— Ох, забыл Степан-кузнец,— бабка Матрена сокрушенно покачала головой, — ох, забыл... что раз в семь лет открываются тайные врата, и Зеленое болото заманивает к себе путника.
— И превращает оно его в жуткое страшилище, — голос Матрены изменился, она старалась говорить как можно страшнее.
Настька, слушала ее, почти не дыша, при этом она таращила глаза, нижняя челюсть ее слегка отвисала, рот приоткрывался, и лицо приобретало глуповатое выражение.
— И чтобы стал он обратно человеком, должен тот путник...
— Съесть сто лягушек, — хихикнул маленький Степка, и тут же получил щелбан от своей старшей сестры.
Его всегда забавляла эта парочка — раздувающая щеки старушка, и слегка «дебиловатая» сестренка. Он безумно любил обоих, но удержаться от озорства не было сил.
— Ну, раз вы, озорники, все знаете, то лягу-ка и я спать....
— Поздно уже, а я тут вам сказки сказываю.
Бабушка ловко подтянула на ребятишек почти свалившееся на пол теплое лоскутчатое одеяло, и погасила свет.
В темноте они слышали, как негромко скрипнула ее кровать, и как некоторое время спустя она мирно засопела в сладких объятьях морфея.
— Степ, а Степ, ты спишь? — Настька ткнула уже засыпающего брата в бок. — Думаешь, на самом деле есть домовые, водяные и лешие?
— Конечно! Вон уже один к нам идет, — зловещим голосом прошептал Степка, любивший подразнить свою сестру, — и нелепо замахал руками
— Чур меня! Чур!
Настька тоненько пискнула, и нырнула под одеяло с головой.
Чур очень удивился, что его позвал какой-то незнакомый голос.
Бабка Матрена, с домашней нечистью справлялась сама, можно сказать даже дружила.
Нечисть же пришлая, в дом не лезла — знала, что дом под защитой. Поэтому Матрена звала его редко.
А тут — на тебе:
— Чур меня! Чур!
Чур нехотя вылез из-за печки, и встал на пути домового, решившего проучить неверующего в него Степку.
...
Молодой биолог Степан Ковалев бодро шагал по лесной чаще.
Лето выдалось на удивление теплое. Степану поднаскучило торчать в лаборатории, и при первой же появившейся возможности он с удовольствием улизнул оттуда в лес, в экспедицию.
Последние годы сильно возрос интерес к редко встречающимся видам животных и растений, как бы ниоткуда появляющимся на земле. Всё чаще стали приходить сообщения, что то там, то тут, какой-нибудь грибник или турист видел то золотую лягушку, то черный лотос, то дерево луллаби...
Их лаборатория отслеживала все появляющиеся сообщения, и если информация была более-менее достоверной, выезжала на место, чтобы найти, исследовать, и по возможности сохранить редкий вид.
Неделю назад, интернет буквально взорвала новость, откуда то из сибирской глубинки, что охотники встретили на болотах гигантскую сороконожку. Такие сороконожки вымерли миллионы лет назад, да и Сибирь явно не их среда обитания, но четыре здоровых мужика так достоверно описывали вид доисторического беспозвоночного, что факт требовал проверки.
Час на сборы, четыре часа на самолете, пара часов по бездорожью на «бобике», задушевная встреча с охотниками.. и на рассвете следующего дня Степан уверенно двинулся в сторону Велиевых болот..
По работе Степану часто приходилось бывать в лесу. Он любил лес всей душой. Смолистые стройные сосны, величавые дубы, белоствольные березки, радостно шелестящие листочками на ветру. Замшелые валуны, трава по пояс, причудливые коряги...
К ним у Степана было особое отношение.
Встречая такие, он никак не мог удержаться от соблазна, и как в детстве — сначала корчил рожи какому-нибудь корявому пеньку — а потом, размахивая ручищами и гогоча, кричал: «Чур меня! Чур!»
А...Чур, сидя под столом, на кухне его просторной московской квартиры, смотрел в сковороду, и договаривался с очередным лешим, дубовиком или кикиморой — не путать Степану пути дороги, не насылать на него свои мути и хмари, и оградить от злого зверя лесного.
Вот и сейчас, уговорив лешака не вредить Степану, он забрался на теплое Матренино одеяло, и сладко прикорнул...
...
Чур перебрался к Степану недавно.
После смерти Матрены, он в одиночестве угрюмо бродил по опустевшему дому и грустил. Домовой к тому времени уже ушел к лесовикам. Дом должны были снести... современные люди в древних богов особо не верили. Слыхал он конечно о славянских общинах, что почитают древних богов, как встарь. Да только где их искать...
И поэтому, Чур несказанно обрадовался, когда на пороге дома появился Степан.
Не имея возможности приехать на похороны — был в долгосрочной зарубежной командировке — он приехал поклониться праху бабушки, и зашел в дом забрать с собой что-нибудь на память.
На глаза ему попался берестяной туесок, да лоскутное одеяло, которым бабка Матрена, когда-то укрывала их с Настькой, лежащих на печи.
Служившее много лет одеяло на удивление выглядело как новенькое.
Он даже засомневался.
— Оно ли? Он не был у бабки Матрены годков несколько — может новое пошила...
Степан быстро пробежался глазами по ярким лоскуткам, и сразу обнаружил небольшую дырочку с обугленными краями, а рядом два крохотных жирных пятнышка от восковой свечи — это он показывал Настьке фокусы...
— Ох и досталось ему тогда... — и вздохнул с облегчением — оно самое.
Прижался к одеялу щекой. От него веяло каким-то особенным теплом, как будто ласка бабушкиных рук, и жар русской печи навсегда поселились между ярких пестрящих лоскутков.
Аккуратно свернув одело, положил на лавку у выхода, чтобы не забыть, а сам еще раз прошелся по дому...
Чур знал Степана с малолетства, когда тот впервые позвал его. Да и потом частенько защищал мальчонку от всякой нечисти, и поэтому недолго думая он нырнул в приготовленный Степаном сверток.
В современном интерьере Степиной квартиры, туеску нашлось достойное место на кухонной полке среди другой утвари, привезенной Степаном из дальних стран. А одеяло он примостил на широком кресле. Оно придавало кухне своеобразный колорит и, создавало какой то особенный уют.
Чур поселился тут же.
И сейчас он, до этого мирно дремавший в кресле, проснулся от какого-то странного гула... гудела сковорода...
— Беда! Ох, беда, — кричал его новый знакомый леший.
— Беда, — вторили ему маленькие лесные кикиморы.
Чур и сам ее уже почувствовал...
...
Лес внезапно расступился, и Степан вышел на небольшую залитую солнцем поляну.
«Красотища-то какая, — подумал он. Вдохнул полной грудью, — а запахи..»
Внимание его привлекли сосны, что уютно примостились на небольшом пригорке. Две совершенно одинаковые лесные красавицы уносили свои вершины далеко ввысь и там, наклонившись друг к другу, и сплетясь ветвями, образовывали причудливую арку.
Каким-то уж очень знакомым показалось Степану это место. Но он никак не мог вспомнить, то ли он встречал что-то похожее, то ли слышал...
Ох, забыл Степан, бабушкины сказки. Ох, забыл...
Что открываются тайные врата. И ждет Зеленое болото свою такую редкую, и столь желанную жертву.
Остановившись между соснами, Степан задрал голову вверх, покрутился на месте глядя ввысь и вдруг громко крикнул: «О-го-го!» Его крик улетел к вершинам и, запутавшись в густой хвое, уже не вернулся обратно.
Повинуясь все тому же, так внезапно охватившему его порыву, он, широко раскинув руки, резво сбежал с пригорка, и сразу же окунулся в море чарующих звуков.
— Странно, а с той стороны их не слышно.
Он прислушался, где-то за деревьями раздавалось дивное пение.
— Кто это? Птица или человек? А может русалка на лесном озере поет свои песни?
— Чтобы это ни было, он должен это обязательно увидеть.
Голос звал и манил Степана куда-то вглубь чащи, и тот быстрыми размашистыми шагами двинулся к лесу.
Чур в отчаянии заметался по квартире.
Степан уже почти достиг кромки леса, когда чей-то душераздирающий воль на секунду заглушил чудесное пение. Он оглянулся. Между двух сосен метался ослепительной белизны волк. Жалобно по-собачьи поскуливая, он настойчиво звал Степана к себе.
— Наваждение какое-то...
Степан, заколебался.
Он уже почти повернул обратно, когда на опушке расцвел невиданной красоты цветок. Потом еще один, третий, четвертый, они вспыхивали между деревьями как огоньки и широкой дорожкой убегали вдаль.
Их сладковатый аромат быстро достиг его носа. Что-то неведомое вновь настойчиво позвало его в чащу, и Степан, поддавшись этому зову, двинулся дальше.
Последний раз обернувшись, он увидел, что белый волк сел, и горестно завыл, как по усопшему.
Все вокруг вдруг стало стремительно меняться.
Трава опутала его ботинки, мешая идти. И все травинки разом зашелестели:
— Вернись...
— Еще не поздно — вернись, — прошумела юная березка, протянув к нему свои руки-ветви.
— Пропадешь, — промямлил толстый слизняк, взобравшись на камень.
— Бррр... — Степан потряс головой, привидится же такое.
Где то далеко в мозгу шевельнулась мысль, а может и правда вернуться? Но тут же отпала.
Чарующие звуки и запахи уже полностью завладели всем его существом. Они захватили его душу, и уносили ее всё дальше и дальше в лес.
Он уже ничего не чувствовал, ни острых колючек рвущих его одежду, ни веток хлещущих его по лицу. Музыка обволакивала его, запахи пьянили и ласкали, мягкий туман, поднимающийся вокруг — менял реальность. Вместо гроздей летучих мышей, висящих на ветвях — Степан видел райских птиц, а гнилушки казались красивейшими цветами. Даже хлюпающая трясина показалась ему чем-то прекрасным.
Совершено лишенный собственной воли, он шел туда, куда вел его голос...
...
Голова разламывалась, во всем теле чувствовалась невероятная тяжесть, руки и ноги были словно налиты свинцом. Степан медленно приходил в себя. Он лежал на берегу какого-то водоема. Одеревеневшие пальцы ныли, Степан посмотрел на них...
И обомлел от ужаса. Пальцев оказалось только четыре... и заканчивались они острыми черными крючковатыми когтями.
Степан в задумчивости несколько раз сжал и разжал кулак.
С трудом приподнялся и сел, оперевшись на ствол растущего рядом дерева.
— Что это? — он с интересом осматривал свое тело. — Походу, я надышался каким-то ядовитым газом.
Руки, ноги, тело, все было... толще и больше. Как будто его засунули в грязный вонючий надувной костюм в пять раз больше чем он сам. Этот костюмчик плотно покрывал все его тело, и был крепко соединен с ним нервами и мышцами — этакая вторая плоть.
Вся эта плоть была покрыта ороговевшими наростами разной величины. Где-то они были поменьше, смахивающие на чешую, между которыми редкими пучками торчала рыжая свалявшаяся шерсть. Где-то побольше, выпирающие в виде острых крепких шипов.
— Интересно, есть у всего этого лицо?
Длинным когтем он разогнал красновато-фиолетовую ряску... но так и не решился посмотреть на свое отражение в бирюзовой воде.
— Надо же такому присниться...
— Те-Мерлок! — совсем рядом пронзительно заверещало какое-то существо и бросилось наутек.
— Темерлок, темерлок снова проснулся, — послышалось со всех сторон.
Степан посмотрел вокруг. На небе сияло зеленое солнце, оранжевые горы всполохами пламени рдели вдалеке. Он сидел на голубой траве, а лягушка-циклоп с любопытством глазела на него с ближайшего камня...
— Чур меня! Чур!
— Это все болото. Надо отползти подальше... — сознание вновь помутилось, и он мешком свалился в густую траву.
...
— Что, Степушка, очнулся, — тихий вкрадчивый голос прозвучал у Степана в голове, когда тот вновь открыл глаза, — и долго ты еще будешь в обмороки падать?
— Аль не догадался еще? Не сниться тебе это. Не сниться... И Чур тебе боле не поможет, не его это вотчина.. на Земле он остался.
— Глупый домашний божок — волком белым обратился.. да куда ему со мной тягаться.. — голос в голове у Степана дико захохотал.
И тут Степан вспомнил все. Как метался белый волк возле сосен, как он выл. И как ожило все вокруг — трава, деревья, кусты — все пытались остановить его.
Как он увидел болото, показавшееся ему прекрасным зеленым цветущим лугом, как провалился в него, и как сделал последний вдох...
А еще вспомнил старую сказку, что рассказывала им с сестрой бабка Матрена. И которую, он так и не дослушал...
— Неужели, теперь ему придется съесть сто лягушек?
Он готов был сожрать их тысячу, лишь бы вернуться обратно... но Зеленое Болото требовало других жертв...
Совершенно обессилив от свалившихся на него невзгод и переживаний, Степан забылся в глубоком тягучем сне.
Снились ему миры не Земные, и существа страшные; безобразные колдуны, высасывающие души; лужи теплой пузырящейся крови, оторванные конечности и головы; длинные женские волосы испачканные свежей кровью. Он слышал жуткие вопли и странные голоса. Он чувствовал запах погони... и смерти. Кругом. Он видел эту кровь на своих руках... чувствовал ее вкус...
И вдруг, среди всего этого безумия, возникла бабка Матрена.
— Не поддавайся Степушка, Мороку проклятущему... Не верь, что это единственный путь вернуться на Землю. Ищи в мирах далеких деву земную... спасение через нее...
Бабка Матрена медленно растворилась во тьме.
Степан с трудом разлепил тяжелые веки и, схватившись, тем, что теперь было его руками за голову, глухо застонал...