Мы продолжали медленно идти вдоль Композиторской улицы в сторону Большого Николопесковского переулка, и Маргарита вновь напомнила мне о «кодовых словах», о которые я «спотыкаюсь» при каждом новом прочтении романа.
– Подожди, извини, ты сказала, что мы находимся на Композиторской улице, которая частично проходит по исчезнувшему Дурновскому переулку. Значит, если мы продолжим свое движение «от Новинского бульвара», мы выйдем на Собачью площадку? Давай так и поступим, там займем одну из лавочек, и ты продолжишь отвечать на мои вопросы, – протараторила Маргарита голосом, как обычно, не терпящем какого-либо возражения, но и я себя «в обиду не дала».
– Извини, ты применила запрещенный ход! Ты обманула меня! Ты не читала книги, которые купила ночью на Арбате!
– Не понимаю, о чем ты говоришь? – парировала Маргарита.
– Я тебе сегодня уже неоднократно говорила о Собачьей площадке. Если бы ты читала эти книги, ты бы знала, что Собачьей площадки давно нет, а ее место частично занимает дом 17 по Новому Арбату!
– Прости… Я, в основном, листала эти книги, чтобы найти информацию только о моем особняке… А, фотографии Собачьей площадки до ее сноса у тебя есть?
– Есть, но, из интернета.
– Покажи!
– Хорошо, только давай зайдем в Лотте Плаза, там есть много кофетушек, «займем одну из лавочек», как ты выразилась, а вернее столик, и продолжим нашу беседу.
Пока я делала заказ и включала ноутбук, Маргарита листала роман.
– Ты, что-то ищешь? – спросила я.
– Да, но уже нашла. Это не я тебя, а ты меня обманула! Вот, я нашла в Эпилоге следующие строки: «Он… подкрадывается к решетке, за которой он видит пышный, но еще не одетый сад, а в нем – окрашенный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого – готический особняк». Михаил Афанасьевич называет особняк готическим!
– Хорошо, сказала я после продолжительной паузы, – согласна, слово «готический» кодовое.
– Ну, какая-же я молодец! Сама нашла, без подсказки! Давай, разгадывай! – радостно воскликнула Маргарита.
– Да, ты действительно молодец, и молодец вдвойне, так как под словом «готический» скрываются две тайны: первая касается внешнего восприятия, вторая – внутреннего.
– Иными словами, первая связана с тем что можно увидеть, глядя на готический особняк, а вторая с тем что можно прочувствовать?
– Можно и так. Вначале давай разгадывать первую тайну: что можно увидеть. Для этого вернемся в Россию конца 18 века и постараемся понять господствующий архитектурный стиль.
С конца 1750-х до середины 1760-х годов в России произошел переход от барокко к классицизму. Особенностью классицизма, по сравнению с барокко, была его универсальность, благодаря чему он использовался как для создания городских дворцовых построек, так и для построек в провинции, при этом, к счастью, удавалось сохранить и былую старину, и возможность сочетать ее с создаваемым новым.
Уже на рубеже 18-19-х веков сформировались петербургский, московский и провинциальный классицизм, и, казалось бы, первые два должны развиваться параллельно, но этого не произошло. Война 1812 года поглотила Москву пожаром: три четверти города было уничтожено, и город необходимо было восстанавливать.
Вот как описывает данный этап становления Андрей Владимирович Иконников в своей книге «Тысяча лет русской архитектуры» (стр. 310-311, 323):
«Именно в послепожарной Москве окончательно сложилось своеобразие московского классицизма. Наивная утопия союза сословий, объединенных любовью к Отечеству, умерла с возвращением страны к мирной жизни. Однако, среди мыслящих слоев дворянства (а именно дворянской была интеллигенция того времени) пробудился устойчивый интерес к возможностям обогащения национальной культуры, заложенным в народе. По-новому открылась эстетическая ценность фольклора. Образы крестьян стали появляться не только в драме, но и в балете, вошли в живопись. Тенденция эта долгое время влияла на архитектуру, не только способствуя ускорению внутренних изменений стиля, но и определяя поиски иного, альтернативного направления, когда стиль пришел к упадку…
На конкретный характер московского классицизма после 1812 г. влияли не только новые умонастроения, но и суровая реальность разоренного города. Экономическое положение главного заказчика – московского дворянства – было подорвано. Ушли в предания несметные богатства екатерининских вельмож, беднело дворянство средней руки. Громадные дворцы не строились более, построенные запустевали. Особняк, как тип здания, определил облик «послепожарной» Москвы. Обычная величина его меньше, чем у домов-дворцов «допожарного» времени.»
Все эти перемены не могли не оказывать влияния на архитектуру классицизма, в результате чего возникла «архитектура выбора», эклектика. И вновь я цитирую Андрея Владимировича Иконникова:
«Главные новации эклектизма были обращены на отдельное сооружение. Решающее значение для становления новых систем композиции имел тип городского доходного дома, многоэтажного и многоквартирнного, с квартирами, сдающимися внаем, сложившийся к концу первой половины 19 века. Такой дом стал для эклектизма тем, чем были собор для готики, палаццо – для итальянского Возрождения – типом, в котором ранее и полнее всего воплотились новые тенденции. Особняк – как впрочем, и крестьянский дом или дворец – был целостным и обособленным организмом. Доходный дом противостоял ему как сумма множества квартир-ячеек. Уже это лишало смысла приема классицизма – здесь не было главного, что следовало бы выделить положением в центре, и не было единой внутренней структуры.»
Однако, эклектика, или «архитектура выбора» оказала значительное влияние не только на целостность русского классицизма, благодаря нее появилась мода на готический интерьер.
Архитекторы считали обязательным внести в фасады зданий формы и декоративные мотивы, присущие готическому стилю: остроконечные фронтоны, стрельчатые окна и арки, ажурные металлические орнаменты в ограждениях. Та же самая тенденция прослеживалась в интерьерах: стулья, кресла, кушетки, столы, ширмы, лестницы, потолки и карнизы – все в готическом стиле!
Поэтому, если ты сегодня, в начале 21-го века, хочешь увидеть свой особняк, как «готический», достаточно, например, увидеть какие-либо элементы готики на том или ином здании постройки середины 19-го века с окном-фонарем, а еще лучше, и с башней.
– Но, ты все же считаешь, что он соседствовал с усадьбой Второва?
– Бывшей усадьбой, так как после его загадочного убийства в 1918 году, как я тебе уже говорила, до 1933 года часть помещений на втором этаже использовалось как квартиры. Понимаешь, Второв приобрел усадьбу у Лобановых-Ростовских в 1913 году, и возможно, в ее ансамбле, среди других построек, был особняк в готическом стиле.
– Хорошо, пусть нашим первым предположением будет твоя версия: готический особняк располагался в Дурновском переулке. Но, ты говорила, что у слова «готический» две тайны. Какая вторая?
– Это тайна в том, что ты чувствуешь, а чувствуешь ты мистику.
«Мне кажется, что Готическая башня достойна особенного внимания, как одно из прекраснейших созданий нашего воображения, — писал Чаадаев. — Жители Европы, слишком свыкшиеся с сим странным произведением Зодчества, не умеют, по моему мнению, довольно ценить его. Нам, жителям другого мира, надлежит понять его… Но уединенная башня Севера, о которой не говорит ни слова история, а разве какую-нибудь темную легенду рассказывает при очаге внучкам старая бабушка, эта башня, высящаяся над жилищами людей, в мрачное облачное небо, не заимствует поэзии своей от мира, ей совершенно чуждого, ни от предметов, ее окружающих. Около нее хижины и облака — больше ничего! Вся ее магия, все ее достоинство в ней самой. Она, как мысль могучая и прекрасная, одна стремится к небу, уносит вас с земли и ничего от земли не берет; принадлежит особенному чину идей и не проистекает от земного; видение чудеснейшее, без начала и причины на земле».
Эти слова – цитата из статьи Петра Яковлевича Чаадаева «О зодчестве», напечатанная в 1832 году в одиннадцатом номере журнала «Телескоп» – наверняка были известны Михаилу Афанасьевичу, что возможно, усилило эмоциональную окраску художественных образов, непредсказуемые изменения и трансформации героев романа, а также мистицизм, уводящий их то в далекое прошлое, то в грядущее будущее.
– Скажи, а ты видела какой – либо готический собор?
– Да, самое большое впечатление на меня произвел Храм Саграда Фамилия или Храм Святого Семейства архитектора Антонио Гауди в Барселоне. К созданию этого, незаконченного до сих пор, архитектурного сооружения в неоготическом стиле, Гауди приступил в тридцать один год.
Храм Саграда Фамилия по замыслу архитектора – это здание-символ, аллегория Рождества Христова, а потому представлен тремя фасадами: западной – Рождество, Восточной – Страсти и южной – Вознесение. При жизни Антонио Гауди успел закончить только первый, по фасаду которого расположены три портала: Веры, Надежды и Милосердия.
Эти фасады он предполагал завершить в цвете: портал Надежды – зеленый, символ долины Нила, Милосердия – синий, как ночь в Вифлееме и Веры – желтая охра, как песок Палестины. В рассказах гида меня поразил факт работы Гауди с моделями для Храма: он находил их на улицах города и фотографировал в отражении нескольких зеркал, а затем, создавая для каждой фигуры гипсовую модель, «правил», как считал нужным. Иными словами, он пользовался технологией 3D, с которой ты, увы, не знакома.
Судьба Антонио Гауди нелепа и трагична. С 1914 года, одержимый своим незаконченным творением, и ради продолжения работы над ним, он переселяется жить в комнату на стройплощадке. 7 июня 1926 года, при выходе со стройки, Антонио Гауди сбивает трамвай, в результате чего 10 июня 1926 года он умирает. Его останки захоронены в склепе собора.
Храм, строительство которого началось в 1882 году, до сих пор не достроен. Кроме того, как рассказывал гид, в период гражданской войны в Испании, продолжавшейся с июля 1936 по апрель 1939 года, из-за пожара, пострадал не только Храм, но и сгорела часть архива Антонио Гауди.
Будучи в Барселоне, и глядя на Храм Сограда Фамилия, который местные жители называют Собором, мне вновь вспомнились высказывания Чаадаева:
«В греческом стиле, как и во всех более или менее приближающихся к нему, вы откроете чувство оседлости, домовитости, привязанности к земле и ее утехам, в египетском и готическом – монументальность, мысль, порыв к небу и его блаженству;
греческий стиль со всеми производными от него оказывается выражением материальных потребностей человека, вторые два – выражением его нравственных нужд; другими словами, пирамидальная архитектура является чем-то священным, небесным, горизонтальная же – человеческим и земным.
Скажите, не воплощается ли здесь вся история человеческой мысли, сначала устремленной к небу в своем природном целомудрии, потом, в период своего растления, пресмыкавшейся в прахе и, наконец, снова кинутой к небу всесильной десницей спасителя мира! ...
Таким образом, египетское искусство и готическое искусство действительно стоят на обоих концах пути, пройденного человечеством, и в этом тождестве его начальной идеи с тою, которая определяет его конечные судьбы, нельзя не видеть дивный круг, объемлющий все протекшие, а может быть, и все грядущие времена.»
– Барселона – это город в Испании? – неожиданно задала вопрос Маргарита.
– Да, в Испании. Что-то не так? Тебя что-то беспокоит?
– Нет, со мной все в порядке… Просто я вспомнила глобус, который мне показывал Воланд, но об этом я говорить не хочу! Давай смотреть фотографии Собачьей площадки!
Продолжение...
http://www.proza.ru/2019/02/06/1775