Шляпа прыгала по мостовой, радостно кувыркаясь и подергивая полями, как цыпленок, которому посчастливилось ускользнуть от пристального внимания матери-наседки. Розовые ленточки ее развивались на ветру, а перо, воткнутое за ободок, так и норовило выскользнуть, но по какой-то неведомой причине все же держалось.
Кот, сидевший на подоконнике на втором этаже, жадно косился на шляпу, хоть и понимал, что добыча эта вряд ли представляет собой значительную ценность, разве что в эстетическом плане. Он уже было надумал на всякий случай все же словить ее, чтобы потом разобраться, что с ней делать, как вдруг шляпу заприметил хищник покрупнее кота.
У пешеходного перехода в ожидании зеленого света стоял прохожий. Он был скромно одет в типичный серый плащ, в руках держал типичный черный зонт. Выглядел он тоже достаточно типично – высокий, худощавый, с вытянутым лицом, испещренными морщинами, и немного впалыми щеками. Единственным, что совершенно не вписывалось в его типичный образ, был его внушительной длины нос, тонкий с узкими ноздрями и надломленный практически у самого основания.
Правда, нужно отметить, что при виде радостно подпрыгивающей у пешеходной дорожки шляпы, узкие ноздри прохожего заметно хищно раздулись. Бросив косой взгляд на ни о чем не подозревающий головной убор, а после просканировав улицу на наличие зевак, прохожий наклонился и поднял шляпу с мостовой. Розовые ленточки встревоженно затрепетали, а перо за ободком удивленно дрогнуло.
Довольный прохожий, недолго думая, взял да нахлобучил шляпу себе на голову, не особо углубляясь в мысленный анализ того, как же наличие такого головного убора скажется на типичности его внешнего вида.
Может, шляпа все же не так сильно и смутилась из-за перемены своих планов, наличие которых так, наверное, и останется тайной, так как никоим образом свое негодование не высказала. Она, казалось, достаточно быстро смирилась с тем, что ее понесли куда-то у себя на голове, сначала перейдя ту самую дорогу, а потом в направлении делового центра города. Устраиваясь поудобнее на голове теперь уже не прохожего, а своего нового рода транспорта, она, казалось, довольно быстро привыкала к доселе неведомому для нее стилю передвижения. То ли это опыт был настолько вдохновляющим, то ли дождливая погода оказала такое действие, но через какое-то время шляпа на голове носатого типичного господина стала претерпевать изменения.
Она вытянулась наподобие цилиндра, ее ободок приобрел кожаный блеск, а ленточки стали короче и окрасились в черный цвет. Перо же, которое до этого напоминало фиолетовую метелку для пыли своей мягкостью и пушистостью, выпрямилось и выровнялось, изменив окраску на ястребиную. Оно достойно покачивалось в такт походке носатого господина, так достойно, что в этом можно было угадать то, что шляпа явно осталась довольна трансформацией и получала от этого удовольствие, если шляпам вообще это свойственно.
А вот носатый прохожий, кажется, так и не заметил, произошедших у него на голове перемен. Следуя привычному маршруту, он направлялся на свою типичную работу. Судя по выражению его лица, его одолевали типичные скучные мысли, которые скорее походили на костяшки ручных счет, которые перескакивали с одной стороны рамы на другую, при этом никак не влияя на баланс финансового счета в банке. Несмотря на их скучность и типичность, у них, видимо, все же была какая-то невероятная сила удерживать на себе все внимание носатого господина, раз за все время по дороге на работу, он так и не заметил ни перемен у себя на голове, ни изменений, которые последовали далее. А они тоже были весьма примечательными.
До того семенящий шаг прохожего с едва заметной склонностью загребать носками внутрь, приобрел заметную твердость и размеренность. Опытный глаз даже уловил бы в нем нотки пружинящей походки, которая входит в неофициальные правила этикета для путешествующих и гостей города при посещении оными центральных областей и набережной.
Спина носатого выпрямилась, а плечи опустились, чего с ними, нужно признаться, давненько не бывало. Глубокая морщина между бровей сначала пыталась сопротивляться и извиваться из стороны в сторону, после чего сдалась и расправилась.
Свернув на улицу, на которой находилось здание, где многие годы исправно трудился прохожий, на подходе к месту своей работы он заметил магазин музыкальных инструментов. И как и до этого каждое утро, когда он проходил мимо его витрин, заглядываясь на выставленный на постаменте в огромном окне белый рояль, он по привычке обронил горький вздох. Играть он не умел, но всегда мечтал научиться. Вот только мечта его, как старенькая копилка-поросенок, которую покупают в надежде накопить средств для поездки в долгожданный отпуск, так и оставалась все эти годы пустой, хоть с нее и вытирали пыль и держали на самом видном месте над письменным столом на полке.
Шмыгнув носом, прохожий тряхнул левой рукой и посмотрел на часы на запястье. Они достались ему от отца, но и новому владельцу служили верой и правдой. Сегодня, как и в любое другое утро до этого, он подходил к зданию своей работы ровно за четыре минуты, не слишком рано, чтобы заскучать на рабочем месте, и не слишком поздно, чтобы сослуживцы могли подумать, что он совсем совесть потерял вместе с пунктуальностью и страхом перед начальством.
Привратник уважительно кивнул ему на входе, а не просто сурово покосился, как делал обычно. Но носатый не обратил на это внимание, запуская руку в карман, чтобы выудить с его дна пропуск. Вместо пропуска его пальцы нащупали там то, что очень надеялись не нащупать еще по крайней мере неделю, ну или хотя бы пару дней до наступления выходных – а именно дыру. И если до этого она была вполне себе безобидной и могла упустить никак не больше пенни, то теперь приобрела размеры как раз того самого пропуска, который, судя по всему, теперь обрел покой где-то еще.
Немного смутившись, носатый вспомнил, что в таких случаях полагается выписывать гостевой пропуск на день и отправился к проходной, чтобы там договориться об этом. Но сидящий за перегородкой консьерж его не узнал. Просьба найти его в картотеке сотрудников тоже ни к чему не привела. Точнее личную его папку нашли сразу, но доказать, что она на самом деле его у него не получилось.
Все в конторе, как будто сговорились и в один голос отказывались поверить в то, что человек перед ними и человек на фото одно и то же лицо. Носатый еще какое-то время пытался уверить работников пропускной, что он уже как минимум четверть века приходит в это здание каждый рабочий день и исправно трудится в его стенах, не выходя даже на обед в кафетерий, скромно перекусывая домашними сэндвичами на месте в офисе. Но с учетом того, что он никогда до этого не практиковался в тонком искусстве возмущения, его попытки должного эффекта не возымели, а после того, как ему вежливо дали понять, что дальнейшие переговоры могут состояться только в присутствии представителей законопорядка, ему и вовсе ничего не оставалось, как покинуть место своей службы.
Горько вздыхая, он брел по улице домой, внимательно рассматривая мостовую в надежде найти на ней оброненный пропуск. И хоть дождь уже и закончился, и не мешал его поискам, лужи сыскной деятельности совершенно точно не способствовали. Мало того, что сквозь них практически невозможно было рассмотреть ничего под ногами, так они еще и отражали на своей поверхности стены соседних домов и серое небо над головой, таким образом почти сводя к нулю шансы найти утерянное.
У магазина музыкальных инструментов была особенно глубокая и широкая лужа. У нее-то носатый и остановился, заприметив в ее отражении белое пятно знакомой формы. Он поднял глаза и посмотрел на рояль за стеклом. Правый уголок его рта хитро изогнулся, сам от себя того не ожидая, и носатый шагнул в теплое помещение магазина. Не дожидаясь того, чтобы к нему успел подскочить продавец, он твердо направился к роялю, поставил рядом с ним зонтик, поднял столешницу и коснулся клавиш. Не нажимая на них и не убирая рук, он держал кончики пальцев на полированной поверхности, прикрыв глаза. А потом заиграл.
В тот день он играл несколько часов кряду: Моцарта, Баха, Бетховена, Вивальди, те произведения, названия которых знал, и те, которые даже никогда не слышал. У витрины магазина толпились зеваки, некоторые из них заходили внутрь, чтобы подольше насладиться музыкой, некоторые, постояв и поаплодировав, уходили прочь. Ни продавцы, ни владелец магазина не осмеливались остановить носатого, опасаясь вызвать неудовольство, как им казалось, именитого маэстро.
А когда на город опустился Вечер, и пришло время закрывать магазин, незваный гость наконец-то прервал свой концерт. Только тогда он снял шляпу, которая все это время почтенно восседала на его голове, несмотря на теплое помещение магазина. Толпа прохожих восторженно зааплодировала. Кто-то даже протянул блокнот для автографа. В казалось бесконечном потоке из вопросов и похвал, никто и не успел заметить, как некий головной убор размером немногим больше кошки осторожно крадется под стульями к выходу, помахивая на ходу фиолетовым пером и розовыми ленточками. У ближайшего перекрестка за углом его уже ждали. Хозяин шляпы с задорным блеском в глазах поглядывал на дорогу, прислонившись спиной к стене особняка, которому несмотря на моложавый и ухоженный вид было столетия за два, если не за три.
Если бы шляпы умели радостно повизгивать и махать хвостиками, как щенки при виде матери, то, наверное, так и выглядела бы героиня этой истории, когда наконец заприметила своего настоящего хозяина. Он будто в реверансе нагнулся перед ней и аккуратно поднял. Повертев на своих невероятно длинных пальцах в знак приветствия, хотя это мог бы быть и знак чего-нибудь другого, он, перевернув шляпу разок в воздухе, надел на свою голову. И вмиг второй раз уже за этот день она подверглась трансформации, приняв свой привычный вид черной длиннополой шляпы, из-под полей которой Тень так любил поглядывать на Старый город и его жителей.
Носатый же господин, вернувшись домой с сожалением обнаружил, что его талант испарился, как и шляпа, к которой он успел привыкнуть за день. Но факт этот расстроил его не очень сильно, о чем говорило то, что спина однажды расправившись, больше не хотела возвращаться в привычное сгорбленное состояние.
А пропуск все-таки нашелся на следующее утро у самой двери. Видимо, выпал из кармана пальто, пока носатый возился с ключами, прежде чем закрыть дверь. Но он ему больше не понадобился, а посему был отправлен в первое же попавшееся на глаза мусорное ведро.
Ох, как нелегко носатому было возвращаться в музыкальный магазин без таланта, но он ничего не мог с собой поделать – ноги сами несли его туда, как заколдованные, руки сами открывали дверь вовнутрь помещения, а язык сам объяснял и очень даже убедительно вчерашние события. Совсем и не скажешь, что он преувеличивал или приукрашивал, тем более что интерпретировал вчерашнее настолько вольно, что в этом было гораздо больше «вольно», чем всего остального. При таком развитии событий сомнений быть не могло в исходе дела. У них просто не было ни шанса, ни времени зародиться и вырасти во что-то приличное по размеру, чтобы удержать носатого прохожего от такого опрометчивого шага наняться на работу помощником продавца в магазин музыкальных инструментов.
История запамятовала детали, каким образом был заключен договор между владельцем магазина и новым работником, но последнему было даровано право после закрытия учиться играть на рояле, на том самом белом рояле на постаменте у окна. Имел ли отношение к такому исходу переговоров высокий силуэт в черном плаще и шляпе, прогуливающийся в это время за окном магазина на улице, доподлинно тоже установить не удалось.