Креститься не молиться

Алексей Аксёнов 2
               В литературном клубе поэт делится впечатлением от поездки в Москву: – Приехал. Пришёл. В Третьяковку очередь. А мороз, хоть назад заворачивай! Но я не из тех, выстоял и посмотрел всё-таки Серова. Впечатление неизгладимое! От насморка тоже, с которым и вернулся домой.
       Мне в провинциальной серости его было не понять. Ехать за сотни вёрст киселя похлебать. Ни денег не жалеть, ни времени, ещё и сопли к тому же морозить! Что за прыть у человека такая?
       Поэт вообще удивлял странностью. Писал слабые стихи, но с каким пафосом читал! А закончив чтение, щёлкал каблуками, склонял голову в почтении к публике. Вроде бы клоун, но пафос мог быть от сердца, а манеры – дань искусству, которому служит. Пусть не очень получается служить, но в конечном счёте важен порыв. Все мы постольку поскольку.
       После заседания все отправлялись в кафе, традиция такая. И там я решил опробовать на зуб незаурядность поэта... В кармане фляжка коньяка и я предложил её оприходовать. Поэт не отказал в любезности. И после свершения акта я припёр его к стенке: – Художник написал картину, копиисты продублировали, и демонстрация её стала доступной даже в нашей родной галерее. Стоит ли уезжать от копии, чтоб в Москве увидеть оригинал?
         Поэт опрокинул ещё рюмку и готов был на обстоятельный ответ: – У подлинника моя душа раскрылась. Я увидел живой портрет девочки с персиком.  Озорной с лукавинкой взгляд, в уголках губ прячется улыбка…  Я был как бы рядом с Валентином, видел мазки, которые писал он с трепетом, лёгкой, порхающей рукой. А где-то я был даже не согласен с палитрой художника… Давай ещё по рюмахе?
        Я потрясён был его тонким восприятием художника. Где уж мне от сохи и уважительно помалкивал.
        К соседнему столику подошла юная пара. Оглядывались украдкой, смущались. Возможно первое свидание. Девушка лёгкая стати, одета в блузку с кружевами, наверняка маминой работы. Милое создание. Красива юность!.. К тому же в сумочке не исключался и персик, Серов оживал реально.
        На прелестнице я заострил внимание поэта. Тот облизнулся после очередного акта с коньяком, оглядел натуру:
        – Фигура ништяк и морда. Но моя пассия лучше. Сиськи как марафет, а уж когда…!
        Рассказ обещал быть красочным, как и положено знатоку искусств, но я уже понял его незаурядную суть.