Мама, мамочка…Любимая, родная, ненаглядная, милая!… Счастлив тот, кто может произнести эти бесценные слова не у могильного холмика, поросшего травой, а рядом с ней, живой, пусть даже слабой и немощной, с разумом ребенка. Даже тогда, инстинктивно оставаясь матерью, она попытается заслонить свою кровинку от беды и боли…
Моей мамы не стало, когда мне было неполных двадцать восемь . Только после этого я смогла осознать матерью себя…
Помню её, низенькую, энергичную, с морщинистыми натруженными руками, прошитыми паутинами вздувшихся перекрученных вен… Эти руки никогда не знали отдыха : пряли, вязали, стирали, пекли, пололи, вышивали, заплетали мои непокорные косички…Помню скорбные мамины глаза, которые все равно оставались светлыми, добрыми и понимающими, даже тогда , когда следовало бы им помутнеть от гнева. Я была поздним ребенком и видела её молодой лишь на старых потемневших фотографиях,- стройную гордую красавицу - черноволосую, смуглую, темноглазую , с открытой улыбкой…Не мог устоять против ее чар отец и привез в деревню Крутое жену из армии, из Комсомольска-на- Амуре, где работала она бригадиром на рыбзаводе. Рассказывал, какой неприступной , строгой и справедливой была она : даже проверяющие боялись с ней спорить. Как-то раз, рассказывал он, приехал на завод не разбирающийся в деле начальничек . Стал придираться , что девушки не так сортируют рыбу да холеными ручками перемеривать выбракованных рыбешек. Девчонки в телогрейках, с распухшими от холода и соли руками, а он в костюмчике да при галстучке… Конвейер встал, из рыбы - затор. Того гляди авария на линии произойдет. И тут мама: «Ты кто такой, чтобы здесь командовать?» « Я уполномоченный…» « А вот мы тебя сейчас и намочим!…» - и холодной струей из шланга так и смыла его с палубы… Не терпела несправедливости и самодурства, всегда открыто и прямо в глаза говорила правду…
А сколько пережила она в жизни потерь, сколько испытаний обрушилось на ее плечи! Ее мечте – стать учителем – не суждено было сбыться: помешала война. Семнадцатилетней девчонке , погруженной в эшелон для отправки в Германию , чудом удалось сбежать. Скиталась без документов в чужих людях, и отправилась туда, где нужны были рабочие руки. Так или иначе, ее судьба оказалась в дальнейшем прочно связана со школой: сначала она работала уборщицей в деревенской школе, после переезда в Кораблино была в родительском комитете, а потом делила со мной мои школьные будни… Учителя в шутку называли ее «Макаренко». Мамина мудрость помогала решать не только мои проблемы.
Детей мама очень любила… И своих, и чужих. Как она радовалась, когда к нам приходили с малышами даже совсем незнакомые люди! Нанянчиться, напестаться не могла, и самые беспокойные в её руках замолкали, успокаивались и начинали улыбаться. Оттого и повелось - если не могли справиться с младенцем, приносили к маме, она читала молитвы и заговаривала детский крик.
Своего сыночка мама потеряла из-за тяжелой крестьянской работы… Не доносила. Рассказывала, как привезли ее в старый еще роддом, и от потери крови она уже ничего не могла воспринимать, была на краю гибели. А тут отец привел к ней за ручку мою четырехлетнюю сестричку, Юленьку. Пока та шла до больницы, набрала букетик полевых незабудок , и поставили их на тумбочку… «Гляну на них, и как будто Юленькины голубые глазенки на меня смотрят, не отрываясь,-вспоминала она со слезами… Нет, нельзя умирать. На кого ж я ее оставлю?..»
Эти скромные цветы и спасли ее. А через три года появилась я. Тоже благодаря этим собранным на Крутовском овраге цветочкам…
Улыбалась мама редко. А когда умерла моя старшая восемнадцатилетняя сестра, и совсем перестала… Долгие годы механически делала всю домашнюю работу, чтобы только быстрей убежать туда, где оставила дочку. Лишь с появлением внуков она как будто ожила. Души в них не чаяла, оберегала и лелеяла. Мне даже стало казаться, что она любит их больше, чем меня…
Когда я слышу сказку про Царевну - лягушку и чудеса, которые совершались ею ночью - пеклись хлебы, ткались ковры,-вспоминаю маму… Бывало, ложилась я спать, а утром на спинке кровати находила новенькое платье, сшитое за ночь. За несколько бессонных ночей она могла вышить гладью ковер, причем не рисовала заранее, а сразу наметывала ниткой фрагменты рисунка ,и через несколько минут на этом месте расцветал удивительной красоты цветок. Очень любила она розы, ромашки и незабудки. Сколько ковров передарила она близким и знакомым! Мама любила зажигать радость в чьих-то глазах…
В безбожное время сохранила она веру в Бога и любовь к людям, и многие приходили к ней за советом или за помощью, чтобы обрести душевный покой. И в последний путь провожала многих, потому что церковную службу знала почти наизусть. Каждое утро и каждый вечер в доме перед иконами горела лампадка, и мама читала Псалтырь. Это не было обязанностью, это было ее жизнью… И мы, близкие, тоже были ее жизнью…
В тот последний год мама начала дарить мне подарки еще с февраля. А я и не чувствовала беды…Она ведь и раньше не могла ничего таить, прятать. Купит что-нибудь и сразу подарит, со словами, что это к дню рождения. Приезжаю с работы, а она встречает меня с сияющими глазами: «Доченька, Олюшка, глянь, какой я тебе халатик к рождению купила. Как ты любишь, цветочками голубенькими…» « Мама, да до дня рождения-то еще четыре месяца!»- смеюсь я. « А вдруг не успею купить, или нечего будет, и не смогу тебя порадовать...Ты прибереги, а в день рождения наденешь…» Так к моему «кладу» прибавилась простынка с пышными яркими пионами по краям, зонтик ( «Чтобы дождик тебя не мочил!»), нарядная посуда…
Мама умерла в мае. Наверное, чувствовала, что не доживет до моего дня рождения. Никогда так не цвели в доме цветы, как в тот год… Ни до, ни после… Видимо, провожали ее, прощались. А она радовалась и забывала про боль, глядя на них…
Свой день рождения я встретила уже без нее. И единственными подарками были её, мамины. Даже после своей смерти она смогла напомнить, как я дорога ей и как безмерна и беспредельна материнская любовь… Много раз спасала она меня в самых жестоких жизненных ситуациях. Cколько бы лет нас ни разделяло, я все равно чувствую рядом ее присутствие, ее внимательный любящий взгляд и ощущаю бесконечное тепло ее души. Но меня терзает мысль, что я не смогу уже никогда ответить ей такой же искренней любовью...