(Быль).
Годах в пятидесятых, а может и того раньше, случилось молодежи на лодках в лес поехать. Ягод хотели набрать. Западная Сибирь красоты свои имеет, вот и попали, куда прежде ходу никто не знал. На месте разбрелись, а как назад собираться стали, так не досчитались одной; кричали, искали и на деревья высокие забирались, а все без пользы. Как сквозь землю провалилась. Побегали так-то по лесу, да назад подались. Дома-то, знамо, поплакали... Да разве слезами горю поможешь!?
Жизнь свое берет. У людей одни порядки, в лесу другие. Та, отставшая, в самую чащу угодила. Зайти-то смогла, а назад лес не выпустил. Глянула по сторонам, все одинаково и откуда пришла не помнит, и примет на своей дороге не оставила. Сташно... Идет по лесу, то закричит, то всплакнет; а ей только птицы отзываются, да валежник трещит, когда под ноги попадет. Мыкалась она долго, до зимы. Сперва-то, ягодами да кореньями перебивалась, а в первый снег совсем худо пришлось. Одежонка пообремкалась, голодно, холодно и спрятаться негде. Лес большой, а пойти за помощью некуда. Так бы и сгинула, если бы не подобрал ее человек, заросший, как обезьяна с головы до ног белой густой шерстью.
Очнулась женщина в пещере, еле живая. Дышится через раз, кашель с кровью и жар. Все, как скозь пелену, и очаг, и утварь нехитрая. Хозяин видом своим, напужал шибко; а сил, только-то, и было, что глаза закрыть. Пока он ее выхаживал, пообвыклась, смирилась. От снадобий да заботы пошла на поправку. Пыталась, потом, то словом, то жестом объясняться с ним; но, окромя, звуков обезьяньих ничего в ответ не услышала. Выходить из пещеры стала, в лесу бродить. По людям, да по дому так соскучилась, что и сказать нельзя. Мохнатый добычу приносил, хозяйничал, как привык. Она ягоды да грибы собирала. Когда он уходил, она плакала да вслух причитала, чтобы с ума не сойти; хлопотала по-бабьи, хоть и в пещере. Спаситель этот ее, был крепким и роста завидного; лес, как свои пять пальцев знал.
Прошло немного времени, родился здоровый мальчик. Мохнатым ли он был, то мне неведомо. А, только, ходить он начал рано. Куда мать, туда и дитя. И чудище счастливо было.
Однажды, летом появились поблизости люди. Она голос человеческий услышала, кинулась к ним. Маячила всяко, чтоб к берегу не приставали. Приняли они беглянку в лодку и что есть сил, от берега. Местность там горная. Отплыли, а мохнатый бросился следом, да поздо. Не один, с ребенком бежал. Увидел он ее в лодке, закричал, как дикий зверь; ударил себя в грудь; дитя одной рукой за ногу над головой поднял и на глазах у людей на две части разорвал. Бросил на горе и ушел, не оглядываясь.
Как она остальные дни свои после этого доживала, не скажу; а только поговаривают, что снежного человека наши охотники после того, еще видели.
(Вышемирская Ольга)