Мы учились в одной группе политеха и третий год перебивались в одной комнате институтского общежития, потому почти не расставались. Но я его недолюбливал.
Мишка во всем был лучше меня, и я это понимал, видел и чувствовал, и потому переживал, и завидовал, и ненавидел его.
Ко всему прочему Мишка обладал завидной мужской красотой. Мне казалось, даже излишней, но со мной не соглашались. Он был удивительно обаятелен. Мне даже казалось, излишне масляным. Но никто, кроме меня, этого не замечал.
Мне в жизни ничего не давалось без того самого упорнейшего труда, который давно сделал из меня полноценную рабочую лошадку. Мне всё приходилось долго и мучительно осваивать, вырабатывать и тренировать. На это я расходовал почти всю свою сознательную жизнь и массу сил, которые едва ли восстанавливал скудной студенческой пищей.
У Мишки же всё получалось легко и просто. Даже когда задавали самые трудные курсовые проекты по теормеху или сопромату, то Мишка и ими не очень утруждался. Он не только успевал всё сделать, буквально, в один присест, но еще непременно кому-то помогал. Просто так, по-дружески. Ведь в друзьях у него был весь политех. И обращаться к нему за помощью все привыкли запросто. А он помогал, кому ни попадя, и лишь смеялся в ответ на заслуженную благодарность. Да-да! Он почти всегда смеялся. Не над кем-то, не над чем-то, а просто так! Оттого, что ему нравилось жить среди друзей, искренне к нему расположенных. И оттого, что он не знал плохого настроения.
Я же всегда был вещью в себе. Моими формальными товарищами считалась вся наша учебная группа, а вот настоящих друзей, таких чтобы ты им всё без остатка, и они тебе также, у меня не было. Я был одинок, всегда погружен в себя. Я редко смеялся, редко радовался чему-то, постоянно опасался, будто это может привести к каким-то осложнениям неизвестно в чем.
А Мишке было трудно промчаться вдоль институтского коридора, чтобы кто-то его не остановил, по-дружески не обнял, не посмеялся вместе с ним над свежим анекдотом или выходкой иного студента или преподавателя.
Если в спортзале многие из нас, озабоченные приближением зачета, усиленно накачивали силу мышц и тренировались в выполнении зачетных упражнений на перекладине и брусьях, то Мишка делал их, походя, словно с детства занимался гимнастикой. И никто не мог понять, где в его длинном и худющем теле прячется такая мощь? Особенно странным это представлялось мне, поскольку я с завистью наблюдал за Мишкой, но никогда не видел его накачивающим силу каким-либо способом, знакомым всем нам. Сила у него водилась от природы! Говорят, такое, в общем-то, возможно! Но почему опять всё хорошее досталось ему? Причем - без малейшего труда!
В бассейн Мишка уверенно сигал с пятиметровой вышки, успевая в полете провернуть замысловатые пируэты. Потом, активно обруганный преподавателем за такое нарушение дисциплины, он виновато извинялся со своей притягательной улыбкой, и инцидент исчерпывался.
Случись такое со мной, я непременно полез бы в бутылку и получил бы своё по полной программе. А Мишке всё сходило с рук. Уже через несколько минут, стартуя с нами на стометровке, он с улыбкой приплывал к финишу первым. И получал поощрение от того самого преподавателя, который только что его ругал!
Мишка конечно же знал, что я изначально не питаю к нему приятных чувств, но со своей стороны никак на это не реагировал. Он со мной был как со всеми – легко и красиво улыбался, запросто смеялся, готов был поделиться последним коржиком перед самой стипендией, когда в кармане иногородних, к коим мы оба и относились, не звенело ни копейки. Но отношения между нами всегда были несколько натянутыми. Ведь мне не удавалась такая же легкость общения, которую демонстрировал Мишка. И я обращался к нему лишь в крайних случаях, и уж точно, не стал бы делиться чем-то своим сокровенным. Да и он своими тайнами делился не со мной.
Перед Новым годом, который многим пришлось встречать в общежитии, не имея возможности на пару дней слетать самолетом домой, у нас устроили танцы. Организовали всё весело и забавно, но меня беспокоила единственная мысль: «Придет ли сюда Вера?»
Она была местной, училась курсом младше меня, жила дома с родителями. Разумеется, имела массу друзей с самого детства и, конечно же, вполне могла обойтись и без нас, и без нашей елки.
С Верой я познакомился недавно, осуществив это, надо признаться, весьма коряво. Может, потому не заметил особой радости на ее лице ни в первую нашу встречу, ни два раза потом, когда мы вдвоем сходили в кино и затем гуляли по дороге к ее дому.
Теперь Веру я заметил сразу. Едва она вошла в украшенный елкой спортзал. Еще краснолицая от мороза, Вера успела где-то переодеться и переобуться, и была немыслимо привлекательна.
Я метнулся к ней, не мешкая, и, поздравив с Наступающим, немедленно пригласил танцевать, надеясь не отпускать от себя весь вечер. На это Вера среагировала приветливо, но столь неопределенно, что мне пришлось себя осадить.
Именно тогда и подкатил Мишка, любимец, пожалуй, всех девчонок факультета, и не только нашего. Проигнорировав меня, он по-свойски обратился к Вере:
- Верунчик! Я получил предупреждение от Деда Мороза! – внимание Веры сразу переключилось на Мишку. - Если ты сейчас же не пойдешь со мной танцевать, то этот Дед с красным носом съест весь мой праздничный подарок! – Вера засмеялась, а Мишка развил успешное наступление. – Пощади голодного! Без этого подарка я не дотяну до сессии! Пощади, ради живота моего!
Мне бы тоже следовало засмеяться, ибо Мишка исполнил свою шутку в лучшем виде, но я только и заметил:
- Опоздал ты! Веру я первым пригласил!
Опять моё косноязычие, усиленное понятным волнением, меня подвело. А Мишка сразу нашелся:
- Ну и что? В таком случае, Вера будет танцевать со вторым! Пойдем, Верунчик!
И она пошла! Вот ведь! Счастливо засмеялась и пошла именно с Мишкой. А я остался вне себя, и оттого не знал, как быть дальше.
Впрочем, я знал! Потому ушел и с того праздника, и с дороги удачливого во всём Мишки, но, часто вспоминая свой позор, проклинал его за все мои неудачи, даже несвязанные с Мишкой.
Последующие полтора месяца, сначала из-за подготовки к зимней сессии и сдачи подряд девяти зачетов, а потом и пяти трудных экзаменов, для меня пронеслись как в тумане. Экзамены мне всегда давались тяжело и забирали много нервов и сил. С Верой я иногда случайно виделся, и при встрече со мной она первая здоровалась, но всякий раз наши курсы расходились, как в море корабли. А что у нее было с Мишкой, я не знаю. Не следить же мне за ними!
Мишка, как всегда, сдал сессию легко, досрочно и на все пятерки. Счастливый, он раньше всех рванул в аэропорт, так же легко добыл себе билет на самолет, что во время массовых студенческих каникул считалось крайним везением, и, как говорится, мы его только и видели!
Через несколько дней домой убыл и я, в спешке не купив подарка ни матери, ни сестре, но в глубине души знал, что моё долгожданное появление само по себе всё спишет. Да и денег едва на билет набрал.
Каникулы оказались более чем насыщенными, хотя и пронеслись стремительно. В общем, это особый разговор!
Но всему приходит конец. И через неполных две недели мы опять собирались все вместе. Кто-то прилетел издалека, как и я. Кто-то жил поближе, прикатив поездом или междугородним автобусом. Были готовы приступить к занятиям и местные ребята-девчата.
И всех нас, еще недавно рвавшихся домой телом и душой, теперь нестерпимо тянуло обратно, в наше общежитие, давно ставшее для многих родным гнездом. Нас тянуло к товарищам, тянуло к друзьям, тянуло друг к другу.
Наши души, едва успокоившиеся от прежних перегрузок на родине, опять были готовы терпеть истязания науками до самого лета.
Я рассчитывал поскорее сбросить с себя дорожные вещички и тяжелые банки с вареньем, которыми заботливо снабдила меня мать, и рвануть куда-нибудь с друзьями.
Обычно мы так и поступали, догуливая с ощущением полной свободы последние беззаботные часочки, но у крыльца как-то странно сосредоточились мои однокурсники, то ли обсуждая что-то, то ли кого-то поджидая.
Я приостановился рядом с ними, чтобы поздороваться со всеми за руку, узнать, что к чему, и обменяться новостями, но кто-то мрачно меня предупредил:
- Ты не торопись… Ты же из 306? Вот с нами и постой, пообвыкни…
- Чего это вдруг? – с усмешкой удивился я, протягивая руку для приветствия.
- Мишка ваш погиб! – прогремело для меня дикое сообщение. – Не вернулся он с каникул… Уже дней десять, как телеграмма в деканате…
- Как же это? Может, не он? Может, ошибка?
- Его там брат и сестра встречали… Одна машина всех и сбила… Пьяный, гад! Насмерть!
Я не осознал происшедшее. В мозги что-то больно врезалось, в глазах потемнело. Меня зашатало, но кто-то вовремя поддержал. Я с полчаса отсиделся на ступеньках, и всё прошло. Вот только Мишки больше никогда не будет!
Что же за судьба такая? Она же к нему до расточительности благоволила, а потом так жестоко… Будто расправилась… Почему? Неужели моя дурацкая неприязнь обернулась проклятием? Я же не со зла, Мишка! Но разве сам себе я в это когда-то поверю?
2019, январь.