Поссорилась старуха Наталья со своей дочерью.
-Ишь, что удумала, - ворчала она, - разводиться решила! При троих-то ребятишках!У родного отца отнять?
-И не позволю! - заявил она решительно, - и не бузи!
Любовь у нее! Не позволю! Детей сиротить! Чужому-то больно нужны неродные, на изголяние только!
Притихла Антонида после ссоры, ушла в себя, словно омертвела, молчит.
Смотрит на нее Наталья. И жалко, и больно.
Закрутило на душе у нее после того разговора, занедужило.
-Вот ведь, как лучше хотела. А, поди ж ты, и кто их разберет, этих молодых.
А пара вон какая. Посмотреть любо. И мужик с войны возвернулся при руках, при ногах. Сноровист, да сметлив, лучший работник в совхозе, сам директор Бузырев хвалил на собрании. «Гордость, говорит, - такой бригадир, на весь район. С душой, - говорит, работает, побольше б таких.» Люди ценят, а она, вот, поди ж ты.”
Про любовь мне талдычит. Любовь... И где она, тая любовь? Да куда ж убывает?
Со своим-то хворым мужем, скоко жила, стоко и мучилась.
Выдала мать семнадцати годков за тридцатилетнего.
Как же, первый гармонист на деревне. За игру лЮбую и вознаградил его сам барин еще по молодости, гармонью с золотыми планками. Так и не подступись, бывало. На гулянья да на свадьбы зовут, в ножки клонятся. А ее брать стеснялся. Пойдут куда, так Наталья приторкнется сбоку. Ан нет!
-Ты, - говорит, - нижней улицей иди, галош у тебя нету.
А сам развернет ту гармонь, тряхнет чубом, кепчонку натопырит и пошел заливаться, а девки так гужом вокруг и вьются. А ты слова поперек, бывало, не скажешь - не смеешь. А свекор, да свекровь:
-Терпи, - говорят, - ты баба, покоряться мужу должна . А он со свадьбы придет с петухами, и спать. Прямо в сапогах. А она стаскивает, да чтоб не разбудить. И плачет, слезами поливает галоши те, растреклятые. Уж потом, как стал прихварывать, да уж не до галош, все тише да ласковее.
Эх, любовь! Вбила в голову. Где наша, та бабья любовь и заблудилась. Пока дети растут, дак и крутишься и годов не примечаешь, а потом – бах, вот тебе и конец. И не молодуха ты уже, а и жить не жила.
В середине лета Наталья вдруг взбунтовалась. Рассорившись в который раз с норовистой дочерью, припугнула: -
-Вот уйду к сыну.
Младший брат Антониды, Петр, жил в двадцати верстах от села за лесным кордоном, на маленьком хуторе. -
-И куда ехать надо было? - ворчала Наталья, - для села-то родного места уж куды лучше выбрано.
И впрямь. Кругом леса. Деревня с резной церквушкой в середке, ровно в чаше. И озерцо в ногах. С одной стороны – дома деревянные скучились, с другой – березки полощутся. Рощицы в округе густые, но светлые. Все березы да осинки местами. Чуть дальше, верст за пять - там уж сосняк начинался. Темный, сторожкий.
Не раз ходила за кордон Наталья навестить своего смирного сына, замотанного большой семьей, да заботами. Он, единственный, и уцелел с войны. Придет Наталья, помается, помается с его оравушкой. Попробуй-ка с восьмерыми.
-Ты бы, - приструнила она невестку, - поменьше б их таскала. Куда ж стоко?
- А ничего, - белозубо скалилась та, - у Петра шея вона какая – с любовью бахала мужа пухлой ладошкой по хребту, - выдюжит!
С затаенной нежностью, преданно улыбался ей молчаливый Петр. Вздыхала бабка, себе потихоньку, а потом и убывала назад к дочери.
-Лишняя я там, - досадовала она. Но ненадолго.
–А любы, так пусть и живут. У каждого своя судьба-горе.
Вздыхала.
Но в последние годы совсем сдала Наталья. На выгон телят припасывать давно уж внука снаряжала. Хорошо, что послушный растет, да вежливый, не буркнет, не насупится.
- Уйду, - заявила Наталья, - совсем уйду.
-Ну и иди, - взорвалась дочь, не приняв всерьез старухиных слов.
А когда бабка с узелком в руках двинулась к выходу, струхнула не на шутку.
-Да ты что, мам? Ты что удумала? Не пущу! Перед людьми позоришь, куда уж ты пойдешь, еле по двору таскаешься!
-Уйди, не тронь, - поджала губы Наталья, - как решила, так и будет. Сама колготись с этой оравой. Устала я.
- Оюшки, а там не орава, боже мой. Да кому ж ты там нужна? Невестке, чужачке этой?
Молча отстранив Антониду, Наталья вышла из ворот.
- Господи, господи! – засуетилась Антонида, - да что же это такое, как дитя малое, да куда ж это пешком, скоко верст, на ночь глядючи. Через лес ведь! – жалобно кричала она вслед.
- Дойду сама, - сурово заверила старуха, не оборачиваясь.
- Господи, - схватилась дочь за голову. - Вовка, беги в правление, пусть вызовут отца. Мать ушла, скажи, пускай догонит, вернуть не вернет, дак подвезет хоть.
Перепуганный Володька опрометью бросился на розыски. Через час, загоняя лошадь, летел по следам тещи любимый зять. Но и он не смог возвратить старуху, вымолил только сесть на подводу, дотряс до Петрова дома. А чрез две недели приехала Наталья на попутной рыдванке назад.
- Извиняй, Антонида, - с достоинством произнесла она, кладя узел на край печки. – Пришла я.
Ничего от радости не сказала Антонида. И лишь спустя неделю спросила с грустной улыбкой:
- Чо, не понравилось у сынка-то?
- Не понравилось.
- А чо ж так?
- Сноха – не дочь, - кратко изрекла Наталья.
- А-а-а, - протянула Антонида, вздохнув. –Эх, мама, как дите ты малое.