http://ольгабеловаписатель.рф
Положение у Нюры было не бедственное, не безысходное, бывает и хуже, хотя в общем и целом хорошего было мало: множилась армия пенсионеров, по швам трещал бюджет и уже не хватало ни нефти, ни газа, ни других в дело спущенных механизмов, но пока все это были только намеки, намеки на то, из чего многим уже точно не выбраться, молодым и тем приходилось не сладко... Как-то в подземке Нюра увидала в красном кругу совсем еще юных музыкальных артистов. Музыка нервно носилась в застенках подземного склепа,с мясом клоки выдирая, жадно лизало волной тропой муравьиной спешащих – выброшенных на берег становилось все больше и, замерев, они так и стояли, прислонившись к гранитному холоду стенки. Очнувшись, люди один за другим подходили к перекошенному, на одну сторону подбоченившемуся пакету, дно которого было устлано мягкими, шепелявыми бумажками. Жидким дождем моросили монеты... Потом, когда Нюра ехала в окружении нарисованных на стенах тигров на одной из станций в вагон вошел здоровенный детина, поставил под ноги сумку, расстегнул и вытянул из нутра её что-то длинное-длинное. С заученными причитаниями мужчина растянул чуть не на весь вагон переливающуюся, кому не попадя подмигивающую гирлянду. Вышел чего не попадя продавец на следующей станции, вышел и тут же нырнул в вагон следующий, а сидящая напротив Нюры женщина всё запихивала коробочку с гирляндой в сумочку, а та всё не помещалась. Поправить пошатнувшиеся дела можно по сути двумя лишь способами, браться за всякую, без разбору работу – тут уж не до амбиций, но есть и другой выход. Редкий, счастливый пенсионер не задумывается о сокращении своих расходов, пришло время задуматься о нём и Нюре.
Чтобы жить человеку много не надо, чтобы выжить нужно и того меньше – нужно одеться, обуться, прокормиться. Родись Нюра в другом климате и беды бы не знала, но наступала та самая зима, которая выгнала когда-то и немца, и француза, окрысилась она и на Нюру, хотя ни тех, ни других у той в роду не было. Гардероб Нюры когда-то обширный, теперь не выдерживал никакой критики и худо бы ей пришлось если бы не общества, о существовании которых она раньше и не догадывалась. В былые, хорошие времена Нюра и сама раздавала другим вещи, и теперь всё это ею кому-то когда-то розданное будто обратно к ней возвращалось. Нюра не брезговала, не зазнавалась, а потом даже во вкус вошла – многие вещи оказались и целее и лучше её собственных, – так Нюра обновила гардероб, справила себе новую куртку, нашлись и крепкие еще ботинки и еще не лег первый снежок, а Нюра была уже одета, обута, вся в ассортименте. Подобные общества есть везде, холодным никто не останется.
Хуже обстояло дело с «прокормиться». Первый друг пенсионера крупа, гречка да овсянка, туго б ей пришлось кабы не огород, продать участок соблазнительно, куш для кого-то пустячный, а для неё привлекательный, но Нюра, зная о подлой способности денег кончаться, покамест гнала от себя эти манящие мысли. Пока есть огород – грех жаловаться, не то что себя и других прокормить можно! Хуже дело обстояло с тем, что в огороде не росло, но и тут обойтись можно, если без излишеств... С точки зрения гигиены хозяйственное мыло не хуже, а может даже и лучше, только вот дюже душистое... Мелочевка разная, губки, щетки, товар шуточный, а в быту вещь незаменимая, товар сезонный, перчатки, варежки, но это зимой, а летом - раздолье, ни одна травинка даром не пропадет. Так Нюра и решила торговать, пока ноги носят.
Летом торговали возле рынка, год выдался яблочный, яблок уродилось прорва, хоть мешками на себе вози. Рассовала Нюра яблоки по пакетам, накарябала на бумажке цену - торгуй себе на радость, другим в удовольствие, - не успела присесть на стульчик, а уже появилось местное, смуглолицее начальство... 100 рубликов за кило и за меньшие деньги ни одно яблоко с дерева не упадет – иначе секир башка, суров закон гостей из юга! Таксу самолично оказывается никто не устанавливал. Свои горячие хлопцы на каждом рынке есть и никуда от них не деться...
Когда яблочный сезон закончился с рынка перебрались поближе к метро, под пассажиропоток подстраиваясь. Рядом с Нюрой стояла Татьяна, торговала квашенной капустой, капуста – золотое дно, стоит дешево, прибыток достойный, возни только поначалу много, а потом ходи только, протыкивай. Тут же толклась Катерина, выдавала тощие, как сама, пучки узбекской зелени на собственное производство и даже не краснела. Были здесь и конкурирующие товары, были и идентичные, совсем как братья с одной мандаринной ветки, торговали и хурмой, и лимонами, меняя сезоны. Среди продавцов были и постоянные, и пришлые, но всегда старались держаться вместе, в складчину и от ментов отбиваться легче, и вообще, один в поле не воин, а так и от ветра можно спрятаться, и словом перекинуться, хотя есть и такие что от них не отгавкаешься, а ну-ка по целому дню стоять до последнего букета!
Нюра разложилась, на двух кверху дном деревянных ящиках стояли банки с солеными огурцами. Огурцы были Нюриной гордостью и дело даже не в рецепте, с пупышка они их холила, подросших с лозы снимала, купая, обрезала попки и, заливая ядреным сиропом, в банки закупоривала. Дома банки хранились под кроватью, здесь же она каждую расчехлила, освободила из толстого слоя бумаги, вытащила. Еще на яблоках хлебнув, столкнувшись с тонкостями ценообразования, Нюра загодя сходила в супермаркет, сравнила цены, калибры, видала на полках огурцы и с ноготок, но всё это считала баловством – своему огурцу Нюра давала расти, хотя и не допускала до свинства! В остальном же магазинный огурец Нюриному уступал - ни вкусу, ни запаху, сплошной уксус, а у неё лист смородинный, лист вишнёвый, и все со своего участка, но, несмотря на все преимущества, Нюра свое место знала – как ни как ни Дядя Ваня и ни фрау Марта!
Стоя на ветру, Нюра вместе с другими бабами перетаптывалась, морозец был еще не тот, но стоять было уже зябко. Ветер подгонял редких прохожих, всех затягивало в какую-то всё убыстряющуюся, несметную воронку, в которую даже колом стоящие неслись всё быстрее.
¬ Почём, бабка, огурцы? - на «бабку» Нюра не обиделась, это раньше она была ладной да гладкой, а сейчас времена другие, клиент всегда прав, во многих компаниях на это дело даже специально науськивают – Тебе хоть горшок на голову, а ты улыбайся!
¬ 70, – Нюра не злоупотребляла. В отличие от других, приторговывающих вдоль обочин предпринимательниц, которые цену на товар устанавливали исходя из стоимости остановившегося возле ведра автомобиля, Нюра любому покупателю назначала одну и ту же цену, хотела было добавить про супермаркет, но не стала – все люди с глазами, цены в магазинах поди ни от кого не прячут.
– Хорошие огурчики, – только и добавила она. Клянчить, уговаривать, за Христа ради прохожим дрожащими руками огурцы за пазуху засовывать – это уж следующая стадия...
Мужчина дал задний ход, подошел, обдал Нюру тяжелым амбрэ, глянул сквозь мутную муть глаз, прицелился, примерился и со всей мочи отфутболил прочь с дороги оба ящика.
Нюра аж отскочила! Внутри резануло, будто чем ошпарило!
– Хм.. Гыр... Кыр... – пошатываясь мужчина пошел кривой дорогой дальше.
Нюра снежной бабой так и осела б в сугроб, если б не подскочила Татьяна...
***
При ближайшем рассмотрении урон оказался незначительным. Ящики хотя и опрокинулись, но опрокинулись в снег и банки целые и невредимые теперь лежали, уткнувшись крышками в сугроб, разбилась только одна, на остро изломанных осколках лежали пупырчатые, в сугроб стекала солоноватая жидкость.
Нюра смотрела себе под ноги, на то, как жидкость, подтопляя мерзлый снег, подбирается к ботинкам, лунка в обрамлении хрустящих, кружевных краев становилась все глубже. Вдогонку обидчику понеслись слова крепкие, обидные – несмотря на внутренние междоусобные конфликты, торгующие сразу будто все против обидчика окрысились, стояли друг за дружку горой, чужаку спуску не давали.
– Да пьяный он! Не видно, что ли?! – всех успокаивая, примирительно сказала новенькая торгующая чулками и варежками. По странному на одной лишь Руси заведенному обычаю пьяному и поныне еще многое прощается льется на него и милость, и снисхождение, и попадает он в положение вроде как привилегированное.
Нюру как могли подбодрили, успокоили, поставили как были ящики, возвратили на место банки, Татьяна крепким сапогом отшвырнула куда подальше осколки, припорошила белым останки. Огурцы по банке, по две расхватали, – под праздники огурцы разве что в пироги сладкие не добавляют, – Нюра рассеяно засовывала деньги в карман, кое-как отсчитывала сдачу, а сама как будто потухла, стояла как в воду опущенная. Домой она возвращалась вместе с Татьяной, благо оказалось по пути, та довела ее до подъезда, а потом даже и до квартиры, подождала пока Нюра дрожащими руками попала в замок, но заходить не стала – час был поздний и самой домой надо.
***
На следующий день на точке Нюра не появилась, дежурство у метро делом было не каждодневным, так что событие это никого не удивило, не пришла она и на второй, и на третий день, не пришла и через неделю, а уж когда минуло две с лишком недели спохватилась Татьяна, решила сама наведаться, дорогой думала про полицию, но что полиция? Кто она Нюре? У неё бы даже заявление не приняли. Стоя у квартиры Татьяна долго звонила, никто не открыл, вышла во двор, свет горел и это не предвещало ни доброго, ни дурного, может нагрянул удар и лежит Нюра обо что ударившись, а может ничего не произошло, а она только лишнего надумала – не хотят сейчас люди открывать незнакомцам с кем только за целый день не накушавшись общения. Татьяна ушла ни с чем, дав себе твердое обещание завтра же прийти снова – авось повезет больше. Нюра тем временем, сидя на кухне, прислушивалась к нервному тику будильника...
Где-то звонил телефон, трещал своей настойчивостью, начали стучать в стену, стучали сердито, а может не в стену, а в дверь, день стучали, второй, зима, все вокруг бледное, монотонно-облезлое, и, если из дома не вылезать, можно и вовсе дням счет потерять... Нюра пошла наконец на шум, насилу управилась с замками, хотя и погоняла их порядочно. Дверь наконец отворилась...
На пороге стояла незнакомая женщина...
Татьяна ввалилась в дом.
– Ну слава те, Господи! Жива-невредима!
Прямо с порога окатило волной чего-то тошнотворно-приторного, Татьяна на ходу стянула платок, скинула дробненькое пальтишко. Нюра, как не у себя дома, стояла подпирая стенку.
– А что ж пропала, захворала что ли?
Татьяна прошла в комнату, в коридоре напоролась на сухую корку, та с треском разлетелась – хорошо не сняла уличную обувь. Кругом горела иллюминация. Мебель еще присутствовала, хотя ящиков в шкафу не хватало, ящики Нюра приспособила для колыбелей для чахлых всходов, всюду в молочных пакетах росла скудная растительность, борющаяся за свет в этой захудалой оранжерее – летом и по весне Нюра торговала еще и комнатными растениями, – ни ковров, ни дорожек, только зачесы и трещины на когда-то крепком паркете. Пол был особенно загажен. Посередке, среди мутной залы лежал распластанный и уже несколько подпорченный изуродованный труп... Присутствующие, вернее, их немногочисленные остатки, подходили, нехотя клевали куда-то в шею, в то место, в котором зияла уже не кровоточащая рана, безразлично расходились...Татьяна чуть не присела: "Вот уж не думала, что каннибализму подвержены даже куры!" Про участок Нюра ей конечно говорила, а вот про то, что приехала на зимовку не одна, а с курами – сказать видно постеснялась... Смекнув откуда есть идет тошнотворный запах Татьяна пошла на кухню, нашла пакет, завернула весь в перьях труп в целлофан и поскорее отнесла в мусоропровод, строго настрого запретив Нюре дверь за ней закрывать...
Причина столь бедственного положения пернатых очень скоро стала ясна – все кормушки были пусты, воды было не больше, чем в аравийской пустыне, кто похуже да послабее – отдал богу душу: среди кур, похоже, действовал тот же принцип – пока толстый сохнет, тощий сдохнет, но тут процесс уже шел полным ходом... Татьяна осваивалась на новой территории, нашла запасы зерна, кинула жмень то там, то сям, особенно не церемонясь, жиденькие вереницы выживших потянулись к зернам, птичий мор на этом не кончился, не успела Татьяна сходить за водой – пала еще одна курица, не иначе как от радостей пиршества. Несмотря на крепкий морозец Татьяна настежь распахнула окно. Квахча из облезших тел, квартирующие сидели по шкафам, да по полкам, хохлились, хмурились на свою никчемную, никудышную жизнь, сетовали, должно быть, на то, что Нюра не отобрала их жизнь, как заведено, в конце сезона, а как Ной перетаскала по паре на зимовку в город; обреченно поглядывали они на колышущееся, куда-то все бегущее за занавесью небо, жалея, видно, о том, что не могут улететь туда, куда улетают все имеющие крылья и за жмень зерна, за щепотку проса обречены на вечные мученья.
Покормив кур Татьяна со всего маху хлопнула себя по лбу. «Вот глупая баба!» - о курах-то она позаботилась, а ведь у Нюры у самой маковой росинки во рту не было! Провела ревизию, из того, что нашла сварганила хилый бутерброд, вскипятила чай. Запах, терпкий, едкий запах продолжал ее преследовать, но из-под закрытой двери в комнату тянуло холодком, и она надеялась, что запах этот не сразу, но постепенно выветрится, выморозится, отступит. Хозяйничая Татьяна Нюру всё за что-то отчитывала... Всем сейчас тяжело, но опускаться всё равно не надо... Это ж надо устроить в городской квартире курятник... Огурцы, капуста – дело другое... Странно, что соседи на неё до сих пор никого не натравили... Это же и клопы, и тараканы и всё что хочешь... При этом она строго смотрела на Нюру, а та вдруг задрожала крупной дрожью. Татьяна сходила в комнату, прикрыла окно, когда возвратилась, чай так и стоял не тронутый, Нюра стояла у окна на что-то рассеянно поглядывая, юбка странно прилипла к ногам, прилипла и не отлипала.
Татьяна так и ахнула!
Раздеть Нюру была морока - Татьяна уже поняла, что с ней что-то неладно,- насилу управилась, усадила подопечную в ванну, вместе где надо помыли... Пока Нюра сидела завернутой в полотенец, Татьяна перестелила постель, нашла что почище. На ночь Нюру Татьяна оставляла с беспокойным сердцем, а утром ни свет, ни заря была снова у неё дома, когда зашла на кухню, Нюра стояла у плиты, жгла спички. Всё режущее, пилящее, поджигательное Татьяна тут же конфисковала, но и тут не успокоилась – оставлять одну Нюру было страшно, подпалит и себя, и соседей. Татьяна нашла Нюрино пальтишко, одела потеплее, потолще, да и взяла с собой на заработки...
***
К новому году Нюру и вовсе нарядили Снегурочкой и дело пошло еще справнее. Сумасшедших, прокаженных, обреченных народ и сейчас побаивается и жандармы тут не исключение. Нюра стала для всех спасением, чем-то вроде амулета, талисмана. Беззаботностью своей, приветливостью, радушием людям, она и вправду походила на внучку Деда Мороза - никого не пропускала, всем протягивала не с кислой улыбкой кислую капусту, никого не узнавала, но всем радовалась и больше всех конечно Татьяне. И все у Нюры опять было хорошо, Татьяниными несметными стараниями была она и сыта, и обута, только вот памперсы для Снегурочки обходились дорого...
***
Кур Татьяна порезала, благо морозилка у Нюры была большая. Среди торговок было много пересудов, намекали на Нюрину квартиру, другие же рассуждали здраво – Царь-батюшка далеко, президент еще выше, без Татьяны Нюра давно бы на тот свет отправилась, и захоти – Татьяна давно бы с нею управилась, а она так и таскает за собой Снегурочку!