ДЖАБА КОНСТАНТИНОВИЧ ИОСЕЛИАНИ
Одной из наиболее ярких фигур на политическом небосводе страны в начале 90-х прошлого века и в начале 2000-х этого века, несомненно являлся Джаба Константинович Иоселиани.
В этот период он позиционировался как создатель и руководитель вооруженного формирования «Мхедриони». В период грузино-абхазского конфликта, почти вся тяжесть боевых действий легла на плечи этого формирования.
А ведь его составляли необученные мальчишки, никогда ранее не бравшие в руки оружие.
Джаба был и сам глубоко штатский человек.
Воевали, как могли, проявляли чудеса храбрости, но участь их оказалась весьма печальной. В то время, как армия, или то, что от нее осталось, была неизвестно где, и что делала, весь удар пришелся на «Мхедриони»
В этих неорганизованных и неструктурированных боях погибло около 800 юношей.
Оставшиеся в живых и вернувшиеся с фронта, будучи обиженными на всех тех, кого в бою не было рядом с ними, стали вести себя вольнее дозволенного, не исключая поборов и давления на бизнес.
Беда состояла в том, что Джаба, будучи по убеждениям анархистом, не создал никаких институтов власти, никаких вертикальных органов управления. Реально формирование выглядело так: есть Джаба и есть все остальные..
Нет ни сержантов, ни офицеров. Один командующий и все остальные, равные между собой рядовые. Не было даже членских взносов, для поддержки центрального офиса. Я однажды был свидетелем, как весь офис искал сумму, необходимую для покупки одного компьютера.
Помню, что однажды в качестве примера надлежащей организации ему назван был Лойола, создавший орден иезуитов, либо даже КПСС, с максимально структурированной вертикалью управления.
Но эти примеры не укладывались в его систему ценностей.
Учитывая многочисленные жалобы на действия «аскеров», участь их была предрешена.
На них начали списывать все беды. Пришлось объявить о роспуске организации.
В это период мне немало приходилось общаться с Джабой.
Он почему-то считал, что я пишу лучше других, и иногда обращался с просьбой о подготовке какого-либо важного документа.
Например, из под моего пера вышло «Положение о «Мхедриони»
Вначале Джаба не слишком большое значение придавал подобным документам, но когда в Парламенте слишком обострился вопрос о «Мхедриони», Джаба публично зачитал положение, указав, что там прописаны благие цели.
Тут же он сделал важнейшее заявление, что любой мхедрионовец, нарушивший Устав и Положение об организации, подлежит аресту.
Через какой-то срок политическая ситуация в стране изменилась. Все нелегитимные органы стали упраздняться.
Эта же участь постигла и «Мхедриони», которое попросту перестало существовать, а Джабу Константиновича в очередной раз посадили в тюрьму.
Он с полным основанием, мог, подобно одному из героев Ильфа и Петрова, сказать
«Я сидел при всех режимах», потому что ни одному из них не подходил.
Очень трудно говорить о степени обоснованности, предъявленного ему обвинения.
Все это происходило на фоне покушения на президента и убийства руководителя Фонда его имени, так что широкая публика считала, что все меры оправданы.
Мои общения с Джабой, продолжавшиеся довольно много лет, как правило, были связаны с литературой.
Мы никогда не говорили с ним о тяжком периоде его жизни. То же положение было и с делами «Мхедриони»
Он дарил мне все свои книги и очень интересовался моим мнением о прочитанном.
Мне нравились его книги. Много раз, когда мне приходилось выступать по поводу Джабы, я всегда подчеркивал, что не знаю «боевых» периодов его жизни.
Зато книги знаю. Сейчас, когда я сам начал писать, я понимаю, что всегда нужен хоть один доброжелательный читатель, который прочтет, обдумает и выскажет автору свое суждение.
В свое время, мне кажется, я был для него одним из таких читателей. Я даже официально послал ему очень подробные рецензии на две книги. Он не был избалован отзывами по существу книги, а не личности.
Он даже согласовал со мной, чтобы опубликовать этот материал. Но не успел.
Наше знакомство с Джабой Константиновичем относится к началу70-х годов.
Он тогда работал в музее искусств. Затем перешел на руководящую должность в театральный институт.
Однажды Отар Джгамадзе привел его ко мне в Министерство торговли, где я тогда работал.
Джаба очень извиняющимся тоном обратился ко мне: «Вы уж нас извините. Нам нужен какой то документ по театральному институту. Приезжает комиссия из центра. Я не знаю, как его делать, других руководителей на месте нет. Так вот, Отари притащил меня к Вам, утверждая, что у нас есть такой человек, который все, что угодно напишет»
Я его очень внимательно выслушал, и хорошо зная, что управленческие документы большинства ведомств и организаций, в своей основе имеют что-то общее, взялся за дело. Составил план работы, план мероприятий, отчет об их исполнении и еще что-то. Через несколько дней Джаба пришел просто ошеломленный.
Гостям так понравились документы, что они высказали мнение, что здешний опыт следует рекомендовать родственным организациям других республик.
Очевидно этот эпизод привел Джабу к мысли, что я действительно пишу лучше всех, причем на любую тему.
Поэтому документы, которые я готовил для него, он никогда не правил. Однажды на этой почве произошел своеобразный казус.
На Съезде народных депутов СССР должен был выступить представитель республики.
На дворе 1989 год. В республике произведена смена руководства. Недавно произошел разгон демонстрации, не обошедшийся без жертв. У новых руководителей нет мандатов Депутата Верховного Совета СССР. Есть он только у руководителя Агропрома. В Республике приняли решение, что выступит именно он, но от лица всей Республики.
К подготовке его доклада подключились лучшие спичрайтеры. В том числе помощник Первого секретаря ЦК КП Грузии, зам пред. Госплана, аграрные спецы, я, в том числе, как работник Агропрома. Работа двигалась медленно и трудно.
Накануне отъезда решили показать готовый доклад Ревазу Табукашвили. В то время в Республике кипели страсти национально освободительного движения, в особенности среди молодежи. И одним из ее кумиров являлся названный мною кинорежиссер. Именно поэтому мы всей компанией и пришли к нему, чтобы текст был в какой-то мере оговорен с представителем народа.
Хозяин был тяжело болен и лежал. Ему стали кусками зачитывать и обсуждать текст. В это время в доме был Джаба, пришедший навестить больного.
Они дружили и Джаба в одной из своих книг очень трогательно описал взаимоотношения в семье Табукашвили.
Обращаясь к председателю Агропрома, Джаба спросил у него:
«А кто писал этот текст?» Тот ответил, показав пальцем на меня и на других.
Тогда Джаба изрек: «Ну если Миша писал, так чего Вы мучаетесь? Лучше него все равно никто не напишет. Возьмите этот текст и все дела»
Мне стало крайне неловко перед другими, тем более, что никто из них не был хуже меня.
Джаба, до своих наиболее трудных лет, не успел доучиться даже в школе.
Он очень рано вышел на улицу и довольно быстро завоевал позиции лидера.
Один из его ближайших друзей Георгий Абзианидзе, прошедший рядом с ним всю жизнь, вышел на улицу гораздо позднее. Он в этом «бомонде» был единственный с высшим юридическим образованием и даже с красным дипломом. Однако и он попал под влияние Джабы.
Все, что эта команда вытворяла на улице, Джаба никогда всерьез не воспринимал, трактуя, как мелкие хохмы.
Но, органы думали по-другому.
Ребята стали не досчитываться своих «романтиков»
Однажды группа ребят решила, что они здесь слишком примелькались и решили уехать в Россию, искать свою судьбу.
Каждый по-своему искал пути легализации. Но запах улицы, ее менталитет от этих ребят все же чувствовался.
Очень скоро они попали под влияние более старших, более опытных барыг, которые очень охотно втягивали в свой состав молодых ребят, потому что они меньше боялись риска и дерзко отваживались на любое дело.
Короче говоря, в 1955 году питерские «специалисты» втянули их в какое то дело, на котором они все и погорели. Все получили максимально возможные сроки. В наихудшем положении оказался Джаба.
Поскольку в то время он еще носил воровские «эполеты», его отправили в такой лагерь, где содержался спецконтингент. Условия там были намеренно ужасными, якобы для воздействия на этих лиц.
Мне кажется, что кроме фашистских лагерей нигде не было таких учреждений, где людей намеренно морили голодом, либо для их физического истребления, либо для получения расписки, что человек порывает со своим прошлым.
Об условиях содержания в лагере, Джаба подробно рассказывает в своих книгах.
Через многое пришлось пройти, пока открылась благословенная дверь.
И именно поэтому и Джаба и его друг Г. Абзианидзе, на всю жизнь сохранили благоговейное уважение, а если хотите, то и преклонение перед лицами, способствовавшими им в сокращении сроков заключения.
Начиналась новая страница жизни.
Однажды на вопрос, что он считает своим самым героическим поступком в жизни, Джаба ответил: «Когда я вернулся из «пионерского» лагеря мне было 38лет. И то, что я сел за парту, рядом с пацанами, которым 14-15 лет, я всегда считал своим самым геройским поступком»
Институт он заканчивает досрочно и тут же пишет монографию о Серго Амаглобели.
Это большой театральный деятель, занимавший ведущие посты в театральных обществах СССР. Потом был незаконно репрессирован и его творчество стало замалчиваться.
Не знаю, каким способом Джаба получил доступ к закрытым документам, но своей книгой, ставшей его первой диссертацией он напомнил своему народу о незаслуженно забытой великой театральной личности.
Докторскую диссертацию, Джаба защищал в Ереване, в 1982 году. Видимо в то время у нас в Грузии не было Совета, правомочного в области театра рассматривать докторские диссертации.
Я в числе друзей диссертанта поехал на эту защиту. Мне запомнилось выступление одного из оппонентов, старого профессора из Ленинграда. Даже фамилию запомнил: Февральский.
Так вот он сказал: «Вопрос о том, присуждать или не присуждать Д.Иоселиани докторскую степень уже давно в повестке дня не стоит. Он своей деятельностью уже сумел доказать, что достоин. Меня сегодня беспокоит только один вопрос. Как бы издать его книгу на языках народов СССР, и сделать ее доступной для всех специалистов театра.
Кроме того мне хотелось напомнить грузинскому народу, что Д.Иоселиани заслужил его большую благодарность, тем, что возвратил ему такую личность, как Серго Амаглобели»
Как доктор наук, Джаба Константинович получил в театральном институте соответствующую должность и работал там. Специалисты считали его одним из лучших театроведов Республики.
Однажды на каком-то крупном мероприятии, которое транслировалось по телевизору, один из самых известных в ту пору актеров Мегвинетухуцеси, выступил с заявлением, что в Грузии не было и нет лучшего театроведа, чем Джаба Иоселиани.
К концу 80-х годов в разных местах республики все чаще вспыхивали очаги национально-освободительного движения, каждый из них подчинялся своему руководителю, постепенно они стали вооружаться, превращаясь в незаконные вооруженные формирования.
Одним из наиболее значительных подобных форитрований стал «Мхедриони», о котором я выше уже писал. Мне до сих пор непонятно, как и почему Джаба стал руководителем такой организации. Это было сугубо не его дело. Он не только не военного склада человек, но и не командир. Он талантливый писатель, и если бы судьба его сложилась по-другому, мог заметно обогатить национальную литературу.
Когда в республике очень обострился конфликт в Абхазии, из-за полного развала армии официальные структуры стали прибегать к помощи «Мхедриони»
Эта организация впоследствии стала серьезным камнем преткновения во взаимоотношениях с государственными органами, а также и с населением.
В 1991 году недовольство населения непродуманной политикой вновь избранного президента З. Гамсахурдия достигло своего апогея.
Дело в том, что оппозиционеры, достигнув власти не знали, что с ней делать? Они были приучены только к оппозиции. А конструктивно работать они не умели, не были приучены. Многие из их руководителей, умеющих здраво мыслить, сразу поняли это, и стали искать выход.
Таким образом и в стане Гамсахурдия зародились шатание и разброд.
К этому времени и армия, а точнее то, что от нее сохранилось, во главе с министром Т.Китовани выступила за отставку президента.
Пошли ярко выраженные распри, завершившиеся тем, что Гамсахурдия с преданными ему людьми, засел в подвалах тогдашнего Дома Правительства.
А Китовани расположил свои войска на противоположной стороне проспекта Руставели.
Откуда-то у него появились и пушки, из которых в упор можно было стрелять по Дому правительства.
Стороны обменялись несколькими не очень активными выстрелами, но этого хватило, чтобы сжечь первую школу, гостиницы «Интурист» и «Тбилиси», повредить Дом Связи , и сам Дом Правительства.
Джаба, как при любом правителе, за непокорный характер, сидел тогда в тюрьме. Первое, что сделал Китовани, это выпустил Джабу. Вдвоем они сформировали т.н. Военный Совет, который был призван осуществлять временное правление в республике, до появления легитимных властей.
Надо сказать, что народ настолько устал от хаоса и безвластия, что совершенно безропотно принял форму правления, свойственную революциям и временным захватам власти.
Глубокой ночью Гамсахурдия со своими приближенными, выехали из противоположных ворот Дома Правительства, и по параллельной улице кортеж двинулся в сторону дороги на Армению.
Я и большинство моих коллег толком не знают: «Неужели все войско Китовани не заметило огромный кортеж машин, проезжавший в 100 метрах от них, либо была какая-то договоренность, во избежание кровопролития выпустить неугодного президента?»
На какое-то время в Республике установилась власть Военного Совета.
Они назначили председателя Правительства, министров и старались придать Республике легитимную форму управления. Однако все понимали, и в первую очередь сам Джаба, что такая форма управления на длительный срок не годится. Она погубит Республику. Нужны специалисты.
И Джаба все чаще стал задумываться, а не вернуть ли в Грузию Шеварднадзе? У этой идеи были и сторонники и противники.
Но Джаба лучше всех понимал свои возможности, да и Китовани тоже.
Будучи патриотом своей страны, он не хотел быть виновником тех минусов, которых очень скоро наберется миллион.
В то же время его мучают глубокие сомнения: « А сможет ли Шеварднадзе, за всю свою жизнь сложившийся, как авторитарный руководитель, перейти на демократические формы управления. Сможет ли он, подобно библейскому Савлу, перестроиться в Павла?»
Короче говоря, я не знаю подробностей, кем и как велись переговоры, но в конце февраля, или начале марта, Э Шеварднадзе привезли в Республику.
Вскоре в Республике учредили в качестве органа управления Государственный Совет. Его Председателем был Э. Шеварднадзе, а Джаба и Китовани были членами этого Совета.
Имелось в виду, что до конца года пройдут выборы и будут избраны легитимные органы власти.
Несмотря на все эти меры, единого управления все же не было. И Китовани и Джаба фактически действовали по своему уму, что и привело к той трагедии, которая произошла в Абхазии.
Я уже упоминал о том, сколько жертв понесли неподготовленные юнцы из «Мхедриони»
А что было им делать? Войска неизвестно где , а кто-то противостоять противнику должен.
Здесь и по сей день для широкой публики остается много непонятных вопросов.
Почему вооруженные силы армии и «Мхедриони», не выступали вместе и не осуществляли согласованных действий?
Почему не до конца были использованы возможности переговорных процессов?
Это не совсем частные вопросы. О них думали и говорили сами участники событий тех дней.
После парламентских выборов в 1992 году, Джаба был избран депутатом парламента. Вскоре он возглавил правительственную комиссию по переговорам с Абхазией.
Несмотря на многочисленные встречи, никаких существенных результатов они не дали.
Очень много времени у Джабы стали отнимать вопросы улаживания всяких инцидентов с мхедрионовцами.
К сожалению, в тот период очень многие, в том числе и силовые структуры стали списывать на «Мхедриони» такие грехи, к которым они и близко не стояли.
Этот период был не легким в жизни Джабы.
Он совершенно не владел т.н. «аппаратными играми», в центре которых оказался.
Несмотря на все отрицательное, что о Джабе говорили, он по натуре был очень деликатный человек.
Он никогда, кроме фронта не носил оружия при себе. В течение многих лет он не мог понять, как молодой мальчишка, которого он с детства знал, и очень долго общался с его семьей, мог из-за партийных разногласий стрелять в него.
Слава Богу, не попал.
Есть очень много случаев, известных его друзьям, когда он не искал возможности мести.
Мне очень много лет казалось, что Джабе в этой жизни пришлось играть чужую роль. Мне кажется, что лучше всего у него получалась литература, и оставайся он на этом поприще, то, наверное, в большинстве домов стояло бы собрание сочинений
Д. Иоселиани.
Он оставил в наследство 7 написанных им книг.
В свое время я был поражен небольшим кусочком из «Республика Лимония»
Суть в том, что человек грузинского происхождения очень долго сидит в тюрьме. Уже не помнит ни имени, ни фамилии.
Однажды, будучи дневальным, одним во всей казарме, он решил закончить счеты с жизнью, но не простым способом, а как Иисус Христос. То есть, соорудив крест, начал прибивать себя к нему. Но не успел. То ли чего-то не хватило, то ли кто-то помешал. Сняли его с креста. Как могли подлечили. Через несколько лет, окончательно деклассированный, он попадает в какую-то пересылку в Сванетию.
Лето. Ворота из колючей проволоки открыты. Входит свет и воздух. И вот утром рано до восхода солнца, этот, уже полураспятый, человек, встает раньше всех, подходит к воротам и встречает восходящее солнце.
В первый день окружающие горы в лучах восходящего солнца отбрасывает тень большого корабля, на второе утро вырисовывается купол его родной церкви, на третий - силуэт длинного поезда. И так 5 дней. И каждый раз другие видения. Автор их назвал «5 свиданий и имя этого человека»
Я был просто потрясен, что полностью униженный и уничтоженный человек, сохранил способность к чему-то соприкоснуться своей измученной душой и оказаться способным откликнуться ей в унисон.
Может быть, этот человек уже не соображал. Но тяга души к живому, даже, быть может, на бессознательном уровне, в нем живет. Господи! Пусть у всех нас всегда живет наша душа и ее тяга к тому, что может продлить нам жизнь.
Но время не стояло. Почти четверть века прошло с того периода. Он закончился покушением на Э. Шеварднадзе, и убийством моего шефа С. Хабеишвили. Было много арестов. В том числе и Джабин.
Потом суды, разборки, оправдания. В этот период в тюрьме, в невероятно жутких условиях (когда свет из окна пробивается в щель между стеной и нарами, и освещенной сохраняется узкая полоска под нарами) Джаба залезал под нары и в пределах этой узкой полоски освещения, мог что-то писать.
Кстати, один из наиболее правдивых документов своего времени: «Третье измерение»
Близкие друзья подшучивали над ним: «Тебя надо подольше держать в тюрьме. Больше напишешь»
В одном из своих повествований я подчеркивал, что мой герой никогда не искал мести, и не считал своей задачей отмщение.
Я не был в числе самых близких друзей Джабы, но даже мне приходилось слышать его высказывания такого рода, что месть самое неконструктивно решение вопроса. И именно поэтому он не любит знаменитый роман Дюма «Граф Монте-Кристо»
Вся жизнь на мщение!
Когда-то на въезде в город из Шавнабада в Джабу кто-то выстрелил. Он поехал дальше, а люди из сопровождения кинулись за террористом. Поймали. Привели к Джабе в кабинет. Сидят и предвкушают расправу, которая сейчас последует.
Джаба попросил всех выйти и с глазу на глаз довольно долго говорил с преступником.
Затем попросил вывести этого человека из временного здания парламента, чтобы его никто не задел, после чего отпустить. Все были потрясены, как можно отпустить человека, который в тебя стрелял?
Джаба, в чем-то, был везунчик. Люди, с которыми он общался, как правило, его любили. За представительный внешний вид. За извечное присутствие духа. За умение внести нотку юмора в самый сложный вопрос и этим самым сделать его более удобно обсуждаемым.
К сожалению, он не был системным человеком, что иногда создавало для него известные трудности.
Попав первый раз к нему домой, я был немного обескуражен. Он жил в сравнительно новом доме, но ремонта там никогда не делали, поэтому квартира выглядела весьма непрезентабельно. Лучшей она не стала и после его ухода.
Сам он от разговоров о ремонте всегда отмахивался: потом, потом.
Мне даже кажется потому, что у него никогда не было свободных денег. Более близкие его друзья никогда не подтверждали, но и не отрицали таких предположений.
Последний раз, когда он вышел из тюрьмы, я хотел позвонить ему и не смог дозвониться. Когда спросил у него в чем дело, ему уже видимо надоело отвечать на подобные вопросы, и он, поморщившись, как от головной боли, выдавил из себя: «Да отрезали за неуплату долгов»
Я зашел на почту, хотел заплатить. Долг составлял около 400 лар. Не взяли, надо чтобы хозяин платил. Думаю, что это было искусственное персональное ограничение, ибо я годами платил за телефон тещи, и никого это не трогало.
Мне пришлось сталкиваться с некоторыми видными мхедрионовцами. Однажды я их застал в очень удрученном состоянии. Они были за рубежом и привезли Джабе презент. Ручку и туфли. Ручку взял, а туфли нет. Да еще и упрекнул: «Вы что не знаете, что я подарков не принимаю»
Не знаю, может все это кому-то покажется сомнительным, но уже никого нет, ради которого имело бы смысл говорить не правду.
Джаба был невероятно волевой человек. При одном из очередных арестов, Джаба выдвинул некоторые требования к руководству. Их, разумеется, не приняли. Он объявил голодовку и продержался на ней более 40 дней. Когда состояние его стало таким, что шансов остаться живым было намного меньше, чем «кануть в лету», к нему пришел в камеру Каталикос Всея Грузии Илья 2-ой и стал убеждать прекратить голодовку. Жизнь дана человеку от Бога, и он не вправе по своему разумению распорядиться ею.
Джаба спросил у Первосвященика: «А что скажет мой народ. Что я не добился заявленных целей и все таки прекращаю голодовку?»
Святой отец ответил: «Народ скажет, что к Джабе пришел Каталикос, и он внял его просьбе прекратить голодовку и сохранить жизнь»
Джаба прислушаля к мнению Святого отца, которого очень уважал и прекратил голодовку. Насколько мне известно его требования в последующем были выполнены.
Джаба был один из немногих, кто никогда не посещал наш Фонд.
Он предпочитал предприятия прямого действия, каковыми мы не были. У нас никогда не было своих денег.
Если какая-то сумма собиралась, она тут же тратилась на благотворительные цели. Джаба признавал только узконаправленные благотворительные фонды для детей, стариков, или тяжелобольных. Он им неоднократно помогал, в особенности детским.
У Джабы и у Георгия Абзианизе был один скромный друг Ванико. Он с детства знал и дружил с Джабой, а потом и с Георгием.
Говорили, что он в церкви, в связи с какими-то семейными делами, дал обет, что пока ребята не вернутся из бедственной «командировки» он им будет помогать, понемногу поддерживать.
И вот этот небогатый человек десятками лет поддержиавал своих друзей, и как мне кажется, помог им вернуться к жизни. Много раз при встречах друзей я слышал тост за Ванико. Но он был не любитель застолий, и, как правило, не приходил на них, под каким либо надуманным предлогом.
С ним считались и никогда не упрекали. Я познакомился с ним лет через двадцать, после того как начал бывать в этом кругу.
Джаба по своему характеру и заложенным в нем данным, не был ярко выраженным лидером. Сам факт, что имея, по существу, в своих руках всю власть, он ее добровольно передал другому, кто с его точки зрения сделает это лучше, чем он, говорит за себя.
Что-то мне кажется, что в мире не слишком много подобных примеров.
Вместе с тем должен сказать, что в тех семьях, где мне приходилось с ним встречаться, авторитет его был чрезвычайно высок.
Самая выраженная беда для него, с моей точки зрения, заключалась в том, что в последние 10-12 лет жизни он занимался чем угодно, в том числе неправомерными отсидками, но не имел возможности спокойно и плодотворно писать.
Сколько хороших книг, мы бы еще получили.
Работая над этой статьей, я спросил у его ближайшего друга: «А что, по Вашему, самое главное, что сделал Джаба в своей жизни?»
Он чуть задумался, а потом ответил: «То, что он не успел сделать»
У Джабы были какие-то серьезные литературные планы, которые он не успел осуществить.
Мне думается, что подобный вопрос-ответ мог бы состояться между многими людьми.
Только Данко, наверное, успел вовремя вырвать из груди свое сердце, и осветить им
людям дорогу, по которой они вышли из темного леса. И я до сих пор помню свою школьную обиду за Данко. Никто не сказал, а что будет с ним?
Джаба занимал какое-то особое место в обществе. Вокруг него существовал некий ореол, что-то подобное культу личности. Где бы он ни появлялся, он сразу же становился центром внимания.
Возможно, определенную роль здесь играла и его внешняя привлекательность, и широко известная история его жизни.
Причем сам по себе, он был человеком необычайной скромности.
Он страшно не любил быть тамадой, избегал в этих случаях высокопарных и витиеватых выражений. Общаться с ним было не совсем просто.
Он всегда подразумевал, что собеседник на его уровне. А это значит, что фразу для усиления ее напора, можно не договаривать до конца. Все это заменялось жестом, улыбкой, кивком головы. И можно начинать новую фразу, будучи уверенным, что предыдущая уже понята. Однако такая манера была только для избранных, в которых он был уверен, что они все поймут с полуслова.
Зато когда он говорил со своими бойцами, картина была совсем другая. Медленно, рубленными фразами, завершая каждую мысль взмахом руки. Вроде топором отрубил, и можно идти дальше.
То, что он одаренный театровед, замечалось и в обычной жизни, когда он маклера квартирного называл «Ханума», или использовал какой либо другой образ.
Случилось так, что я несколько лет изучал Библию, что-то даже писал, и считал, что не совсем плохо знаю Священное писание. Джаба в своем творчестве не раз ссылался на Библию. Я очень напугался, что не имея под рукой источника, он обязательно допустит ошибку. А тот, кто читал Библию, работал с нею, знает, что ошибки здесь недопустимы.
Я уже отмечал, в каких условиях в тюрьме он писал книги. До чего же я был изумлен, когда сравнив его текст с оригиналом, я нашел полную идентичность.
Я поинтересовался, откуда такая эрудиция? Он объяснил, что какое то время ему пришлось побыть в закрытом помещении, созданном еще при царе. Раньше там держали политических, поэтому была очень серьезная библиотека. Там были труды философов, вероисповедальная литература и многое другое. Старый контингент не хотел терять времени, и много читал, а новые «урки» и дороги туда не знали. Ходил один Джаба.
Так его чуть ли не аплодисментами не встречали. Причем, в нарушение правил и с собой давали книги. Однажды, когда он был близок к власти, я решил подарить ему книгу Н. Макиавелли «Государь».
Я ее сам хорошо проштудировал, потом прокрыжил те места, на которые надо обратить внимание. Когда я ее принес ему, он хмыкнул, взял у меня из рук книгу и очень быстро нашел место, которое прочел мне вслух.
Я был удивлен такими познаниями. Он мне пояснил, что над этой книгой больше других работал, и знает основные идеи почти наизусть. Попросил у меня разрешения подарить эту книгу своему коллеге, которому будет уже легче читать, имея в виду многочисленные пометки.
Непосвященных людей Джаба всегда поражал своим кругозором, вне зависимости от того был ли он недоучившийся школяр, либо уже маститый профессор.
Я уже писал, что он возглавлял Правительственную делегацию по переговорам, связанным с Абхазией. Кто бы туда пустил невежду? Значит, он был на уровне!
И выходить на этот уровень, в отличие от карьерного дипломата, ему надо было не за всю жизнь, а всего за несколько лет. Поэтому он всегда работал, всегда был занят. Причем, будучи в каких либо компаниях, он обычно воздерживался вступать в оживленные распри. Чаще всего он мог бросить реплику, и то по вопросу, который хорошо знал. В этих случаях его правота становилась вполне очевидной. А у людей создавалось убеждение, что с Джабой спорить не надо, он все равно окажется прав.
В кругу, в котором вращался Джаба, пока не перешел в науку, были свои представления о справедливости. Он, как командир, не считал возможным, что, когда идет война, его сын находился бы дома. Он воевал рядом с отцом, но иногда на разных объектах. Так, после ночного боя, он мучительно дожидался утра, чтобы узнать, жив ли сын.
Я думаю, что после Сталинского режима, мало было командиров, посылавших своих сыновей под пули.
Большим удивлением для Джабы оказалось, когда он увидел в своих рядах сына своего близкого друга врача Гиголика Джгамадзе, который с сумкой военврача, ходил между раненными, оказывая им врачебную помощь.
Должен сказать, что теплых и дружеских отношений с Джабой не избежала и наша семья.
К нему с большой симпатией относились и мои дети.
А жена, проучившись годы в Петербурге, на свои жалкие гроши не пропускала ни одного спектакля.
Когда они встречались, могли подолгу и с интересом говорить о Русском театре. Видимо, у Джабы не было таких собеседников, и он очень ценил ее мнение, в особенности о новых работах.
Мне кажется, что я написал достаточно, чтобы составить себе впечатление: «Кто такой Джаба Иоселиани?»
Его или любили все его друзья и близкие, или не любила та когорта, которая считала, что он сбил молодежь с пути истинного.
Была ведь еще одна ипостась - политическая. Об этой его деятельности, я судить не берусь. Не компетентен.
Что касается взаимоотношений с молодежью, то мне хотелось бы сослаться на знаменитого философа хх века Мамардашвили Мераба Константиновича. Он писал, что в начале революции не Сталин подвигнул народ, а в народе было такое состояние, что он искал и породил Сталина.
Может и у нас была такая ситуация? Я бы хотел посмотреть на того героя, которому сегодня удастся собрать вокруг себя тысячи молодых людей, да к тому же не под очень ясные лозунги.
Но и здесь такая же ситуация. Кто хочет, пусть напишет и аргументирует.
В этих записях сделана скромная попытка воздать должное лицу, рядом с которым мы жили, растили детей, участвовали в формировании гражданского общества, встречались, дружили.
И самое главное любили друг друга. Восторгаясь удачами и охотно списывая грехи друг другу.
Вечная память достойному человеку
ИОСЕЛИАНИ ДЖАБЕ КОНСТАНТИНОВИЧУ!
Низкий поклон людям, которых он любил