— Завтра поедем встречать Лизавету и Нелечку, — предупредила мама.
—Нелька? На все каникулы? Эта ябеда-ябеда? А можно вместо меня папа с тобой поедет?
— Во-первых, папа работает. Во-вторых, ты мужчина или как?
Мама была сердита. Очень сердита. Я её понимал, но Нелечка… Всё, пропали каникулы, совсем пропали! Таскайся с этой противной девчонкой с утра до вечера, будь мужчиной, как выражается мама. А меня спросили? Вот если бы я был взрослым… Не понимаю, как у такой хорошей Лизаветы и такая противная дочка? Ну вот как?
— Да понял я, понял.
— Вот и ладушки, Алик. Встретим, ёлку нарядим. На экскурсию сходите, на «Мосфильм». Я билеты заказала.
— Опять? Я на «Мосфильме» уже был.
— Сходишь ещё раз. Всегда есть то, что ты пропустил, не заметил, не увидел. Алик, ты меня услышал? Повторять надо?
— Не надо.
— Значит, без сюрпризов. Папа вас отвезёт, а мы с Лизаветой встретим. Идёт? Ну, тогда спокойной ночи.
Уснёшь тут, как же. Нелечка такая, Нелечка сякая, а кто-нибудь спросил, хочет он эту Нелечку развлекать? Как там Лизавета любит повторять: трудное детство, деревянные игрушки. Между прочим, деревянные игрушки тоже разные бывают. Вот деревянное ружьё, которое мы с папой собирали целый вечер. Классное ружьё, с прицелом, с этими, как их, с сошками. Это ножки такие специальные, их коричневой краской красили, и ствол тоже. И даже ремень через плечо. Эх, разве девчонки понимают что-нибудь в этом?
Ну почему у Лизаветы девчонка родилась? Да ещё старше меня на три года, и гордилась этим, а чуть что – бежала жаловаться. По всякому пустяку. Ябеда. Интересно, насколько она теперь выше, на целую голову? Лизавета говорит, что Нелечка ростом пошла в отца, а мой – не очень высокий, хотелось бы наоборот.
На вокзале холодно. Вот почему на всех вокзалах такие сквозняки? Даже летом, а уж зимой… даже говорить неохота.
— Мам, а почему на вокзале всегда холодно, а?
— Ветер странствий, Алик.
— Какой-какой ветер? Я такого не знаю.
— Такой… выстуживает тепло дома и несёт тебя навстречу неизвестности.
Мама улыбнулась и стала совсем как девчонка. Правда-правда, я бы с такой девчонкой хотел подружиться. Пока я думал, вдоль перрона уже полз поезд. Тихо так полз, как разведчик. А в окошках лица, смотрят на тебя и как будто спрашивают: а не нас ли ты встречаешь?
Пассажиры выходили медленно, словно не верили, что уже всё, поезд дальше не пойдёт. Выходили и оглядывались, и протирали глаза: вот она, Москва. А чего удивляться, куда билеты купили, туда и приехали. Уже почти все вышли, а Лизаветы всё нет и нет. Может, на поезд опоздали?
— Галка!
— Лизавета!
Они так похожи, мама и Лизавета. Просто одно лицо. Вон и проводница стоит и глазами хлопает. Ой, — говорит — двойняшки, что ли?
Тут мама вспомнила про меня и велела зайти в вагон. Нелька держала большую коробку с козулями: нам всегда привозили архангельские пряники. Мама говорит, что их раз в году пекут, в русской печке. Вкусные пряники-козули. Название только смешное. Стояла и ждала, когда я коробку возьму. А коробка совсем и не тяжёлая, это она назло мне: тяжести должен нести мужчина. А ничего, что мужчина младше? Ладно, это я так, для порядка злился. Чтобы на Нельку не смотреть: очень она красивая стала за два года, что мы не виделись. Идёт впереди и не оглядывается, а я сзади с коробкой тащусь, как дурак.
Мы шли по перрону к вокзалу, а вокруг шныряли странные дядьки и таинственным шёпотом предлагали такси до куда угодно, и крутили на пальце ключи, классно так крутили, прямо заглядеться можно. Мама качала головой, сами доедем, значит, а они как мухи возле пирога кружили и кружили, и всё крутили на пальце свои ключи. Как гипнотизёры.
***
Вечером мы пошли гулять по городу. Огни, ёлки разноцветные, арки светятся. Лизавета с Нелькой ахали и руками махали от восторга. Нелька прямо как наши девчонки из класса бегала туда-сюда и на телефон всё снимала. Да на снимках не получается как в жизни, я пробовал, но разве она поверит? Я говорю, ну подумаешь, иллюминация, ничего особенного. Это, чтобы она не задавалась, а на самом деле мне всё очень нравилось, но мужчины ахать и пищать от восторга не могут. Или могут? Я бы ахал и пищал.
Потом мы в «Шоколаднице» блины ели и мороженое. Подкрепились и дальше пошли по пешеходной улице. Там палатки с игрушками разными. Взрослые возле деревянных конструкторов застряли, папа там увидел какой-то необыкновенный саксофон. Вот они стояли и восхищались. А мы с Нелькой разглядывали ёлочные. Мне вертолётик понравился, почти как настоящий, и окраска пятнистая. Нелька глазела на куколок каких-то, ну девчонка же.
— Мальчик, — говорит продавец, — это очень дорогие игрушки.
— Их что, и смотреть нельзя? — ответила за меня Нелька. Я удивился, как она ему прямо в лицо смотрит и ехидно так улыбается, — так вы всех покупателей распугаете. Я вам говорю: ничего вы сегодня не продадите. Вот!
Повернулась, взяла меня за руку и потащила прочь.
— Алик, как может такой противный дядька ёлочные игрушки продавать?
Дядька и правда, противный: толстый, пальцы как сардельки и лицо такое неприятное, жирное и бородавка на щеке. Оглянулся, а он стоит красный весь, глаза выпучил как рыба.
— Ага, — сказал я, — у такого и покупать ничего не хочется.
И вздохнул: очень мне вертолёт понравился. Нелька тоже вздохнула, за компанию, наверно. Я подумал, что она вообще-то ничего, смелая.
— Хочешь на качелях покататься?
— А можно? — удивилась Нелька и взяла меня за руку. Вот ещё, нежности, как малыши детсадовские. Но если ей приятно, то пусть уж.
И мы пошли по Тверской. Народу… и все танцуют, и поют, и руками машут, и фотографируются без конца. Прямо как в самый Новый год, хотя ещё целых два дня впереди. Деды Морозы и Снегурочки кругом ходят важные и подарки раздают мелкотне.
— Красиво как, — прошептала Нелька, — прямо как в сказке.
— Фигня всё, — сказал я, — Деды Морозы ненастоящие. Настоящих не бывает.
— Ну, если не веришь, то и не бывает. Только тогда и праздник тоже ненастоящий.
— Как ненастоящий? Вот же, видишь?
— А если бы сейчас было Первое Мая или Восьмое Марта? Тоже ведь праздники. И никакого Деда Мороза.
— Ты чего, Нель? Причём тут Первое Мая?
— А при том, что Первое Мая и без Деда Мороза всё равно праздник, а Новый Год без Деда Мороза – нет.
— А что тогда? — удивился я.
— Просто календарь перевернули. День поменялся и год. Всего делов.
— Ну это ты врёшь, Нелька. Так не бывает.
Она плечами пожала: не хочешь – не верь. Я шёл и думал, пока до Маяковской площади шли, всё думал и думал. А потом мы на качелях катались и кричали от восторга, потому что папа так нас сильно раскачал, что мы прямо в небо взлетали. Может быть, правда, они настоящие, Деды Морозы-то?
***
Утром папа ёлку с балкона принёс, в большой комнате поставил, а мама с Лизаветой с антресолей коробку картонную вытащили с ёлочными игрушками. Открыли и смотрели на них долго-долго. А Нелька пообещала, что мы будем аккуратно вешать. Пусть не боятся. И мы стали ёлочку наряжать. Я просто брал игрушку и вешал на ветку, а Нелька держала в ладонях и дышала на каждую игрушечку, потом дула на неё, как на горячий чай дуют, и на ветки пристраивала.
— Нель, ты чего? — спросил я.
— Ничего, — ответила Нелька, — я им попутный ветер организую.
— Чего-чего делаешь? Какой ветер?
— Алик, вот представь себе, что ты лежишь в коробке целый год, без движения и без света. Представил?
— Как будто спал весь год, да?
— Ну да. И тебя разбудили и несут куда-то, а ты ничегошеньки не понимаешь, и даже не проснулся ещё. Так? А без тёплого одеяла сразу холодно, и мурашки по телу бегают.
— Как муравьи? — мне смешно стало: она про стеклянные игрушки как про человеков. Смехота!
— А я их согреваю , проснуться заставляю. Понял?
— Ага. И пинаешь, чтобы опять не уснули.
— Дурак ты, Алик, — обиделась Нелька, — и уши у тебя холодные. Вот.
— Да ладно, что, шуток не понимаешь?
И мы снова за работу принялись. Почти все игрушки повесили. Одна осталась: баба-яга. Завалилась в уголок, я не сразу заметил.
— Смотри, какая смешная игрушка! Я её раньше никогда не видел.
И только хотел показать, а она вдруг подмигнула мне. Нет, правда-правда подмигнула! И выскользнула из руки. Упала и разбилась. Тихо так стало, только осколки звякнули. Я так испугался, что пошевелиться не мог.
— Мама! — вдруг закричала Нелька.
Сейчас ябедничать будет, подумал я, а она продолжала кричать, что у нас игрушка разбилась.
— Опять старушку кокнули, — голос мамы был почему-то весёлым.
— Правда? — Лизавета наклонилась, потрогала осколки и не велела нам их трогать.
Мы с Нелькой смотрели во все глаза и ничегошеньки не понимали. У Нельки даже рот открылся как буква «о».
— Подбери челюсть, — сказала ей Лизавета, и они с мамой ушли обратно на кухню.
— Нель, они что, с дуба рухнули?
— Не знаю, Алик. В Новый год всё может быть. Эти игрушки – прабабушкины,— сказала Нелька. — Они по наследству старшей дочери в роду передаются. Желание не сбудется, если игрушка не разобьётся. Только я не знаю – какое.
— Ты что, в приметы веришь? — удивился я. — И в чёрную кошку тоже? И в трубочиста?
— А ты? Не трогай осколки, пусть тут лежат… пока.
— Пока чего? Пока сами собой не склеятся, что ли? Сорок бочек арестантов, как папа говорит.
— Кто там про арестантов поминает? — раздался из прихожей папин голос, — что-то вы закисли, друзья мои. Хвост пистолетом! Пять минут на сборы! Опаздываем!
Забыли совсем про экскурсию-то! Мы неслись как угорелые по переходам в метро, бежали по эскалатору. В общем, еле-еле успели. Папа сдал нас экскурсоводу и умчался по срочным делам.
***
Всё-таки девчонки и правда, ничего не понимают в технике: Нелька не интересовалась ни тачанкой, ни мотоциклом с коляской, ни автоматом газированной воды, ни даже знаменитым «Фердинандом», на котором ездили Жеглов с Шараповым. Классное кино! Я смотрел его много раз и всегда переживал страшно за героев, особенно за Шарапова, когда он бандитов обманывал. Но ничего, ничего, самое интересное будет впереди, Нелечка! Забудешь про золотой шлем из «Джентельменов удачи» и про корону российской империи. Я загадочно улыбался.
В тон -студии снимали рекламу. Нелька заглянула и сказала, что всё внутри зелёное-презелёное, а комната совсем пустая, вот совсем-совсем, даже стула несчастного не поставили. Экскурсоводша сказала, что декорации потом будут накладывать, мебель всякую. А для актёров кружочки на полу, где, значит, стоять нужно. Дурят нас, скривилась Нелька. Я согласился с ней. Мысленно.
Наконец, нас повели в самое замечательное на «Мосфильме» место: площадку с уличными декорациями! Там сделаны были две улицы: старая Москва и старый Петербург. То есть, это сейчас они такие, а были улицами разных стран, Италии, например, или Берлина, даже куча битого кирпича лежала в одном месте, как будто бомбёжкой дом разрушен. И на всё про всё дали каких-то пятнадцать минут. А мне нужно Нельке один домик показать, обязательно нужно!
Я схватил её за руку и потащил в сторону «старой Москвы», она оглядывалась и упиралась, а я изо всех сил тянул её за руку.
— Остановись и объясни человеку, — вырвалась от меня Нелька и ногой топнула, — куда ты меня тащишь?
— Там дом один, с этим, с мезонином. Мама сказала, что это точная копия дома нашей прабабушки! Я прошлый раз видел внутри свет какой-то. Давай сейчас посмотрим, а то опять времени не хватит.
— Не слышал: внутри ничего нет!
— А ты проверяла? Ну пошли уже, Нелечка, не успеем!
Она услышала про Нелечку и сразу согласилась! И мы пошли к дому с мезонином, и даже открыли дверь. И вошли. Внутри было пыльно и пусто, валялись какие-то доски и коробки.
— А я тебе говорила, — противным голосом произнесла Нелька, — и экскур…
Не успела договорить, как стало темно-темно и окна сзади исчезли, и дверь тоже. Стенка ровная.
— У тебя в телефоне фонарик есть? — она первая заговорила, а я стоял как истукан, и сдвинуться с места не мог.
— Есть! Как я про фонарик забыл? — закричал я и достал телефон.
В пустой комнате откуда-то появились обои и посередине – лестница на второй этаж. Сверху шёл слабый неровный свет, как будто свечка горела. Мы поднялись наверх и остановились. Снаружи казалось, что мезонин маленький-маленький, на одного человека всего. А перед нами была большая комната и возле широкого окна стояла ёлка. С игрушками.
— Ой, — прошептала Нелька, — смотри, это же наша ёлка! Которую мы сегодня с тобой наряжали! Вон и баба-яга разбитая внизу. Волшебство какое-то.
Я смотрел и удивлялся: те игрушки, что Нелька вешала, светились, как будто внутри лампочка у каждой. И будто дышали: свет мерцал внутри. А мои не светились и не дышали. Висели себе как обыкновенные стекляшки.
— Почему они такие, Нель?
—А ты в них жизнь не вдохнул, ветром не наполнил,— голос показался мне незнакомым. — Ну что, давай нашу разбитую игрушку ремонтировать, Алик.
— Я тебе что, Дед Мороз, что ли?
— Конечно. Каждый может стать Дедом Морозом. Не в красном кафтане и колпаке сила.
Она говорила совсем как взрослая. Как мама или Лизавета. Или как папа. Я стоял и думал: как же починить? Что придумать?
— Может, загипнотизировать? Чтобы кокнувшаяся старушка поверила, что она не разбивалась? Алик, ты умеешь гипнотизировать?
— Нет, — сказал я и замолчал, вспомнил, как те дядьки на перроне ключи на пальце крутили. Достал из кармана ключи от квартиры, всунул палец в колечко и попробовал крутить. Ключи сорвались с пальца и улетели в угол. Нелька сходила за ними, отдала мне и встала рядом. Молча. Она же не могла приказать ключам не падать, не могла же? Или могла?
Постояли ещё немного. С силами собирались. Я снова колечко на палец надел, а Нелька упёрлась взглядом в ключи и как будто приказывала слушаться меня. Мы начинали несколько раз, и несколько раз ходила она за упавшей связкой. А потом всё получилось! Я командовал парадом, как говорил Остап Бендер! Палец чуть-чуть двигался, а вокруг него носились как бешеные прирученные нами ключики на металлическом колечке.
— Алиииик! Они двигаются! Осколки двигаются! Как в «Терминаторе»!
И правда, осколки собирались все в одну кучку, толкались, занимали каждый своё место и вот – целенькая стеклянная баба-яга лежала на полу под ёлкой и подмигивала и улыбалась нам как ни в чём не бывало. Я взял её в ладони и согрел дыханием. И повесил на еловую лапу. Подул откуда-то ветер, игрушки закачались и зазвенели тихонько.
— Ты настоящий, — прошептала Неля, вытащила из кармана пряник-козулю и под ёлку положила. — Пусть будет подарок от нас.
А я опустил ключи в карман и незаметно вытер пот со лба. Оказывается, трудно быть Дедом Морозом, а я и не догадывался.
С улицы голос экскурсоводши послышался, что через пять минут ворота будут закрыты, кто не успел, тот выйдет завтра. Ну, это глупые шуточки. За пять минут мы успели обежать обе улицы. И даже фотографии сделать. Телефоны у нас почему-то почти совсем разрядились. Странно.
На проходной нас ждали папа с мамой и Лизавета. Мы ещё погуляли по городу. Немножко совсем. И поехали домой. Дома первым делом полезли под ёлку: осколков никаких не было, а игрушка висела на ветке, как и положено, и – никакого пряника. Мама с Лизаветой тоже подошли, переглянулись и засмеялись, будто увидели что-то смешное. И погладили нас по голове. Как маленьких.
А на следующий день было тридцать первое декабря. Мы весь день сидели дома. Смотрели телевизор и играли в настольные игры. В «Тик-так БУМ!», и «Семь на девять» и ещё в другие всякие. Папа вытащил «Скраббл», и мы стали составлять слова. Папа придумывал такие, которых мы не знали и всё время спрашивали у Гугла. Всегда оказывалось, что эти слова существуют на самом деле! Конечно, папа всех победил.
За пять минут до Нового Года в дверь позвонили. Звонок был длинный-длинный. Чужой. Лизавета вскочила, уронила стул и бросилась к дверям. Нелька побежала за ней.
— С Новым Годом! С Новым счастьем! — сказал громко мужской голос.
В дверях стоял Нелькин папа в военной форме и с охапкой зелёных роз. Он был очень загорелый, прямо как негр, а зубы белые-белые. Он вручил цветы, бутылку шампанского папе, а мне подарил шомпол для ружья. Настоящий! Мы пошли в комнату, сели за стол. В телевизоре били куранты. А под ёлочкой лежали маленький стеклянный вертолётик и куколка-балерина.
Я сидел за столом, смотрел на всех и думал о том, что настоящий Дед Мороз существует и необязательно у него красный халат, борода,шапка и посох. И ещё о том, что мы все можем быть волшебниками. А что такого?