почему-то бабушка очень мало рассказывала о своей свадьбе и про свою мать (мою прабабку Грушу) тоже. Говорила, что та никогда не приезжала к ней в гости в деревню Слободище, а бабушка не оставалась ночевать в родном доме. пусть уже и начинало вечереть. Приезжала она на лошади в гости всегда с гостинцами для всех родных. Но как бы ни было ей хорошо в родном доме от встречи, всегда спешила к своему дому, к любимому мужу Фёдору и маленькой золовке Проскутке (Прасковье), которой она заменила умершую мать.

      Мне очень дорога память о моих бабушке Насте и дедушке Фёдоре. Потому я со временем постараюсь продолжить описание их жизни.
Они были замечательными и уважаемыми людьми, достойными своего родного Отечества!

7.2 Лариса Потапова  «О георгиевском кавалере Тарасе Гришине» http://www.proza.ru/2015/03/02/2203

Из историй про мою бабушку Анастасию Дмитриевну Власенкову(Гришину) - 1.

         Мой прапрадед Тарас Гришин (приблизительно, 1830 года рождения.) отслужил двадцать пять лет царской службы и пришёл домой полным Георгиевским кавалером, то есть с тремя Георгиевскими крестами, что равняется нынче – герою России, и другими боевыми наградами. Боевой и послужной путь его точно неизвестен за давностью лет.

         Отслужив царскую службу, пришёл домой Тарас в форме казака при всех регалиях и наградах того времени, а это было уже где-то 1856 год. Как герою, ему земельный надел дали, чтобы мог хату поставить. Не очень-то Тарас хвастался своими наградами и подвигами. Если смолоду он был скромным парнем, то после службы пришёл человеком повидавшим жизнь…

         Служить он пошёл за старшего брата, который был уже женат и имел маленького ребёнка. Когда пришёл посыльный из управы и сказал, что ему нужно быть через два дня на сборном пункте, молодая жена брата заголосила, что мужа забирают на царскую службу, которая длилась двадцать пять лет. Срок немалый. Вся семья горевала по этому поводу.
 
         И тогда  мой прапрадед Тарас, двадцати лет отроду, который был на то время холостой, подошёл к отцу с матерью и сказал, что он готов идти и служить за брата. Слёз в семье не уменьшилось – теперь другой сын уйдёт на долгие годы из дома. И какой будет его служба, про то один Бог ведал.  В то время из каждой семьи в солдаты брали по одному сыну на службу в царскую армию.
         На тот момент у него даже невесты не было. Он был очень скромным парнем. Роста был - высокого, в плечах - широк, волосом – светло-русый и голубоглазый. (И куда только девушки смотрели?) Парень красавец и трудолюбивый, и был послушен родителям. А в то время только родители, да ещё с позволения помещика, могли решать судьбу парня или девушки в вопросах свадьбы.

         Родители едва дождались сына Тараса, героя царской армии и тотчас стали искать ему невесту красивую да работную, и чтобы семья была добропорядочная. Вот и приглядели родители ему соседскую девчонку, нравом тихую, но в работе проворную и умную Полюшку-Пелагею. Так Тарас женился на 16-тилетней Полюшке(приблизительно, 1840 года рождения).

         Как рассказывала моей бабушке Насте её бабушка Поля, или Пелагея, она уже - мне:
        - Пришёл твой дед с родителями, да со сватами свататься ко мне в штанах с красными лампасами, в хуражке с какардою, а  чуб был пышный,  усы  закрученные, и сам лихой такой. Мне аж страшно стало, что убежала из хаты, чтобы где-нибудь спрятаться. Я не хотела идти за него замуж, спряталась в старой хате за печкою. Больно старый был дед твой, тятьке моему погодок  почти. А мне-то,  девке, всего шестнадцать годов только минуло. Я ещё и гулять-то не гуляла, всё по дому мамке помогала. Но родители мои согласие на свадьбу дали. Семья их хорошая была, да и сам он мужик был добрый и работящий.
 
        И барин наш не был против. Без его разрешения не женились. Поплакала я, да и пошла замуж, а куда было деваться? Другие сёстры подрастали. Муж меня шибко не обижал, только, когда выпьет сильно, да и родители его меня поджалевали, если он огорчит меня чем-либо. Дед твой, бывало, больше покричит, да кулаком стукнет по столу, это чтоб другие мужики слышали, что он  хозяин в доме и его слово - закон.

        Жалко, пожил он мало. Хорошим был человеком, мужем, отцом и тружеником. В сорок лет вдОвой осталась. Стала помогать людям за кусок хлеба, да за копеечку. Многое переняла от своей бабки, да свекровья кое-чему научила по хозяйству и другим мудростям жизни. В нашем роду были знахари. Только всё равно трудновато приходилось. Да и мои родные меня не бросали, тоже помогали, чем могли. Деток Бог дал восьмерых, да двоих забрал во младенчестве. Остальные шестеро все выросли».

        Много чему научилась Настя у своей бабушки Поли: вязанию, как прясть вОлну(кудель - шерсть) и сучить нить, как нитки свивать вместе на самопрялке и веретене, ткать холсты и постилки(дорожки) на ткацком домашнем стане. А ещё учила её, какой травкой что лечить, да молитвам разным. И всегда

  А мой прапрадед был казак.

Я казачкой себя не считала.
Да и как бы себя вдруг считать?
Мама мало о прадеде знала,
А вот мне всё хотелось узнать.

И просила в ночи я бабулю
Рассказать о былой старине,
Как мой дед уберёгся от пули,
Как жила она там, в старине?

Мой прапрадед служака бывалый -
Четверть века царю отслужил:
Три Георгия – это немало,
Три креста не за так заслужил…

Звать Тарас, по фамилии - Гришин.
Он со службы пришёл с сединой.
В жёны взял девку ту, что всех тише,
Чтобы в хате всегда был покой.

Да и сам был жених преотличный:
При фуражке с кокардой, усы,
Что закручены кверху. Типичный
Был казак, как тогда на Руси.

Не ошибся прапрадед в супруге.
Лучше Поли ему не сыскать
Среди девок  в ближайшей округе,
Как жена и для деточек мать!

8. Лидия Парамонова -Фокина  «Подвиг отца»  http://www.proza.ru/2019/02/02/2118

Сегодня небо голубое и чистое. Светит ласковое солнышко.
 Аккуратно ступая на  асфальтную дорожку, слегка прикрытую снегом, иду по земле и  радуюсь жизни.
 А ведь на этой прибалтийской земле в далёком 1944 году  воевал мой отец  в составе 247 стрелкового полка 37 стрелковой дивизии 2-го Прибалтийского  Фронта.  Он и его боевые  товарищи  проливали  кровь за освобождение нашей Родины  -  СССР,  кто-то навсегда остался лежать в этой земле, кто-то в клочья разорван от взрыва бомб и мин.
Кровавая, жестокая, страшная была война.
 Хроника о ней -  неоспоримое доказательство, а мемуары, воспоминания,  рассказы, повести, романы, поэзия военных лет очевидцев, участников  военных действий и трудовых подвигов в тылу - подтверждение потомкам.
Нам передана и оставлена для передачи детям, внукам память о ВОВ и погибших в ней более двадцати миллионов человек.
  Моя память держит слова отца о том, что страшнее войны он ничего не видел за все прожитые годы.
 Мне часто вспоминаются слова поэтессы, воевавшей на фронте, Юлии Друниной:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне…

Однажды дочь скинула мне информацию  с сайта «podvignaroda.ru», которая подтверждала подвиг отца. Пять сфотографированных страниц истории отца храню на флешке.
Страница 1:

ТРЕТЬЯКОВ АЛЕКСАНДР
ТИХОНОВИЧ  1923 г.р.

Звание:  красноармеец
в РККА с 1944 года. Место призыва:
Киселёвский РВК, Кемеровская обл.,
Киселёвский р-н

Место службы: 247 сп 37 сд 2 ПрибФ

Дата подвига: 25.06.1944
№ записи: 45912613
Архивные документы о данном
награждении:

I. Приказ (указ) о награждении  и
сопроводительные документы к нему
- первая страница приказа или указа
- строка в наградном списке


Страница № 2:


Текст напечатан на печатной машинке:
                Секретно экз.  № 2
               

                ПРИКАЗ
   
 По  37-ой  стрелковой дивизии второго Прибалтийского Фронта
               
                № 044 Н
«19» июля 1944 года                Действующая Армия

От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевого задания командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные  при этом
доблесть и мужество
   
НАГРАЖДАЮ:               
                Орденом « Красная звезда»:

1.  Сержанта Аникина Савелия Николаевича - оружейного мамастера                старшего мастерской боевого питания.

2. Старшего лейтенанта                Брехман Иосифа Саввовича - командира взвода батареи 120 мм миномётов 247 стрелкового полка.

3. Красноармейца Десятова Бориса Михайловича - командира миномётного отделения               
1миномётной  роты  247 стрелкового полка .               

4. Красноармейца Иванова Осипа Павловича - миномётчика 1миномётной  роты                247 стрелкового полка .               

5. Красноармейца Клюева Александра Петровича - наводчика роты противотанковых ружей 247 стрелкового полка.               
               
6. Младшего лейтенанта Кокшарёва Василия Васильевича - командира взвода 1стрелковой роты 247 стрелкового полка.               

7. Капитана Лирник Ивана Петровича - командира 170 артиллерийского полка               

8. Красноармейца Ласвинова Григория Игнатьевича - наводчика противотанковых ружей 247 стрелкового полка.               
               
9. Младшего сержанта Медведева Василия Сергеевича - командира отделения 3 миномётной роты 247 стрелкового полка.               
      
10. Младшего сержанта Обернихина Ивана Андреевича - начальника радиостанции связи  247 стрелкового полка.               
 
11. Старшего сержанта Овчарова Семёна Васильевича - помощника командира 1 стрелковой роты 247 стрелкового полка.               
               
12. Сержанта Савина Заквара Иосифовича - командира отделения батареи 76 мм               
247 стрелкового полка.
 
 
Страница  - 3 -

13. Старшего сержанта Скачиха Артёма Ивановича - командира отделения батареи 76 мм  пушек 247 стрелкового полка.               

14. Сержанта Стрелкова Михаила Ивановича - командира отделения батареи 76 мм пушек 247 стрелкового полка.               
               

                ОРДЕНОМ   СЛАВЫ ТРЕТЬЕЙ СТЕПЕНИ:

1. Младшего сержанта Мехонцева Александра Афонасьевича - снайпера 1 стрелковой роты 247 стрелкового полка.               

2. Красноармейца батареи Печеркина Ивана Васильевича -  номера орудейного 6 батареи 170 артиллерийского полка               
            
3. Красноармейца Третьякова Александра Тихоновича - наводчика роты противотанковых ружей  247  стрелкового полка.               
         

4.   Старшего сержанта Худякова Захара Климовича - командира отделения батарей 120 мм миномётов  247  стрелкового полка.               
               

                МЕДАЛЬ «ЗА ОТВАГУ»:

1. Сержанта Доброчасова Василия  Евстифьевича - командира  топовычислительного взвода  штабной батареи  170 артиллерийского полка               
       
2.   Лейтенанта Кириллова Якова Николаевича - командира  стрелкового  взвода 4 стрелковой  роты  247 стрелкового полка.               
               
3.  Младшего сержанта Рохканова Василия Степановича - начальника радиостанции роты связи  247  стрелкового полка.               
               

                МЕДАЛЬ  «ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ»:

1. Старшину Козлова Фёдора Ивановича - старшина штабной батареи   170 артиллерийского полка.               
               
2. Старшину  Комова Фёдора Фёдоровича - старшина 1-ой миномётной роты  247  стрелкового полка.               
               
3. Сержанта Кудрявцева Кирилла Филипповича - командира отделения 1-ой миномётной роты  247  стрелкового полка.               
          
4.  Лейтенанта Никитина Петра Филипповича - делопроизводителя хозчасти комендантской службы 170  артиллерийского полка.         
               

 Я печатала  два первых листа приказа и меня мучили вопросы. Как они, безусые ребята, вчерашние выпускники, управляли тяжёлой техникой и в зной, и в дождь,  и в стужу? Были ли сыты? Сколько их полегло от вражеского свинца?
   Вчера смотрела фильм «Т-34 ». Сердце наполнилось болью за измождённых пленных советской армии.  Жуть брала при виде немецких «Тигров».
  И по таким танкам стрелял  мой отец.
 Я пытаюсь разобраться  в следующем документе, напечатанном мелким  шрифтом под копир, местами мне помогает увеличительное стекло.

Страница  - 4-         

                НАГРАДНОЙ ЛИСТ

1. Фамилия, имя и отчество: Третьяков Александр Тихонович
2. Звание:  красноармеец  3. Должность, часть: наводчик противотанковых ружей 247 стрелкового полка 37 стрелковой дивизии.
 Представляется:  к ордену «Красная Звезда» (  и  по косой -  « не получен»)
4. Год рождения: 1923  5. Национальность: русский
6. Партийность:  беспартийный
7. Участие в гражданской войне, последующих боевых действиях по защите СССР и
Отечественной войне( где, когда):  Великая Отечественная война,  2-ой Прибалтийский Фронт, 247  стрелкового полка,  37 стрелковой  дивизии.
8. Имеет ли ранения и контузии в отечественной войне:  не имеет.
9. С какого времени в Красной Армии:  с 1944 года.
10. Каким РВК призван: Киселёвским РВК Кемеровской обл.
11 Чем ранее награждён (за какие отличия) : не награждался .
12. Постоянный домашний адрес  представляемого к награждению и адрес его семьи:
  м7 рожд. ( Видимо, ссылка )

Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг

 Тов. Третьяков в боях под Григоркиным, участвуя в отражении 3-х контратак противника, точным огнём из противотанкового ружья подавлял огневые точки и уничтожал живую силу противника, содействуя отражению контратак противника.  Только за эти бои он уничтожил
немецкого наблюдателя и огневую точку.
25.06. 44 года в  трудный момент боя, когда осколком снаряда его ранило в руку и
вывело из строя противотанковое ружьё, он не оставил поле боя, а взял противотанковое ружьё у выбывшего из стоя бойца и затем продолжал  вести бой по отражению контратак.

Страница - 5-
- наградной лист

II.   Учётная картотека

- данные в учётной картотеке

                Орден Славы III  степени

                ( фото ордена)
    Подвиг:
 
Тов. Третьяков в боях под Григоркиным, участвуя в отражении 3-х контратак противника, точным огнём из противотанкового ружья подавлял огневые точки и уничтожал живую силу противника, содействуя отражению контратак противника.  Только за эти бои он уничтожил
немецкого наблюдателя и огневую точку.
25.06. 44 года в  трудный момент боя, когда осколком снаряда его ранило в руку и
вывело из строя противотанковое ружьё, он не оставил поле боя, а взял противотанковое ружьё у выбывшего из стоя бойца и затем продолжал  вести бой по отражению контратак.


Закончился последний лист. Многое пережила с каждой его строкой, за которыми  километры дорог. Может,  кто-то из них дошёл до Берлина. А у кого-то бой оказался последним.
 После этого боя или в одном из последующих боёв отец был тяжело ранен, контужен  и госпитализирован. Вернулся к родным инвалидом ВОВ, но живым.
 Я всё время думаю, если одного солдата - врага уничтожил наш солдат, партизан или мирный житель, оказавшийся в тылу врага, он уже совершил подвиг, потому что не дал врагу дальше идти по нашей земле и убивать наших дедов, отцов, матерей, сестёр, братьев, детей, жечь наши сёла,  хлебные поля,  рушить города, угонять в концлагеря и  рабство наших соотечественников.

Давно отгремели бои Великой Отечественной войны, но  их эхо летит по Миру. И долго ещё не стихнут отголоски людского горя. 
    Хочу закончить  волнительную тему подвига отца, а в его лице всего народа  СССР,  главой «Помните!» из поэмы «Реквием» Роберта Рождественского:

Помните! Через века, через года, - помните!
О тех, кто уже не придёт никогда, - помните!
Не плачьте, в горле сдержите стоны, горькие стоны.
Памяти павших будьте достойны! Вечно достойны!
Хлебом и песней, мечтой и стихами, жизнью просторной,
Каждой секундой, каждым дыханьем будьте достойны!

Люди! Покуда сердца стучатся, - помните!
Какою ценой завоёвано счастье, - пожалуйста, помните!
Песню свою отправляя в полёт, - помните!
О тех, кто уже никогда не споёт, - помните!
Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили!
Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили!

Во все времена бессмертной Земли помните!
К мерцающим звёздам ведя корабли, - о погибших помните!
Встречайте трепетную весну, люди Земли!
Убейте войну, прокляните войну, люди  Земли!
Мечту пронесите через года и жизнью наполните!
Но о тех, кто уже не придёт никогда, - заклинаю,- помните!

    После слов Роберта Рождественского хочется во всю мощь крикнуть в унисон  всему Миру голосами  детей внуков и правнуков моего отца :
«Будем достойны памяти павших! Будем передавать эстафету памяти павших последующим поколениям!»

Я горжусь людьми, соотечественниками, которые в память о героизме нашего народа в ВОВ, нескончаемым потоком идут в БЕССМЕРТНОМ ПОЛКУ.
НИЗКИЙ ПОКЛОН ЖИВУЩИМ И СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ПОГИБШИМ ВОИНАМ: ЗАЩИТНИКАМ - ПОБЕДИТЕЛЯМ - ОСВОБОДИТЕЛЯМ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ!

9.1 Раиса Коротких  «Древо жизни» http://www.proza.ru/2008/03/18/307

Лето 1993 года. Впервые мы с мужем на даче так долго вдвоем. Нет, и уже никогда не будет ни дедушки, ни бабушки – его родителей. Дедушка умер два года назад, и сознание уже впитало случившееся, немного примирилось. Не зря говорят, что время лечит. После смерти бабушки прошло совсем немного времени. Поэтому до сих пор кажется, что бабушка просто отсутствует.

На даче все осязаемо напоминает о ней: стол на улице, возле которого она последнее время сидела; чашка с ложкой у нее на столе в комнате. Кажется, что они еще пригодятся ей, чтобы запить лекарство. Ступени, на которые она тяжело поднималась в последние годы жизни, всегда опираясь на верные руки своих сыновей. Много других примет. Все напоминает о ее жизни, болезни, как и о годах, когда все еще было хорошо, и она была здорова, встречала с радостью мужа, детей, внучек.

Выйдя на пенсию, она всегда много занималась хозяйством, заготовкой варенья, засолом огурцов, помидор. Готовила бесконечные завтраки, ужины, обеды, пекла по праздникам необыкновенно вкусные пирожки с мясом, капустой, яблоками, наполняя дом ароматом пирогов и ощущением праздника. Она убиралась, стирала, мыла посуду, переделывая много других домашних дел, груз которых ложится обычно на плечи женщины, и которые мало ценятся, пока все идет своим чередом. Казалось, так будет всегда.

Но уходит жизнь, и отлаженный десятилетиями стереотип жизни ломается, всюду начинаются пробелы, напоминающие, как много дел было в ее руках. Все кругом напоминает об утрате, о том, что еще прошлым летом все было иначе, и она была здесь.
Она умерла 21 июня 1993 года в возрасте 83 лет. С ее уходом ушло из моей жизни многое: и хорошее, и плохое, и очень хорошее. И я веду и веду с ней, моей свекровью, и с памятью этих лет нескончаемый разговор.

Есть только факты. Их так много, как много дней, часов, даже минут в нашей прожитой жизни. Есть чувство утраты и чувство непримиримости двух душ.

Есть ли на все ответы? Есть ли Бог? Если Он есть, то почему именно так была прожита наша жизнь? Если Его нет, то почему моя душа была звана к одру ее смерти, плакала и просила прощения? Почему она откликнулась дрогнувшей рукой на мое прикосновение к ее уже почти остывающим рукам?

Если мы вдруг окажемся в одном краю за гранью земной жизни, то я хотела бы встретить ее - мою свекровь – и прожить с ней другую жизнь. Не лишнюю в отношениях с моим мужем, всей ее семьей. Светлую. Теплую.

Меня всегда поражала глубина той связи, которая была между моей свекровью и ее детьми. Может быть, и не нужно иметь никакого образования, а нужно что-то другое. Это какая-то особая материнская любовь, в которой слилось все: голубиная нежность, жесткая хватка, бесконечная вера в то, что это ты, ты, мой мальчик, это ты самый лучший на свете, и ты мне так дорог, так нужен, и я тебя люблю так, сыночку своего, как не любила ни одна мать.

Она и любила так своих детей, и они платили ей тем же. Когда сын задерживался вечером, отдавая дань молодости, она никогда его не ругала. А только ждала и плакала, и эти слезы оставляли след в сердце сына глубже, чем всякие слова укоризны, надежно защищая ее впредь от подобных переживаний. И так было во всем.

Угораздило же мне нарушить такую идиллию отношений, войти в их семью вопреки ее активному сопротивлению. Но как не странно, ее нелюбовь ко мне была зонтиком, которая охраняла меня и любовь. Простите меня за Вашу нелюбовь, но она каким-то непостижимым образом спасала нашу семью, как иногда удар тока спасает жизнь человека, заставляя заново биться остановившееся сердце.

Вместе с Вашим уходом куда-то стал прятаться и играть в кошки-мышки и тот охранный зонтик. Так странен этот мир. Так жесток. Но с возрастом понимаешь, что надо научиться на все смотреть и с другой стороны, и тогда увидишь новые грани, оттенки, где все совместимо своей несовместимостью и неизбежной расплатой слезами, полосами счастья и потерь.

С ее уходом сыновья, с которыми свекровь связывала удивительная любовь и нежность, запрятали глубоко свое горе, и искали спасение в работе, постоянной занятости своего времени. Старший сын, еще весной, при ее жизни, начал готовить дрова на даче. Купить в эти годы дров было практически невозможно, острый дефицит был во всем. И он носил из лесу на себе тяжелые бревна, пилил, колол дрова. Ждал приезда на дачу матери, делал все, чтобы ей было тепло. Согревал ее не только заготовкой дров, но и самой заботой о том, чтобы ей было тепло.И словно по инерции он продолжает заниматься тем же. Я знаю, что эти дрова для нее. Пусть они будут согревать нас, но их тепло предназначено ей.

Наша дочка работает, и живет сейчас с семьей младшего брата в нашей квартире. Свою квартиру они сдают, чтобы нам всем иметь дополнительный заработок на жизнь. В эти трудные годы приходится предпринимать совершенно неожиданные шаги, и они даются очень тяжело, особенно морально.

В это лето часто идут дожди. Словно природа плачет о тех, кого уже никогда не будет рядом с нами. Но непрерывные дожди не останавливают моего мужа, и он каждый день ходит на автобусную остановку встречать нашу дочку. В одной руке – поводок с его любимой собакой, в другой – зонт, резиновые сапоги для дочки на случай ее приезда. Ходит почти к каждому вечернему автобусу. Туда - сюда. В деревню и обратно по раскисшей от грязи дороге.

Мне кажется, что само это действие, ожидание, возможность встречи с родным человеком помогают ему переживать невозвратность утраты, чуть притупляют боль от невозможности другой встречи. Вот и сегодня он идет встречать дочку уже третий раз, хотя обещаний, что она приедет, не было. Но он ждет.

Наверное, вот так же когда-то ждали своих детей родители наших родителей. Потом ждали нас. Теперь ждем мы. Хорошо, что нашей дочке тоже есть, кого ждать, когда придет-уйдет наше время. И в этой цепочке ожиданий – связь и разрыв времен, наше прошлое, сегодняшнее и будущее. Как продолжение жизни, отношений, традиций.

Как их перерыв...

9.2 Раиса Коротких  Истоки. Часть 1. Папа http://www.proza.ru/2011/03/05/967

Начало пути

"Ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее
впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание,
и особенно вынесенное ещё из детства, из родительского дома...
Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь,
то спасён человек на всю жизнь.
И даже если и одно только хорошее воспоминание
при нас останется в нашем сердце,
то и то может послужить когда-нибудь нам
во спасение..." Ф.М.ДОСТОЕВСКИЙ

Я родилась в Серебряных Прудах. Всегда любила и люблю это сочетание слов, звуков. Кажется, более красивого названия нет на свете. Серебряные Пруды.  Серебро прудов. Пруды из серебра. Серебряный свет. Лунный свет. Серебро реки. Серебряная речка. Можно бесконечно играть с этими словами. Хорошо смотреть на Серебряные Пруды из окошка приближающегося к станции поезда. Проехали города Каширу, Ожерелье. Вот и маленькое, уютное, сотканное из зелени берез селенье  Узуново осталось позади. Сердце нетерпеливо колотится - ну где же вы, где? И как всегда, неожиданно глазу открывается панорама, до боли знакомая и каждый раз новая. Леса взбегают куда-то вверх, оставляя место петляющей речушке. Одинокие домики все чаще объединяются в пары, а на высоком пригорке светятся купола голубой церкви, от которой в разные стороны разбегаются улочки.

Петляющей речкой они делятся как бы на две половинки. Сегодня центр города переместился на Первомайскую улицу, где построены многоэтажные дома, дом молодежи, новая школа, больница, а в центре уютной площади среди ухоженной зелени поставлен бюст нашего прославленного Маршала Советского Союза Василия Ивановича Чуйкова – большой гордости всех серебрянопрудцев.

На старой же площади сегодня находится конечная автобусная станция, и один за другим подъезжают маленькие и большие автобусы, на которых на лобовом стекле чаще всего от руки на листке картона написан другой конечный пункт их следования: Зарайск, Дудино, Ожерелье, Коровино, Кашира. Есть автобус, который один раз в день ездит и в Москву. Автобусы собирают много людей, на площади по-прежнему многолюдно и оживленно.

К тому же рядом – местный рынок, много магазинов, построенных еще в годы моей юности.  Возле них бабушки торгуют молоком, яйцами, разной зеленью. Если внимательнее приглядеться, то можно найти и знакомые лица. Старая площадь так и осталась основным центром сбора местных жителей.

От многочисленных разворотов автобусов на площади тянутся как бы врезанные в асфальт следы их колес. Почему-то всегда эти следы в мокрой темной земле, даже когда нет дождя. Видимо, так напоминает о себе серебрянопрудская черноземная земля.
 А земля, особенно вспаханная ранней весной или поздней осенью под озимые культуры, действительно необыкновенная. Она лежит на полях пластами, играющих друг с другом и похожих на маленьких тюленей, перевернутых комков, которые образовались от тракторного плуга. Каждый из них живет как бы самостоятельной жизнью, – взбит, напоен, душист, черен, как грач. А все вместе образуют живое темное  пятно в окружении лесов, то надевающих свои наряды, то снимающих их. И в зависимости от времени года лес стоит  зеленый, веселый по весне и лету, или погрустневший, осенний, перебирающий перед приходом зимы свое разноцветное одеяние.

Милая моя серебрянопрудская земля! Все-то на тебе рождается самое вкусное, самое лучшее, будь то антоновские яблоки, описанные с такой любовью И.Буниным, или картошка, вкуснее которой нет на земле. Я видела огромное разнообразие сортов картошки продающейся в американских магазинах и собранной на американской земле. Не удержалась, брала разные сорта, чтобы попробовать, сравнить. Но лучше, чем в Серебряных Прудах, картошки нет нигде. Картошки, которая спасла многих из нас от голода в тяжелые военные и послевоенные годы. Если бы надо было найти символ Серебряных Прудов, я бы считала самым достойным образ белой, рассыпчатой, душистой – ах, все лучшие эпитеты ей, нашей серебрянопрудской картошке.

За прошедшие годы в Серебряных Прудах похорошела только церковь с голубыми колоколами. Все выдержала. Устояла в безбожные годы. Всегда привечала своих прихожан. Детей крестили, умерших отпевали. Только венчаний не помню. Как уговаривала нас с моим будущим мужем венчаться дорогая моя тетушка Дуня, но куда там... Но это особый разговор.
Если идти от церкви к центру, то можно попасть на лесной склад, где папа мой, Василий Сергеевич, работал сторожем. Царствие ему небесное! Прости меня, папа, за торопливость эту, но я вернусь, непременно вернусь.

Дальше надо перейти мост через речку Осетр. Вот и Октябрьская улица, где дом был мой, да так и остается для меня моим в Серебряных Прудах, хотя давно живет в нем совсем другая семья.
Октябрьская улица, дом 18. Мой островок в этом океане жизни. Дом, где жили мама и папа, родились мои братья Гриша и Сережа, куда часто захаживала тетушка Дуня. Дом, где бывало много друзей - Галя Шмырева, Женя Павлихина, Неля Каширина, Галя Лисичкина, Юра Козлов, Володя Павлихин, много, много других.

Я хорошо помню своих друзей, их родителей, ближайших соседей по дому и других милых моих жителей Октябрьской улицы. Они живут в моей памяти теплом и приветливостью синих глаз нашей соседки по дому - тети Маруси Лисичкиной, запахом жареной картошки, которую умела готовить только тетя Катя Павлихина, разнообразием красок цветов в палисаднике дома Вассы Иосифивны Каверницыной. Так бы и называла, и называла милых моих серебрянопрудцев.
Со временем все больше понимаю Василия Шукшина, его тягу к односельчанам, их жизни, языку. «Что это за слово - острекалась?»,- долгое время поправлял меня мой муж.- Надо говорить – «обожглась».  «Как ты не понимаешь», -  это я, в ответ, - «острекалась крапивой».

Сейчас мне кажется, что люди в годы моего детства вокруг были более сплоченные. В экстремальных ситуациях просто спасали от смерти. Таких случаев и в нашей семье было много. Спасли тонущего пятилетнего брата во время половодья, когда он стал перескакивать с льдины на льдину. Мужчина в армейской шинели спас меня, когда я случайно схватилась рукой за оборванный  электрический провод. Меня всю трясло, но оторваться от провода я не могла. Прохожий взялся за провод полой шинели, и оттянул меня от неминуемой погибели.
Спасли почти всю нашу семью в весенний паводок. Этот случай запомнился во всех деталях. Наш дом стоял чуть-чуть в низине, и однажды, когда весной в ночь разлилась река, вода вышла из берегов и затопила все вокруг. Папа был на работе и там тоже оказался отрезанным от суши. Вода быстро распространялась от реки вдоль улицы. Я до сих пор вижу такую картинку: мы с мамой, братьями, одному из которых еще не было и года,  сидим и видим, как вода из подпола начала подниматься все выше и выше, и подошла почти к кровати. Мы, сжавшись в комочек, сидели, ревели и не знали, что делать, потому что разлив реки оказался быстрым и стремительным, а мы, дети, еще не умели плавать. Одной маме с тремя детьми было бы не выбраться на сушу.

На наше счастье, через какое-то время в дом въехала лодка. Сидящие в ней мужчины поснимали нас с кровати и перевезли туда, где не было воды. Спасли всех нас. В доме об этом часто вспоминали. Вначале – со страхом. Потом страх улегся, стали шутить да поговаривать про деда Мазая и зайцев.

Спасибо вам, добрые люди! Я хочу думать, что и сегодня в своей основе серебрянопрудцы все те же замечательные люди,  что жизнь обязательно  станет лучше. А я своими воспоминаниями постараюсь внести хоть маленькую, скромную лепту в то, чтобы жизнь менялась в лучшую сторону. Не судите меня строго, что вклад столь невелик. Пусть мерой будет моя любовь к моей земле, к вам, дорогие мои серебрянопрудцы, моим Учителям, дому моего детства, в который я так мечтала вернуться.

«Вот стану профессором, смогу купить его нынешним хозяевам квартиру в Москве или там, где они захотят. А дом будет наш – мой, моих братьев, Гриши и Сережи, где они смогут наслаждаться тенью вековых деревьев, нашим прошлым», - примерно так я думала все годы, непременно приходя к своему дому в каждый свой приезд в Серебряные Пруды, и не в силах отойти от этого места, от своих почти осязаемых воспоминаний.

Теперь я понимаю, что эта мечта никогда не осуществится. Впрочем, так ли это? Ведь дом все равно мой. Разве я не помню все, что связано с ним?  Вот она, полоска деревьев, тянущаяся слева от него к болоту - так раньше называлось место за домом. Тополя, ивы, тополя, ивы. Напряженно, высоко к небу, потом мирно, разлаписто, с обильной тенью. Словно кто-то чередовал их, сажая.

Как, каким особым чутьем угадала моя дочка Даша это место, когда однажды, приехав в Серебряные Пруды, пошла рисовать. Было прохладно, мы с Володей уже начали волноваться, что ее долго нет. Но когда она пришла и показала мне свой рисунок, я была поражена. Было взято из моего детства все самое дорогое для меня. Полоска деревьев слева, ветхий дом в тени сирени, пасущиеся в низине гуси, туманная дымка, тянущаяся через завесу времени. Что это такое? Мои ли рассказы о доме детства? Генетическая память, запечатлевшая то, что было ближе  сердцу?

Не могу ответить, в чем секрет этого чуда. Как и всегда, дочка поняла что-то самое важное для меня и наполнила своим внутренним светом день сегодняшний, связав его с  прошлым.
Сейчас там уже все застроено новыми домами, образовалась целая улица. А раньше это было любимое место, особенно летом. Там, в тени деревьев всегда отдыхал папа, когда возвращался  домой после ночного дежурства. Он, наверное, такой же, как и тысячи других  серебрянопрудцев, рядом с которыми прошла его жизнь. Каждый по-своему помнит своих родителей, свое детство. Мое детство прошло, в основном, с папой. Весь мир детства - это обязательно папа. Расскажу  немного о нем.

Мой бедный папа. Мой дорогой …

Папа  рано потерял родителей. Рос в детском доме в Москве в Сокольниках. Очень жалел, что его разлучили с родным братом, отдали их в разные дома. Всю жизнь искал брата.

О детском доме он говорил охотно, как о доме своего детства. Часто вспоминал какие-то экскурсии, которые организовывались для детдомовсих ребят на шоколадные фабрики, откуда они уносили в пальто полные карманы шоколада. «Вот столько», - папа оттягивал карманы пиджака и улыбался. Почему-то гордился, что знал лично всех ребят, которые снимались в  фильме про детдомовцев «Путевка в жизнь». Когда показывали этот фильм по телевизору, папа преображался. Весь как бы врастал в телевизор, уходя от нас в свое детство. «Мустафа дорогу строил, Мустафа по ней ходил», - повторял он строчки из этого фильма.

Жизнь в детском доме не уберегла папу от беды. Он попал под трамвай и остался от полученной травмы без ноги. Учился на слесаря. Когда решался вопрос о распределении на работу при наступлении совершеннолетия, он, как и многие другие ребята его выпуска, встречался с Надеждой Константиновной Крупской. Об этой встрече папа вспоминал всегда очень тепло. Был направлен на работу в Серебряные Пруды, где слесарем работал очень мало, – было трудно на одной ноге. Всю оставшуюся жизнь работал сторожем. Лет двадцать -  на лесном складе, потом – в разных местах, поближе к дому. В Прудах встретился с моей будущей мамой. Они поженились. Ей было 19 лет, ему – 21.

Наверное, со стороны о нем можно было бы сказать – небольшого роста, худой, смуглый человек с деревянным протезом на одной ноге. Глаза серые, добрые, но почему-то всегда виноватые. Голос – чуть с хрипотцой. Говорит мало, все больше слушает, молчит.
Но это - со стороны.  А я вижу залитое солнцем окно – уже утро! Папина деревяшка непрерывно постукивает. Он топит печь, чтобы, когда дети проснутся, было тепло. Теплый воздух от печки особенный. В нем тепло и уютно. Ах, папа, спасибо, и дрова у тебя какие-то особые. Хвоей пахнут, сосной.

Истопив печь, папа берет в руки авоську, бидон для молока, идет в магазин.  «Мать, - зовет он свою жену, - чем поросят будем кормить?». Опять уходит, наполнив ведро каким-то пойлом для поросят. «Ой, вечер скоро, а я дров не нарубил». И так каждый день.

Как мне вспоминается, папа все время был чем-то занят - то он идет за продуктами, то собирается на работу, то встречает или провожает детей. Всегда в движении. По вечерам часто жаловался – протез, который он носил, натер ногу, опять вся в крови. Раза три заказывали и покупали ему новый протез, но, поносив его немного, он пристегивал старый. «Привычнее в нем», - обычно отвечал на все наши протесты. Нога болит, но на все просьбы отдохнуть, полежать, папа всегда отнекивался. Некогда, дела. Спал днем только час-другой после дежурства. Летом – всегда в тени деревьев за домом.

Так и  вижу - брошенный на землю ватник или старый тулуп,  впитавший в себя запахи дыма, дешевого табака или махорки, которые всегда курил отец. Его запах. Но я не осознавала этого. Просто все было родным и своим.

Это уже потом, похоронив своих родителей, родителей мужа, я поняла, что вещи так прочно впитывают в себя запах своих хозяев и долго - долго хранят его. Помнят. Берегут. И если уткнешься носом в кофту  мамы, ее платок,  и закроешь глаза, то кажется, что ты уткнулась в ее колени. Вот сейчас откроешь глаза, поднимешь их - и тебя окутает голубизна маминых глаз.

Ватник отца уже 20 лет лежит у моего мужа в гараже. Для работы с машиной это удобная одежда в холодное время. Странно, но и сегодня, взяв в руки ватник, я ощущаю запах махорки, которую курил отец, и память тут же, во всех деталях, воскрешает его образ.
Мне кажется, что он был только со мной всегда, хотя, когда начинаешь считать, видишь, что это не так. До 5 лет мы были втроем: мама, папа и я. Просто это ощущение идет от последующего, чем-то особенно запомнившегося мне года. Тогда, через 5 лет после моего рождения  появился на свет мой брат. После родов мама сильно ослабла и долго лежала в больнице, а я осталась одна с папой.

Вот тогда, наверное, оставшись без мамы, я и привязалась к нему всем сердцем. Папа всегда был со мной - дома, на работе. С пяти лет я запомнила какие-то красильные запахи. Папа дежурил тогда в комбинате, где что-то красили, и на ночь брал меня с собой. Помню, как однажды мне стало плохо - отравилась, то ли от краски, то ли от рано закрытой заслонки печки.

Я хорошо помню это чувство, когда приходишь в себя на воздухе - как будто просыпаешься от тяжелого сна, очень тяжелого, который окутал тебя всю страшной мохнатой лапой, держит цепко и не хочет отпускать. Но каждый свежий глоток воздуха отгоняет от головы, тела, рук, ног, всего, что у тебя есть, этот тяжелый, окутывающий туман - небытие. Черная лапа нехотя разжимается, выпускает тебя, уходит куда-то прочь. И вот ты уже узнаешь предметы, видишь папу, чувствуешь холод. Оживаешь.

Как-то случилось, что мне не менее трех раз пришлось пережить этот угар, когда жизнь висела на волоске.  Вот так я и росла. За время болезни отвыкла от мамы, хотя иногда и разговаривала с ней по телефону на работе у папы. Папа заставлял меня читать стихи, которые учил со мной.

Одно из первых и любимых было стихотворение Лермонтова «Парус». Папа его почему-то сам очень любил. Может быть, его детдомовское детство было тому виной. Не знаю. Но я стихотворение полюбила сразу же.  Оно и сейчас как бы тянет ниточку от детства к моему сегодняшнему дню и напоминает, будоражит…

«Белеет парус одинокий, /в тумане моря голубом!…».
«Что ищет он в стране далекой? /Что кинул он в краю родном?».
Это он не только о своей жизни, но и о нашей жизни тоже. С ее поисками, возвращением к родным истокам.
«Над ним струя светлей лазури, / над ним луч солнца золотой…».

У меня есть фотография внучки, где она в белом платочке с румяными щечками, улыбающимися глазами, со всей открытостью, приветливостью детства сложила вместе ладошки и протянула их. «Вот, возьмите, смотрите, сколько солнца». Так и вспоминаешь эти строчки из стихотворения.

«А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой!».
Господи, как будто Лермонтову было тогда не 25, а все уже мои прожитые годы. «Как будто в бурях есть покой». Это для всех нас. Как вывод жизни. Я думаю, вряд ли на свете найдется человек, который не пропустил бы эти слова через свое сердце. Папа уж точно пропустил.

Это стихотворение я должна была не только выучить, но и прочитать его маме по телефону. Папа очень гордился, что я его быстро выучила и уже на следующий день могла прочитать маме. «С выражением читай», -  наставлял он меня.

Я читала, хотя и с выражением, но в пустое пространство, где иногда и слышался голос мамы, но не воспринималось мной, что это мама. С другими стихами было то же самое. Потом я почему-то стала отказываться читать маме стихи по телефону. С тех пор, должно быть, я не люблю телефоны, хотя с годами лучше различаю оттенки того, что не только говорится, но и что умалчивается.

Уже, будучи взрослой, поставив, наконец-то, телефон у себя дома, я долго терялась при разговоре по телефону. До сих пор воспринимаю его как средство передачи информации, а не как что-то связующее.

Хотя во время нашей с мужем жизни в Америке бывает огромное желание услышать дочку по телефону и по интонациям, родному тембру голоса понять что-то большее, чем прочитывается в коротких «мейловских» письмах. Но дочка всегда или почти всегда в разговоре по телефону бодра.

Мало что говорит мне телефон, и паузы только создают напряжение, а не соединяют. Как не соединяли они меня тогда с моей мамой. Не имея рядом мамы, я, как растение к солнцу, всей душой тянулась к папе и очень привязалась к нему.

Видимо, сказалось не только долгое отсутствие мамы, но отсутствие как раз в тот момент, когда я начала все более сознательно воспринимать мир, то, что меня окружало.

Это окружение для пятилетнего ребенка носило разные оттенки. Помню яркие летние дни, теплое солнышко, разноцветных бабочек и себя, гоняющуюся за ними с совком. Ах, сколько было восторга, когда совок накрывал бабочку. Она отчаянно пыталась вырваться, но не тут-то было! Мне доставляло удовольствие взять ее за крылышки и долго любоваться их блеском. Удивляло, что там, где пальцы держат бабочку, ее яркая окраска остается у меня на руках, а она сама от этого тускнеет.

Только в этом пьянящем мысленном полете рядом с бабочками я, наверное, оправдывала свое имя, что  на греческом языке означает быстрая, легкая.  Папа через какое-то время вдруг изменил данное мне им же с мамой при рождении имя – Надежда. По рассказам мамы, он попросил переписать мое свидетельство о рождении на новое имя. Странно, зачем?  Имя «Надежда» мне нравится больше, хотя, может быть, дело не в отношении к имени, а к самой себе. Но тогда мне было все равно. Я любила все яркое, порхающее.
 
Бабочку можно было принести домой и долгими часами наблюдать, как она бьется о стекло, пытаясь вырваться на волю. Часто я или папа ее выпускали, но было и так, что бабочка погибала, не дождавшись свободы, отдав за нее свою жизнь.

Я не могу сравнить свою жизнь с жизнью любимых мною в детстве ярких и легких существ. Хотя, по большому счету, все мы бабочки. И не только в Божьих руках. В жизни каждого из нас ловили, снимали пыльцу, отпускали на волю, сажали за условную или настоящую решетку. Все мы, каждый по-своему, бьемся об оконное стекло, отчаянно рвемся на волю, на свободу.

А в детстве у меня было много свободы. Она связана в первую очередь со свободой пространства. Это были огромные по восприятию ребенка луга, речка Осетр. В лугах летом росли щавель, кочетки, потом зрели ягоды земляники. В заветных местах можно было собрать грибы-луговички. Они росли на солнечных и мало поросших травой местах и водили хороводы, выделяясь светло-коричневыми шляпками. Вот один круг, другой. Больше, меньше, совсем крошечные, а соберешь их - и на еду хватит.

Я думаю, что луга спасли меня от голода. Хотя написала, и тут же вспомнила, что они все-таки были равнодушны, могли и убить меня, подсунув вместо щавеля ядовитую белену, что однажды и случилось. Вырвал из лап смерти меня тогда наш знаменитый врач. Я до сих пор помню, как он выглядит. Седой, статный. Помню его добрые внимательные глаза, уверенные руки.

Много позже, занимаясь кандидатской диссертаций об известном русском хирурге Сергее Ивановиче Спасокукоцком, который 12 лет работал земским врачом, я всегда идеалом настоящего земского врача видела его - нашего, пусть не столь известного,  серебрянопрудца.

О нем всегда с такой любовью говорили и при его жизни, и потом (после ее окончания). Наверное, оттуда, из встречи с ним, от его всезнающих рук и глаз, пришло первое желание стать врачом. Мне вспоминается его имя – Иван Михайлович Коровушкин. Мне было 5-6 лет, и все время я храню в памяти этот образ.

Уверена, что это и о нем Экзюпери написал свои известные слова. «Если я заболею, то обращусь к какому-нибудь старому врачу. Он взглянет на меня уголком глаза, пощупает пульс и живот, послушает. Затем кашлянет, раскурит трубку, потрет подбородок и улыбнется мне, чтобы лучше утолить боль. Разумеется, я восхищаюсь наукой, но я восхищаюсь и мудростью».
 
Но белена, которой я отравилась, это лишь эпизод, пусть даже едва не стоивший мне жизни.  Если живет во мне чувство свободы, простора, запаха полыни, клевера, качающей головой ромашки, алеющей луговой гвоздики - всей этой удивительной красоты, то это оттуда. С наших лугов. Я иногда думаю, что и огромная любовь к жизни, которую я считаю высшим даром, чудом, радостью - это тоже оттуда. Как полет бабочки, где все слилось в одной божественной гармонии - небо, земля, вода, цветы, свежий ветер, и где ты есть, и где ты свободна.

Спасибо вам, мои серебрянопрудские луга! Я росла среди ваших трав. Солнце грело и согревало меня, одарило своим румянцем. Потом в институте мои друзья шутили, откуда у меня, такого на вид заморыша, тощего, худого -  и такой румянец на щеках, которым все восхищались, я - то знала  откуда.

Ах, как много хорошего было в детстве! Так бы и грелась на этом островке своей жизни, так бы и купалась в Осетре-реке, переходя вброд, там, где видно дно за прозрачной водой, на другую ее сторону, так бы и шла, подняв платьице все выше и выше, пока вода не дойдет до колен, трусиков, пояса, самой грудки...   

А пока переходила на другой берег, вспомнились и другие краски. Не знаю почему, но все они связаны с людьми. Вот папа после моего угара в котельной отдал меня пожить в деревню Осово к тетушке Мане. Сколько лет прошло, а я все ищу это Осово около Прудов, но нет моего нового пути к нему. Да и хорошо, что нет. Я не хочу видеть этот дом, где мне постелили «кровать» на полу, в углу, бросив туда какие-то старые тряпки.

Старый тетушкин дом был в роскошном саду. Цвели яблони, пахло весной, было сказочно красиво. Как мне хотелось туда, к яблоням, гудению пчел над их белоснежными лепестками! Меня звали поиграть мои бабочки. Но в сад почему-то было нельзя. Меня оставляли и заставляли играть в другие игры.

Не знаю, сколько времени я там жила. Было очень голодно. Часто нечего было есть. Не только мне. Всем в доме. Однажды пришел папа. Он знал, что мы голодаем, но и у него ничего не было. Чтобы накормить меня, он опять куда-то ушел. Когда вернулся, то принес кусочки хлеба, булочек. Было так вкусно. Я наелась и пошла спать на свое место. Папа тихо спросил тетю Маню: “Она тут спит?” Помню почему-то его слова: “Да это хуже собаки”. “Вставай, дочка, пойдем отсюда”. А я что?  Радовалась, что ухожу из этого дома, ухожу с папой.

С тех пор я не могу найти эту деревню. Знаю, что где-то за деревней Клемово, за речкой, но все мои попытки уже взрослой найти так запомнившееся мне Осово ни к чему не приводили. Бог меня, наверное, бережет, чтобы обходить стороной недобрые места, не возвращаться в них.

Папа был каждый день рядом. Покупал хлеб, молоко, конфеты -  подушечки. Дарил подарки на день рождения. Помню чудесную куклу, от вида которой я пришла в неописуемый восторг.

-Как, это мне?.

И на улице, куда я вышла, чтобы показать всему свету это чудо, кукла произвела то же впечатление и на гусей, которые с шипением бросились за мной и моей куклой, видимо, желая отнять у меня мое сокровище. Я побежала от них, упала. Вместе со мной упала кукла и разбилась. Ах, сколько было горя, какой невосполнимой казалась потеря! Но горе прошло, а память о том, что папа в тяжелейшие годы, когда нечего было есть, нечего  одеть, обуть, подарил мне такую вот куклу, осталась. Как и память о других подарках, рассказанных сказках, стихах.

У папы, как я уже говорила, не было ноги. Возможно, поэтому я не люблю эпизод из булгаковского “Мастера и Маргариты”, связанный с трамваем. Всегда, перечитывая роман, его пропускаю (это так, как говорится, к слову).

Но травма есть травма и, чтобы опираться при ходьбе на что-то, папа носил протез, который при ходьбе поскрипывал. “Скырлы, скырлы”. Издалека было слышно - папа идет. И сказку он рассказывал про медведя, у которого была липовая нога, которая тоже скрипела “скырлы, скырлы”. Она и была одной из моих любимых.

Совсем недавно, читая  воспоминания Ф.И.Шаляпина «Страницы из моей жизни. Маска и душа», где он приводит  эту же сказку, удивилась, что папа так берег психику ребенка, упустив в сказке все жуткие подробности.

Сейчас, подбирая для внучки русские и другие сказки, мы с мужем удивляемся, что они часто очень жестоки. То Емеля наехал на мужиков, направляясь на своей печке в лес за дровами, а потом еще и проехался по ним дубинкой, когда мужики хотели проучить его, то Серый Волк съел Красную Шапочку и ее бабушку. В каждой сказке свои “ужастики”.

В книгах по детской психологии пытаются доказать, что для детей изображение зла необходимо, важно только, чтобы добро побеждало зло. Может быть, это и так, но я, как и мой папа, опускаю в сказках все недоброе и придумываю другие концы.

Папа любил приговаривать: “Стойте, стойте, детки, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток”. Это почему-то всегда звучало как обещание лучшего времени, даже как неизбежность лучшего. Потерпите, мол. Все будет хорошо. Я с вами, я рядом.

Но с годами жизнь в родительском  доме становилась все труднее. Видимо, нужда, беспросветные заботы о хлебе насущном заставляли отца все чаще прикладываться к рюмке. Я не помню, чтобы в моем детстве он пил. Но со временем это стало страстью, болезнью. Очень грустно. Выпив, отец начинал петь свою любимую под хмельком песню:

- Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была, одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра.

Песня слышалась все чаще и чаще.

Господи, убереги чад своих от пороков, от водки. Это так страшно. Особенно, наверное, для детей, когда их отец пьет, когда нет мира в семье. Я не знаю, что может быть страшнее. Все мои особенно тяжелые воспоминания от Серебряных Прудов связаны с вином. У пьяных всегда  страшные и слова, и лица, и песни.

- Вот умру я, умру, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя, - пел отец, накаляя себя воспоминаниями, о которых, наверное, знали только он один да его детдомовское одиночество.

Ах, папа, папа. Прости меня, папа. Я знаю, как много ты для меня сделал. Ты сохранил мне жизнь, когда долго не было мамы. Я тебя очень любила. И люблю.

-Знаешь, давай лучше посидим на твоей работе, на лесопилке. Я так любила это место. Здесь, когда выключают пилы, становится тихо- тихо, и замечательно пахнет лесом. Посиди со мной, папа. Я посмотрю на тебя. Ты у меня смешной, очень быстро загораешь. И руки такие темные, сильные. После твоей смерти мне чаще всего вспоминались эти натруженные твои руки и почему-то почти всегда виноватые глаза.

-  Ну что ты, не надо, не улыбайся такой виноватой улыбкой, не опускай глаза. Люди такие же, как и ты, кто сильнее, а кто и слабее. Ты же можешь гордиться, что жил честно, что никогда, даже за бутылку водки, не продавал того, что по должности должен был охранять. Ты не виноват, что попал в детский дом, что тебя разлучили с братом.

- А о братьях своих я тебе обязательно расскажу. Наши встречи с братьями стали реже, но теплее. Ты, папа, был бы доволен. А у Сережи сейчас прекрасная семья.
 
- Господи, храни их всех, моих родных, их самих, семьи, их детей, внуков. С годами я их все больше люблю, и  их проблемы все тяжелее принимаю к сердцу, не отхожу неделями после поездок, хотя они меня все очень ждут, радуются. Как и я рада видеть их.  Наверное, старею, да, папа?

- А еще у нас было большое горе. Не дожила до рождения несколько месяцев моя вторая внучка, которую мы так ждали. Если бы ты знал, как мы переживаем. Я бы с радостью отдала за нее свою жизнь, но Богу было так угодно. Так жалко ее маму, твою внучку.

- Твоя внучка растет.  Учится хорошо. Красивая, умная. Радость наша.Только вот ее мама и папа - уже не муж и жена, и столько горя это доставило их дочке, не передать. Ее маме, всем нам. Храни их всех Бог!

- Серебряные Пруды стали наряднее. Открыли новый Храм. Построили новую прекрасную школу, а когда было 100 лет первой школе, меня пригласили принять участие в торжественном событии.

- Видишь, жизнь меняется. Да ты и сам все знаешь. И о плохом, и о хорошем. Много друзей твоих полегло в землю, кладбище становится все больше.

-Спасибо тебе, папа, за все. Ты за ушедшие от нас годы, приходя ко мне во сне, никогда ничем не огорчил меня. И как это тебе удается, расскажи? Не хочешь. Я и так все понимаю. Это меня хранит твоя любовь.

-Знаешь, папа, снова сходим с тобой в наши луга, и будем опять счастливыми и свободными. И там, на их просторе, вспомним дорогого нам с тобой человека - мою маму.

9.3 Раиса Коротких «Истоки. Часть 2. Мама»  http://www.proza.ru/2011/03/05/1012

А вот и она, моя мама - Прасковья Дмитриевна. Близкие люди звали ее Паней. В девичестве – Антонова, потом – Леонова. Бабушкина фамилия была Куприянова. Исконно русские корни. Мама всегда казалась мне красивой. Невысокого роста, голубоглазая, с прямым, прямо-таки греческим носом, темными, четко очерченными бровями, белой кожей. Конечно, красивая, я уверена в этом. Только вот переданная ей по наследству от моей бабушки неизлечимая болезнь ног делали ее слабой, беззащитной.

Милая моя мама. Хорошая моя мама. Когда ты вернулась из больницы домой с братом Гришей, я привыкала к тебе долго и трудно. Видимо, всю оставшуюся жизнь. Прости меня, мама. Но сейчас я понимаю, что ты очень много для меня значила, многое заложила.

Спасибо тебе за все. За то, что учила со мной стихи, проверяла мои классные задания, что верила в меня.

Наверное, важнейший принцип педагогики – это воспитывать уверенность ребенка в себе. И ты, моя мама, имея неполное среднее образование, сердцем понимала, что и как сказать, чтобы отложилось сказанное, нашло отклик, поддержало, одобрило.

Папа был тих, незаметен, весь в своих детях.

Мама готовила, убиралась, стирала. Она как бы и не была рядом, но мое желание учиться дальше, вера в себя, умение хотя бы чуть-чуть постоять за себя - от нее.
"Моя дочка лучше всех", - она повторяла это всегда. «И учиться-то она лучше всех, и память у нее отменная, сколько стихов помнит, и задачи-то она быстро решает!». И все в этом же роде.

Ух, так меня никто никогда больше не хвалил, хотя, конечно, были по жизни люди, которые верили в меня. Я благодарна за это судьбе, это хороший стимул для собственного роста. Существует, видимо, какая-то связь между верой в тебя и затраченными усилиями по работе над собой. Может быть, определенное соответствие того и другого и создает некий фундамент для личностных отношений, определяет их глубину, взаимную потребность, привязанность.

А в школьные годы я старалась не подводить, прежде всего, маму, оправдывать ее ожидания. Хотелось, чтобы она мной гордилась. Да и  учиться всегда было необыкновенно интересно, потому что наши учителя были лучше всех!

Жили родители трудно. Когда я подросла, то узнала, что отца мамы, дедушку Диму, посчитали то ли кулаком, то ли середняком. У дедушки были лошади, свое производство - выделка шкур. Мама рассказывала, что все его руки были всегда изъедены раствором, которым дубили шкуры. На таких работниках и держится свет.

У него был свой дом, большой ухоженный сад, из которого я потом тайком таскала яблоки, так как сад давно стал колхозным. Однажды яблок-то я набрала, а сторож с ружьем оказался рядом. Говорили, что он никого не щадит, злой-презлой. Я стояла, слышала его дыхание и пережидала, но он меня не видел. Стыдно-то как! Не оправдалась бы тем, что сад когда-то был наш, а только добавила бы себе наказания. Выбралась, перестояв сторожа, яблоки не бросила, но в «дедушкин» сад больше никогда не лазила, любовалась им издали.

Дедушку раскулачили и как многих в эти годы сослали в Сибирь.

В последние годы иногда слышу и читаю о возвращении усадеб и прочей собственности их бывшим владельцам. Мои близкие, зная мою любовь к земле,  Серебряным Прудам, смеются. Подавай, мол, заявление, на возвращение сада, принадлежавшего твоему дедушке. Но я не верю в реальность подобных действий. Или для этого надо быть Скарлетт из «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, чтобы отстоять свою Тару. Она мне очень дорога, эта земля, но пусть все остается, как есть, потому что, как я сегодня уже думаю, все принадлежит тому, кто любит, а не тому, кто владеет.

Можно только посетовать, сколько бед пало на людей, сколько нежности не получили от своих пропавших дедов их внуки. Вспоминая, как мой муж играл с внучкой, сколько теплоты, внимания, заботы он ей отдавал, так и хочется сказать вслед за демографами: "Люди, берегите мужчин!". Может быть, кто-то из них плохой муж, реже - плохой отец, но мне кажется, что дедушек плохих не бывает. Они, наверное, все искупают на своих внучках-внучатах.

Своего дедушку я так никогда и не увидела. А бабушка Даша осталась одна с двенадцатью детьми, как говорится, без кола, без двора. Все отобрали. Вот оттуда тянется эта страшная бедность, преследовавшая меня все годы жизни в Серебряных Прудах. Эти страхи родителей перед начальством, милицией, постоянной грубостью соседа по дому.

Этот сосед, дядя Саша, почему-то не любил меня, старался ударить как можно больнее не только своим костылем, но и словами: "Вот вырастешь, пожалеешь еще, что родилась на белый свет. Достанется тебе от людей". И все в том же духе.

Бедный дядя Саша! Многое поняла я в этой жизни. Многое - не поняла. Но от твоих ударов костылями боль прошла быстро, а слова твои недобрые запомнились. И прав ты, дядя Саша, и не прав. Разные люди живут на этом свете.

Когда в одиннадцать лет в тех же злополучных Сокольниках, где папа остался без ноги, мне делали операцию, то в моем окружении было много бед и рассказов о них. Я видела слезы, страх перед операцией, слышала  брань мальчишки, который очень тяжело отходил от наркоза, но потом оказался таким добрым и чутким, что трудно было поверить, что он знает такие нехорошие слова.

Одна девочка, постарше меня, которая могла ходить только на костылях из-за костного туберкулеза, рассказала, что как-то оказалась в часы пик в метро, нужно было встретиться с мамой. Не удержавшись, она упала в дверях, но люди не остановились. Они шли, кто - переступая через нее, кто - наступая, но никто не задержался, чтобы протянуть руки и поднять ее. Только чудом она осталась жива.

Я знаю, что это так. Слабых не любят. Поэтому я не люблю ходить в толпе. Боюсь толпы. Она беспощадна. Толпа сродни дяде Саше, который так грозил мне будущим. Почему?

Конечно, можно найти ответ и на этот вопрос. Он во многом  связан с человеческой силой и слабостью. Добром и злом, потому что, как мне кажется, именно через добро и зло мы познаем мир, формируем свое отношение к разным ситуациям, людям, своим возможностям, месту в жизни, учимся любить.   

Недоброе отношение ко мне дяди Саши научило меня тому, что зло тоже имеет разные очертания. Палка. Слова. Слова могут бить сильнее. Видимо, с тех пор я стала так неравнодушна к «слову»? Обрадовалась, когда повзрослев, прочитала в Евангелии:  «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог"*. Но до сути этих глубоких истин нужно было расти и расти. Тогда же, девочкой, стала искать свои пути противостоять злу.

И именно мама, моя больная мама, помогала мне в этом. Папа - своей жизнью, просто любовью. Мама - неприятием зла, какой-то требовательной любовью, которая учила меня стойкости, не уча, а просто многого ожидая от меня и спрашивая за все так строго, что я часто хотела больше тепла, нежности, привыкая при этом все больше опираться на себя.

Это суровая школа, и проходила эту школу я, в первую очередь, у мамы. Может быть, поэтому я как-то особенно остро чувствую пронзительное: "Маменька" маленького Илюши Обломова из романа И.Гончарова и завидую ему. Сколько радости в детском крике "Маменька приехала!". Слово-то какое теплое. Маменька.

Родители часто ссорились. Из-за нужды, плохих условий жизни. На Октябрьской улице в нашей половине маленького дома в одной комнате были и кухня, и спальня. Здесь же растили до определенного срока поросят, которых потом либо выращивали до осенних холодов в пристроенном хлеву, либо сразу же забивали. Держали и коз, козлят. Отсюда, как я считаю, такая  яркая фраза моего брата, который шел по улице и кричал: "У нас тоже ветчина, мы козу зарезали".

Было тесно, все слышно, что говорили в доме у соседа за перегородкой. Нашим соседом был уже названный мною дядя Саша с большим своим семейством - жена, семеро детей. Почти как в сказке о волке и семерых козлятах. Дядя Саша был сапожником, и стук его молотка, чинящего обувь, был постоянно звучащей "музыкой" моего детства.

С тех пор, наверное, я особенно люблю тишину, в том числе и внешнюю. Поразилась этой же любви у  артиста Евгения Леонова, и проникла к нему еще большей симпатией после его признания об этом в письмах сыну.

Из детства запомнилось так много всего, что часто сама удивляюсь, как этот огромный мир разных событий, звуков, запахов, цветов, фраз, новых понятий, оттенков чувств вмещается в такой маленький по сравнению с остальной жизнью отрезок времени.

Конечно, самыми главными в детстве были родители, но период нашей с мамой близости как-то вдруг, почти и не начавшись, кончился. Как будто в нем была только школа, Серебряные Пруды и сразу – конец.

Должно быть, я, как и когда-то мама для меня в моем детстве,  куда-то пропала, ушла в свою, новую, взрослую жизнь, где главным стало мое сокровище, моя "капелька", моя дочка.

Конечно, мы встречались с тобой, мама, ты подолгу жила у нас, мы всегда, как могли, помогали материально. Мой муж по-своему очень заботился о тебе, особенно когда ты сломала себе ногу. Такая помощь зятя не так уж часто встречается в жизни.

Но тебе этого было недостаточно. Ты знала меня другой, принадлежавшей только вам с папой, мчащейся в свои Серебряные Пруды каждый выходной день, радующейся встрече с вами, братьями так, как будто с момента последней встречи прошла не неделя, а годы. Такой ты хотела видеть меня  всегда. И другой – не принимала.

Это не правильно, что дети все отдают своим детям, а не родителям, что это будто бы какой-то закон жизни. Все невосполнимо.

Прости меня, мама! За то, что в последние годы жизни ты не чувствовала себя нужной. За то, что умерла не у меня на руках, а в больнице, далеко от дома. Ты все больше слабела, руки не могли даже держать чашку с водой. А я приезжала только в выходные дни. Дорога была долгой и трудной. Сначала электричка, набитая пассажирами, потом автобус, тоже переполненный. И палата, где мама лежала, была такой же  переполненной, – в ней было человек двенадцать больных. В мой последний приезд ее перевели в маленькую палату, куда, как мне шепнула няня, клали умирающих людей.

Через день, в холодный, очень холодный январский день, мамы не стало. Было ей тогда 65 лет. Она только на пять лет пережила папу. Он умер в 60 лет.
 
Это очень трудно – хоронить своих родителей, но я знаю,  что пока живы дети, жива и память о родителях. Вы всегда со мной. И тебе, мамочка, я первой расскажу, что вот я и «бросила» работу. Кончилась, мне кажется, почти, и не начавшись, моя рабочая жизнь. Столько было труда, радости учебы, надежды, мечты о чем-то высоком, красивом. Стать нужной, быть нужной. Ведь ты так верила в меня, я это помню. Спасибо тебе.  Не плачь, пожалуйста, а то и я расплачусь.

Я часто по ночам вижу вас с папой. Говорят, что надо ходить в церковь, ставить свечки за упокой вашей души. Теперь я  делаю это как можно чаще.

Мне еще надо навести порядок в своей душе. Побыть подольше с теми, кого «приручила», за кого я в ответе на этой земле. Но и в дальний путь потихоньку, не суетясь, собираться. Я соскучилась по вас, по безграничности вашей любви, веры в меня, надежды, что у меня все получится, что я со всем справляясь. Пыталась, но не всегда получалось.

Простите меня, что не все ваши надежды оправдала. Надо было почаще молиться,  как это делала моя дорогая тетушка Дуня, как наш прославленный земляк Василий Иванович Чуйков, храня при себе молитву: «О, Могущий ночь в день превратить, а землю в цветник. Мне все трудное легким содей и помоги мне», как тысячи и тысячи людей на земле. Я тоже пыталась просить Бога о помощи, но, видимо, усердия было мало.

Мне долго снились какие-то странные сны, будто папа живой. Однажды я возвращалась домой из магазина. Около служебного помещения во дворе нашего дома стоял человек в темной солдатской шинели, с протезом на одной ноге, смуглый, в кепке, надвинутой на глаза. Я не решилась подойти, почему-то побоялась. Потом, уже из дома, пошла все-таки туда, но человека (так и хочется сказать - папы) уже не было.

Есть маленькое чудо, о котором я вам хочу рассказать. У папы на могилке мы посадили березу. Она быстро росла. Место открытое, солнечное, недалеко родник, который (вот странная жизнь!) когда-то стал местом моего первого в жизни свидания. Правда, тогда  этого кладбища в Серебряных Прудах еще не было.

Потом, когда умерла мама, и ее похоронили рядом, брат решил срубить березку, так как в оградке стало тесно. Спустя какое-то время, из оставшегося ствола пошли в рост две ветви. Они росли и росли. И сегодня из основания дерева растут две прекрасные березы. Они говорят нам о том, что вы вместе. Это действительно чудо.

Думаю,  что это как-то связано с вашей жизнью, вашей судьбой. Мама любила песню, где есть слова: «Как бы мне рябине к дубу перебраться, я б тогда не стала гнуться и качаться». Эти две березы, как дуб и рябина, стоят рядом. Как символ вашей жизни – в мире этом и том. Наверное, это дано не всем. Может быть, только избранным, только самым хорошим…   

* Евангелие от Иоанна.1:1,2.

9.4 Раиса Коротких «В день рождения мамы»  http://www.proza.ru/2009/11/20/1178

Здравствуй, мамочка!
У тебя сегодня День рождения.
Мне так хочется увидеть тебя.
Хоть краешком-краешком глаза.
С годами ты совсем не стареешь.
Мне так хочется увидеть твои родные глаза, услышать твой,
Только твой, мамин голос.
Никто с тех пор, как ты ушла, никто не сказал мне, что я самая красивая, самая умная.
Это говорила только ты.
И пусть я только звонко смеялась от твоих слов, но удивляться не переставала: "Почему ты так говоришь, ведь это не так".
Улыбаясь, смотрела на других девочек, которые были, конечно, лучше меня.
Но ты смотрела сердцем, а не глазами.
Мне так не хватает твоей веры, поддержки,
Твоей  любви.
Только после твоего ухода я поняла, что стала взрослой.
Скажи мне еще раз, мамочка, что-нибудь хорошее.
И прости меня за все-все.
Прости меня, родная моя.
Как я берегла бы тебя сейчас.
Приходила бы поговорить с тобой каждую свободную минуточку.
Какая бы радость была!  Для нас двоих.
Какая безмерная радость!
В последнее время я стала все время  чувствовать,
что ты  зовешь и зовешь меня.
Знаю, что соскучилась, что заждалась меня.
Подожди меня, мамочка, не тоскуй так.
Я  все чувствую, и тоже очень скучаю.
Вот и еще один твой День рождения прошел.
Без тебя.
Я люблю тебя, мама.
Храни тебя Бог, Ангел мой.

10.1 Зайнал Сулейманов «В тот день, когда погасло солнце»  http://www.proza.ru/2015/11/14/891

   Капелька за капелькой уходила жизнь из неё недолго, и вот угасла, а я думал, что мама, моё Солнце, никогда не устанет светить…

10.2 Зайнал Сулейманов «История в сто слов – 2» http://www.proza.ru/2017/02/15/996


                "И отец в кругу вершин.
                Есть у каждого один.
                Будь он грешен, но отречься.               
                От него не может сын."
                Расул Гамзатов               


   Я сидел у приоткрытого окна, пил чай, обозревал, пребывая невидимым, улицу вечернюю.
   
   Показался сосед, опустился на скамейку у моих ворот. 
   
   Явился, встал напротив юноша.
   
   - Ну, чего звал?
   
   - Сынок, помоги…
   
   - Тебе?! Богатей разорён, живёт в хибаре, хлещет водку, вспомнил?
   
   - Я ж вам многое оставил…
   
   - Унизив!
   
   - Мне …нечего есть…
   
   - На, возьми, - швырнул в лицо кучу пятидесятирублёвок, убрался.
   
   Я мог бы его поколотить или вразумить, не стал: всегда полагал, что большего отвращения, чем к забулдыгам, ни к кому не испытаю.
   
   Ошибался…
   
   Дождался, пока соберёт бумажки, здороваясь, притворился, что не заметил слёз:
   
   - Заходи, отец, жёнушка хинкал* приготовила, уехала к маме ночевать, одному скучно, познакомимся…

Примечания:
1)Хинкал – самое популярное дагестанское блюдо. В нём четыре компонента - отварное мясо (баранина, курица), лепешки из теста, соус и бульон.

11.1 Neivanov «Папуля, будь здоров! Опубл. в журнале Эдита» http://proza.ru/2008/02/24/18

Я давным-давно понял, что папа у меня особенный, ещё с того дня, когда, играя с соседской девчонкой, случайно проглотил стальной шарик от шарикоподшипника. Мне совсем не было плохо, но я испугался. Девчонка, не растерявшись, тут же побежала за моим папой. А папа пугаться и думать не думал.
Конечно, будь в этот момент мама рядом, она бы поставила это ему в вину, но мамы рядом не было. Папа с полминуты послушал нас, потом взял меня за ноги и слегка встряхнул. Шарик беспрепятственно выкатился.

   То, что папа – доктор, я осознал позже, когда он прививал мне оспу. Обычно это делают гораздо раньше, но в маленьком военном городке был лишь один врач – мой папа. И он сделал это, когда сделал.
   Чтобы я не боялся, он рассказал мне про множество уколов, которые однажды ему пришлось делать всю ночь. Возникла угроза эпидемии (не спрашивайте какой, не помню) и он, будучи военврачом, должен был срочно сделать инъекции чуть ли не тысяче солдат.
Уколы врачи и сёстры делают по-разному. Одни вводят иглу почти одновременно с отвлекающим шлепком, другие долго целятся и только потом вводят иглу, третьи приставляют иглу и потом втыкают, четвёртые колют наискосок, будто нанизывая шашлык на шампур. Мой папа собирает кожу в складку и втыкает иглу между своими пальцами в этот образовавшийся кожный бугорок.
В ту ночь он сделал столько уколов, что руки его чуть-чуть утратили точность и, собрав в складку очередной кусочек солдатской кожи, он чуток промахнулся и воткнул иглу в мягкое место военнослужащего… сквозь подушечку собственного большого пальца.
- Тебе было очень-очень больно?
- Терпимо.
- И кто же сделал тогда ему второй укол?
- Зачем же солдатика колоть второй раз? Игла попала в нужное место, а я был абсолютно здоров. Ввёл лекарство и всё, а потом уже палец заклеил и дальше колол.

   Мама работала учительницей, преподавала языки в соседнем городе, папа – начальником медсанбата и с работы приходили они очень поздно. Иногда, сильно скучая, я забирался на сундук в прихожей, быстро-быстро крутил ручку специального военного телефона и «взрослым» голосом говорил телефонистке: «Сливу, пожалуйста!»
И тогда трубку брал папа:
- Майор Н-ский!
- Сын майора Н-ского! – голосил я писклявым своим голосом и уже тише добавлял – папа, ты скоро приедешь?
Папа возвращался чаще всего с работы тогда, когда я уже спал, и мне казалось, что он всегда в отъезде.
Конечно, мама приходила обычно раньше, но мама – просто нормальная, хорошая мама, а папа – неужели не понятно? Папа - это совсем другое дело!

   Очень долго я не знал, что врачи получают различные специализации. Мне казалось, что доктор, ежели он таковым является, обязан лечить всё и от всего. К особой группе я соглашался причислить лишь зубных врачей.
Потом выяснилось, что папина специализация по академии – хирургия.
Иногда папа брался что-то пришивать или зашивать. Тогда он завязывал узел на конце нитки ловким движением двух пальцев левой руки (он левша) и называл это хирургическим узлом.

Лечиться, как все остальные граждане, я так и не научился. Чуть что – он вёл сам или посылал к своим коллегам по госпиталю, и те принимали членов семьи особо почтительно. Это совсем не значило, что у нас было больше шансов выздороветь, и что нас оперировали или как-то иначе лечили особенно качественно. Врач лечит всех одинаково, как умеет. Просто коллеги, как сказали бы на Кавказе, делали нам уважение.

   Папа умеет всё, абсолютно не боясь делать что-то впервые. Он лишь опрашивает человек пятнадцать на счёт технологии, читает соответствующую литературу или инструкцию. У него хватает на это терпения. У них, т.е. у опрашиваемых – не всегда.
Помню, как он собирался постелить на пол керамическую плитку в нашем совмещённом санузле и опрашивал девятую жертву. Жертву звали Витей, он был нашим соседом и работал плиточником – облицовщиком. Жертва очень спешила.

- Юрь Михалыч, мне надо жену с сыном забрать из садика!
- Одну секундочку, Витя, я Вас не задержу – заверил его папа – мне нужен только состав раствора.
- Цемент с песком 1 к 4 и пару лопат глины, раствор мягче становится. Всё, побежал…
- А я, знаете ли, Виктор, делаю 1 к 3, так оно крепче, правда ведь? Это же на пол! И, представьте, прекрасно стоит!
- Юрий Михайлович!..
- Да, секундочку, последний вопрос. А под каким уклоном надо края от стенки к трапику выкладывать? Градуса 3 хватит?
- Та-а-а-а-к! – Витя, закипая, скидывает куртку. – Вы езжайте за моей женой, а то она нас обоих прикончит, а я Вам пока положу плитку, мне так легче…

   Но чаще папа справляется сам. Он упрятал в стену всю электропроводку с выключателями и розетками, заменил водопроводные трубы на «нержавейку» и тоже утопил в стены. Он сам мовилил машину снаружи и изнутри. Эта едкая смолистая вонь не покидала машину до самой её кончины. Плитку на стены он положил тоже сам.
Мама закатывала глаза и вспоминала, сколько лет она его уговаривала сделать ремонт, и сколько лет мы прожили на стройке, но он сделал это! А победителей не судят!

   Однажды мы поехали с папой в Молдавию прикупить кое-что из одежды. Почему-то в Молдавии снабжение было лучше. В каком-то селе папа купил мне великолепную шапку-кепку из каракульчи. Шапка мне очень шла, и мы были невероятно довольны покупкой. Я предложил папе померить шапку и, о чудо, ему она пошла ещё больше! Дело в том, что папе очень редко что шло из головных уборов в силу специфичности формы черепа. Поэтому я уговорил папу оставить головной убор себе.
Шапка-кепка была с отложными ушами, перёд был приподнят и напоминала она по форме военные немецкие пилотки с козырьком.
Папа был так растроган, что обмерял шапку вдоль и поперёк и… сшил мне из остатков старой шубы такую же. Моя даже прослужила дольше, т.к. козырёк был сшит из кожи, а папин каракулевый, быстро полысел.

   Ещё мне запомнилось, как мы поехали на «горбатом» Запорожце в Закарпатье и в Киеве папе пришлось снимать мотор. Он отвинтил все крепёжные болты и, подставив под мотор кирпичи, просто откатил машину…
П р о с т о! Надо заметить, что из нас двоих инженер по образованию – я, но на подобный подвиг я бы никогда не решился!
Через два дня мы продолжили своё путешествие.
«Горбатый» прослужил верой и правдой 8 лет. Когда папа дал объявление о продаже, пришёл молодой человек с кокетливыми усиками. Он заверил нас в серьёзности своих намерений.
- Вы поймите, я же не какой-нибудь голодранец, врач или учитель! Я – солидный человек!
Новый владелец Запорожца был сапожником.

Однажды летом кто-то из соседей выставил во двор стол, другой – стулья, третий – настольные игры и детвора увлечённо развлекалась под умилёнными взглядами родителей. Все были очень довольны собой и друг другом. Редкая идиллия!
Неожиданно явились 17-19-летние парни, расколотили забавы ради стол и стали фехтовать его ножками. Родители потребовали немедленно прекратить безобразие и убираться восвояси, но те и не подумали. Среди хулиганов явно выделялся наглостью и злословием их предводитель по кличке Кока. Все знали, что Кока уже не раз пообщался с милицией и даже сидел.
Представьте моё состояние, когда отец вышел во двор, схватил Коку… за ногу и отнёс его за соседний квартал в парк.
По дороге «бравые» Кокины корешки обступили его с угрозами, но папа объяснил и даже чуток продемонстрировал, что обороняться он будет… Кокой!
Как ни странно, всё обошлось без драки. Кока, правда, потом швырнул в наше окно на первом этаже обломок кирпича, но, видать от страха, рука его дрогнула. Кирпич ударился в стену ниже окна. На том дело и кончилось.

   На место, где впоследствии был построен гараж, претендовали двое, мой папа и ещё один автолюбитель. Сначала они принялись «качать права», а потом поразмыслили и решили построить общий гараж на две машины. На два отдельных места не хватало. Со временем крыша гаража сильно просела, в середине даже сантиметров на 30.
Сварили крестовину из широкого швеллера, вставили в заготовленные выемки в стенах. Оставалась «мелочь» - выжать крестовиной «пузо», то есть выдавить всю эту массу просевшего перекрытия наверх и зафиксировать её в этом верхнем положении. Мне было тогда лет 13-14. И вот, хотите – верьте, хотите – нет, мы с ним вдвоём сделали это. Вернее, сделал он, я лишь подавал, подпирал, подкладывал…
Все силовые вопросы папа решил при помощи системы рычагов из досок и брёвен.
Папа умеет делать всё, но не умеет учить. Подай, поддержи, вот сюда дави… А как он всё это делал, я и не понял.

   Папа умеет рисовать и, будучи левшой, ещё в третьем классе научился красиво писать правой рукой.
А ещё папа очень сильный и умеет драться. Вспоминается такой эпизод, происшедший аккурат в день моего 16-летия.
Мы ехали в приподнятом настроении. Закупаться на Привозе нам было вообще-то не по карману, но то были закупки к праздничному столу.
В трамвае к отцу прицепился подвыпивший борец за чистоту славянской расы, дошло до того, что он обозвал отца жидом. Далее последовал диалог с многократным обменом одной и той же фразой: «Идем, выйдем!»
Ничего не попишешь, ритуал. Так продолжалось, пока мы не доехали до нашей остановки. Вышли. Самого движения я не уловил. Я видел папину левую руку опущенной вдоль туловища, а в следующий миг я зафиксировал момент прикосновения его руки к уху противника. То есть папа дал ему в ухо.
Борец за чистоту расы пролетел метра 2-2.5 и лёг. Подчёркнуто медленным шагом мы удалились в сторону дома уже шагов на сорок, когда тот начал подниматься.

   Нет, мой папа не идеален. Конечно же, были у нас с ним и споры, и раздоры, но мне не хочется здесь расковыривать эти маленькие, давно подсохшие ранки.

Совсем недавно папа отремонтировал два моих приговорённых к выбрасыванию электрочайника. А пылесос, не желавший пылесосить, он разобрал и снова собрал. Отец сказал, что не знает, в чём там дело, но теперь пылесос работает.
Да, на него для этого нужно сесть и придавить моим весом (веса жены маловато), но после этого всё идёт отлично.

Естественно, все соседи, знакомые, знакомые знакомых и их родственники обеспечены медицинской консультацией опытнейшего врача. В последнее время отцу отказывают колени, и он не может, как прежде вести по четвергам бесплатный приём больных в синагоге, но они звонят и приходят домой.

   Мама считает, что он мог бы поменьше заниматься разговорами с чужими людьми и сидеть у компьютера, а больше заниматься домом.
Осенью следующего года папе должно стукнуть 90.

Папуля, пожалуйста, будь здоров! Я тебя очень люблю!

       Штутгарт, 23.02.08


Для читателей сайта "Проза.ру" даю координаты папиной страницы
http://www.proza.ru/author.html?stuttgart


Вчера, 13.11.2010, в возрасте 91 года, мой отец скончался в госпитале им. Роберта Боша в Штутгарте. У меня был замечательный папа.

Небольшое продолжение. Хочется, чтобы его прочли следом за этим рассказом. Оно гораздо короче http://proza.ru/2012/08/28/1845

11.2 Neivanov  «Как же мне не хватает тебя!» http://proza.ru/2012/08/28/1845
Московский перманентный ж-л Наблюдатель жизни8 56
               Настоятельно рекомендую начать отсюда http://proza.ru/2008/02/24/18

     Последнее время меня страшно... кстати, правда, странно звучат слова "последнее время"? Будто оно кончается, таинственно и ужасно! Так вот, последнее время меня страшно тянет к отцу, хочется поговорить с ним, поделиться, посоветоваться, а порой и пожаловаться, и похвастаться. Недостаёт его, хоть плачь! Надо съездить, решил я, ведь не так уж далеко. Может отпустит малость, полегчает...
    Сказано - сделано, сажусь в машину, проезжаю менее получаса по ровным улицам Штутгарта, мимо виноградников, мимо корпусов госпиталя, мимо филиала Мерседеса, маленького заводика шампанских вин, по узкому, раскачивающемуся клёпанному мосту через Некар, мимо стареньких домиков Бад Канштата, наверх, в сторону Фелбаха, до стрелки, указывающей путь к цели. Еду на автопилоте, глаза смотрят, руки крутят баранку, правая нога притормаживает или прибавляет газку, левая бездельничает - автоматик, а мысли переносятся на полвека назад...

*************************************
     Мы только что переехали из Мурманска в Одессу, отец демобилизован по состоянию здоровья. На нём офицерская форма, кажется он ещё не успел купить гражданское, а может просто к ней привык? Встречные солдаты и офицеры обмениваются с ним приветствиями, он отпускает, вернее освобождается от моей руки и вскидывает свою к виску, сопротивляться бесполезно, у него железные пальцы! В левой руке отца маленький чемоданчик. Мне 7-8 лет, я не желаю отпускать папу даже на секунду, при встрече с очередным лейтенантом (какая ерунда, папа-то майор медслужбы!) я повисаю на  его руке, и не свожу глаз с лейтенанта. Папа не сбросил мою руку, но я вижу по выражению лица лейтенанта, что отец ответил на его приветствие. Как же он это сделал?

*************************************
      Стоянка почти пуста, паркуюсь на любимое место прямо у забора. Теперь не забыть две обязательные вещи: головной убор и горсть белых камушков в конической штуковине, похожей на урну при входе. Там, внутри, небольшой уклон вверх. Ухожу немного вправо, чтобы возвращаться другим путём. Нельзя уходить с кладбища тем же путём, что пришёл - плохая примета.

    На кладбище встречаю знакомого, наши руки машинально дергаются для пожатия, но оба ограничиваемся кивком. Говорят, мёртвые обижаются, когда мы здороваемся на кладбище за руки - ведь они так сделать уже не могут.
    Вот и отец тогда кивнул лейтенанту, признался мне позже "под пытками".
    Наконец, я стою перед двумя камнями. На верхнем, вертикальном высечено его имя и две даты, промежуток между которыми - 91 год.


    Здравствуй, отец! Вот я и пришёл. Я очень скучаю, папа! Да, я давно уже не молод, у меня две взрослые дочери и десятилетний внук, но как же мне не хватает тебя, папа! Ну ответь же что-нибудь! Сделай хотя бы так, чтобы я почувствовал твоё присутствие!

    Нет, неправда, нет тебя тут. Там, под землёй, в простом гробу из грубо оструганных досок, обнажённый и в саване (человек приходит и уходит голым и без имущества) ты есть, а тут, рядом, у камней с твоим именем тебя нет, не чувствую тебя.
    Что я могу сделать для тебя? Что могу принести тебе? Всего лишь два камушка, которые я и кладу на плиту. Тёмно-серый, почти чёрный гранит с зеленоватыми отблесками прибыл сюда из Украины, там выбиты и надписи. Камни, и надписи ничуть не хуже, чем у немцев, просто так немного дешевле, да и не хочу я, чтобы немцы снова наживались на смерти еврея.

     Не знаю, распространяется ли порядок на все еврейские кладбища, но у нас положено начинать хлопоты о памятнике через полгода после смерти, а ставить его через 11 месяцев. Наверное это правильно, не до того сразу после потери близкого человека.

    Ухожу не прощаясь, попрощались прежде. Душа болела, всё у меня рыдало в груди, но слёз  почему-то не было. Не верилось, что там, в этом грубо сколоченном ящике - мой отец. Евреев хоронят в закрытых гробах, и это тоже правильно, человек должен остаться в памяти живым, а не безжизненной, восковой маской, карикатурой на себя живого.

    Я навещаю тестя, ушедшего уже 12 лет назад от рака лёгких. Не курите, люди! Поживите пожалуйста ещё! Оставляю два камушка у него, два камушка на могиле матери приятеля. Она умерла совсем не старой. И ещё два у Давида из Киева, он играл в нашем любительском театре.

    При выходе из кладбища ополаскиваю руки - это тоже ритуал. В синагоге даже есть специальная двуручная кружка, чтобы ополснуть сначала одну руку, а затем другую. Этих тонкостей, как и многих других традиций, я не знаю, и языки не знаю, ни идиш, ни иврит, я плохой еврей. Снимаю кепочку, лежащую у меня для таких случаев в бардачке, (кипу я не люблю), сажусь в машину.

     Вот я и побывал у отца, но не отпустило...

     Несколько лет назад я уже писал об отце, но тогда он был ещё жив.           http://proza.ru/2008/02/24/18

12. Дария Павлова  «Когда я хотела называться Розой» http://proza.ru/2019/03/23/1365
       
В детстве я хотела, чтобы меня называли Розой, но родители мне объяснили это не русское имя, да я и их понимала, да и Дарья мне всегда нравилось. Просто в детстве я ощущала море чудес простых в днях, особенно весной и летом. Помню, как на Камчатке журчали и прямо пели ручейки, я перепрыгивала через них, а кругом первоцветы, и так красиво и радостно. А летом можно было из подорожника с корнями делать кукол. Промыть корни подорожника от грязи и песка в воде и делать прически, плести косы воображаемым мной из подорожника маленьким принцессам, поэтому и хотелось называться Розой.
        А камушки разноцветные в воде на песке около бухты это были детские сокровища. Они собирались, а потом дома промывались, сушились и складывались в коробочку.
        Я радовалась просто солнцу в небесах и тогда еще верила в сказку и конечно, что Добро победит. Потом с течением времени и собирании «шишек» моя вера в Добро приняла уже другой образ и понимание его в жизни, ну а тогда понятия не справедливо и справедливо глубоко врезались в сердце,  и я всячески отстаивала свою детскую правду даже в школе.
Еще мне нравилось уже после школы сидеть и рисовать, рисовать акварелью на мокром листе и смотреть на преображающиеся капли краски. Можно было создавать целые цветочные ковры на мокрых листах бумаги. Первую сказку я написала в раннем детстве с иллюстрациями - это была небольшая книжка, которую моя мама сохранила.
Лес на Камчатке был рядом, я собирала детей помладше меня, и все мы шли собирать грибы. О! Это было настоящее для меня счастье! Вдруг в траве или около деревьев, пеньков найти грибы.
       Однажды, когда у нас было непростое время, и папа ушел в рейс в море, так как все рухнуло, и ему на заводе выдавали квиточки, что ему причитается, в это время мы с мамой его ждали, а я набрала грибов и сказала маме вот у нас на ужин.
Когда я ухаживала за своей мамой, она мне об этом напомнила, и вот сегодня все вспомнилось и лица и родители – Живые.
       Моя мама водила меня по театрам, выставкам художников, музеям  прививала любовь к прекрасному, за что я ей благодарна на всю жизнь.
       Так и видится мне через время ее лицо красивое и светлое. Она шутит и рассказывает об историческом времени, но так образно и интересно, что я заслушиваюсь, а мы с ней в это время пьем чай. Течет неторопливая беседа. Мама всегда меня понимала и поддерживала, особенно ей нравились мои верлибры, стихи, небольшие миниатюры, да и рассказы я ей успела их прочитать, когда она была Жива.
Слушала она стихи, а потом редактировала и объясняла мне, не имеющей литературного образования. Я закончила юридический факультет, но юристом по профессии не стала.
Хотя пыталась и работала в государственных учреждениях и даже в суде, но это не мое и с этим уже нечего не поделаешь.
       У моей мамы диплом исторического факультета МГУ. Люди, окончившие МГУ, очень интересные и многогранные, у них высокий уровень знания, и они по жизни себя совершенствуют.
Маме нравилась литература, в детстве она очень любила читать и прочитала очень много книг. Книги в ее детстве поощрялись ее матерью, учителем литературы и русского языка и в дальнейшем завучем в школе. Еще учась в МГУ на историческом факультете моя мама, когда вспоминала о времени студенчества, рассказывала, что у нее была возможность перейти на филологический факультет. Ей это предлагали преподаватели МГУ,  видя ее хорошие способности к филологии. Из-за отношения ее матери моя мама не перешла на филологический факультет и окончила МГУ с дипломом исторического факультета.
       Как все бывает в жизни не просто, когда я начала писать первые стихи верлибром ее способности проявились особенно ярко, она мне показывала, как правильно писать рецензии. Что значит критическая рецензия, чем отличается просто отзыв, доброжелательное поведение.
       Все благодаря маме!Сейчас, когда я стала писать и публиковать свои воспоминания о родителях, то особенно ее вспоминаю. Ее поддержку и уверенность, ее важные и очень нужные высказывания о произведениях авторов, писателей, поэтов на сайте.
       Сегодня, пока я смотрела на осиянные светом всепрощающей любви кресты на куполах Храма и церкви, я смотрела в февральские небеса, понимая все и ощущая, что там очень далеко где-то мои родители.
И как грустно и забавно вспоминать о детстве, имя Роза и мое желание ей называться.
       А надо было просто собирать каждый день своего детства в ларец памяти, хорошо учиться, не огорчать родителей по пустякам, не доказывать в школе свою справедливость, «не вбивать гвозди словами», обижая  других детей из-за мелочей, дорожить дружбой, не ждать сказки в жизни.
       Боже, как мало надо было и как сложно оказалось мне все это исполнить.

19.02.2019 года.

Берегите родителей

Пока они живы и радуйтесь с ними каждый день!

Потом будет поздно…

Фотография Виталия Пономарева из сообщества «Камчатка навсегда».
 
Благодарю!


13.1 Декоратор2  «Оболонь» http://www.proza.ru/2019/03/27/624

- Дунь! Не знаешь, как внучку-то назвать хотят? – допытывался дед Василий.
- Вроде, Галей, – отвечала Евдокия Ивановна, вернувшаяся от сына.
- Попроси, пусть Настей запишут. Хорошее имя, светлое… - закончил дед краткий диалог, шурша разворотами свежей «Правды». Не ради новостей листал Василий газету, востроносо уткнувшись в черноту бесконечных строчек. Плотный туман душевной тоски снова поднялся к горлу, перехватил его петлей и наполнил глаза  едкими слезами. Косматая голова беспородного пса, примостившаяся у больных хозяйских ног, почувствовала перемену в настроении деда, вздрогнула и переместилась на старческие колени. Василий машинально потрепал собачий загривок, вспомнив, как углядел тонущего щенка в камышовых зарослях овражьей низины и принес домой. Нескладный собачий детеныш, получив кличку Камыш, через год превратился в огромного пса, преданного напарника и чуткого психолога.

- « -

Настя, Настенька, Настена… Льняные кудряшки до плеч, голубые глаза в пол-лица, нежный румянец с позолотой загара… Именно такой осталась в памяти пасечника Василия маленькая дочурка, появившаяся на свет Божий нежданным подарком. К моменту рождения Насти, у Василия с Авдотьей уже было пятеро сыновей. Старший  входил в жениховскую пору, а младший заканчивал обучение в начальных классах. И вдруг, девчоночка… Маленький нежный ангел. Ласковый и кроткий. Прелестный и трогательный. Некрикливый и покладистый. От малышки всегда пахло пленительной смесью молока с душистыми медоносами. От лепета крохи теплело на душе, касания детских ладошек к колючим щекам вызывали  улыбку, а стареющее отцовское сердце наполнялось до краев трепетным ликованием.   

Каждое утро Василий уходил с Настеной на пасеку. Удобно устроившись в надежных мужских руках, малышка внимательно вслушивалась в отцовские речи, усвоив к трем годам названия местных трав, кустарников и деревьев. Чуть позже девчушка распознавала по пению всех птиц, которые без боязни слетались поближе к белокурому ангелу для вокальной отчетности. Даже шмели гудели тише, приземляясь на подол цветастого детского платьица в минуты передышки. Отцовское счастье длиной в пять лет оборвалось в одночасье. Сгорела дочурка за неделю от странной хвори, не выпуская отцовскую руку из пылающих ладошек. Когда утренние лучи просочились сквозь плотные шторы и осветили детский лик, Настенька открыла глаза, облила небесной синью отцовское лицо, заросшее недельной щетиной, улыбнулась ласково и ушла… Кротко, без стонов и слез, с застывшей улыбкой на алых щечках.

Мир перевернулся для Василия. Он враз онемел, самолично строгая доски для Настиной домовины. С кладбища Василий вернулся чужим и постаревшим. Он отпустил бороду и стал затворником, переселившись в летний домик на пасеке. И вдруг, случилось чудо. У среднего сына народилась дочка, которую назвали Настенькой. Крошечный ангел со смышлеными глазами лазоревого цвета выдернул деда из добровольной аскезы, заново научив улыбаться и ощущать оттенки вкуса к светлой стороне жизни.

- « -

Удивительным образом сложилась жизнь Василия, щедро одарившая его копией умершей дочери. Те же ясные глаза-озера в пол-лица, веселые кудряшки цвета вызревшей ржи, медовый аромат бесконечного до небес счастья. Отступила старость, а вместе с ней и затянувшаяся хандра с бесцеремонными налетами отчаяния. Теперь в летнем домике весело повизгивал рубанок; липовые доски отшучивались кучерявыми  стружками, молоток деловито поддерживал ритм столярного таинства, помогая  удивлять  домочадцев причудливой детской колыбелькой, удобным стульчиком,  резными качелями и  забавными игрушками. 

Василий отговорил сына отдавать годовалую Настеньку в ясли,   превратившись в ответственную няньку. Малышка рано пошла, была не по возрасту бойкой, знала наизусть множество стихов и сказок. К пяти годам ловко отплясывала на семейных праздниках, сопровождая свои выходы занятными частушками. Безотлучно находясь при внучке, Василий с верным Камышом, оберегали от любой напасти свое земное солнышко. Дед был для внучки вторым отцом, мудрым наставником, опекуном. Под аккомпанемент старинных былин и напевных историй, Настенька запоминала названия деревьев, трав, грибов ближнего перелеска. Василий увлеченно рассказывал благодарной слушательнице о народных приметах, повадках лесных обитателей, научил разводить костерок и готовить в котелке травяной душистый чай к бабушкиным  лепешкам. Иногда дед вспоминал о войне, на которую был призван кашеваром. Эти истории остались в Настиной памяти  глубокой зарубкой. Всю жизнь она отчетливо помнила грустный рассказ деда о подводе с провиантом, которая ушла под волжский лед. Никто из служивых тогда не умер с голода. Дед приносил из ближайшего леса оболонь, тонкий слой между внешней сосновой корой и древесиной, и хитрым способом обжигал древесные пластины, изгоняя из них смолистую горечь. Затем дробил заболонь в тряпичном мешке, перемалывал в пыль, подмешивал к ней остатки ржаной муки и выпекал душистые караваи. Настеньке довелось отведать такого самодельного хлеба, необычный, хвойный привкус которого сохранился в памяти на всю жизнь.

Напитавшись премудростью деда, Настя стала успешной ученицей. В ежедневной круговерти обучения, не заметила Настя увядания своего любимого наставника. Спохватилась, когда отец спешно забрал ее с занятий и привел в дом Василия. Дед успокоился сразу, как только коснулся своими иссохшими ладонями девчоночьих рук. Прерывающимся хриплым голосом он завещал своей любимице прожить недожитые дочкой годы, выбиться в люди и не посрамить семью. В тон его надрывному дыханию завыл Камыш, лежавший у постели больного хозяина. Выгнать пса из спальни не удалось, он пробыл там до похорон, не притрагиваясь к еде. После погребения деда Василия, Камыш сгинул.

Всю горечь утраты Настя полностью осознала чуть позже.
Когда осиротел садовый домик деда, пропитанный медовым запахом вощины и свежестью древесной стружки.
Когда на чужие телеги погрузили пчелиные ульи, окрашенные Василием в тон ее глаз.
Когда затихла шмелиная возня в шапках цветущих флоксов.
Когда постаревшая бабушка затеяла продажу родной усадьбы.

Кончина деда совпала с завершением Настиного отрочества, и вытканное полотно ее достойной жизни расцветилось изящной вышивкой искусной белошвейки. В полном здравии дожила она до свадеб своих внуков. Казалось, и впрямь, нестареющей женщине было отпущено две жизни, покуда не свалила ее тяжкая болезнь. В ночь перед сложной операцией привиделся Насте дед в сопровождении косматого Камыша. Бородатый пасечник сидел у костра и тщательно перемалывал в пыль обожженные пластины оболони. Испеченная лепешка, изрытая сетью трещинок, вызвала у Насти  приступ забытого голода, а вкус легкой сосновой горчинки обласкал благодатью первого причастия. Звонкий лес, переполненный весенним ликованием, постепенно наполнял измученное тело животворными силами. Нежное разнотравье, прошитое первоцветами, гасило боль и наполняло  душу Насти неземным ликованием. При каждом порыве майского ветра, душистая пыльца березовых сережек пудрила впалые щеки, маскируя бледность. В вершинах старых лип неустанно солировала кукушка, удивляя окрестности щедростью посулов, а шершавая рука деда успокаивающе скользила по завиткам поседевшей внучки. 

Рентгеновский снимок, выполненный наутро перед операцией, изумил хирургов. От опухоли не осталось и следа.

13.2 Декоратор2  «Пикассо» http://www.proza.ru/2016/07/16/1810

Cтуденту художественного училища Толику Захарову, в ноябре сорок третьего года исполнилось восемнадцать. А через неделю пришла повестка на фронт. При виде листка с синей печатью, мать, Авдотья Ивановна, хватаясь за сердце, заголосила:

- Муж воюет, сын старший в плену мается, дочка  второй  год на фронте! Неужто мало?

-Ну, чего ты, мать, зашлась? Всех гребут, - басил Толик.

Из всех сыновей Авдотьи, а их было трое, он был самый рослый. Cмуглый,  мускулистый, стройный, с изящными, длинными пальцами на сильных руках, не  похожий  на родителей и братьев ни внешностью, ни статью. Его глаза цвета небесной сини, в отличие от карих глаз всего семейства, постоянно  меняли оттенок от настроения и освещенности. В вечерние часы глаза Толика приобретали такой глубокий аквамариновый оттенок, что возникало желание утонуть в них и раствориться. Любимая бабка Анна нашептала внуку о случайном появлении залетного турка Бурхана в их родне. Разбирая наследные сундуки старушки, Толик нашел маленькое пожелтевшее фото турецкого предка. С карточки смотрел сам Толик, правда, славянские гены рода Захаровых изменили  шевелюру пращура, выпрямив кудри.

У Толика было две страсти: геликон и рисование. Рисовал он везде и всегда. В школе на уроках, дома вместо уроков. Стены деревенского дома Авдотьи были увешаны портретами всех членов семьи. Выполнены они были карандашом, аккуратно застеклены и вставлены в рамки. Толику удавалось добиться не только потрясающего сходства с оригиналами, но и ловко передать характер натуры – природную хитрость  в глазах отца, лукавинку в облике бабки Анны, прямолинейность старшей сестры.

До некоторых пор, увлечение сына рисованием  Авдотья считала блажью. Но когда в школу Толика приехал известный портретист, парня  зачислили в художественное училище без экзаменов и у матери появился повод гордиться сыном.

Геликон привлекал Толю своей нелепостью. Звон начищенной меди, улиточная форма и нешуточный  вес инструмента, покорили юного музыканта сразу. Наличие всего четырех пистонов-кнопок позволяли Толику виртуозно  извлекать из геликона не только ритмичный фон низкого тембра, но и наигрыши любого стиля.

Для матери в семье он был единственным  безотказным помощником. Парень умел все: корову подоить, дров нарубить, в доме прибрать. Работал без устали, с азартом и вдохновением.
 
Авдотья Ивановна проводила на фронт мужа Василия Ивановича в июле сорок первого, который всю жизнь проработав в сельской столовой, и на фронте исправно нес вахту кашевара. Старший сын Виктор, за 4 месяца до начала войны, проходил срочную службу в Белоруссии, где и был взят в плен в первые дни войны. Дочь Антонина, комсомольская активистка, добровольно ушла на фронт и служила связисткой под Саратовым.

Настал черед Толика. До сельсовета, где был назначен сбор новобранцев, его провожали  мать и младший брат Борис. Выплакав все слезы, Авдотья Ивановна не выпускала руку сына из своей ладошки, огрубевшей от мозолей. Маленькая, сухонькая, с осунувшимся, заостренным скорбным лицом, запрокинув голову вверх, мать не спускала глаз с сына. Не удержав рыданий, невольно вскрикнула, когда объявили команду грузиться. Через пелену угасающего сознания услыхала шелест колес отъезжавшей машины. Поддерживаемая  младшеньким, по инерции побрела было по дороге за грузовиком, но ватные ноги отказались повиноваться. Полотно дороги, черное пятно уходящей машины и горизонт слились в одну остро заточенную стрелу, больно вонзившуюся в материнское сердце. Сползла бы Авдотья в пыль дорожную, если бы не Бориска, подхвативший мать на руки.

Два десятка человек, собранных из соседних деревень, тряслись в кузове трехтонки по ухабам тракта. Мысли каждого улетали домой, где остались самые близкие, самые родные люди. В дрожащих от рыданий губах, в слезах, заливающих постаревшие в одночасье лица провожающих, утонули мужские сердца и вырваться из омута боли не позволял капкан цепкой памяти.

На призывном пункте новобранцев переодели в военную форму. Толику подошла по размеру лишь пилотка. Даже самая длинная одежда оказалась комично короткой, а кирзачи на пару размеров меньше нужного. Каптер психовал от безысходности, солдатики хохотали от клоунского вида парня, а сконфуженный Толик не на шутку испугался, что не возьмут его в таком виде  бить фашистов. Подходящую форму для Толика привезли к концу дня из другого района, но сапог нужного размера так и не нашлось.

-Ничего, разносишь, еще велики будут, - заверил каптер Толика.

Глубокой ночью  эшелон с новобранцами тронулся в направлении  северо-западного  фронта. Поездка растянулась на семь долгих  дней. За это время все обитатели теплушки, в которой ехал Толик, перезнакомились и превратились в дружное  сообщество. Домашнюю снедь объединили в общий котел и, с аппетитом  трапезничая,  рассказывали  забавные анекдоты и случаи из жизни. Среди всех обитателей теплушки, самой оригинальной личностью был  деревенский шофер Витек. Ярко рыжая шевелюра и мелкие веснушки, рассыпанные по лицу, невольно  притягивали  взгляд. От  Витька исходила такая мощная волна покоя и житейской правды, что задержаться около него хотелось каждому, особенно, когда он душевно пел под аккомпанемент своей гармошки.   

Толик, сбросив с ног ненавистные кирзачи-полумерки, постоянно рисовал. Главным объектом его творчества был Витек. В разных ипостасях смотрел Витек с листа:  поющий, жующий, смеющийся, грустивший. Пораженные новобранцы, с удивлением рассматривая карандашные портреты Витька, мгновенно окрестили юного художника «Пикассо». Толик охотно отзывался на новое имя, ощущая в обращении к нему на новый лад неподдельное уважение солдат. Каждому захотелось получить от Пикассо свой портрет, и Толик с удовольствием выполнял портретные заказы.

На каждом полустанке, выходя  из теплушки для перекура и поисков  кипятка, новобранцам бросались в глаза бесконечные вереницы санитарных поездов, идущих в тыл с фронта. Разговоры с ранеными о чудовищном Витебском котле, в котором выжить практически невозможно, прошивали  страхом все существо. Ужас обволакивал сознание, проникая в каждый нерв. Изуродованные фронтовики без рук и ног являлись  в кошмарных сновидениях, наделяя пробуждение ослабевающей  надеждой  на выживание и тяжелым привкусом безысходности.

- Мне страшно,- шептал Витек, - Не вернусь я с этой войны, нутром чую. -
Толик, к которому Витек прикипел, как мог, успокаивал приятеля. Но неубедительно звучали его речи, горечь дурных предчувствий не покидали и его самого.

В пункт назначения прибыли ранним утром. Толик с Витьком были распределены в стрелковый батальон  лейтенанта Алтухова, который сразу выделил Толика из толпы новобранцев. При интеллигентной внешности парня и утонченности манер, солдат Захаров шагал в строю так нескладно, как будто в его сапоги насыпали гвоздей. Отозвав  бойца в сторону, лейтенант велел разуться. Уже на следующий день у Толика появились сапоги по размеру, правда, ношеные, с чужой ноги.

Учение началось с азов военной премудрости: собрать и разобрать винтовку, удержать ее в руках при стрельбе, научиться попадать в цель. Через два дня скоротечных учений отправили новоиспеченных солдатиков к линии фронта, где и началась для парней война, для каждого своя. Орудийным огнем, дождем снарядов, несущихся с небес, боролся немец за Витебск, сердцевинный объект плана гитлеровцев "Восточный вал".
 
 Рота новобранцев, которую вел лейтенант Алтухов в первый бой, попала под шквальный огонь. Не было окопов на этом ровном месте, залегли солдатики прямо на снег, выпавший накануне. Вдавился Толик изо всех сил в землю, а пули беснуются, свистят над головой, как вихрь очумевших шмелей. И чувствует Толик, что нет такой силы, которая оторвала бы его от спасительной, еще непромерзшей земли.

Пытается изо всех сил лейтенант поднять роту в атаку, голос сорвал до сипоты, а солдатики необстрелянные к земле приросли, голов поднять не смеют. Сквозь тошнотворный ужас, слышит рота команду:

- Рубцов, поднимай солдат в атаку! –
Вскочил боец, три шага не успел сделать, как ткнулся лицом в снег, скошенный пулеметной очередью.

- Егоров, вперед! –
Вздрогнул Витек, услышав свою фамилию, оторвал голову от спасительной земли, напружинился всем телом, вскочил и, прижимая автомат к груди, побежал, петляя, к проклятому холму, который выплевывал шрапнельную смерть, не захлебываясь ни на секунду.

Взмахнув руками как крыльями, проплыл Витек солнечной дугой в последнем полете и рухнул на землю, так и не успев причинить вреда ненасытной пулеметной глотке.
 
Пульс, бьющий набатом в висках при виде кончины друга, оторвал  Толика от земли и, выбивая геликоновый ритм, увлек юного солдата в жуткий оркестр смерти. Бежал Толик к проклятому холму под треск вражеского пулемета, не зная, что вся рота рванула за ним, как за лидером в забеге. Солдаты, поднятые дерзостью Толика, бежали, падали и беспорядочно стреляли в сторону холма, изрыгая из своих глоток  вопли боли и ужаса.

И вдруг внезапно наступила тишина, звенящая и прозрачная, оглушившая остановившихся солдат. Оглянулись ошарашенно солдаты, осознав, что выполнили первый воинский приказ, что прошли проверку первым боем и первыми потерями однополчан, от которых в живых осталось менее половины.

А в тишину, заложившую уши, вплелся отдаленный лязгающий звук, уверенный и наглый в своей одержимости. Из-за холма, на измотанную горстку солдат, выползали "Тигры". Полегли замертво все солдатики от первых взрывов  танковых снарядов, как пашню перед посевом  перепахавших  ложбину  и поднявших на дыбы черную землю с проседью первого снега.

Приподняла взрывная волна Толика над землей и, распластав, небрежно швырнула на пол странной комнаты, до отказа забитой людьми. Некоторые из них  сидели поодаль, иные неторопливо ходили взад и вперед. Из толпы отделился Витек и с радостным криком бросился обнимать Толика. Сквозь Витькины приветствия  услышал Толик знакомый с детства голос бабки Анны:

- Ну что ты, Витька, скачешь козлом, иди отседова. А тебе, Толян, сюда еще рано. Иди себе с богом.-
Выставила бабка внука из странной комнаты. Вышел Толик наружу,
осмотрелся.

Тишина. Отдаленные орудийные залпы слегка эту тишину тревожат.  А сам он лежит в воронке от снаряда, на самом дне. Лежит неудобно, в нелепой позе. Нога левая, носком вниз вывернутая, прошита осколком  навылет. Осколок этот, в плоть ноги кусок полушубка овчинного затянул. Пропитывается овчина потихоньку ржавчиной крови, застывая на холоде. Хотел Толик поудобней  ногу уложить, да не вышло. Острая боль пронзила правую сторону тела. Скосил боец  глаз на грудь, и увидел полуоторванный  рукав полушубка и зияющую  в прорехе  бесформенную руку, кровью залитую.

Явь постоянно перемешивалась с небытием, время от времени погружая Толика в липкий, тошнотворный обморок. Минуты ясного сознания приносили жестокие страдания. От нестерпимой боли выл Толик и жаждал забвения, где мука отступает, покидая  истерзанное тело. Но и в зыбких снах покоя не было. Стая алчных ворон  пикировала с неба, выклевывая куски плоти из кровоточащих ран.

Не единожды пытался Толик к бабке Анне вернуться, и всякий раз гнала его бабка, убеждая бранью и подзатыльниками. А в последний визит в странную комнату, усмотрел Толик  в толпе человека знакомой внешности, смуглого, высокого, с глазами цвета небесной сини. Пристально человек этот парня рассматривал, а потом подошел и твердо произнес:

- В тебе течет кровь моего великого рода и ты обязан продлить его. Я, твой предок Бурхан, велю тебе уйти. -
 
Вытолкнул смуглый человек Толика из комнаты, и услышал парень скрежет  засова дверного с внутренней стороны. Один на один остался Толик со своей бедой. Пошевелился неудачно, заскрипел зубами от прострельной боли и поплыл в страну липких сновидений с голодным вороньем.

Недолго вороны глумились над беспомощным телом Толика. Непонятно откуда взявшаяся мать, с хворостиной накинулась на алчных птиц, отгоняя их от сыночка. Отогнала подальше и стала Толика будить, осторожно плеча касаясь.

-Просыпайся, сынок! Помощь подоспела.-

С трудом приоткрыв глаза, увидел Толик склонившихся над собой санитаров. От нестерпимой боли утонул парень в вязкой топи глубокого обморока, когда волокуша запрыгала по буграм да кочкам перепаханного взрывами поля.

Очнулся раненый от яркого света операционной, ядреного запаха медицины и страшного приговора седого хирурга:

- Двойная ампутация, общий наркоз!-

Погрузившись в сон, не мог Толик уловить ноток горечи в словах врача. А тот с отцовским сожалением смотрел на полудетскую припухлость щек, которых едва ли касалась бритва. Понимал врач, какая убогая судьба уготована этому красивому парню, в какой нелепый человеческий обрубок после операции превратится безупречное тело служивого, не навоевавшего толком. Стоя перед уснувшим в наркозе солдатиком, начал хирург свой священный бой с черной, военной злобой. Понадеявшись на высшие силы и молодость раненого, до рассвета воевал врач на личной передовой за полноценную жизнь новобранца.

Послеоперационный бред и беспамятство длились целую вечность. Пробуждение было болезненным и пугающим. По рельефу складок суконного одеяла, укрывавшего тело, Толик с облегчением  выявил  наличие всех частей тела. Нутром затуманенным  почувствовал  присутствие самого родного человека на всем белом свете. Мать, как воробушек, сидела на краю стула рядом с койкой сына и, прикрыв глаза, шептала  «Отче наш…». Как удалось этому хрупкому, маленькому существу разыскать сына и добраться до лазарета путанными военными дорогами, одному господу богу известно.

На стоны раненого сына мать мгновенно откликнулась. Встала на колени, обняла обеими руками постель и застонала по-бабьи протяжно и горестно, причитая полушепотом:

-Сыночек, родимый! Очнулся! Слава тебе, Господи! А ведь мне бабка Анна приснилась, про тебя рассказала, просила помочь.-

Какой же удивительной силой и выносливостью обладает любая мать в минуты опасности для своего детеныша! Непреодолимое стремление помочь своей кровинушке, перевалить на свои плечи его горечь и боль, подвластно только святому материнскому началу, не знающему преград и заслонов.

Авдотья прожила в лазарете долгие три недели, помогая санитарам обихаживать лежачего сына, переносить  на перевязки в операционную, кормить с ложечки. Общей  матерью стала она для всех раненых, помогая уменьшить страдания солдатиков, находить для каждого слова утешения и поддержки. Иногда Авдотья пела задушевные, протяжные песни, которые срабатывали для раненых лучше обезболивания. Лирический напев Авдотьи туманил глаза бойцов слезой, переносил  каждого солдатика в мирное время, в родное окружение, отвлекая от физических мук и очищая душу от сомнений и страхов за последующие дни.

Медленно и болезненно  шел на поправку Толик, но осознание того, что он избежал участи калеки, притупляли  жестокие страдания. Когда боль высекала слезы, Толик вспоминал слова мудрой бабки Анны: «Ничего нет страшнее душевной боли, а боль телесную человек завсегда перетерпеть может».

Раны стали затягиваться только к весне. Волоча больную ногу, выбирался Толик  на костылях во двор лазарета, где солнце торопливо поедало оставшийся с зимы снег,  а проталины обнажались прошлогодней травой. Пронзительная синь витебского неба, березовые косы ветвей с набухшими почками, размытые очертания уцелевшей церквушки с позолоченными луковками, бликующими  на  солнце, неистово, до зуда, до дрожи в руках, просились на холст. В воображении возникали разноплановые эскизы, шла автоматическая пристрелка ракурсов и перспектив, нахлынувшее вдохновение будоражило сердце и требовало немедленного выплеска.
Но, пробитая в двух местах правая рука, висела плетью. Непослушные пальцы отказывались удерживать карандаш, даже плотно примотанный бинтами к кисти.

- Пикассо! Ты ли это, дружище? - к Толику приближался раненый солдат, в котором припомнил юный художник соседа по теплушке.
- Как ты, брат? - спросил солдат.

- Жив, как видишь. - тихо произнес Толик. Глаза его, подернутые налетом тоски, привели  в замешательство старого знакомого, в памяти которого Толик отпечатался общительным и улыбчивым собеседником. Непроизвольно для себя, отметил знакомый солдат пустой правый рукав пижамы Толика, и страшная догадка притупила радость встречи с Пикассо.

Седой хирург, спаситель Толика, с интересом разглядывал карандашный портрет раненого бойца нового поступления. Рука портретиста, несомненно, была отмечена искрой божьей. Природный, мощный  талант угадывался мгновенно. Потрясающее сходство с оригиналом, его отчетливо проступающие черточки внутреннего уклада, заявляли на серьезное явление в портретном жанре.
 
 Оперируя Толика, хирург, безусловно, сотворил чудо, сохранив ему конечности, но придать первозданную чувствительность руке, врач был не в состоянии. Вечером того же дня военный хирург составил рапорт о переводе рядового Захарова в окружной госпиталь для продолжения лечения, которого местный лазарет не мог предоставить из-за отсутствия технических возможностей и инструментария.

Под счастливой звездой родился парень – через пять долгих месяцев врачебного колдовства  рука восстановилась полностью. Послушно выводил  карандаш  задумки  Толика на бумаге, и через неделю весь персонал узнал в нарисованном портрете седого хирурга из лазарета. Пытливый взгляд доктора, морщины вокруг глаз, усталостные мешки под глазами, слегка вздернутый нос и бесконечная доброта  взора, органично и убедительно составляли образ стойкого воина в белом халате. Портрет, который пытались послать в лазарет сувенирным знаком внимания, вернулся обратно невостребованным – уважаемый хирург умер от воспаления легких.

Толик, слегка прихрамывающий на левую ногу, вернулся в родную деревню к завершению войны. Отец и дочь добрались до родного дома к лету сорок пятого. Старший сын освободился из плена к Новому году.

Никого не потеряла на войне Авдотья Ивановна, отмолила свое семейство от беды и горя. Она была единственной счастливой матерью на все село, проводившей на фронт всех близких и встретившей их на пороге дома из кромешного ада страшной войны, обездолившей многие семьи.

После войны мать стала верной прихожанкой местной церкви. Ее дети и муж, вступившие в партию еще на фронте, не противились ее религиозности. В тяжких военных переплетах они ощущали присутствие мощного заслона, оберегавшего их от шальных пуль и смертельных ранений. Наверное, это и был ангел-хранитель в лице матери, денно и нощно испрашивающей у всевышнего здоровья своим близким.

Творил Толик самозабвенно. Необходимо было наверстать упущенное, успеть выразить на холсте все громадье идей, сложившихся в памяти за время вынужденного простоя. Частенько рука ныла от перенапряга, на что молодой художник старался не обращать внимание.

Авторская выставка Толика состоялась в картинной галерее известного художника. Все преподаватели училища, многочисленная родня, толпа друзей и знакомых, молча всматривались в портретные лица.

Вернисаж начинался с портрета матери. Сын выявил на холсте всю материнскую боль пережитых лишений и страданий, но несгибаемый характер, сочетаемый с мудростью и добротой простой крестьянской души, был прописан Толиком достоверно и по-житейски верно.

Со следующего полотна пытливо и строго смотрел хирург военного лазарета. В глазах доктора прочитывалось сострадание и желание оказать помощь любому страждущему. Под портретом врача просматривалась краткая надпись: «Спасибо за жизнь. Ваш крестник».

Тронул души всех присутствующих портрет хлебосольной бабки Анны. От доброго образа веяло желанием обогреть всех и накормить блинами.

Из череды истинно славянских лиц, выбивался портретный образ иноземца, имевший разительное сходство с автором полотна. Пронзительная синева глаз, переходящая в аквамариновую гамму от перемены  ракурса, жесткий завиток шевелюры, прямой взгляд из-под иссиня-черных бровей, подтверждали генную принадлежность молодого художника.

Пронзительно и интеллигентно была выписана Витебская церквушка, чудом уцелевшая при бомбежках. На фоне весеннего пробуждения и холодной синевы неба отчетливо просматривались набухшие почки берез, подтверждающие природную закономерность ухода студеной зимы и веру в весенние радостные перемены.

Военная тематика выставки выделялась темным фрагментом на фоне света и добрых эмоций соседних полотен. Эшелоны с красными  крестами на бортах; искалеченные, изможденные солдаты; перепаханная взрывами черная земля; грохочущие танки и воронье, мечущееся в небе над распластанными телами солдатиков, невольно возвращало военное поколение к тяготам страшных лет, где не было места солнцу и любви четыре долгих года.

Зловещую военную серию картин продолжал цикл цветочных композиций, так любимых Авдотьей Ивановной. На ярких полотнах звенела неотъемлемая атрибутика сельских палисадов: солнечные золотые шары, нежные флоксы и важные георгины. Цветочное разноцветье наполняло души посетителей бесконечным позитивом жизни и красоты, которую невозможно испепелить огнем войны и ненавистью.

Завершался вернисаж автопортретом. Художник изобразил себя с геликоном. С полотна солнечно сияла начищенная медь, глаза сверкали цветом небесной бирюзы. Пальцы, когда-то немощной руки, прыгали по кнопкам-пистонам, помогая извлекать великолепную музыку страсти и любви, бесконечной любви к жизни и искусству.

Долгие годы радовал Толик своими работами почитателей. В 47 лет его не стало.

 Много позже, в славном семействе художника родился мальчик, в облике которого просматривалось смуглое восточное эхо. Уже в начальных классах, у голубоглазого подростка прорезались серьезные задатки к портретной живописи. Возможно, самобытный талант Толика-Пикассо засияет искрой Божьей в творчестве правнука и прорастет в нем добротой русской женщины, святым состраданием к слабому, бесхитростным многоцветьем деревенского полисада или колоритом звонких турецких базаров. Ведь в мире все развивается по спирали и это закон жизни.

 


От Жюри конкурса,
Говсиевич Е.Р.
26.01.2019 г.

СБОРНИК №12 http://www.proza.ru/2018/12/27/306
СБОРНИК №12.1 http://www.proza.ru/2019/01/09/1532

Фото из интернета