1я публикация части 92й («Сны»)
на Проза ру 2019 01 25
*Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим -
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".
(**2018 03 31
Прошу прощения за возможные «ляпы».
Бывают и по незнанию.
Чаще – по невниманию.
Например, в результате многократных правок:
меняя слово, забываю тут же изменить согласование. Вот сегодня опять (случайно) –
обнаружила такой обидный факт,
в этом вступлении заменила.
А почти во всех предшествующих ошибка эта висит – надо найти время и устранить.
Буду исправлять по мере обнаружения.
Если вы заметите ошибки
и сочтёте возможным о них сообщить –
заранее благодарю. )
*******ВАЖНО
Говорила об этом,
но есть необходимость повторить:
не всех авторов (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает.
Или – упомянуть «по случаю» автора или произведение – по разным причинам. Вдруг вам захочется найти и про(пере-)честь. *******
Лидия Кузьмина-Сапогова
СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
часть 92я
(«Сны»)
«Да здравствует право читать,
Да здравствует право писать.
Правдивой страницы
Лишь тот и боится,
Кто вынужден правду скрывать».
Роберт Бёрнс
"За тех, кто далеко"
))))))) Повторю
(немного изменив)
"предварение"
из предыдущих частей –
для тех, кто их не видел.
________ Начало:
вступление, объяснения –
в трёх публикациях:
*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и
**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»
***… и «… - 2»
(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)
___________ Название:
из моего рифмованного опуса (2017)
«Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».
(Для меня там главное –
шедевр Ивана Андреевича Крылова
«СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)
____________________ Содержание:
произвольная подборка
«о языке», его единстве с мышлением… и бытием по большому счёту;
его возможностях -
в широком смысле.
Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),
интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).
Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…
Сейчас – тематические.
Планирую энное количество частей – как получится.
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.
_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.
_________________ Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения – к тому ж в новейшем времени не совсем уверена, что же теперь относить к «самым известным».
Приоритет - классике.
Случаются повторы: кое-что приводила в прежних публикациях –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.
___________________ Ключевые слова:
интерес,
знание,
раздумья.
______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.
_____ Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.
План:
вернуться и «улучшить» по возможности – добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.
__________________** NB снова:
вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в предлагаемой форме –
на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
_______________________ Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.
Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат и целевую аудиторию –
для меня это бесценно.
))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
вам не по вкусу –
просто не читайте. )))))))
================================ Часть 92я «СНЫ» ===============
Первым на память пришёл Лермонтов
(перевод из Гейне):
На севере диком стоит одиноко
;На голой вершине сосна
И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
;Одета как ризой она.
И снится ей всё, что в пустыне далекой —
;В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
;Прекрасная пальма растёт.
_______ Когда-то, узнав, что «сосна» в немецком языке мужского рода – чуть ли не впервые задумалась,
как же по-разному можно воспринять одни и те же строки.
(«Но если вы ему скажете, что Ихтиозавр говорит: «Ах, батюшки мои!» – Андрюшенька и не улыбнется.
А все дело в том, что он очень плохо знаком с повадками Ихтиозавров». Б. Заходер)
В переводах других авторов
фигурируют и кедр - н., у Тютчева, и вообще дуб - н., у Фета.
Интересно!
Проконсультировалась, ибо дойч не шпрехен.
И вот оно что!
Fichte - ель, она.
Fichtenbaum - если дословно, "еловый древ", он, потому что Baum - дерево, по-немецки это мужской род - "древ".
Ладно, ель ведь относится к семейству сосновых. И кедр. Выбор дуба как-то менее обоснован… (Тут же песня старая вспомнилась: «как бы мне, рябине, к дубу перебраться»)
А сосна по-немецки Kiefer - женского рода, как и Fichte.
Нууу… перевод – дело такое…
*** ____ Из википедии:
Гипн;с (др.-греч. ;;;;;, «сон») — в древнегреческой мифологии персонификация сна, божество сна и сновидений, сын Нюкты и Эреба. Брат Танатоса, Керы, мойр (по Гесиоду), Немезиды, Эриды, Харона и других детей Нюкты. Гипнос спокоен, тих и благосклонен к людям.
Морфей (др.-греч. ;;;;;;; — «формирователь», «тот, кто формирует [сны]») — бог добрых (пророческих, или лживых) сновидений в греческой мифологии.
Его отцом является Гипнос — бог сна и сновидений.
У римлян - Сомн. ***
________________________________________ № 1 Уильям Шекспир
Монолог Просперо из "Бури"
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь - о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь.
___________________________________ № 2 Михаил Салтыков-Щедрин
«Премудрый пескарь»
И что; всего обиднее: не слыхать даже, чтоб кто-нибудь премудрым его называл. Просто говорят: «Слыхали вы про остолопа, который не ест, не пьет, никого не видит, ни с кем хлеба-соли не водит, а все только распостылую свою жизнь бережет?» А многие даже просто дураком и срамцом его называют и удивляются, как таких идолов вода терпит.
Раскидывал он таким образом своим умом и дремал. То есть не то что дремал, а забываться уж стал. Раздались в его ушах предсмертные шепоты, разлилась по всему телу истома. И привиделся ему тут прежний соблазнительный сон. Выиграл будто бы он двести тысяч, вырос на целых поларшина и сам щук глотает.
А покуда ему это снилось, рыло его, помаленьку да полегоньку, целиком из норы и высунулось.
И вдруг он исчез. Что; тут случилось — щука ли его заглотала, рак ли клешней перешиб, или сам он своею смертью умер и всплыл на поверхность, — свидетелей этому делу не было. Скорее всего — сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да к тому же еще и премудрого?
___________________________ № 3 Зинаида Гиппиус
«Глаза из тьмы»
О эти сны! О эти пробуждения!
Опять не то ль,
Что было в дни позорного пленения,
Не та ли боль?
Не та, не та! Стремит еще стремительней
Лавина дней,
И боль ещё тупее и мучительней,
Ещё стыдней.
Мелькают дни под серыми покровами,
А ночь длинна.
И вся струится длительными зовами
Из тьмы, — со дна...
Глаза из тьмы, глаза навеки милые,
Неслышный стон...
Как мышь ночная, злая, острокрылая,
Мой каждый сон.
Кому страдание нести бесслезное
Моих ночей?
Таит ответ молчание угрозное,
Но чей? Но чей?
______________________________________________ № 4 Франсуа Рабле
«Гаргантюа и Пантагрюэль»
ГЛАВА XIV. Сон Панурга и его истолкование
К семи часам утра на следующий день Панург явился к Пантагрюэлю. В комнате находились Эпистемон, брат Жан, Понократ, Эвдемон, Карпалим и другие. Когда пришел Панург, Пантагрюэль сказал им:
– Вот и наш сновидец!
– Это слово, – сказал Эпистемон, – когда-то дорого стоило сыновьям Иакова и дорого было продано.
Тогда заговорил Панург:
– А со мною было то же, что со сновидцем Гильо. Мне столько снилось, но я не понял ничего, кроме того, что, по моим сновидениям, у меня есть жена, молодая, любезная и совершенной красоты, которая обращается со мной нежно и ласково, как с балованным младенцем. Никогда не было человека счастливее и радостнее меня. Она меня ласкала, щекотала, чесала, щупала, целовала, обнимала – и в шутку приставляла ко лбу пару маленьких хорошеньких рогов. Я, дурачась, убеждал ее, что она должна поместить их мне под глаза, чтобы лучше видеть, куда ее бодать, и чтобы Момус не нашел в них чего-нибудь незаконченного и требующего исправления, как он сделал это в расположении бычьих рогов. Моя дурочка, несмотря на мои увещания, втыкала их еще выше. При этом мне совсем не было больно, – случай, достойный удивления. Немного спустя мне показалось, что я – уж не знаю, каким чудом – превратился в тамбурин, а она – в сову. Тут мой сон прервался и я проснулся и вскочил – сердитый, угнетенный и негодующий.
«Ну, вот целое блюдо снов; угощайтесь и толкуйте, как понимаете. Карпалим, пойдем завтракать!»
– Я так понимаю, – сказал Пантагрюэль, – если только имею некоторое понятие в искусстве отгадывания снов, – что ваша жена не приставит вам, так сказать, настоящих, снаружи заметных рогов ко лбу, какие носят сатиры. Но она не будет хранить по отношению к вам супружеской верности, будет отдаваться другим, и сделает вас рогатым. Артемидор, как я уже сказал, дает ясное толкование по этому пункту. Точно так же вы никогда не превратитесь в тамбурин сами, но она вас будет бить, как бьют тамбурин на свадьбах.
И она не станет настоящей совой, но она вас будет обкрадывать, как свойственно совам. Вы видите, что ваш сон вполне совпал с гаданием по Вергилию: вы будете рогаты, вас будут бить и обирать.
Тогда брат Жан воскликнул:
– Ей-богу, он говорит правду: будешь ты, добрый человек, рогат, уверяю тебя – с прекрасными рогами.
Ха-ха-ха! Учитель наш рогатый! Храни тебя бог, скажи нам что-нибудь в поучение, а я пойду по приходу со сбором.
– Наоборот, – сказал Панург. – Сон мой предсказывает, что мой брак будет полон счастья, как рог изобилия. Вы говорите, что будут рога сатира. «Amen, amen, fiat, fiatur, ad differentiam papae». Значит, я буду неутомим и стараться вовсю, как сатиры: вещь, которой все желают, и лишь немногие получают от небес. Следовательно, я никогда не буду рогоносцем. Ибо такой недостаток у мужа есть необходимая и единственная причина того, что ему наставляют рога. Что заставляет бездельников просить милостыню? То, что дома им нечем наполнить свой мешок. Что заставляет волка выходить из леса? Недостаток в пище. Что заставляет женщину развратничать? Понимаете сами!
«Спрашиваю у господ ученых, у господ президентов, советников, адвокатов, прокуроров и у других толкователей почтенной статьи «О холоде и голоде».
«Кажется, – извините, если я ошибся, вы заблуждаетесь, когда толкуете рога в смысле рогоносца. Диана носит на голове рога в виде красивого полумесяца: что же она – рогата? Как же, черт возьми, она может быть рогата, если она никогда не была замужем! Пожалуйста, выражайтесь правильнее, – а то она с вами сделает то же, что некогда с Актеоном! Добрый Вакх носит рога, Пан, Юпитер Аммонский – и столько других. Что же они – рогоносцы? Юнона, по-вашему, – распутница? А ведь по фигуре «Металепсис» следовало бы вывести такое заключение.
«Ведь при наличии отца и матери назвать ребенка «подкидышем» или «ублюдком» – это то же, что молча и прилично назвать его отца рогоносцем, а мать распутницей. Скажем лучше: рога, что приставила мне во сне жена, – рога изобилия и всяких благ. Уверяю вас.
«Вдобавок я буду весел, как тамбурин на свадьбе, – вечно звенеть, вечно шуметь, всегда жужжать, всегда п… Верьте, что это мое счастье. Моя жена будет чистенькой и миленькой, как маленькая совушка. А кто этому не верит, пусть убирается к черту».
– Я отмечаю, – сказал Пантагрюэль, – последний пункт того, что вы сказали, и сравниваю его с первым: сначала вы были упоены своим сном, а под конец проснулись, внезапно вскочив, в сердцах и в негодовании и угнетении.
– Конечно, – сказал Панург, – ведь я же не ел ничего!
– Все пойдет к худу, я предвижу. Узнайте же за верное, что когда просыпаются внезапно, в негодовании и гневе, – то сон означает или предсказывает какое-нибудь зло. Означает зло, то есть болезнь злокачественную, скрытую, коварную, заразительную, таящуюся в недрах тела; она, благодаря сну, который, согласно медицинским опытам, всегда усиливает действие пищеварения, начинает проявляться и подниматься к поверхности тела. Благодаря этому неприятному движению ваш покой нарушается, и чувствительность ваша предупреждается к принятию мер. Как говорится в пословице: это все равно, что раздразнить осу или разбудить спящую кошку. Или странное пробуждение предвещает зло. Это значит, что когда душа находится в состоянии предвещающего сна, то пробуждение предупреждает о том, что вам предназначено и готовится какое-нибудь несчастье, которое в скором времени обнаружится в своем Действии.
«Примеры: сон и внезапное пробуждение Гекубы. Или сон супруги Орфея, Эвридики. Обе они, по рассказу Энния, вскочили от сна в ужасе; Потом, действительно, Гекуба увидала собственными глазами смерть своего мужа Приама и своих детей и гибель своей родины. Эвридика же вскоре после сна умерла тяжелой смертью. Или – Эней, увидев во сне, что разговаривает с покойным Гектором, вскочил, внезапно проснувшись. И в эту самую ночь Троя была разорена и сожжена. В другой раз он же видел во сне своих богов-покровителей и пенатов. Он проснулся в ужасе, и в тот же день ему пришлось перенести ужасную бурю на море. Турн, понуждаемый во сне фантастическим видением адской фурии начать войну против Энея, вскочил в негодовании, внезапно проснувшись: и потом он был убит, испытав многие мучения, тем же Энеем.
«И тысячи других снов. Раз я завел речь об Энее, так вспомните что Фабий Пиктор говорит, как он никогда не предпринимал ничего и вообще с ним ничего не случалось такого, чего бы он предварительно не узнал или не предвидел, благодаря сонным откровениям.
«В этих примерах нет ничего противоречащего разуму, потому что сон и покой суть дары и особые благодеяния богов, как утверждают философы и свидетельствует поэт, говорящий:
Когда на утомленных жизнию людей
Нисходит сон, сей дар небес…
«Такой дар не может приводить к негодованию и гневу без того, чтобы великое несчастье не предвещалось им. Иначе покой не был бы покоем, а дар – даром.
«Допустим, что за обильным столом сидит какой-нибудь отец семейства с хорошим аппетитом, и вдруг, в начале трапезы, он вскакивает в испуге. Не знающий причины этого очень бы изумился. Но в чем же дело? А он слышит, как где-то вдалеке слуги кричат: «Пожар!», или служанки кричат: «Разбой!», или дети кричат: «Убийцы!»
«Конечно, надо бросить обед, бежать, чтобы помочь и навести порядок. В самом деле, я припоминаю, что каббалисты и масореты, истолкователи священного писания, рассказывая, что часто ангелы сатаны принимают личины ангелов света, указывают способ, каким можно доподлинно узнать истину: какие ангелы появляются. Разница между этими видами ангельских сил, по их словам, заключается в том, что доброжелательный ангел-утешитель появляется к человеку сначала в грозном виде, а потом дает ему утешение и оставляет его довольным и радостным. Между тем как злой ангел-соблазнитель сначала радует человека, а под конец оставляет его расстроенным, разгневанным и смущенным».
___________________ № 5 Марина Цветаева
«Связь через сны»
Всё лишь на миг, что людьми создается,
Блекнет восторг новизны,
Но неизменной, как грусть, остается
Связь через сны.
Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы…
Сладость опущенных век…
Сны открывают грядущего судьбы,
Вяжут навек.
Все мне, что бы ни думал украдкой,
Ясно, как чистый кристалл.
Нас неразрывной и вечной загадкой
Сон сочетал.
Я не молю: «О, Господь, уничтожи
Муку грядущего дня!»
Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,
Сон про меня!»
_____________________________________________ № 6 Иван Гончаров
«Обломов»
Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Обломова? Что за чудный край!Нет, правда, там моря, нет высоких гор, скал и пропастей, ни дремучих лесов — нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого.Да и зачем оно, это дикое и грандиозное? Море, например? Бог с ним! Оно наводит только грусть на человека: глядя на него, хочется плакать. Сердце смущается робостью перед необозримой пеленой вод, и не на чем отдохнуть взгляду, измученному однообразием бесконечной картины.Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха; они все твердят свою, от начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания; и все слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы будто обреченного на муку чудовища да чьи-то пронзительные, зловещие голоса. Птицы не щебечут вокруг; только безмолвные чайки, как осужденные, уныло носятся у прибрежья и кружатся над водой.Бессилен рев зверя перед этими воплями природы, ничтожен и голос человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких подробностях широкой картины! От этого, может быть, так и тяжело ему смотреть на море.Нет, бог с ним, с морем! Самая тишина и неподвижность его не рождают отрадного чувства в душе: в едва заметном колебании водяной массы человек все видит ту же необъятную, хотя и спящую силу, которая подчас так ядовито издевается над его гордой волей и так глубоко хоронит его отважные замыслы, все его хлопоты и труды.Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны, страшны, как выпущенные и устремленные на него когти и зубы дикого зверя; они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и держат в страхе и тоске за жизнь. И небо там, над скалами и пропастями, кажется таким далеким и недосягаемым, как будто оно отступилось от людей.Не таков мирный уголок, где вдруг очутился наш герой.Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый день.Горы там как будто только модели тех страшных где-то воздвигнутых гор, которые ужасают воображение. Это ряд отлогих холмов, с которых приятно кататься, резвясь, на спине или, сидя на них, смотреть в раздумье на заходящее солнце.Река бежит весело, шаля и играя; она то разольется в широкий пруд, то стремится быстрой нитью, или присмиреет, будто задумавшись, и чуть-чуть ползет по камешкам, выпуская из себя по сторонам резвые ручьи, под журчанье которых сладко дремлется.Весь уголок верст на пятнадцать или на двадцать вокруг представлял ряд живописных этюдов, веселых, улыбающихся пейзажей. Песчаные и отлогие берега светлой речки, подбирающийся с холма к воде мелкий кустарник, искривленный овраг с ручьем на дне и березовая роща — все как будто было нарочно прибрано одно к одному и мастерски нарисовано.Измученное волнениями или вовсе незнакомое с ними сердце так и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок и жить никому неведомым счастьем. Все сулит там покойную, долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную смерть.Правильно и невозмутимо совершается там годовой круг.По указанию календаря наступит в марте весна, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую вод навесом соху, готовясь к обычным трудам.Не возвращаются внезапные вьюги весной, не засыпают полей и не ломают снегом деревьев.Зима, как неприступная, холодная красавица, выдерживает свой характер вплоть до узаконенной поры тепла; не дразнит неожиданными оттепелями и не гнет в три дуги неслыханными морозами; все идет обычным, предписанным природой общим порядком.В ноябре начинается снег и мороз, который к крещенью усиливается до того, что крестьянин, выйдя на минуту из избы, воротится непременно с инеем на бороде; а в феврале чуткий нос уж чувствует в воздухе мягкое веянье близкой весны.Но лето, лето особенно упоительно в том краю. Там надо искать свежего сухого воздуха, напоенного — не лимоном и не лавром, а просто запахом полыни, сосны и черемухи; там искать ясных дней, слегка жгучих, но не палящих лучей солнца и почти в течение трех месяцев безоблачного неба.Как пойдут ясные дни, то и длятся недели три-четыре; и вечер тепел там, и ночь душна. Звезды так приветливо, так дружески мигают с небес.Дождь ли пойдет — какой благотворный летний дождь! Хлынет бойко, обильно, весело запрыгает, точно крупные и жаркие слезы внезапно обрадованного человека; а только перестанет — солнце уже опять с ясной улыбкой любви осматривает и сушит поля и пригорки: и вся страна опять улыбается счастьем в ответ солнцу.Радостно приветствует дождь крестьянин: «Дождичек вымочит, солнышко высушит!» — говорит он, подставляя с наслаждением под теплый ливень лицо, плечи и спину.Грозы не страшны, а только благотворны там: бывают постоянно в одно и то же установленное время, не забывая почти никогда ильина дня, как будто для того, чтоб поддержать известное предание в народе. И число и сила ударов, кажется, всякий год одни и те же, точно как будто из казны отпускалась на год на весь край известная мера электричества.Ни страшных бурь, ни разрушений не слыхать в том краю.В газетах ни разу никому не случилось прочесть чего-нибудь подобного об этом благословенном богом уголке. И никогда бы ничего и не было напечатано, и не слыхали бы про этот край, если б только крестьянская вдова Марина Кулькова, двадцати восьми лет, не родила зараз четырех младенцев, о чем уже умолчать никак было нельзя.Не наказывал господь той стороны ни египетскими, ни простыми язвами. Никто из жителей не видал и не помнит никаких страшных небесных знамений, ни шаров огненных, ни внезапной темноты; не водится там ядовитых гадов; саранча не залетает туда; нет ни львов рыкающих, ни тигров ревущих, ни даже медведей и волков, потому что нет лесов. По полям и по деревне бродят только в обилии коровы жующие, овцы блеющие и куры кудахтающие.Бог знает, удовольствовался ли бы поэт или мечтатель природой мирного уголка. Эти господа, как известно, любят засматриваться на луну да слушать щелканье соловьев. Любят они луну-кокетку, которая бы наряжалась в палевые облака да сквозила таинственно через ветви дерев или сыпала снопы серебряных лучей в глаза своим поклонникам.А в этом краю никто и не знал, что за луна такая — все называли ее месяцем. Она как-то добродушно, во все глаза смотрела на деревни и поле и очень походила на медный вычищенный таз.Напрасно поэт стал бы глядеть восторженными глазами на нее: она так же бы простодушно глядела и на поэта, как круглолицая деревенская красавица глядит в ответ на страстные и красноречивые взгляды городского волокиты.Соловьев тоже не слыхать в том краю, может быть оттого, что не водилось там тенистых приютов и роз; но зато какое обилие перепелов! Летом, при уборке хлеба, мальчишки ловят их руками.Да не подумают, однакож, чтоб перепела составляли там предмет гастрономической роскоши — нет, такое развращение не проникло в нравы жителей того края: перепел — птица, уставом в пищу не показанная. Она там услаждает людской слух пением: оттого почти в каждом дому под кровлей в нитяной клетке висит перепел.Поэт и мечтатель не остались бы довольны даже общим видом этой скромной и незатейливой местности. Не удалось бы им там видеть какого-нибудь вечера в швейцарском или шотландском вкусе, когда вся природа — и лес, и вода, и стены хижин, и песчаные холмы — все горит точно багровым заревом; когда по этому багровому фону резко оттеняется едущая по песчаной извилистой дороге кавалькада мужчин, сопутствующих какой-нибудь леди в прогулках к угрюмой развалине и поспешающих в крепкий замок, где их ожидает эпизод о войне двух роз, рассказанный дедом, дикая коза на ужин да пропетая молодою мисс под звуки лютни баллада — картины, которыми так богато населило наше воображение перо Вальтера Скотта.Нет, этого ничего не было в нашем краю.Как все тихо, все сонно в трех-четырех деревеньках, составляющих этот уголок! Они лежали недалеко друг от друга и были как будто случайно брошены гигантской рукой и рассыпались в разные стороны, да так с тех пор и остались.Как одна изба попала на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных времен, стоя одной половиной на воздухе и подпираясь тремя жердями. Три-четыре поколения тихо и счастливо прожили в ней.Кажется, курице страшно бы войти в нее, а там живет с женой Онисим Суслов, мужчина солидный, который не уставится во весь рост в своем жилище.Не всякий и сумеет войти в избу к Онисиму; разве только что посетитель упросит ее стать к лесу задом, а к нему передом.Крыльцо висело над оврагом, и чтоб попасть на крыльцо ногой, надо было одной рукой ухватиться за траву, другой за кровлю избы и потом шагнуть прямо на крыльцо.Другая изба прилепилась к пригорку, как ласточкино гнездо; там три очутились случайно рядом, а две стоят на самом дне оврага.Тихо и сонно все в деревне: безмолвные избы отворены настежь; не видно ни души; одни мухи тучами летают и жужжат в духоте.Войдя в избу, напрасно станешь кликать громко: мертвое молчание будет ответом; в редкой избе отзовется болезненным стоном или глухим кашлем старуха, доживающая свой век на печи, или появится из-за перегородки босой длинноволосый трехлетний ребенок, в одной рубашонке, молча, пристально поглядит на вошедшего и робко спрячется опять.Та же глубокая тишина и мир лежат и на полях; только кое-где, как муравей, гомозится на черной ниве палимый зноем пахарь, налегая на соху и обливаясь потом.Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю. Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не бывало там; ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их.И какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий знал там самого себя. Обитатели этого края далеко жили от других людей. Ближайшие деревни и уездный город были верстах в двадцати пяти и тридцати.Крестьяне в известное время возили хлеб на ближайшую пристань к Волге, которая была их Колхидой и геркулесовыми столпами, да раз в год ездили некоторые на ярмарку, и более никаких сношений ни с кем не имели.Интересы их были сосредоточены на них самих, не перекрещивались и не соприкасались ни с чьими.Они знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и наконец все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.И как уголок их был почти непроезжий, то и неоткуда было почерпать новейших известий о том, что делается на белом свете: обозники с деревянной посудой жили только в двадцати верстах и знали не больше их. Не с чем даже было сличить им своего житья-бытья: хорошо ли они живут, нет ли; богаты ли они, бедны ли; можно ли было чего еще пожелать, что есть у других.Счастливые люди жили, думая, что иначе и не должно и не может быть, уверенные, что и все другие живут точно так же и что жить иначе — грех.Они бы и не поверили, если б сказали им, что другие как-нибудь иначе пашут, сеют, жнут, продают. Какие же страсти и волнения могли быть у них?У них, как и у всех людей, были и заботы, и слабости, взнос подати или оброка, лень и сон; но все это обходилось им дешево, без волнений крови.В последние пять лет из нескольких сот душ не умер никто, не то что насильственною, даже естественною смертью.А если кто от старости или от какой-нибудь застарелой болезни и почил вечным сном, то там долго после того не могли надивиться такому необыкновенному случаю.Между тем им нисколько не показалось удивительно, как это, например, кузнец Тарас чуть было собственноручно не запарился до смерти в землянке, до того, что надо было отливать его водой.Из преступлений одно, именно: кража гороху, моркови и репы по огородам, — было в большом ходу, да однажды вдруг исчезли два поросенка и курица — происшествие, возмутившее весь околоток и приписанное единогласно проходившему накануне обозу с деревянной посудой на ярмарку. А то вообще случайности всякого рода были весьма редки.
^…^
Таков был уголок, куда вдруг перенесся во сне Обломов.Из трех или четырех разбросанных там деревень была одна Сосновка, другая Вавиловка, в одной версте друг от друга.Сосновка и Вавиловка были наследственной отчиной рода Обломовых и оттого известны были под общим именем Обломовки.В Сосновке была господская усадьба и резиденция. Верстах в пяти от Сосновки лежало сельцо Верхлёво, тоже принадлежавшее некогда фамилии Обломовых и давно перешедшее в другие руки, и еще несколько причисленных к этому же селу кое-где разбросанных изб.Село принадлежало богатому помещику, который никогда не показывался в свое имение: им заведовал управляющий из немцев.Вот и вся география этого уголка.Илья Ильич проснулся утром в своей маленькой постельке. Ему только семь лет. Ему легко, весело.Какой он хорошенький, красненький, полный! Щечки такие кругленькие, что иной шалун надуется нарочно, а таких не сделает.Няня ждет его пробуждения. Она начинает натягивать ему чулочки; он не дается, шалит, болтает ногами; няня ловит его, и оба они хохочут.Наконец удалось ей поднять его на ноги; она умывает его, причесывает головку и ведет к матери.Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две теплые слезы.Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару?
^…^
И в доме воцарилась мертвая тишина. Наступил час всеобщего послеобеденного сна.Ребенок видит, что и отец, и мать, и старая тетка, и свита — все разбрелись по своим углам; а у кого не было его, тот шел на сеновал, другой в сад, третий искал прохлады в сенях, а иной, прикрыв лицо платком от мух, засыпал там, где сморила его жара и повалил громоздкий обед. И садовник растянулся под кустом в саду, подле свой пешни, и кучер спал на конюшне.Илья Ильич заглянул в людскую: в людской все легли вповалку, по лавкам, по полу и в сенях, предоставив ребятишек самим себе; ребятишки ползают по двору и роются в песке. И собаки далеко залезли в конуры, благо не на кого было лаять.Можно было пройти по всему дому насквозь и не встретить ни души; легко было обокрасть все кругом и свезти со двора на подводах: никто не помешал бы, если б только водились воры в том краю.Это был какой-то всепоглощающий, ничем непобедимый сон, истинное подобие смерти. Все мертво, только из всех углов несется разнообразное храпенье на все тоны и лады.Изредка кто-нибудь вдруг поднимет со сна голову, посмотрит бессмысленно, с удивлением на обе стороны и перевернется на другой бок или, не открывая глаз, плюнет спросонья и, почавкав губами или поворчав что-то под нос себе, опять заснет.А другой быстро, без всяких предварительных приготовлений, вскочит обеими ногами с своего ложа, как будто боясь потерять драгоценные минуты, схватит кружку с квасом и, подув на плавающих там мух, так, чтоб их отнесло к другому краю, отчего мухи, до тех пор неподвижные, сильно начинают шевелиться, в надежде на улучшение своего положения, промочит горло и потом падает опять на постель как подстреленный.А ребенок все наблюдал да наблюдал.Он с няней после обеда опять выходил на воздух. Но и няня, несмотря на всю строгость наказов барыни и на свою собственную волю, не могла противиться обаянию сна. Она тоже заражалась этой господствовавшей в Обломовке повальной болезнью.Сначала она бодро смотрела за ребенком, не пускала далеко от себя, строго ворчала за резвость, потом, чувствуя симптомы приближавшейся заразы, начинала упрашивать не ходить за ворота, не затрогивать козла, не лазить на голубятню или галерею.Сама она усаживалась где-нибудь в холодке: на крыльце, на пороге погреба или просто на травке, по-видимому с тем, чтобы вязать чулок и смотреть за ребенком. Но вскоре она лениво унимала его, кивая головой.«Влезет, ах, того и гляди, влезет эта юла на галерею, — думала она почти сквозь сон, — или еще... как бы в овраг...»Тут голова старухи клонилась к коленям, чулок выпадал из рук; она теряла из виду ребенка и, открыв немного рот, испускала легкое храпенье.А он с нетерпением дожидался этого мгновения, с которым начиналась его самостоятельная жизнь.
^…^
Между тем жара начала понемногу спадать; в природе стало все поживее; солнце уже подвинулось к лесу.И в доме мало-помалу нарушалась тишина: в одном углу где-то скрипнула дверь; послышались по двору чьи-то шаги; на сеновале кто-то чихнул.Вскоре из кухни торопливо пронес человек, нагибаясь от тяжести, огромный самовар. Начали собираться к чаю: у кого лицо измято и глаза заплыли слезами; тот належал себе красное пятно на щеке и висках; третий говорит со сна не своим голосом. Все это сопит, охает, зевает, почесывает голову и разминается, едва приходя в себя.Обед и сон рождали неутолимую жажду.
^…^
.Настали минуты всеобщей, торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда в сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда... в Обломовке все почивают так крепко и покойно.— Пойдем, мама, гулять, — говорит Илюша.— Что ты, бог с тобой! Теперь гулять, — отвечает она, — сыро, ножки простудишь; и страшно: в лесу теперь леший ходит, он уносит маленьких детей.— Куда он уносит? Какой он бывает? Где живет? — спрашивает ребенок.И мать давала волю своей необузданной фантазии.Ребенок слушал ее, открывая и закрывая глаза, пока, наконец, сон не сморил его совсем. Приходила нянька и, взяв его с коленей матери, уносила сонного, с повисшей через ее плечо головой, в постель.— Вот день-то и прошел, и слава богу! — говорили обломовцы, ложась в постель, кряхтя и осеняя себя крестным знамением. — Прожили благополучно; дай бог и завтра так! Слава тебе, господи! Слава тебе, господи!Потом Обломову приснилась другая пора: он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, где нет ни ночей, ни холода, где все совершаются чудеса, где текут реки меду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют все добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
__________________________________________ № 7 Александр Блок
Когда замрут отчаянье и злоба,
Нисходит сон. И крепко спим мы оба
На разных полюсах земли.
Ты обо мне, быть может, грезишь в эти
Часы. Идут часы походкою столетий,
И сны встают в земной дали.
И вижу в снах твой образ, твой прекрасный,
Каким он был до ночи злой и страстной,
Каким являлся мне. Смотри:
Всё та же ты, какой цвела когда-то,
Там, над горой туманной и зубчатой,
В лучах немеркнущей зари.
1 августа 1908
_________________________________________ № 8 Г. Х. Андерсен
«Калоши счастья»
— О, путешествовать, путешествовать! — вырвалось у него. — Что может быть прекраснее! Всю жизнь я мечтал о путешествиях. Как хочется уехать подальше отсюда, увидеть волшебную Швейцарию, поездить по Италии!
Хорошо еще, что калоши счастья выполнили желания немедленно, а то бы студент, пожалуй, забрался слишком далеко и для себя самого, и для нас с вами. В тот же миг он уже путешествовал по Швейцарии, упрятанный в почтовый дилижанс вместе с восемью другими пассажирами. Голова у него трещала, шею ломило, ноги затекли и болели, потому что сапоги жали немилосердно. Он не спал и не бодрствовал, но был в состоянии какого-то мучительного оцепенения. В правом кармане у него лежал аккредитив, в левом — паспорт, а в кожаном мешочке на груди было зашито несколько золотых.
Стоило нашему путешественнику клюнуть носом, как ему тут же начинало мерещиться, что он уже потерял одно из этих сокровищ, и тогда его бросало в дрожь, а рука его судорожно описывала треугольник — справа налево и на грудь, — чтобы проверить, все ли цело. В сетке над головами пассажиров болтались зонтики, палки, шляпы, и это мешало студенту наслаждаться прекрасным горным пейзажем. Но он все смотрел, смотрел и не мог насмотреться, а в сердце его звучали строки стихотворения, которое написал, хотя и не стал печатать, один известный нам швейцарский поэт:
Прекрасный край! Передо мной
Монблан белеет вдалеке,
Здесь был бы, право, рай земной,
Будь больше денег в кошельке.
Природа здесь была мрачная, суровая и величественная. Хвойные леса, покрывавшие заоблачные горные вершины, издали казались просто зарослями вереска. Пошел снег, подул резкий, холодный ветер.
— Ух! — вздохнул студент. — Если бы мы уже были по ту сторону Альп! Там теперь наступило лето, и я наконец получил бы по аккредитиву свои деньги. Я так за них боюсь, что все эти альпийские красоты перестали меня пленять. Ах, если б я уже был там!
И он немедленно очутился в самом сердце Италии, где-то на дороге между Флоренцией и Римом.
Последние лучи солнца озаряли лежащее между двумя темно-синими холмами Тразименское озеро, превращая его воды в расплавленное золото. Там, где некогда Ганнибал разбил Фламиния, теперь виноградные лозы мирно обвивали друг друга своими зелеными плетями. У дороги, под сенью благоухающих лавров, прелестные полуголые ребятишки пасли стадо черных как смоль свиней.
Да, если бы описать эту картину как следует, все бы только и твердили: “Ах, восхитительная Италия!”
Но, как ни странно, ни студент, ни его спутники этого не думали. Тысячи ядовитых мух и комаров тучами носились в воздухе; напрасно путешественники обмахивались миртовыми ветками, насекомые все равно кусали и жалили их. В карете не было человека, у которого не распухло бы все лицо, искусанное в кровь. У лошадей был еще более несчастный вид: бедных животных сплошь облепили огромные насекомые, так что кучер время от времени слезал с козел и отгонял от лошадей их мучителей, но уже спустя мгновение налетали новые.
Скоро зашло солнце, и путешественников охватил пронизывающий холод — правда, ненадолго, но все равно это было не слишком приятно. Зато вершины гор и облака окрасились в непередаваемо красивые зеленые тона, отливающие блеском последних солнечных лучей. Эта игра красок не поддается описанию, ее нужно видеть. Зрелище изумительное, все с этим согласились, но в желудке у каждого было пусто, тело устало, душа жаждала приюта на ночь, а где его найти? Теперь все эти вопросы занимали и путешественников гораздо больше, чем красоты природы.
Дорога проходила через оливковую рощу, и казалось, что едешь где-нибудь у себя на родине, между знакомыми голубыми ивами. Вскоре карета подъехала к одинокой гостинице. У ворот ее сидело множество нищих-калек, даже самый бодрый из них казался страшным сыном голода. Словно сама нищета тянулась к путникам из этой кучи тряпья и лохмотьев.
— Господин, помогите несчастным! — хрипели они, протягивая руки за подаянием.
Путешественников встретила хозяйка гостиницы, босая, нечесаная, в грязной кофте. Двери в комнатах держались на веревках, под потолком порхали летучие мыши, кирпичный пол был весь в выбоинах, а вонь стояла такая, что хоть топор вешай.
— Лучше бы уж она накрыла нам стол в конюшне, — сказал кто-то из путешественников. — Там по крайней мере знаешь, чем дышишь.
Открыли окно, чтобы впустить свежего воздуха, но тут в комнату протянулись иссохшие руки и послышалось опять:
— Господин, помогите несчастным!
Стены комнаты были сплошь исписаны, и половина надписей ругательски ругала “прекрасную Италию”.
Принесли обед; водянистый суп с перцем и прогорклым оливковым маслом, потом приправленный таким же маслом салат и, наконец, несвежие яйца и жареные петушиные гребешки — в качестве украшения пиршества. Даже вино казалось не вином, а какой-то микстурой.
На ночь дверь забаррикадировали чемоданами, и одному путешественнику поручили стоять на часах, а остальные уснули. Часовым был выбран студент-философ. Ну и духота стояла в комнате! Жара нестерпимая, комары, а тут еще стоны нищих под окном, которые даже ночью не давали покою.
“Нет, уж лучше умереть, чем выносить всю эту муку, — подумал студент. — Так хочется спать. Спать, спать, спать и не просыпаться”.
Не успел он так подумать, как очутился у себя дома. На окнах висели длинные белые занавески, посреди комнаты на полу стоял черный гроб, а в нем смертным сном спал он сам. Его желание исполнилось.
В этот миг в комнате появились две женщины. Мы их знаем: то были фея Печали и вестница Счастья, и они склонились над умершим.
— Ну, — спросила Печаль, — много счастья принесли человечеству твои калоши?
— Что ж, тому, кто лежит здесь, они, по крайней мере, дали вечный покой! — ответила фея Счастья.
— О нет, — сказала Печаль. — Он сам ушел из мира раньше своего срока. Но я окажу ему благодеяние! — И она стащила калоши со студента.
Смертный сон прервался. Студент-философ проснулся и встал. Фея Печали исчезла, а с ней и калоши. Должно быть, она решила, что теперь они будут принадлежать ей.
__________________________________________ № 9 Анна Ахматова
Уж не сказку ль про Синюю Бороду
Перед тем, как засну, почитать?
Как седьмая всходила на лестницу,
Как сестру молодую звала,
Милых братьев иль страшную вестницу, Затаивши дыханье, ждала…
Пыль взметается тучею снежною,
Скачут братья на замковый двор,
И над шеей безвинной и нежною
Не подымется скользкий топор.
Этой сказкою нынче утешена,
Я, наверно, спокойно усну.
Что же сердце колотится бешено,
Что же вовсе не клонит ко сну?
Зима 1922
________________________________________________ № 10 О. Генри
«Сон»
Мюррею приснился сон.
Психологи и ученые теряются в догадках и предположениях, стараясь объяснить странные переживания нашего нематериального "я", когда мы бродим в царстве "близнеца смерти" -- в царстве сна. Настоящий рассказ не имеет целью бросить свет на этот не исследованный еще вопрос. Он является просто описанием сна Мюррея. Одна из самых поразительных особенностей снов состоит в том, что происходящее во сне на протяжении нескольких месяцев или даже годов на самом деле происходит в течение нескольких секунд или минут.
__ Прим.
Последнее его произведение – незаконченное (1910).
_________________________________________ № 11 Аполлон Григорьев
«Женщина»
Вся сетью лжи причудливого сна
Таинственно опутана она,
И, может быть, мирятся в ней одной
Добро и зло, тревога и покой...
И пусть при ней душа всегда полна
Сомнением мучительным и злым -
Зачем и кем так лживо создана
Она, дитя причудливого сна?
Но в этот сон так верить мы хотим,
Как никогда не верим в бытие...
Волшебный круг, опутавший ее,
Нам странно-чужд порою, а порой
Знакомою из детства стариной
На душу веет... Детской простотой
Порой полны слова ее, и тих,
И нежен взгляд, - но было б верить в них
Безумием... Нежданный хлад речей
Неверием обманутых страстей
За ними вслед так странно изумит,
Что душу вновь сомненье посетит:
Зачем и кем так лживо создана
Она, дитя причудливого сна?
(Декабрь 1843)
_______________________________________ № 12 Татьяна Кузминская
«Моя жизнь дома и в Ясной Поляне»
Приехал Тимирязев, будущий шафер Льва Николаевича, молодые Перфильевы, друзья Льва Николаевича, началось пение - и мне стало весело. Было уже поздно, но никто не разъезжался, я устала, меня тянуло ко сну, я села в зале на диванчик, облокотилась на мягкий бочок дивана и заснула. Сколько я дремала, не знаю, но, когда я открыла глаза, передо мной стояли, улыбаясь, Соня, Лев Николаевич и его брат.
Проснувшись, я опомнилась и очень сконфузилась. Они, улыбаясь, отошли от меня.
Я мучилась тем, что заснула, и спрашивала потом Соню:
- Соня, что, рот был открыт?
- Открыт! Открыт! - смеясь, сказал а Соня.
- Ай, ай, ай! - закричала я. - Ну, как ты не разбудила меня.
Я сокрушалась, думая, что была уродлива спящей, с открытым ртом.
- Я хотела тебя разбудить, но Сергей Николаевич говорил: "Оставьте, как это можно; да ты посмотри, Левочка, ведь она заснула, совсем заснула", - говорил он.
- Ну, вот видишь, - упрекала я, - теперь что он обо мне подумает! Это ужасно, - отчаивалась я.
- Тебе-то что за дело, - сказала Соня, - что он о тебе подумает.
- Нет, мне есть дело, - он такой хороший.
- Ну, успокойся, - сказала Соня, - он, хотя и шутя, но сказал le comt'y: подожди жениться, Левочка, мы женимся с тобой в один и тот же день, на двух родных сестрах.
- Ты глупости говоришь, Соня, - сказала я.
- Нет, правду: le comte, смеясь, рассказал мне это. Да, конечно, Сергей Николаевич сказал это в шутку.
^…^
Но мне не суждено было спать эту ночь. Жар с каждым часом усиливался. Ни лимонад, ни лекарство не помогали. Я ужасно страдала, меня что-то душило, я задыхалась, и бедная Агафья Михайловна не знала, что делать. Так прошло часа два. Все в доме спали. Слушая мои стоны и бред, Агафья Михайловна испугалась и пошла будить сестру. Через десять минут, как мне рассказывали, пришли Соня и Лев Николаевич. Они тоже, как молодые, неопытные, испугались моего состояния.
По словам Агафьи Михайловны, я встала с постели и в бреду пошла, не зная, куда и зачем. Я никого не узнавала. Главное страдание мое было удушье. Я помнила, как Соня и Агафья Михайловна старались уложить меня в постель, а я не шла.
На другой день, когда бред прошел, Лев Николаевич спросил меня, что мне чудилось. Я еле могла говорить и слабым голосом рассказала ему, что мне чудилось бесконечное поле, покрытое местами белой густой паутиной. Куда бы я ни шла, она ползла за мной, обвивала шею, ноги, грудь, и я не могла дышать и не могла уйти.
- То-то ты все повторяла в бреду: "Тянется... тянется, снимите с меня...", а Соня спросила: "Что снять?". А ты такая жалкая была и опять повторяла: "Тянется...", а про паутину не сказала, - говорил Лев Николаевич.
Этот бред Лев Николаевич вложил в уста князя Андрея в романе "Война и мир".
Сколько раз позднее уже, когда ему неможилось и когда бывало спрашивали его, что с ним, он жалобным моим голосом отвечал: "Тянется... тянется...
__________________________________________ № 13 Александр Пушкин
«К Морфею»
Морфей, до утра дай отраду
Моей мучительной любви.
Приди, задуй мою лампаду,
Мои мечты благослови!
Сокрой от памяти унылой
Разлуки страшный приговор!
Пускай увижу милый взор,
Пускай услышу голос милый.
Когда ж умчится ночи мгла
И ты мои покинешь очи,
О, если бы душа могла
Забыть любовь до новой ночи.
________________________________________ № 14 Фёдор Достоевский
«Сон смешного человека»
Вот тут-то я вдруг и заснул, чего никогда со мной не случалось прежде, за столом в креслах. Я заснул совершенно мне неприметно. Сны, как известно, чрезвычайно странная вещь: одно представляется с ужасающею ясностью, с ювелирски-мелочною отделкой подробностей, а через другое перескакиваешь, как бы не замечая вовсе, например, через пространство и время. Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце, а между тем какие хитрейшие вещи проделывал иногда мой рассудок во сне! Между тем с ним происходят во сне вещи совсем непостижимые. Мой брат, например, умер пять лет назад. Я иногда его вижу во сне: он принимает участие в моих делах, мы очень заинтересованы, а между тем я ведь вполне, во все продолжение сна, знаю и помню, что брат мой помер и схоронен. Как же я не дивлюсь тому, что он хоть и мертвый, а все-таки тут подле меня и со мной хлопочет? Почему разум мой совершенно допускает все это? Но довольно. Приступаю к сну моему. Да, мне приснился тогда этот сон, мой сон третьего ноября! Они дразнят меня теперь тем, что ведь это был только сон. Но неужели не все равно, сон или нет, если сон этот возвестил мне Истину? Ведь если раз узнал истину и увидел ее, то ведь знаешь, что она истина и другой нет и не может быть, спите вы или живете. Ну и пусть сон, и пусть, но эту жизнь, которую вы так превозносите, я хотел погасить самоубийством, а сон мой, сон мой, – о, он возвестил мне новую, великую, обновленную, сильную жизнь!
_____________________________________ № 15 Афанасий Фет
«Грёзы»
Мне снился сон, что сплю я непробудно,
Что умер я и в грезы погружен;
И на меня ласкательно и чудно
Надежды тень навеял этот сон.
Я счастья жду, какого - сам не знаю.
Вдруг колокол - и все уяснено;
И, просияв душой, я понимаю,
Что счастье в этих звуках. - Вот оно!
И звуки те прозрачнее, и чище,
И радостней всех голосов земли;
И чувствую - на дальнее кладбище
Меня под них, качая, понесли.
В груди восторг и сдавленная мука,
Хочу привстать, хоть раз еще вздохнуть
И, на волне ликующего звука
Умчася вдаль, во мраке потонуть».
_______________________________________ № 16 Александр Островский
«Праздничный сон — до обеда»
Бальзаминова. Все-то вздор у тебя.
Бальзаминов. Да, я вам и забыл сказать, какой я сон видел! Вот разга-дайте-ка.
Бальзаминова. Ну, говори, какой?
Бальзаминов (берет стул и садится подле матери). Вот, вдруг я вижу, будто я еду в хорошей коляске и одет будто я очень хорошо, со вкусом: жилетка будто на мне, маменька, черная, с мелкими золотыми полосками; лошади будто серые, а еду я подле реки...
Бальзаминова. Лошади -- ложь; река -- речи, разговор.
Бальзаминов. Слушайте, маменька, что дальше было. Вот, вижу я, будто кучер меня уронил, во всем-то в новом платье, и прямо в грязь.
Бальзаминова. Грязь -- это богатство.
Бальзаминов. Да какая грязь-то, маменька! Бррр... И будто я в этом... весь перепачкался. Так я и обмер! Во всем-то в новом, вообразите!
Бальзаминова. Это... золото. Это тебе к большому богатству.
Бальзаминов. Кабы сбылось! Хоть бы вот насмех один сон сбылся! Уж сколько я таких снов видел: и денег-то у меня много, и одет-то я очень хорошо -- проснешься, хвать, ан нет ничего. Один раз генералом себя видел. Как обрадовался! Нет! Перестану верить снам.
Бальзаминова. Как можно не верить.
Бальзаминов. Нет, нет! Один обман...
Бальзаминова. А вот подождем. Праздничный сон -- до обеда сбывается: коли до обеда не сбудется, так ничего не будет, -- надобно его совсем из головы выкинуть.
Бальзаминов. Я, маменька, оденусь да пойду погуляю. (Уходит.)
Бальзаминова. А сон-то в самом деле хорош. Чего не бывает на свете! Может быть, и ему счастье выйдет.
______________________________ № 17 Самуил Маршак
Все те, кто дышит на земле,
При всем их самомнении -
Лишь отражения в стекле,
Ни более, ни менее.
Каких людей я в мире знал,
В них столько страсти было,
Но их с поверхности зеркал
Как будто тряпкой смыло.
Я знаю: мы обречены
На смерть со дня рождения.
Но для чего страдать должны
Все эти отражения?
И неужели только сон -
Все эти краски, звуки,
И грохот миллионов тонн,
И стон предсмертной муки?
__________________________________ № 18 Кристиан Пино
«Алсид в стране кошек»
Они обменялись еще несколькими любезностями, с аппетитом поели, потом дружески поболтали немного. Затем Алсида одолел сон, он растянулся на подушке, маленькая кошечка уютно устроилась рядом с ним, и он безмятежно заснул.
Когда Алсид проснулся, около него по-прежнему лежало что-то теплое. Он услышал тихое мурлыканье и почувствовал, как чья-то бархатная лапка чешет у него за ухом. Оказалось, что это маленький котенок, любимец хозяйки. Он забыл про искалеченный хвост и пришел предложить своему врагу мир.
Алсид понял, что все, что он пережил, было лишь дурным сном. Ненависти к котенку он уже не чувствовал. И он принялся нежно лизать его голову.
С тех пор собака с котенком стали очень дружны. Они ели из одной тарелки, пили из одной миски, играли вместе бумажным пыжом, спали на одной подушке.
Только котенок никак не мог привыкнуть к своеобразной причуде Алсида, который непременно хотел пользоваться вместе с ним подносом с опилками
___________________________________ № 19 Владимир Набоков
Я что-то не понял и где-то утрата;
Но помнит разгадку не я, а другой.
Приснился мне ландыш поблекший и смятый,
И смятый, казалось, моею рукой.
Стараюсь припомнить, стараюсь напрасно.
Сегодня я вновь этот сон увидал:
Ты тихо рыдала от боли неясной —
Утешить хотел и с тобой зарыдал.
Ты знаешь? Поищем на старом балконе;
Поищем средь пыли знакомых дорог,
Поищем в звездах на родном небосклоне
Всё то, что я вспомнить сегодня не мог.
Найдём ли? Ведь, если мы встретимся снова,
Где каждый цветок голубая мечта,
Невольно проснётся готовое слово:
«Былого, увы, не вернуть никогда».
Ты чувственной тенью ко мне приходила,
Ты тайной чудесной казалась мне.
Теперь… Наша страсть нам сердца осушила,
И горько подумать о свежей весне.
Теперь… Ты близка мне, теперь ты родная.
О Боже, как странно тогда я любил!
Любимую душу не видя, не зная!
Я что-то не понял, я что-то забыл.
____________________________________ № 20 Томас Де Квинси
«Исповедь англичанина, употребляющего опиум»
В девятом часу добрался я до Глочестерской кофейни; почтовая карета на Бристоль уж отправлялась, когда я занял свое место на крыше. Плавное илегкое движение[*Бристольская почтовая карета может считаться по удобствам своим самою лучшею в Королевстве. Сие первенство объясняется как неожиданно хорошей дорогой, так и щедростью бристольских купцов, расходующих денег
более обыкновенного на содержание дилижанса.] навевало дремоту; как это странно, что первый за последние месяцы глубокий и покойный сон застал меня на крыше кареты - в постели, которую сегодня я почел бы не слишком удобною.
Во время сна случилось происшествие, лишний раз убедившее меня, как легко человек, не знающий горя, проживает жизнь свою, вовсе не ведая, что за
доброта таится в душе его, впрочем, вынужден добавить я, скрепя сердце, не сознает он также и схороненного там зла. Так неприметны порой под покровом манер истинные черты нашей натуры, что для простого наблюдателя оба понятия эти, а равно и оттенки их, перемешаны между собою - и потому клавиатура во всем многообразии заключенных в ней гармоний низводится до скудной схемы
очевидных различий гаммы или же до азбуки простейших звуков. А происшествие было таково: на протяжении первых четырех или пяти миль я с печальным постоянством докучал своему соседу, то и дело заваливаясь на него, едва лишь карета давала крен, и окажись дорога чуть менее ровной, я бы, наверное, и вовсе выпал из кареты от слабости. Попутчик мой громко жаловался, как делал бы всякий в подобном положении, однако жалобы в устах его приобретали неоправданно мрачный смысл. Расстанься я с этим человеком тотчас же, то
продолжал бы видеть в нем (ежели и допустить такое снисхождение) лишь невежу и грубияна. Впрочем, я вполне понимал, что здесь была и доля моей вины, а
посему извинился и дал ему клятву впредь не впадать в сон. Затем же, не стараясь быть подробным, я сообщил моему попутчику, что много страдал, а теперь болен и совершено обессилел, кроме того, средства мои не позволяли путешествовать внутри кареты. Едва услышав сии объяснения, человек этот переменился ко мне - и когда вновь пробудился я от шума и огней Хаунслоу (не прошло и двух минут после нашего разговора, как я заснул вопреки данному обещанию), то обнаружил, что сосед крепко обхватил меня рукою, удерживая от падения; и весь остаток пути от проявлял ко мне поистине женскую ласку, так
что, наконец, я уж и вовсе лежал у него на руках - это было более чем благородно со стороны моего спутника, ибо он, судя по всему, вознамерился
опекать меня до самого Бата или Бристоля. К сожалению, я уехал далее, нежели полагал - так сладок был мой сон; очнувшись от неожиданной остановки кареты (очевидно, возле почтовой станции), я выяснил, что мы уже достигли
Мэйденхэда, оставив Солт-Хилл в шести или десяти милях позади. Здесь я сошел; в продолжение же краткой стоянки добрый мой компаньон (мимолетного взгляда уже на Пиккадилли было достаточно, чтобы признать в нем лакея или
кого-то в этом роде) умолял меня лечь спать как можно скорее. Пообещав ему так и сделать, я, однако, не замедлил отправиться далее, а, вернее, назад,
пешком. Должно быть, около полуночи двинулся я в путь, но шел так тихо, что когда поворотил на дорогу от Слоу к Итону, часы в ближайшем доме пробили уже четыре. Сон, равно как и ночной воздух, освежил меня, но все же я чувствовал сильную усталость.
______________________________________ № 21 Кальдерон
«Жизнь есть сон»
Сигизмунд
О, боже, боже, что я вижу?
На что смотрю? Что предо мною?
Всему без страха удивляюсь,
И все ж душа полна сомненья!
Я во дворце великолепном!
В одежде шелковой, в парче!
Вокруг меня толпятся слуги,
И как одеты, как ловки!
На ложе пышном и богатом
От сна я пробудился здесь!
Едва проснулся я, как слуги
Бегут помочь мне одеваться.
Сказать, что этот сон - неправда?
Но знаю я, что я не сплю.
И разве я не Сигизмунд?
Открой, о небо, мне обман!
Скажи мне, что во время сна
С моей фантазией случилось?
Но для чего я рассуждаю?
Пусть будет то, что быть должно,
И что бы ни было со мною,
Пускай мне служит все равно.
_________________________________ № 22 Наталья Баранская
«Неделя как неделя»
Наконец все переделано, и я иду принимать душ. Я это делаю всегда, даже если мне дурно от усталости. В двенадцатом часу я ложусь. Дима уже приготовил постель на нашем диване. Теперь он идет в ванную. Уже закрыв глаза, я вспоминаю, что опять не пришила крючок к лифчику. Но никаким силам не вытащить меня из-под одеяла.
Через две минуты я сплю. Я еще слышу сквозь сон, как ложится Дима, но не могу открыть глаза, не могу ответить на какой-то его вопрос, не могу поцеловать его, когда он целует меня… Дима заводит будильник, через шесть часов эта адская машина взорвется. Я не хочу слышать скрежета часовой пружины и проваливаюсь сквозь диван в глубокий, темный и теплый сон.
1969
__ Прим.
Когда-то повесть наделала много шума. Успех – и клеймо «идеологической ошибки».
Её и сейчас невозможно читать бесстрастно.
Баранская 1908 года рождения (ушла в 2004м). Мать дружила с Крупской. Отец – племянник Василия Розанова.
_____________________________________ № 23 Иван Тургенев
«Тьма» (из Байрона)
Я видел сон… не все в нем было сном.
Погасло солнце светлое — и звезды
Скиталися без цели, без лучей
В пространстве вечном; льдистая земля
Носилась слепо в воздухе безлунном.
Час утра наставал и проходил,
Но дня не приводил он за собою…
И люди — в ужасе беды великой
Забыли страсти прежние… Сердца
В одну себялюбивую молитву
О свете робко сжались — и застыли.
Перед огнями жил народ; престолы,
Дворцы царей венчанных, шалаши,
Жилища всех имеющих жилища —
В костры слагались… города горели…
И люди собиралися толпами
Вокруг домов пылающих — затем,
Чтобы хоть раз взглянуть в лицо друг другу.
Счастливы были жители тех стран,
Где факелы вулканов пламенели…
Весь мир одной надеждой робкой жил…
Зажгли леса; но с каждым часом гас
И падал обгорелый лес; деревья
Внезапно с грозным треском обрушались…
И лица — при неровном трепетанье
Последних, замирающих огней
Казались неземными… Кто лежал,
Закрыв глаза, да плакал; кто сидел,
Руками подпираясь, улыбался;
Другие хлопотливо суетились
Вокруг костров — и в ужасе безумном
Глядели смутно на глухое небо,
Земли погибшей саван… а потом
С проклятьями бросались в прах и выли,
Зубами скрежетали. Птицы с криком
Носились низко над землей, махали
Ненужными крылами… Даже звери
Сбегались робкими стадами… Змеи
Ползли, вились среди толпы, — шипели
Безвредные… их убивали люди
На пищу… Снова вспыхнула война.
Погасшая на время… Кровью куплен
Кусок был каждый; всякий в стороне
Сидел угрюмо, насыщаясь в мраке.
Любви не стало; вся земля полна
Была одной лишь мыслью: смерти — смерти,
Бесславной, неизбежной… страшный голод
Терзал людей… и быстро гибли люди…
Но не было могилы ни костям,
Ни телу… пожирал скелет скелета…
И даже псы хозяев раздирали.
Один лишь пес остался трупу верен,
Зверей, людей голодных отгонял —
Пока другие трупы привлекали
Их зубы жадные, но пищи сам
Не принимал; с унылым долгим стоном
И быстрым, грустным криком все лизал
Он руку, безответную на ласку —
И умер наконец… Так постепенно
Всех голод истребил; лишь двое граждан
Столицы пышной — некогда врагов —
В живых осталось… встретились они
У гаснущих остатков алтаря —
Где много было собрано вещей
Святых ..............
Холодными, костлявыми руками,
Дрожа, вскопали золу… огонек
Под слабым их дыханьем вспыхнул слабо,
Как бы в насмешку им; когда же стало
Светлее, оба подняли глаза,
Взглянули, вскрикнули и тут же вместе
От ужаса взаимного внезапно
Упали мертвыми ..........
.....................
.......... И мир был пуст;
Тот многолюдный мир, могучий мир
Был мертвой массой, без травы, деревьев,
Без жизни, времени, людей, движенья…
То хаос смерти был. Озера, реки
И море — все затихло. Ничего
Не шевелилось в бездне молчаливой.
Безлюдные лежали корабли
И гнили на недвижной, сонной влаге…
Без шуму, по частям валились мачты
И, падая, волны не возмущали…
Моря давно не ведали приливов…
Погибла их владычица — луна;
Завяли ветры в воздухе немом…
Исчезли тучи… Тьме не нужно было
Их помощи… она была повсюду…
__________________________________________ № 24 Оно-но Комати
;С тех пор, как я тебя увидела во
сне, я пестрокрылый сон считаю чудесней-
шим подарком темной ночи и не хо-
тела б спать без сновидений
19й век
Прим. Её имя стало в японском языке нарицательным. «Красавица».
________________________________________ № 25 Игорь Северянин
«Несбыточный сон»
Ты снилась мне прекрасной, как всегда,
Способной понимать мои страданья.
Я шел к тебе, я звал тебя туда,
Где наяву прекрасно, как в мечтаньи.
Я звал тебя, но зов мой умирал,
Меня за дерзость страшную карая;
Преступник я; тебя я в мыслях звал
Любить в пределах Божеского Рая.
…О если б Он воздал за муки мне
Твою любовь хотя за крышкой гроба,—
Моя душа нашла б покой вполне
От мысли — мне смешно!— «мы любим оба…»
______________________________________ Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет…
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет.
================================ 2019 01 25