Фрагменты из повести "Погребальные игры этрусков".
Действия происходят в древнем Риме, в 60-х годах н.э. За широкой излучиной Тибра находится еврейская община города, Трасте;вере. Невольные послабления в нравственных устоях, ввиду тесного соседства с язычниками, в конечном итоге искушают двух братьев. Дан и Асаф отправляются в цирк Фламиния, где происходят сражения хищных зверей с участием гладиаторов знаменитой "Утренней школы". Увиденное на арене потрясает неоперившихся недорослей...
"Цирковые игры Города Urbs" Новелла
Рим месяц мархешван 3827 год по еврейскому летоисчислению
(октябрь-ноябрь 66г н. э.)
Как правило, в ноябрьские иды к верхним причалам Тибра устремлялись последние суда. Опасность неурочного зарождения зимних штормов заставляла владельцев торопить триерархов с доставкой грузов. А вот римских мальчишек, независимо от времени года, влекло сюда нечто иное, равно как и людей в летах. Облепившие квадры береговых плит, подростки и в преклонных летах ветераны с неослабевающим интересом взирали за прибытием и разгрузкой торговых судов. Молодёжь горела желанием увидеть новые корабли, моряков, пришедших с дальних, неведомых стран, других же влекли воспоминания о былых сражениях, но объединяло одно - всеобщее влечение к морю.
Не миновало искушение и двух еврейских юношей, проживающих на другом берегу реки за широкой излучиной, где привольно раскинулась их община. Это место так и звалось на латыни - Трасте;вере, что означало "за Тибром". Несмотря на незначительные послабления в нравственных устоях, чему, к сожалению, способствовало тесное соседство с латинами, сирийцами и греками, родители не одобряли прогулки сыновей за Тибр, тем более в седьмой день недели. На что Дан и Асаф в один голос прекословили, что их дорога не продлиться за край "субботнего пути" и до ближайшего причала, куда они направляются, две тысячи локтей и ни ладонью больше.
Этот день тринадцатого числа месяца мархешван, изменивший
впоследствии судьбу обоих, зачинался, как обычно. После утреннего молебна в доме собрания они возвратились с отцом домой. За шаббатним столом юноши торопливо расправились с холодным куском египетской рыбы, запили глотком медовосладкого напитка из фиников и сунув за пазуху по зачерствевшей пшеничной лепёшке, попросили разрешения на прогулку.
Ближайший путь к причалам лежал через небольшой островок Тиберина, разделявший речные воды на два рукава. Всякий раз, преодолевая первое арочное сооружение и оказавшись на небольшом участке суши, они любовались этим вытянутым клочком земли, где в обрамлении цветочных ваз и фонтанов искрился мраморными колоннами храм Эскулапа. Но сегодня было не до этого. Быстрыми шагами братья проскочили затем второй мост Фабриция и поднялись к величественному зданию театра Марцелла. Оказавшись на площади у полукружия театрального ограждения, по другим ступеням вернулись почти к самой реке, прошли немного вниз по течению и уже там по береговым плитам взобрались наверх, где с радостными возгласами их встретили здешние приятели:
— Братьям многочисленные приветствия!
— Асаф, а вы лёгки на помине! Идите к нам, — лицо греческого друга светилось от радости, — Вчера ваш дядя без всяких проволочек устроил моего отца каютным служителем на эпибатигу! Оказывается, Иефераам столько лет работает во Фьюмичино, что его знает в лицо чуть ли не каждый подъёмщик грузов.
— Прекрасная новость! Теперь ты сможешь наконец-то обзавестись настоящим военным кинжалом. Думаю, широкий пугио станет достойным украшением твоего "мощного" торса.
Худосочный Евдоким засмеялся одним из первых.
— Смотрите, да это же с Боспора, я узнал его по широкой корме!
Чей-то громкий выкрик приковал всеобщее внимание к двухмачтовому судну, длиной не менее шестнадцати оргий. С десяток волов, бредущих по берегу, медленно втягивали его в акваторию порта. О перегруженности свидетельствовал верхний брус фальшборта, едва ли не в полутора локтях нависший над водой. По всей видимости, в стремлении получить скорейшую выгоду, пантикапейский владелец судна не пожелал оставить часть груза в Остии, а приказал своему триерарху нанять волов и тянуть посудину к римским причалам, до предела отягощённую фанагорийской пшеницей.
— Поразительно, как только доски выдерживают всё это? — воскликнул один из пожилых ветеранов, указывая на торчащие из палубы громоздкие конические амфоры, — Клянусь Юпитером! Да здесь зерна более тысячи талантов!
Вставленные в настильные отверстия, амфоры закрывали собой всё свободное пространство, а незанятые работой гребцы теснились на высоко поднятой корме, мешая двум кормчим свободно орудовать рулевыми вёслами.
— При такой жадности не удивлюсь, если в трюме вместо гороха и фисташек окажутся кувшины с иберийским серебром, — поддержал его второй отставник, — Кажется, парень прав, с прошлого Праздника Весты этот "друг римлян" уже второй раз приходит сюда разгружаться. Не худо бы проверить якоря, глядишь, они у него из чистого серебра. Мне рассказывали…
Остерегающий трубный сигнал предписал судну застопорить ход и уступить дорогу отходящему от причала военному кораблю. Но дожидаясь команды от старшего кормчего, сведущие погонщики осадили животных. Плавно под звуки рожка отошла от причала трирема. Соразмеренно заработали длинными вёслами отоспавшиеся за ночь верхние траниты. И заскользила над мутными водами Тибра гордо поднятая голова богини Медузы, неся под собою трёхзубый таран. Северный ветер чуть усилился, играючи опередил судно и принялся с благосклонностью наполнять большой прямоугольный парус. Малый же носовой, отпущенный с наклонной мачты, какое-то время, казалось, возмущённо трепыхался, но и он постепенно забрал низовой ветер, надулся, забогравел от важности, отдавая неистово свой труд кораблю.
— Жаль, отец не разрешает выучиться на кормчего, — горестно вздохнул широкоплечий, не по годам развитый подросток, — Грозится, если не возьмусь за ум, то в ближайшую субботу отправит за Тибр к Шефуфану на обрезание. А всё потому, что провожу этот день в таком же бездействии, — под общий смех он плутовато покосился на присевших рядом с ним братьев.
Будучи из сословия всадников, Децим, с непонятным упорством
высокородного римлянина, испытывал ко всем евреям "смешанное чувство любопытства и презрения". Тем не менее он оставался добродушным парнем и не опускался до прямых оскорблений.
— А всё же скажите, "это"… не больно, а то всякие кривотолки гуляют? - спросил он с плохо скрываемой насторожённостью.
Как видно, подобный вопрос давно занимал римских подростков, их лица с любопытством уставились на старшего из братьев. Не обошёл предмет обсуждения и двух ветеранов, сидевших неподалёку, заставив оторвать взгляды от русла.
Дан кивнул понимающе. Подобного рода расспросы не сказывались на его расположении духа. Как и любой другой еврейский ребёнок Рима он слышал их с детства и приучен был обстоятельно отвечать на них, конечно, если не звучали при этом явные насмешки. В противном же случае в ход шёл позволительный приём, чему тайно обучал многих мальчишек общины беглый гер-тошав[не еврей, соблюдающий законы Ноевых сынов] из Лузитании, нашедший прочный приют в Трастевере. Но если бы этот вопрос прозвучал впервые!
С серьёзным видом Дан терпеливо объяснил, что крайняя плоть обрезается ребёнку на день восьмой от рождения, а чтобы узнать больно ли это (тут он, не сдержавшись, ухмыльнулся), то для пытливых юнцов, "не желающих взяться за ум", остаётся единственный выход, это поскорее впасть в детство.
— Да не переживай так, наш мохе;л поможет распрощаться с плотью и в твоём возрасте. Обещаю, будет не очень болезненно и, главное, вrevi manu.
Ответ юноши развеселил, многие заулыбались, а последняя фраза и вовсе вызвала всеобщий хохот. Каждый представил, как еврейский жрец примется совершать над сыном эквита безумную операцию "без проволочек и пустых формальностей".
— Да будет тебе дуться, сам же начал, — Дан дружески толкнул приятеля в плечо, — Давай, показывай, что обещал. В прошлые бега победила "Ксанф" и ты говорил, что в честь неё обязательно отчеканят монету.
Обидчивое выражение на лице Децима смягчилось. Страстный приверженец лошадей, он старался не пропускать ни одного циркового состязания. Как бы нехотя залез в поясной мешочек и с видимым равнодушием протянул кулак.
— Да не тяни жилы! — Асаф нетерпеливо пристукнул его по крепко сжатым пальцам.
Его притязание поддержали и ветераны, они также любопытствующе вытянули шеи. Медленно, слишком медленно разжимались тонкие мальчишечьи пальцы, пока на полураскрытой ладони не сверкнул новенький денарий. Выдох восхищения привлёк внимание и остальных.
На серебряном adversus[лицевая сторона монеты] неверной круглой формы, только на днях отчеканенной в мастерских при храме Юноны Монеты, красовалась лошадиная голова. Над её круто изогнутой шеей дыбилась откинутая назад витая косичка. Надменно вскинутый профиль с выпирающим глазом и чувственно раздутыми ноздрями, казалось, излучал божественный свет.
— Какое великолепие! — прошептал Дан и с благоговением тронул пальцем острые кончики миниатюрных ушей, кокетливо выглядывающие сквозь изысканно сплетённую гриву.
День пролетал незаметно, пришло время возвращаться домой. Братья наскоро распрощались с друзьям и спустились к реке. У соседнего причала завершало разгрузку африканское судно, пришедшее с грузом абиссинского овса и оливкового масла. Чернокожие мавры освобождали от груза заднюю часть палубы. Ухватившись по двое за бронзовые ручки широкогорлых амфор, они осторожно сходили по сходням, а далее по береговым ступеням, выложенных травертином, проворно взбегали наверх. Там, у длинного приземистого ряда складов на деревянных настилах, уже теснились полновесные сосуды со светло-жёлтым, сияющим в солнечных лучах ячменём.
— Постойте! Но вы так и не ответили на моё предложение посмотреть поединки гладиаторов, — их остановил догнавший Евдоким, — Жить в Риме и в праздники ни разу не побывать на цирковых играх?! Да кто мне поверит, что я таких знаю?
Братья обескураженно переглянулись.
— У евреев есть определённые запреты и ты не мог не слышать о них, Евдоким, — Асаф смущённо смотрел на него, — Не обижайся, наши законы требуют держаться подальше от подобных зрелищ и мы не можем ослушаться. Прощай frater. Superi te tueantur!
— Да-да, и вас пусть боги хранят! — грек долго сопровождал их сочувственным взглядом.
* * *
Но настали худые времена, тяжело заболел отец. Торговля пурпуром, перешедшая к нему от своего отца, перестала приносить доходы, а потом и вовсе сошла на нет. К концу месяца кислев не стало Малькиэля, умер в свои неполные сорок пять лет. И хотя какое-то время община их поддерживала и выручал дядя, у которого и своих детей было восемь душ, в дом заползала бедность. А тут пришла пора старшим сестрам готовиться к замужеству. Мать долго советовалась с сыновьями. Не видя иного выхода, решили продать семейный свиток Торы, дабы купить всем подобающие к празднику одежды, дорогой еды и новые таллиты обоим женихам для обмена свадебными подарками. Однако, в любом случае приходилось задумываться над будущим.
Это случилось накануне мартовски ид, во второй половине месяца адар. Город готовился к празднеству, посвящённому Марсу и Минерве. В то утро братья отправились на Большой мясной рынок, чтобы в очередной раз подработать. Им повезло, до обеда таскали, а затем помогали рубить свиные и бычьи туши, получили на двоих сорок ассов. Возвращались через центр города и обсуждали по пути что ещё следует приобрести в первую очередь. Их путь пролегал по правой стороне Большого цирка, где высокие колонны открытых галерей казались нескончаемыми.
— Наверняка возвещают о праздничных играх, — прервал разговор Асаф.
Он кивнул на один из широких простенков портика. Разделённая на прямоугольники тёмными полосами варёного масла, значительная часть стены, первоначально покрытая свежей известью, пестрела различного рода объявлениями. Обнародованные тексты навязчиво призывали приобретать всё и вся, начиная от молодых, воздержанных в пище рабов до лучшего фалернского вина. Братья подошли к свежему album[альбум, доска объявлений], где один из светлокожих невольников старательно выводил крупные буквы, обмакивая кончик кисти в красную охру, а его напарник, подставляя горшочек, что-то негромко наговаривал. Немного погодя на подсохшей белоснежной поверхности можно было прочесть:
"В цирке Фламиния! Ludi Circenses! Цирковые игры!"
Ниже, менее крупными буквами, текст обстоятельно перечислял порядок предстоящих сражений хищных зверей, как между собой, так и с участием гладиаторов знаменитой "Утренней школы". Прежде по известным причинам не придающие значения подобным зрелищам, на этот раз их охватило необъяснимое волнение. Возможно, оставшись единственными кормильцами в семье, в них словно что-то надломилось. Через несколько дней над речными белёсыми водами разнеслись звонкие бряцания египетских систр. Весёлые звуки тростниковых сирингов вторили первым зыканьям танцоров. После недолгих колебаний, никого не предупреждая, Дан и Асаф покинули Трасте;вере и отправились на Марсово поле, туда, где близ храма Беллоны раскинулось большое здание цирка, навсегда изменившее их судьбу…
Для прокуратора школы прибытие двух молодых евреев как нельзя кстати. Семена нового, необычного представления, задуманного им два года назад, падают на благодатную почву. Этому чрезвычайно способствуют два таких же брата, недавно поступивших в Рим с большой партией военнопленных из охваченной войной Иудейской провинции. Перспектива получить высочайшую оценку зрителей грозит вылиться для школы золотым ливнем, а мелькнувшее сожаление, что это выступление может быть показано всего лишь однажды, не останавливает Актеона. Да и сам princeps ждёт нечто подобное. Он объявляет им школьные имена и юноши втискивают их в глиняные таблички договора. Начинается тяжёлый и длительный учебный процесс. Дану достаётся детёныш львицы, Асафу - медвежонок с белой, как снег, шкурой. Дрессировка зверей протекает планомерно, молодые питомцы подрастают в любви и ласке, и отвечают тем же, пока однажды не происходит то, что и следовало ожидать от коварного прокуратора: кто-то по ночам начинает методично травить их воспитанников и возбуждать ненависть, как между собой, так и к противоположным братьям.
Их doctore[учитель] в недоумении, это происходит без его ведома. Но только Плебейские Игры расставляют всё по местам, когда четырём участникам игр выдаются волчьи шкуры с искусно выделанными головами. Наставнику, который по причине своего характера долгое время не покидает стен школы, лишь в день игр доносят, что все городские album[доска объявлений], пестрят ошеломляющими афишами:
"Грандиозный номер! Бестиарии Утренней школы завершают последний день Плебейских Игр! Две пары иудеев, родные братья Сардоник и Феликс и их противники, такие же братья Акан и Фарра, сойдутся в заключительном акте: "Погребальные игры этрусков". Никому из четверых не дано знать кто против кого поднимет свой меч. Но вот в схватку вступают два живых щита – великолепная "Сивилла" и северный внук Посидона белоснежный "Зиф". Что же низвергнется на победителя? Лавры признания или Триумф Ненависти?"
Жребий брошен…