Нижеследующее записано со слов человека, говорящего во сне.
Что-то магическое произошло, и у меня получилось вспомнить, и даже транслировать в слова. Это было, я думаю, довольно давно.
Закрывались глаза, самосознание начинало плыть и память переставала слушаться, я погружался в сон со своими странными историями, большинство из которых вспомнить, после богом дарованного пробуждения, не удаётся. И я видел перед собой, что вот растёт дерево, стоит на этом месте сто лет и, наверное, не имеет самосознания, как будто всегда спит и никогда не пробуждается. Но всё-таки оно, это дерево, живое, оно живёт, и растит ветви, и выпускает листья, и продолжает свой род. И никто не задаёт себе вопроса есть ли смысл в его существовании, и не нужно ли его умертвить. Если вообразить себе что мне суждено перейти в состояние вегетативное, и спросить хотел бы я продолжать такое существование или хотел бы быть усыплённым, то есть умереть, то первая, мгновенная реакция была бы - конечно усыпить. Но всё это так пока возможность остаётся гипотетической, то есть вера гипнотизирует тем, что со мной этой штуки не будет, а вот если пытаешься лучше представить себе реальную возможность отключения каких-то главных интеллектуальных способностей то возникает надежда на то что жизнь, может быть, останется, и прекращать её может оказаться жесточайшей ошибкой. Достаточно сохранить самосознание, понимание, уверенность того что вот это я здесь нахожусь и заключаю в себе что-то очень ценное хотя и нахожусь в состоянии похожем на сон, или даже и это в голову не приходит, и поэтому не приносит страдание. Сон это всё-же довольно неточное, плохое сравнение, во сне мир теряет реальность, да и потом никогда не знаешь что там во сне было, даже если удаётся вспомнить то всё это остаётся фантасмагорией, тем что как будто не имеет смысла, как будто никогда и не существовало. Во сне, видимо, теряется самосознание. Совсем другое состояние возникает когда уходит память. Самосознание остаётся, но очень трудно что-нибудь вспомнить. Вот этот человек, Сальвадор Дали, например, я знаю кто это но не могу вспомнить его имя, или не могу вспомнить дорогу или где я нахожусь, и в каком месте на Земле, в какой стране из всех тех, в которых когда-то жил, и может быть ещё живу, и какое сейчас время года, да и слова такие не удаётся вспомнить, но есть сильное ощущение, понимание того что всё это, то о чём я думаю, такое реальное и доступное пониманию, как будто что-то глубинное остаётся. Страха нет, но жизнь поддерживается надеждой возвращения в тот мир где есть память и есть названия, и есть стороны света. Как удивительно что в этом состоянии совсем нет страха, а есть лёгкость, и ощущение большей гармонии, гармонии непонятно с чем. Совершенно нет огня, того самого сжигающего душу огня, из которого, как известно, берут своё начало гордость и злость человека. Нет уверенности что без вмешательства Бога возможно то ощущение радости, которое возникает когда удаётся решить каверзную задачку по математике или написать стихотворение, или, вдруг, с неба падает то что ищешь, как озарение, радость прикосновения к божественному. Наверное, стремление к этой радости нужно воспитывать. Как-то спросил свою дочку, которая только-только узнала теорему Пифагора, а ты, говорю, знаешь её доказательство? Конечно, отвечает, А в квадрате плюс Б в квадрате равняется С в квадрате. Да, но почему, продолжаю настаивать. Нам, говорит, учительница сказала, и отстань со своими глупостями. Радость открытия или озарения может быть незнакома или недоступна. А зачем, в сущности, нужно делать открытия тогда когда памяти и слов уже не стало, а осталась только сама сущность. Всё известно, открывать ничего не нужно, нет никакого смысла. Ту же самую радость, а может быть и высшую гармонию, можно обнаружить непосредственно, как божественный свет. Если это так легко, безболезненно, умиротворённо и счастливо, то почему-бы не убить себя, принять яд, это очень просто. Вероятно в таком случае возникнет чёрная пустота, как при наркологическом усыплении. Наверное связь с божественным возможна только через большое преодоление, а может быть и нет, а только божественным образом, то есть неизведанным и непостижимым в своём принципе. Как предсмертная вспышка возникло простое понимание что для связи с божественным нужно, по крайней мере, его мучительно искать, к нему всегда всем существом своим стремиться. А человек, который, на самом деле, глубоко верит что ничего нет, есть только абсолютная пустота, видимо, заслуживает её, эту самую пустоту.