Отец
(Ранние воспоминония)
Иногда мне вспоминается один эпизод - я иду по меже свежевспаханного огорода и несу ковш с водой. Ковш меня совсем не «слушается» и вода плещется, выливаясь через край. Среди смеющихся надо мной родственников, сажавших картошку, мой отец, смеющийся «в голос». Больше я никогда не слышал, чтобы он так смеялся, да и вообще смеялся. Судя по тому, как неуверенно я нёс ковш, мне было тогда года три или что-то около этого. Следующий эпизод я помню неплохо, но не так ярко. Отец несёт меня на плечах, сзади идёт Чим – лошадь, которую мы очень боялись. Но Чим жил долго, и я его помню очень хорошо. Не один раз приходилось оббегать его за буграми Ежовки, большой был любитель гонять ребятишек, норовя укусить.
Отец работал на ферме, можно так выразиться, начальником поилки, наливал электронасосом воду в огромную бочку и она самотёком бежала по трубам в индивидуальные поилки. Коровы тыкались носом, нажимая на клапан, и вода подавалась. Может этот период я бы и не запомнил так хорошо, но среди доярок была некая Ида-немка. Когда она встречала меня в коровнике, то хватала на руки и начинала целовать. Мне было невыносимо стыдно товарищей и отца. Так же как Чима, я старался обходить её стороной или убежать. Рядом с коровником, чуть ниже к Чулыму, был огромный курятник. Во время отцова дежурства мы иногда ходили туда, и там меня поджидали «враги» - обязательно какой-нибудь петух норовил напасть на меня.
Вот эти «стрессовые» ситуации и составляют мои ранние воспоминания об отце.
Но были и приятные. Недалеко от фермы находилась электростанция, как я сейчас понимаю, там стоял дизель, один или два. Хозяином там был друг отца Алексей Клыков. Они подолгу разговаривали, встречаясь во время дежурства, в основном о политике. Я же сидел на топчане и наблюдал за «ходиками». На них была нарисована кошка, а глаза её были соединены с маятником. Удивительное умиротворение и покой навевали эти часы.
Потом отца перевели в кузницу молотобойцем. При всей своей сухости у него были огромные бицепсы. Однажды когда он в очередной раз буянил, его связали. В знак протеста он выкусил куски мяса из этих бицепсов, остались глубокие шрамы.
Кузница – это целый мир. Выковывая деталь, кузнец маленьким молотком указывает, а молотобоец бьёт кувалдой. Я же и мои товарищи, когда приходили в кузницу, раздували огромные меха (горн) и уголь горел синим пламенем. Выкованную деталь охлаждали, бросая в воду. Иногда не до конца остывшую деталь клали на пол. Пол в кузнице всегда был земляной. Часто, зашедшего в кузницу, просили подать деталь. Потом все «умирали со смеху». Отец в такие игры не играл, он молча делал своё дело молотобойца и ковал лошадей. К ним у него была особая страсть. Позже я понял почему.
Обедал отец всегда дома. Приходил, мыл руки, садился на лавку, которую сам смастерил, и резал хлеб, предварительно вытерев нож об ватник. Обед подавала бабушка, наливая в тарелку суп и кладя туда огромный кусок мяса, нам перепадало значительно меньше. Но бабушка своим женским «нутром» признавала в нелюбимом зяте кормильца, хотя мать зарабатывала в десять раз больше. Отец никогда не ел выпечку, сладкого, капусту. Его рацион укладывался в 4-5 слов: суп, мясо, сало, масло, чай. Я не помню, чтобы он когда-нибудь съел яблоко или пряник.
Однажды когда отец заканчивал обед, в комнату вбежала бабушка, крича, что соседская собака задрала нашу курицу. Отец молча встал, зашёл к Климаковым, снял со стены ружьё, вышел во двор и застрелил собаку прямо в будке. Потом зашёл в дом, повесил ружьё и ушёл.
Тимофей «Климак»- фронтовик даже не пошевелился. Мне было жаль Пальму, так как курица сама забежала к Климаковым.
В деревне отца боялись все. Он никогда ни с кем не дрался, никого не обсуждал. Даже Толя Клыков, отвязной буян, на много лет моложе моего отца, и то побаивался его.
Работая в кузнице, отец серьёзно заболел, ему сделали операцию. Мы с матерью приезжали к нему в больницу, которая находилась в каком-то длиннющем бараке. Отец был бледен, мать плакала, мне было жутко. В этом же году летом они обвенчались. Мне очень памятен тот день, так как в церкви нас ещё и причащали. Вкус того причастия я помню до сих пор. Потом нас - старшего брата Ефима, меня и младшего Витьку кормили чем-то вкусным. Потом всей семьёй мы ходили фотографироваться, эти фотографии сохранились до сих пор. Просматривая их, вспоминаю, что отец всегда ходил в сапогах – и в будни и в праздники. Зимой конечно в валенках. Нижнее бельё армейского покроя не снимал даже летом. Однажды весной или ранним летом мы пришли на Чулым, отец разделся, но кальсоны и рубашку так и не сняв, сел на траву. Мы купались, а он сидел и как всегда курил. Вода в реке неслась с огромной скоростью, пенилась, как бы выскакивая из берегов. На противоположном берегу было слышно кукушку. Наверное, отец не умел плавать, потому что я не помню его купающимся.
Курил он много, как говорят – пачку в день. Курил даже ночью, затягиваясь подолгу, кашляя и сплёвывая содержимое на газету.
12 апреля мы играли возле конюшен, вдруг по динамику, висевшему на столбе посреди деревни, объявили, что советский человек Ю. Гагарин… Я заканчивал первый класс.
Далее я помню всё хорошо и отчётливо.