Мы, дети военного и послевоенного времени, выросли на воспоминаниях своих отцов,
инвалидами возвратившихся с войны , наших матерей, в страхе проведших немало дней в оккупации, о тех страшных военных годах, которые им пришлось пережить.
Мы «пропитались» духом этих воспоминаний и тех кадров хроники, которые часто «крутили» перед художественным фильмом, на которые, если шли наши родители, то брали с собою и нас, детей.
Наши родители с жадностью всматривались в лица солдат, мелькавших на экране, в надежде увидеть на нём своих родных братьев, сестёр, отцов, матерей, не вернувшихся с войны.
В ДЕНЬ ПОБЕДЫ и дни, предшествующие этому празднику, «Хроника» военных лет возвращает нас в те трудные, военные дни лихолетья, что пережила наша страна и наш народ. Часто показывают и блокадный Ленинград.
Не смотря на то, что мы, дети южной части нашей страны, далеки были от Ленинграда, но те кадры, которые проносились перед нашими детскими глазами, не оставляли безучастными и нас, детей, к тому ужасу, что творился в этом многострадальном городе.
Среди многих кадров часто мелькал кадр, запечатлевший людей, стоявших в длинной очереди за той «пайкой» хлеба, что была положена каждому на целый день , 100-150 грамм. С чувством огромного сострадания смотрели мы, как эти люди прижимали к себе эти кусочки, как бережно несли их в своей руке. А ещё запомнился тот нож-тесак, которым раздающий этот хлеб, чекрыжил чёрные буханки хлеба на эти малюсенькие кусочки.
Послевоенные годы были не очень сытными, но даже тогда нам, детям, было трудно представить, как можно наесться вот таким маленьким кусочком, как можно выжить в тех условиях, что выживали они.
Мы не были прямыми участниками тех событий, но то, что мы видели и то, что мы слышали, всё-таки сделали нас маленькими соучастниками той большой беды, в которой оказался славный город Ленинград. Мы сопереживали, мы болели за него душой.
Прошло лет 5-6 после окончания войны и к нам, на юг, в наш маленький курортный городишко на берегу Чёрного моря, понемногу стал снова наезжать курортный народ.
Городок небольшой, гостиница в нём – маленькая, одна-единственная, и поэтому приезжающие на отдых останавливались, в основном, в частном секторе. Местные жители радовались тому, что, наконец-таки, у них опять появилась возможность как-то улучшить своё материальное положение за счёт курортного сезона, поскольку постоянной работы в нашем маленьком городишке на всех не хватало.
Дом моих родителей был в 5-ти минутах ходьбы от вокзала и в 10-ти – от моря. Естественно, жильё в этом месте быстро заполнялось отдыхающими. Я, малолетняя девчонка, широко открытыми глазами смотрела на приезжающих красиво одетых людей, особенно на женщин, на их, как мне тогда казалось, необыкновенно красивые наряды, причёски, украшения. Нарядные, как теперь говорят «в пол» длинные платья-халаты меня так поразили, что я стала приставать к маме: «Мама сшей себе такой же, посмотри, как красиво. Я хочу, чтобы ты тоже была такой красивой».
Летом, в году 1955-м или 56-м, (мне тогда было лет 9-10) поселилась у нас женщина, не очень молодая, не очень красивая на лицо, но в таких шикарных шёлковых нарядах, что я не могла оторвать от них своего взгляда. Особенно поразили меня её украшения: золотые кольца с большими камнями чуть ли не на каждом пальце, и серьги, какие-то большие и, как мне показалось тогда, красоты необычайной. Я ничего не могла с собой поделать – я глазела на неё, как на какой-то выставочный предмет, достойный обожания.
По-видимому, и мама обратила своё внимание на все эти «достопримечательности» нашей жилички, потому что спустя несколько дней я услышала, как она начала расхваливать всю эту её красоту. А потом я услышала, как мама поинтересовалась – откуда у неё такая неимоверная красота.
Тот ответ, что я услышала от этой женщины, приехавшей к нам из Ленинграда, заставил сжаться моё маленькое сердечко, а моё обожание, с которым я смотрела на неё – мигом улетучилось.
«Знаете, Клавочка, (так звали мою маму) я, ведь, «блокадница», но мне повезло устроиться на раздачу хлеба. Благодаря этому не только я, но и вся моя семья выжила и не только выжила, но и смогла кое-что для себя накопить».
Я видела, как мама отшатнулась от неё: «Это как?»
«Ну, понимаете, когда режешь хлеб, да ещё толстым тесаком, то он так крошится, что этих крошек за день собирается столько, что ими можно было прокормиться всей семье, а те пайки, что были положены семье по талонам , можно было поменять на что-либо другое. Вот я и меняла, когда на какую-либо одежду, а иногда и на золото. Вот так и наменяла себе - на будущее».
Когда я услышала это, мне почему-то стало так больно за тех людей, которые отдавали всё нажитое за кусочек хлеба, а эта «тётка» теперь красуется в их нарядах. А может тех людей уже и в живых нет, а она… а она….
Я убежала в комнату, забилась в угол, мои детские мысли уносили меня к тем кадрам, где голодные люди, согнувшись от холода, стояли в очередь за этими кусочками хлеба, дрожащими руками трепетно прижимали их к себе, а она…., а она….
Когда мама нашла меня в комнате и, видимо, что-то увидела в моих глазах, спросила: «Доченька, что с тобою?»
В ответ я её попросила: «Мама, выгони эту тётечку – она не хорошая!». Мама молча прижала мою голову к себе, и поглаживая мои волосы, произнесла: «Ну как же я её выгоню, она же нам денежки заплатила, а они нам так нужны!».
«Мама, выгони!», чуть ли не со слезами на глазах, повторила я свою просьбу.
На следующий день этой тётечки в нашем доме уже не было.
А спустя несколько дней, я услышала, с каким осуждением моя мама рассказывала своей подруге об этой жиличке, о моей просьбе и как она попросила ту уйти из нашего дома.
И я тогда подумала: «Значит, я не ошиблась, она и вправду была плохая, если даже МАМЕ она не понравилась».