Часть первая
ШКОЛА
Глава первая
ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО ДЕТСТВА
То лето мало чем отличалось от предыдущих, за исключением двух событий, которые повлияли на всю мою дальнейшую судьбу. С первого класса все летние каникулы я проводил в деревне у бабушки с дедушкой. Летом 1987 года дедушки не стало. В наследство от него мне достались наручные механические часы «ЗиМ
», которые я носил несколько лет. В деревню летом также приезжала мамина сестра тётя Валя с детьми. Жанна была старше меня, а Андрей был моложе. В свободное от прополки огорода время мы все вместе катались на двух велосипедах или пекли картошку с местными ребятами на территории автобазы, где дедушка до последних дней работал сторожем. Он разрешал нам посидеть в кабине того или иного грузовика, что нас безумно радовало. Иногда с тётей Валей мы ходили купаться на Которосль. Так как плавать я не умел, большую часть времени я проводил на берегу или около берега. Это было прекрасное время.
Лето 1989 года я чаще проводил в городской квартире. Что-то тяготило меня день изо дня. Я часами слушал музыку в своей комнате, неподвижно сидя за письменным столом и глядя в одну точку за окном. Когда заканчивалась одна сторона катушки на магнитофоне, я вставал и переворачивал её, а потом вновь садился за стол, чтобы залипнуть ещё на тридцать или сорок пять минут.
В один из таких моментов я обнаружил себя с ручкой в руке над листом в клеточку, вырванным из старой тетради. Я словно увидел себя со стороны. В колонках звучал альбом группы «Хопо», но я его не слышал. Передо мной на тетрадном листе рождалось моё первое стихотворение, которое я назвал «Взгляд» по аналогии с популярной передачей того времени.
Из транса я вышел спустя несколько минут после окончания музыки. Меня поразила тишина, в которой раздавались лишь шуршащие звуки магнитной ленты, которая хлестала по блоку магнитных головок на каждом обороте катушки. Передо мной на столе лежало стихотворение, написанное неряшливым почерком, за который учительница русского языка Римма Петровна давно обещала снизить мне оценку, но не делала этого, потому что с грамотностью у меня проблем не было. Прочитав текст, сверху я написал название печатными буквами, сохранив этот фирменный стиль вплоть до 1995 года, когда начал печатать стихи на пишущей машинке. На листе бумаги ещё оставалось свободное место. Так родилось ещё одно стихотворение. Положив свои вирши в верхний ящик письменного стола, я убрал на полку катушку с магнитной лентой и выключил магнитофон и усилитель.
Меня окружила тишина. Она набатом звенела в ушах, мешая сосредоточиться. Что-то было не так, но я не мог понять, что меня беспокоит. Интуиция молчала, но я чувствовал, что разгадка близко. И буквально на следующий день в газете «Юность» в рубрике «Мой адрес» я прочитал объявление под номером 405 от Евгении, которая хотела познакомиться с парнем для переписки и дружбы. И тогда я понял, что меня в последнее время беспокоило чувство одиночества. Друзья детства остались в прошлом, а одноклассники только издевались надо мной. Мне нужен был кто-то, кто мог выслушать и понять. А так как личного общения с девушками я стеснялся, переписка была прекрасным выходом. Ведь в письмах можно написать то, что при личной встрече будет трудно или невозможно сказать.
Я сразу написал письмо, старательно выводя каждую букву. Вдохновения мне хватило на двойной тетрадный лист. У меня был большой опыт переписки. Ещё в пятом классе учительница немецкого языка Рекстон Лариса Валентиновна предложила мне переписываться с мальчиком из ФРГ Андресом Янсеном. Я писал ему по-немецки, а он мне по-русски. Это было очень интересное и полезное общение для нас обоих. Так что писать письма я очень любил. Но после отправки письма Жене начались томительные дни ожидания. Масса вопросов возникала у меня в голове. Ответит ли она мне? Захочет ли со мной дружить? Поймёт ли она меня? Чтобы хоть как-то развеяться, я решил съездить в Москву на денёк.
Я взял с собой в дорогу свою любимую сумку из кожзаменителя и 50 рублей денег — всё, что мне смогли выделить родители. Никаких особых планов на эти деньги у меня не было, но ехать в столицу совсем без денег было бы уж совсем глупо. С билетами на электричку проблем никогда не было. В половину седьмого утра я уже был на вокзале. До отправления поезда оставалось 45 минут. Как всегда, я шлялся по вокзалу и прилегающей территории. Но сразу после объявления посадки я занял своё место у окна, чтобы всю дорогу смотреть на пробегающий пейзаж.
Железная дорога всегда вызывала у меня смешанные чувства. За долгие годы у меня сложился некий ритуал, которому я следую неукоснительно. В поездах я не сплю, даже если приходиться ехать довольно далеко. Если есть возможность, я беру с собой плейер с любимой музыкой. В тот первый раз я ехал с пустой сумкой и кучей мыслей в голове. И мечтал по приезде домой достать из почтового ящика письмо от Жени. Но обнаружил дома лишь пьяного отца и очередной семейный скандал.
Скандалы в нашей семье случались не чаще и не реже, чем в других семьях. Я помню их с детства. Отец напивался и нередко бил мать. Я пытался её защищать, да куда там! После каждого скандала я не мог заснуть. Из комнаты родителей долго слышались ругань отца и плач матери. Только моей сестре Тане было на это плевать! Она спокойно спала в соседней кровати и видела, наверное, десятый сон.
Сестра была старше меня почти на шесть лет. Сколько себя помню, мы жили с ней как кошка с собакой. Дело нередко доходило до крови. Кровь была моя. Каждый раз. А ей всё и всегда сходило с рук. Как и двойки в школе. Но ссоры родителей Таню никогда не волновали. Они волновали только меня.
Закрывшись от всех в ванной комнате, я вставил в магнитофон купленную у Ярославского вокзала в Москве кассету со сборником каких-то баллад, открыл воду и встал под душ. Сильно болела голова, как и всегда после поездки в Москву. Я к этому привык. Надо было сразу принять таблетку «Пенталгина», но идти в комнату родителей не было никакого желания. Почистив зубы, я выключил магнитофон, оделся и пошёл в свою комнату, которую так долго делил со своей сестрой.
После Таниной свадьбы с Толиком комнату перегородили двумя шкафами, между которыми повесили шторку. Так мы и жили, пока у сестры не родилась дочь Алёна. Мне запрещалось даже лишний раз перевернуться во сне, чтобы не разбудить их драгоценное чадо. К счастью, пытка продолжалась недолго. В начале 1989 года сестра с мужем переехали в десятиметровую комнату в квартире его родителей. Тогда вся комната площадью девятнадцать квадратных метров стала моей. Я с присущим мне стремлением к деталям расставил мебель, аппаратуру и прочие предметы интерьера, подбирая каждую деталь, вымеряя буквально до миллиметра взаимное расположение предметов на столе, на полке в шкафу и так далее.
Лето подходило к концу, а письма от Жени всё не было. Я очень расстраивался по этому поводу. Часами бездумно смотрел в окно или листал по многу раз перечитанные журналы. Даже музыка не могла отвлечь меня от мрачных мыслей. Одиночество физически ощущалось в воздухе. Новых стихов не было. Будто те несколько стихотворений написал кто-то другой. Я раз за разом перечитывал их, пытаясь найти в них ответ на незаданный вопрос или хотя бы смысл. Но с тем же успехом я мог читать произведения Шекспира на языке оригинала, не понимая ни слова, кроме хрестоматийного: «To be or not to be? » Ещё большую тоску нагонял на меня стремительно приближающийся учебный год в одиннадцатом классе. Ненависть одноклассников, издевательства одноклассниц, вечные унижения, обидные прозвища. Так я и жил эти две недели до последней субботы августа.
26 августа стояла пасмурная, дождливая погода. С утра вся наша семья, за исключением Тани, поехала в деревню копать картофель в огороде у бабушки Шуры в посёлке Красные Ткачи, что в семнадцати километрах от Ярославля. Ехали, как всегда, на переполненном автобусе №105, в который на каждой остановке набивалось всё больше и больше народу. Все ехали на дачи. После обеда, сдобренного графинчиком самогона, мы поехали назад, нагруженные свежей картошкой. Зайдя в подъезд, я сразу заметил, что в почтовом ящике что-то лежит. Моё сердце ёкнуло. Я сбегал в квартиру за ключом от ящика и дрожащими от волнения руками достал газету, внутри которой нащупывался довольно толстый конверт. Это было письмо от Ивановой Евгении из посёлка Константиновский.
Я закрылся в своей комнате и аккуратно надорвал конверт с узкой стороны справа. В конверте находилось два двойных тетрадных листка в клеточку, исписанных крупным красивым почерком. Женя подробно рассказывала о себе. Как потом оказалось, многое из её рассказа оказалось ложью, но узнал я об этом только в ноябре после неудавшейся совместной поездки в Ярославль. Впрочем, всему своё время. Пока я был на седьмом небе от счастья и, не теряя ни минуты, стал писать ответ, столь же длинный и обстоятельный, который в тот же вечер отправил, бросив в почтовый ящик, который каждый день видел из окна своей комнаты на другой стороне улицы Менделеева.
До конца лета я получил ещё одно письмо от Жени. Теперь я был твёрдо уверен в том, что у меня есть друг, который всегда выслушает и поймёт. Да, Женя была для меня в первую очередь другом. Это было залогом наших хороших отношений. И это же разрушило их через три года и три месяца. Но всё это потом. А пока впереди был одиннадцатый класс средней школы.
Глава вторая
СЕНТЯБРЬ
1 сентября 1989 года снова выдалось пасмурным, как и все предыдущие годы учёбы в школе. После торжественной линейки и обязательного Урока Мира учеников попросили написать сочинение на тему «Как я провёл лето?» Писать очередной бред я категорически не хотел. Желания отличиться тоже не было. Я сидел на задней парте у окна и смотрел на желтеющие деревья на территории школы. В голове начали складываться какие-то строчки, которые неплохо рифмовались между собой. Я начал их записывать. В итоге у меня получилось стихотворение на тему плохой экологической обстановки в городе из-за близости завода технического углерода и НПЗ. За это сочинение в стихах мне поставили «4».
Так начался последний учебный год в средней школе №75 имени Германа Степановича Титова. Я всё так же оставался изгоем в 11«А» классе, так же сбегал от издевательств одноклассников домой, так же терпел незаслуженные упрёки учителей. И всё так же вынашивая в душе план мести, прекрасно понимая, что никогда не смогу этот план претворить в жизнь. Но теперь в моей жизни появилась Женя, которая помогала мне, выслушивала мои пронзительные исповеди и советовала, как себя вести. Она была моложе меня, но её жизненному опыту можно было позавидовать. Хотя, никому бы не советовал пройти через то, через что ей пришлось пройти в свои 14 лет.
Женя рано начала курить. Я не осуждаю её за это. У неё были на то причины. Она гуляла с парнем намного старше своего возраста, который уже отслужил в армии. Он постоянно требовал близости, на что Женя не могла решиться. Он преследовал её, угрожал, и в конце концов уехал искать счастья в Тутаев. Время от времени он снова оказывался под окнами её квартиры, ни на что уже не надеясь.
Это и подтолкнуло Женю подать объявление в газету «Юность», которое так взволновало меня. Текст писала Лариса, лучшая подруга Жени. Они всегда, с детства были вместе. Ходили в одну группу в детском саду, в школе сидели за одной партой, гуляли в одной кампании. Они были не разлей вода. У них никогда не было секретов друг от друга. Даже письма они сочиняли вместе.
В одном из писем Женя прислала мне свою фотографию небольшого формата. Это был любительский чёрно=белый снимок, в который я просто влюбился. У Жени были длинные светлые волосы, красивые глаза и выразительный рот. Её открытая улыбка покорила меня. Сравниться с красотой Жени могла только моя одноклассница Таня Долгополова, которой я тайно любовался, но так и не решился сделать первый шаг. А её сестра Оксана то ли в шутку, то ли всерьёз предлагала сходить где-нибудь вместе поваляться, отчего я всегда краснел и отворачивался к окну. Обычно это происходило перед уроками химии на третьем этаже.
С 1986 года я начал заниматься фотографией. Вскоре в нашей школе организовали фотокружок, в который я сразу записался. Некоторые мои работы участвовали в выставках, которые проходили во Дворце Культуры Нефтяников. Больше всего положительных оценок получила фотография сестры моего друга детства, семья которого жила под нами в том же подъезде. Но мне нравилось фотографировать автомобили. Я выбирал место на перекрёстке и снимал проезжающие машины. У меня была целая плёнка с подобными кадрами, которую я распечатал в формате 15Х20 сантиметров.
Дома у меня было всё необходимое для съёмки, обработки плёнки и печати фотографий. Я решил послать Жене свою фотографию в рубашке, которую купил во время поездки в Москву. Отсняв только начатую плёнку, чтобы не задерживать отправку письма Жене, я напечатал одну лишь свою фотографию и вложил её в конверт с только что написанным письмом. Через три дня пришёл ответ, в котором Женя обещала приехать в Ярославль в ближайшее воскресенье. Мы условились встретиться у Знаменской башни.
Так как точное время приезда Жени я не знал, в центр я приехал к 10 часам. Я сел на лавочке возле остановки троллейбуса №1, который шёл от вокзала, и стал ждать. Сердце бешено колотилось в груди. Узнаю ли я Женю? Узнает ли Женя меня? Время тянулось томительно медленно. Я то и дело смотрел на часы, на подъезжающие троллейбусы, но никого отдалённо напоминающего Женю я не видел. Настроение стремительно ухудшалось. Но я ничего не мог поделать. Номера её домашнего телефона я не знал, как и не знал, был ли у них в квартире телефон. У нас дома телефона тогда не было.
Я сидел на лавочке и с тоской смотрел на проходящих мимо людей, о чём=то живо переговаривающихся, улыбающихся. И чем больше я видел их довольные или даже безразличные лица, тем хуже становилось мне. Хотелось им крикнуть: «Чему вы улыбаетесь? Какого чёрта? Разве вы не видите, как мне плохо?» Люди всё так же шли мимо, не замечая меня, впрочем, ка и всегда. Я платил им тем же. Они были для меня никем и звать их никак. В тот момент я просто ненавидел их всех вместе взятых за все унижения, за все оскорбления, за все издевательства. Родителей, воспитателей, врачей, учителей, одноклассников и ребят со двора.
Мир рушился у меня прямо перед глазами, и я ничего не мог с этим поделать. Минутная стрелка сделала два полных круга. Серое сентябрьское небо, словно вспомнив о чём-то, вдруг решило поплакать. Асфальт окропили первые капли дождя, словно пробуя на вкус слежавшуюся пыль, лакируя поблёкшую траву и приклеивая к газонам опавшую листву. Сидеть под дождём стало неуютно. Дождь словно играл со мной, то усиливался, то снова затихал. Последний раз взглянув на часы и дождавшись ещё одного троллейбуса от вокзала и пошёл на остановку, чтобы ехать домой. Дождь следовал за мной по пятам, что-то шептал мне на своём языке, но я не слушал его. Да и что он мог мне сказать!? Обида и отчаяние переполняли меня. Хотелось плакать навзрыд, но я не мог позволить себе такую роскошь. Потом. Дома. В тишине. Ночью. Под одеялом. Чтобы никто не услышал. А потом заснуть и увидеть тот старый детский сон, который я запомнил на всю жизнь.
В понедельник после уроков я достал из почтового ящика письмо от Жени. Она написала, что сильно простудилась и поэтому осталась дома. Я наконец-то мог успокоиться. Но червячок сомнения и недоверия уже прокрался в мою душу. С одной стороны, Женя и в самом деле могла заболеть. Но, с другой стороны, это мог быть простой обман. А где один обман, там и другой, более изощрённый. Это было первой каплей, которая к концу той осени привела меня уже к недомолвкам и лжи, которую я всячески старался скрывать.
В письмах к Жене я не подавал вида, что сомневаюсь в её версии событий. Она была для меня единственным окном в мир отношений с девушками, пусть и заочных. Меня всё устраивало. Я очень любил писать письма. Только в письмах я мог изложить свою точку зрения или признаться в любви и сразу сделать предложение. Жене нравились мои стихи. Или она видела во мне потенциал будущего поэта. Читая сейчас свои первые стихи, мне становится немного стыдно за их непричёсанность и откровенную сырость. Но оказалось, что те юношеские потуги не были напрасными. Значит, Женя и в самом деле смогла разглядеть во мне поэта. Жаль, что я не могу её сейчас поблагодарить за это. Впрочем, я отвлёкся.
Школьная жизнь постепенно вошла в привычное рутинное русло. Старшие классы были поделены на «математический» и «гуманитарный». Мне больше нравилась математика. Поэтому я и пошёл в математический класс. Вернее, я так и остался в классе на букву «А». Литература мне совсем не нравилась. Не знаю, как мне удавалось писать сочинения, да ещё в стихах. За весь учебный год я не открыл ни одной книги из школьной программы. По средам после уроков наш 11»А» класс занимался высшей математикой в Ярославском политехническом институте. Занятия проводила зав. кафедрой высшей математики. Она как-то сразу выделила меня среди всех учеников нашего класса.
Преподаватель производственной практики по токарному делу тоже обратил на меня своё внимание. Возможно, из-за моего серьёзного отношения к профессии, которой нас учили на заводе «Пролетарская свобода». Я не знаю. Но вот ведь какая штука складывалась. Чем больше меня хвалили, тем меньше мне хотелось этим хвалам соответствовать. И я ничего не мог с собой поделать.
Только похвалы Жени я воспринимал как должное. Она не обижалась на меня за мои «откровения» в виде признания в любви или предложения выйти за меня замуж. Тогда я мог себе позволить подобный бред. Я испытывал наши отношения на прочность. Если бы они дали трещину, наш разрыв стал бы менее болезненным. Но мы были нужны друг другу в ту первую нашу осень. Я воспринимал нас как единое целое. Наши письма связывали нас крепче чего бы то ни было. Мы словно читали мысли друг друга или писали бесконечный роман с продолжением. Я мог часами перечитывать письма Жени, каждый раз находя в них что-то новое, неуловимое. Это было прекрасно, бесподобно, завораживающе. Я даже не представлял, что люди, никогда не встречавшиеся в реальной жизни, могут так привязаться друг к другу по переписке.
Глава третья
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
1 октября Женя пригласила меня к себе в гости на следующую субботу. 7 октября был праздник, день конституции, поэтому занятий в школе не будет. Для меня это было вдвойне приятно, так как я не любил, да и сейчас не люблю праздники, а смотреть на пьяного отца всегда было противно. Провести субботу в компании Жени было приятно.
До выходных оставалось ещё пять дней, которые я проводил, занимаясь подготовкой к ремонту третьей комнаты нашей квартиры после выезда из неё соседа. Нам долго не хотели давать эту комнату, но в конце концов начальник треста сдался, и теперь наша семья стала занимать отдельную квартиру. Комнате, в которой жил сосед и в которой был балкон, требовался основательный ремонт. Я всю неделю занимался тем, что сдирал со стен несколько слоёв обоев. Так я убивал время, приближая субботу.
В школе я думал только о предстоящей встрече. У меня не было опыта общения с девушками. Я очень волновался по этому поводу. О чём я с ней буду говорить? Я ничего не мог придумать.
В пятницу после уроков я съездил на вокзал и купил билет до посёлка Константиновский на рейс 9:10. После этого я немного успокоился. А время стало идти очень медленно.
С утра зарядил противный осенний дождь. В дорогу я взял с собой сумку, в которую положил фотоаппарат и вспышку в надежде сфотографировать Женю у неё дома. Чтобы не промокнуть, взял у отца зонт. Всю дорогу до вокзала на душе было какое-то странное чувство. Но я не мог на нём сосредоточиться. На вокзал я приехал заранее. Когда объявили посадку, я подошёл к платформе, но там стоял автобус с надписью "Менделеево". Я тогда не знал, что Менделеево и Константиновский — это одно и то же. Так я пропустил свой автобус. Следующий отправлялся только через полтора часа.
В конце концом я сел в автобус, и в полдень приехал к автостанции в посёлке Константиновский. Оглядевшись по сторонам, ни в ком я не признал Женю, хотя лицо одной девушки в серой балониевой курточке показалось мне смутно знакомым. Но подойти к ней и спросить я стеснялся. Она пошла прочь, а я пошёл искать дом, где жила Женя. Как вы понимаете, я шёл след в след за той девушкой. Мы шли как раз по улице Ленина, на которой она жила. Это была центральная улица посёлка.
Я смотрел на номера домов и вскоре увидел современную пятиэтажку. Во втором подъезде на втором этаже я нашёл нужную мне квартиру. Прежде чем позвонить, я попытался успокоиться, но не мог взять себя в руки. В итоге я позвонил в звонок трясущейся от волнения рукой.
Дверь мне сразу открыли. На пороге стояла Женя, всё ещё в мокрой куртке, с мокрыми волосами.
— Привет! - сказала она. - Проходи.
— Привет! - только и мог сказать я.
— Раздевайся. Проходи в мою комнату. Я сейчас.
Я поставил сумку на пол, снял куртку и повесил её на вешалку. Снял обувь и остался в носках. Идти в комнату в отсутствие хозяйки я стеснялся, поэтому просто переминался с ноги на ногу в коридоре. Женя появилась спустя несколько минут.
— Что же ты стоишь? Пойдём в мою комнату.
Мне ничего не оставалось как идти за Женей. Её комната мне сразу понравилась. Её письменный стол стоял около окна, чтобы свет падал слева. На столе стоял старый кассетный магнитофон, из которого негромко лилась поп-музыка. Для меня подобная музыка всегда была лишь фоном. Я предпочитал более агрессивную музыку в стиле рок. Но находясь в комнате Жени, я готов был слушать любую музыку, лишь бы она была рядом. Я лишний раз боялся смотреть на неё. Она была прекрасна. Я хотел связать с ней свою жизнь. Жаль, что Женя не разделяла моих желаний. Я даже не знал, чего она хочет на самом деле. Но это нисколько не помешало нам общаться.
Через некоторое время Женя предложила мне сходить погулять по посёлку, на что я с радостью согласился, несмотря на дождь. Тогда я ещё не настолько полюбил осень, чтобы гулять по ковру из опавших листьев, но первые стихи уже заложили во мне зёрна этой любви. Но гулять вместе с Женей было приятно.
Посёлок Константиновский я мог бы пройти вдоль и поперёк за полчаса своим уверенным быстрым шагом. Нам с Женей некуда было спешить. Мы шли под зонтом очень близко друг к другу. Женя рассказывала мне интересные истории из своей жизни, а я с огромным удовольствием её слушал. Нас сопровождал какой-то уютный осенний дождь, мягкие капли которого нежно шуршали по оставшейся на деревьях листве. Мы шли по ковру из опавшей листвы, открывая для себя что-то новое, доселе неизведанное.
Большую часть времени я молчал. Даже сейчас, общаясь с незнакомыми и малознакомыми людьми, я впадаю в какой-то ступор, а тогда, в 1989 году это было что-то запредельное. Женя на меня не обижалась, по крайней мере никогда не выражала своего неудовольствия по поводу моего молчания. Ей нужен был не столько собеседник, сколько слушатель, которому она могла доверить свои девичьи тайны.
После прогулки по посёлку, мы вернулись в квартиру. Женя накормила меня вкусным обедом, а потом мы сидели в её комнате и слушали магнитофон. Я так и не реши лся попросить разрешения сфотографировать Женю в её комнате. Время от времени я посматривал на часы, чтобы не опоздать на автобус.
На улице уже зажглись фонари. Женя включила настольную лампу, оставив большую часть комнаты в тени. Мне пора было собираться домой, о чём я и сказал Жене.
Я тебя провожу, - ответила Женя.
Мы вышли в прихожую. Я быстро оделся, завязал шнурки на ботинках и повесил сумку на правое плечо. Женя надела свою серую куртку, взяла ключи с полки и открыла входную дверь. Мы вышли на лестничную клетку. Женя заперла дверь, и мы пошли вниз. На улице нас ждал осенний дождь. Мы медленно шли на остановку. Женя молчала, а мне было грустно расставаться с ней. Не знаю, какое впечатление я на неё произвёл в нашу первую встречу, но мне Женя очень понравилась.
Глава четвёртая
ВСТРЕЧИ И ПИСЬМА
Дома меня ждало письмо от Жени. Это было очень приятно. За окном шёл нудный осенний дождь, разбавляя мутный свет уличного фонаря, а у меня в комнате было тепло и очень уютно. Свет от настольной лампы падал на мой письменный стол. Я надел наушники и включил последний альбом группы «Чёрный кофе», который слушал в последнее время очень часто. Альбом назывался «Вольному – воля».
Музыка помогала мне сосредоточиться. Слушая голос Дмитрия Варшавского, я написал очередное стихотворение, в котором описал свою первую поездку в Костантиновский. Потом я прочитал письмо, буквально впитывая каждую букву, каждое слово. Перечитав письмо ещё раз, я начал писать ответ.
Письма от Жени лежали у меня в верхнем ящике стола аккуратной стопочкой рядом с письмами от Андреаса Янсена из Германии, с которым меня настойчиво попросила переписываться моя любимая учительница по немецкому языку Лариса Валентиновна Рекстон. Она всегда ставила мне «пятёрки», а однажды даже отправила на городскую олимпиаду по немецкому языку, на которой я занял четвёртое место. Я мог бы занять и более высокое место, но в одном из заданий при ответе на вопросы о жизни Ленина написал название города Касан вместо Казани. Но я нисколько не расстроился.
После первой встречи с Женей я решил тоже опубликовать своё объявление в газете «Юность». Я не знал, что из этого получится, но моё письмо было опубликовано под номером 607, сумма цифр которого ровнялась 13. Тогда меня это нисколько не смущало, но жизнь всё расставила по своим местам. Впрочем, я забегаю вперёд.
Через неделю после первой встречи я опять собрался в Константиновский. Женю о своей поездке предупреждать не стал, считая, что кроме меня у неё никого нет. Приехав в посёлок, я сразу увидел её в кампании подруг. Они возвращались из какого-то кружка. Женя сразу же попрощалась с подругами, и мы пошли к ней домой.
— Я не ждала тебя, - сказала Женя и улыбнулась.
— А я вот решил приехать, - ответил я смущённо.
— И хорошо, что приехал.
Так мы и шли, болтая ни о чём. Посидев немного дома, мы пошли гулять. Было пасмурно, но дождя не было. Под ногами расстилался ковёр из жёлтых и коричневых листьев. Настроение было прекрасное. После прогулки мы смотрели какой-то чешский сериал про больницу, а около шести часов вечера мы пошли на остановку, чтобы я успел на автобус. Я был очень рад очередной встрече с Женей.
Я всегда с нетерпением ждал писем от Жени. Её письма в прямом смысле помогали мне жить, скрашивали мою серую жизнь среди одноклассников и одноклассниц, которые постоянно издевались надо мной. В какой-то момент я стал после третьего урока бегать домой, чтобы проверить почтовый ящик на наличие нового письма от девушки, которую, как мне кажется, я полюбил. Я часто смотрел на её фотографию, и в моей душе просыпалась такая нежность, что просто хотелось плакать от счастья.
За неделю я получал от Жени два-три письма, и это было здорово. В какой-то момент я осмелел и написал ей, что люблю её, и мы с ней обязательно поженимся. После этого что-то неуловимо изменилось в наших отношениях, но причину этого я узнал позднее.
В воскресенье, по уже заведённой традиции, я собрался ехать в гости к Жене. Я всегда волновался перед поездкой и по дороге в Константиновский, особенно последнюю часть пути. Сердце буквально выпрыгивало из груди. Я не мог взять себя в руки. Это было выше моих сил. Выйдя из «Икаруса», я медленно пошёл по улице Ленина к дому, где жила Женя. Дома её не оказалось. Дверь мне открыла мама. Я разделся и прошёл в комнату Жени, где и сидел до её прихода. Тогда-то я и познакомился с её отцом. Он буквально ввалился в комнату и уселся напротив меня. Он был пьян. Задав мне несколько вопросов, он удалился, чему я был несказанно рад. Мне своего пьяного отца хватало, чтобы ещё на чужого смотреть. А вскоре пришла Женя.
Мы пошли с ней гулять. В тот день она познакомила меня со своей подругой Ларисой, которой всё рассказала про меня. Лариса была выше меня ростом, довольно симпатичная, но я боялся на неё смотреть. Мы гуляли втроём по парку, о чём-то разговаривали. Я чувствовал себя довольно неловко рядом с двумя красивыми девчонками. Лариса тоже была не в своей тарелке в моей кампании, и Женя постоянно делала то ей, то мне замечания. Я не мог преодолеть свою природную застенчивость, а Лариса, возможно, просто пыталась таким образом флиртовать со мной. Не знаю.
В то воскресенье я впервые опоздал на автобус, поэтому пришлось купить билет на следующий рейс и идти домой, чтобы согреться.
— Если что, поедешь на «колбаснике», - сказала мне Женя.
— А что это?
— Это автобус до Ярославля к московской электричке.
— Понятно.
Мы посмотрели очередную серию чешского фильма, и я сказал, что мне пора. Женя не пошла меня провожать на остановку. Я немного расстроился, но не придал вида. Автобус пришёл по расписанию. Домой я приехал поздно, но письмо от Жени подняло мне настроение. Засыпал я в прекрасном настроении.
Глава пятая
НЕУДАЧНАЯ ВСТРЕЧА
В начале ноября Женя прислала мне письмо, в котором написала, что хочет вместе со мной съездить в Ярославль. Пришлось попросить денег у родителей. Я надеялся сводить Женю в кафе или в кино. Не знаю, у меня ещё не было опыта такого рода. И вот настал этот долгожданный день.
На вокзале было много народу. Я, как всегда, купил билет до Константиновского, отстояв длинную очередь. Автобус отправлялся в 9:50. За окном автобуса проносился унылый осенний пейзаж. Серое небо нависало над землёй, грозя вот-вот пролиться дождём или просыпаться снегом. Но я был счастлив ощущением предстоящей встречи с любимой девушкой, которая поверила мне и попыталась понять. Всю дорогу я смотрел в окно и иногда посматривал на часы, мысленно приближая момент встречи.
В 11 часов автобус сделал остановку около автостанции посёлка. Я в числе первых пассажиров вышел из «Икаруса» и сразу увидел её. Женя стояла вместе со своей подругой слева от остановки. Лицо её ничего не выражало. Я быстро подошёл и поздоровался.
Ты должен сейчас уехать, сказала мне Женя и отвернулась.
Почему? – спросил я.
Я потом тебе всё объясню, а сейчас ты должен уехать.
Я повернулся и пошёл покупать билет на обратный рейс. Мне повезло, и возвращался домой я на том же самом автобусе. Сказать, что я был расстроен, ничего не сказать. Пока ехал, я поминал Женю самыми последними словами. «Правильно, что я опубликовал своё объявление в газете «Юность», решил я.
Дома я сказал родителям, что не ездил к Жене. Сказал, что ходил в видеосалон на вокзале. А через два дня я получил от неё письмо, в котором она рассказала всю правду о себе. Оказалось, что в действительности всё не так, как на самом деле.
Жене было всего 14 лет, а не 15, как она писала в объявлении. Она курила и у неё был парень старше неё на 8 лет, который преследовал и домогался её. Вот только разборок мне тогда не хватало! А сигареты и алкоголь я тогда презирал, хотя и мог позволить себе немного выпить, как однажды на демонстрации 7 ноября. Но я тогда не курил. Я начал курить позднее, зимой, на спор.
Я долго думал, прежде чем отвечать на такое письмо. Пришлось перечитать его несколько раз, чтобы хоть как-то взять себя в руки. Но в глубине души я был рад, что Женя написала мне всю правду(?). Посидев ещё немного и посоветовавшись с матерью, я написал ответ.
Глава шестая
ПЕРВАЯ ЛОЖЬ
В ближайший выходной я поехал к Жене в гости. Она встретила меня в коротком домашнем халатике и проводила не в свою комнату, а в комнату старшего брата. На письменном столе возвышался катушечный магнитофон неизвестной мне марки. Женя включила музыку и села спиной к окну, вопросительно глядя на меня. Я сел на свободный стул, ожидая её вопроса.
Миш, скажи, мне показалось или в газете опубликовано твоё объявление?
Газета «Юность» вышла накануне, в субботу. В рубрике «Мой адрес» было моё объявление под номером 607. Скорее, это был крик о помощи. Но я ответил твёрдо:
Нет.
Значит, показалось. Извини.
Инцидент был исчерпан. Женя сбросила с себя наваждение и стала прежней весёлой девчонкой. Мы хорошо провели время. Я даже говорил больше обычного. Женя подарила мне свою фотографию с какого-то дня рождения. На фото она широко улыбалась, держа в правой руке рюмку с прозрачной жидкостью. Но я после её признаний в письме уже ничему не удивлялся. А по поводу публикации в газете я даже не задумывался. Скорее всего, никто не клюнет на крик души, который начинался со слов: «Кругом пустота и никого…»
Весь день мы провели с Женей дома, хотя за окном было солнечно. Слушали музыку, смотрели телевизор, болтали. Я всё пытался выяснить, достаточно ли современно я выгляжу, на что Женя мне ответила:
Вполне. Джинсы, свитер. Что ещё надо?
Ну спасибо! Успокоила.
Я вполне серьёзно. Многие местные девчонки видели нас вдвоём. Они считают, что мы с тобой неплохо смотримся.
В этот момент я, наверное, покраснел и не смог ничего ответить. Но мне было очень приятно это слышать из уст любимой девушки. А Женя сделала вид, что не замечает моего смущения, и продолжала меня расхваливать словами своих подружек.
Когда за окном зажглись фонари, Женя включила настольную лампу. Я начал собираться домой.
Ты проводишь меня? спросил я.
Конечно. Я сейчас, ответила Женя и убежала одеваться в свою комнату.
Мы вышли вдвоём под чёрное ноябрьское небо и медленно пошли в сторону автостанции.
Глава седьмая
27+3
15 ноября в школе отменили первые два урока, и я радостный пошёл домой. Чем меньше я видел своих одноклассников, тем лучше я себя чувствовал. А то «Пенталгин» в домашней аптечке заканчивался с космической скоростью. Так часто у меня болела голова.
В ларьке «Союзпечати» я купил десять конвертов. Сдачу с рубля положил в кошелёк. В почтовом ящике меня ждало уведомление с почты, а в квартире сестра, которая решила зайти в гости. Я показал Тане квитанцию, и она предложила вместе сходить на почту. Бросив дипломат в свою комнату, я подождал сестру, и мы пошли.
По дороге я рассказал сестре о том, что у нас отменили два урока. Она ничего на это не ответила. На почте очереди не было, и я сразу протянул в окошечко уведомление.
Пройдите в отдел доставки.
Пришлось идти в другой зал. Там мне дали здоровый свёрток, запечатанный в большой конверт. С этим конвертом в руках я вышел на улицу, где меня уже заждалась Таня. Она ловко открыла больной конверт, в котором лежали письма, целая куча писем.
На твоё объявление ответили, сказала Таня и пристально посмотрела на меня. Мама мне говорила, что ты письмо в газету написал.
Но почему их так много? удивился я.
Пойдём домой. Там и посмотрим.
Мы пошли домой под серым осенним небом, но на душе у меня было светло и радостно. Вдруг из моей затеи что-нибудь получится. Дома в первую очередь я посчитал письма. Их оказалось 27. Потом я отобрал те, в которых были фотографии. Я попросил у сестры пакет, чтобы сходить в школу. Часть писем, на которые я точно не стал бы отвечать, взял с собой, чтобы предложить кому-нибудь из своих одноклассников. В итоге согласился взять письмо только Вовка Рыжев, с которым мы сидели за одной партой сзади у окна.
По дороге домой я купил ещё несколько почтовых конвертов. После обеда и решения письменных заданий (устные я никогда не делал) я сел за написание писем. К приходу родителей с работы моя рука просто отваливалась. Я никогда так много не писал. Поужинав с родителями на кухне, я оделся, чтобы сходить и отправить письма, а ещё позвонить по телефону, который был указан в одном из писем. Я всегда боялся разговаривать по телефону. Особенно при плохом качестве связи, а другого тогда и не было.
Ближайший телефон располагался около аптеки на улице Курчатова. Рядом с телефонной будкой на стене дома висел почтовый ящик, в который я опустил все письма, которые успел написать. Одно письмо в Брагино, три за Волгу и одно на Суздалку. Всего пять писем. Для начала хватит. Опустив двухкопеечную монету в щель телефонного аппарата я набрал номер, который заучил. На звонок ответил приятный женский голос сквозь треск и шорох телефонных линий. Я попросил позвать к телефону Марину.
Я слушаю, через некоторое время ответила трубка.
Меня зовут Миша. Я сегодня получил твоё письмо и решил позвонить.
Эти слова дались мне нелегко. Меня просто трясло от волнения.
Ну, привет! Что скажешь? сказала Марина, явно издеваясь надо мной.
Не знаю. Я хотел письмо написать, рассказать о себе.
Напиши. Адрес знаешь.
Хорошо.
Тогда пока!
Пока! ответил я и с облегчением повесил трубку.
По дороге домой я думал, о чём написать Марине. Я решил не писать длинное письмо. Если она ответит, тогда и видно будет. Дома я быстро написал письмо и на следующий день отправил его по дороге в школу. Через несколько дней начали приходить ответы. Пришло всего четыре письма. Марина не ответила.
Через неделю перед уроком математики я случайно услышал разговор девчонок в классе. Они шёпотом что-то обсуждали и искоса поглядывали на меня. Тогда я понял, что совпадение фамилии в одном из писем с фамилией моей одноклассницы вовсе не случайно. Это была Анита Самарина, которая назвалась Мариной. Я еле высидел урок, а на перемене набрался смелости (или наглости) и в лицо сказал ей всё, что я о ней думаю. Анита со слезами убежала в туалет.
Мой демарш не остался незамеченным моими заклятыми врагами. После уроков они решили меня проучить только одним известным им способом кулаками. Они долго гнались за мной от школы, и нагнали уже около детского магазина «Рассвет». Их было трое: Соловьёв, Козин, Гилязов. Дьявольская троица троечников, которых без проблем приняли в комсомол, а про меня забыли.
Я смотрю, ты опять выёбываться начал, Косой, зловеще сказал Соловьёв по кличке Крыса.
Я молчал, с ненавистью глядя ему в лицо. Мимо шли люди, не обращая внимания на наши разборки.
Мы тебя быстро научим, как себя нужно вести, добавил Козин, стоя сзади меня.
Завтра же извинишься перед Анитой, или пеняй на себя, сказал Соловьёв. Нам терять нечего. Одним больше, одним меньше.
Отвесив мне пару затрещин, они развернулись и пошли в сторону школы, а я ещё долго стоял, еле сдерживая слёзы отчаяния. Последняя фраза Соловьёва меня насторожила. Я сам видел, как дьявольская троица избивала на территории детского сада Саню Мурашова. Избивала жестоко и беспощадно. Мы с Пашей Смирновым наблюдали за этим с третьего этажа подъезда, стараясь не светится в окне. Это был огромный скандал для школы. Даже завели дело в комиссии по делам несовершеннолетних.
Я понял, что меня может ждать, и на следующий день после третьего урока на перемене при всём классе попросил прощения у Аниты Самариной.
Молодец, Косой! Так держать, сказал Соловьёв и похлопал меня по плечу. Живи дальше.
От пережитых эмоций у меня заболела голова. Я с трудом дошёл до дома и принял сразу две таблетки «Пенталгина». Уроки делать не хотелось. Я собрал письма, на которые точно не стал бы отвечать и вышел во двор, чтобы сжечь их за сценой агитплощадки. Перед сценой стояли ряды деревянных скамеек. Иногда на площадке проводили собрания жильцов нашего двора. Позади сцены висел плакат с надписью «Партия ум, честь и совесть нашей эпохи!»
Я сложил письма в кучку и попытался поджечь. Несколько спичек задул ветер, но потом дело пошло. Бумага загорелась и начала чернеть и съёживаться. Я всегда любил смотреть на огонь. Любимым хобби в детстве было разведение костров за столовой №1 или в карьере, где всегда было что сжечь. Письма горели медленно, особенно фотографии. Никаких чувств они не вызывали. Это было моё первое массовое уничтожение писем. Я растоптал то, что осталось после огня и пошёл домой.
Вечером я написал ещё два письма. Одно Наташе Косенковой, другое Тане Денисовой, которая на фотографии была похожа на мою одноклассницу Таню Долгополову. Инцидент в школе был исчерпан. Я мог на какое-то время вздохнуть спокойно. Девчонки из класса больше не хихикали, глядя на меня, а парни делали вид, что меня нет. У них появилось новое развлечение и предмет для издевательств Саня Мосягин. Он был очень толстый, за что ему дали кличку Парень с клином. На школьных брюках сзади у него был вшит здоровый клин ткани, не совсем подходящий по цвету к школьной форме. Я ему не завидовал.
В конце месяца пришло ещё три письма, на которые я не стал отвечать. Все письма, на которые я не ответил и на которые не получил ответ, я сжёг уже известным мне способом. А тем временем пришла настоящая зима с морозами, снегом и ледяным ветром. Но я всё равно бегал домой на перемене проверять почтовый ящик на наличие новых писем от всех моих адресатов. Одно письмо всё изменило.
Глава восьмая
ФОТОГРАФИЯ ДЕВЯТЬ НА ДВЕНАДЦАТЬ
В начале декабря в город пришла настоящая зима. Вид за окнами класса был совсем безрадостный. Каждый урок тянулся бесконечно. Особенно тяжело мне давались уроки химии. Я постоянно получал «тройки», и меня это вполне устраивало. Чуть лучше было на физике, и только на математике я мог полностью раскрыться, чем и заслужил вполне лестный отзыв зав. кафедрой высшей математики Ярославского политехнического института, где у нас по средам после уроков проводились дополнительные занятия.
По вторникам у нас была практика на заводе «Пролетарская свобода» на Перекопе. На практику мы всегда ходили пешком через частный сектор, где жило очень много цыган и просто бандитов. Из двух предложенных вариантов я выбрал профессию токаря. Помимо теории мы работали на станках, вытачивая втулки для деревообрабатывающих станков. Но иногда меня ставили на сверлильный станок для снятия фасок на шестерёнках. За четыре часа мне нужно было сделать целый контейнер этих самых шестерёнок. Обычно я успевал за два с половиной или три часа, а потом просто сидел и смотрел вокруг. Рядом со сверлильным станком стоял немецкий станок с числовым программным управлением. На нём мне тоже довелось поработать.
После практики мы пешком шли домой. Дорога занимала где-то полчаса. Перейдя железную дорогу, мы оказывались на конечной троллейбуса №6. Потом наши пути расходились. Я обычно не спешил домой, заглядывая в киоски «Союзпечати», чтобы купить очередную газету на немецком языке или интересный журнал. А дома складывал новые приобретения в стопки около своей кровати. Так они и лежали, ожидая своего часа.
Иногда я листал немецкие журналы и газеты. Меня всегда поражало качество бумаги и полиграфии иностранных изданий. Просто держать их в руках было чертовски приятно. Я обратил внимание, что во многих журналах не было скрепок, которые соединяли страницы. Но качество фотографий было просто превосходное. Я сам уже три года занимался в фотокружке в школе и несколько моих работ попало на выставку во Дворце культуры нефтяников, где я когда-то играл на баяне и пел в хоре.
Я очень любил фотографировать. На 13 лет отец подарил мне дальномерный фотоаппарат «ФЭД-5в» за 67 рублей. Со временем у меня появился и увеличитель для печати фотографий, и все необходимые устройства для съёмки, обработки и печати плёнки. Я на несколько часов запирался в ванной и печатал. Родители с пониманием относились к моему увлечению, но и я не наглел. Старался печатать, когда никого не было дома. А в 1987 году я попробовал сделать слайды.
Из первой плёнки у меня получились всего несколько кадров, так как я не знал, что для обращаемой фотоплёнки нужно ставить совсем другую выдержку. Со второй плёнкой всё вышло гораздо лучше. Приходилось только соблюдать условия хранения. Запечатанные новые плёнки лежали в холодильнике и ждали своего часа. А в остальном я уже почти мог считать себя почти профессионалом фотографии. Но для съёмки портретов у меня не было ничего.
Я активно переписывался с пятью девушками, не считая Жени. И в какой-то момент возникла необходимость послать им свою фотографию. Для этого я поехал в фотосалон на улице Свободы и отдал все карманные деньги за шесть фотографий девять на двенадцать в гамме сепия с золотистой надписью «Ярославль 1989 год». На фото я был в своём любимом свитере, в котором ездил в гости к Жене. Один снимок я оставил себе на память, а остальные послал Тане Денисовой, Лене Барановой, Наташе Косенковой, Маше Оленевой и Свете Ивановой.
Тане и Наташе фотография понравилась. Мне было очень приятно, что им я угодил. А вскоре в почтовом ящике я обнаружил новогоднюю открытку от Лены Барановой, которая вывела меня из себя. В тот день я, как обычно, после третьего урока побежал домой проверять почтовый ящик. В газете «Северный рабочий» я нащупал письмо и открытку, которую сразу начал читать. Мой взгляд зацепился за фразу про «пьяных Дедов Морозов» и «ровно сорок поллитровых пузырьков». От неожиданности я даже остановился. Это было уже чересчур. Уже в школе я разорвал открытку на мелкие кусочки и никогда больше не писал Лене.
Глава девятая
НОВЫЙ ГОД
Незаметно подошли зимние каникулы. В конце второй четверти в школе выставили оценки. Никаких неожиданностей для меня не было. Химия, физика и география держались на том же низком уровне, и я ничего не мог с этим поделать. Отношения с одноклассниками напоминали скорее худой мир, что меня вполне устраивало. Только писем от Жени давненько не было, да и в гости к ней с начала зимы я не ездил. Зато новые стихи писались на ура, что не могло меня не радовать.
Дома я часами слушал музыку на своём катушечном магнитофоне «Нота-203-1-стерео». Больше всего мне нравился альбом группы «Чёрный кофе» под названием «Вольному воля». На другой стороне катушки был записан альбом группы «Кино» «Звезда по имени Солнце». К творчеству группы «Кино» я пристрастился благодаря Жене. Она постоянно упоминала их песни в письмах и разговорах у неё дома. До знакомства с Женей я слушал только тяжёлый рок.
За день до нового года я получил сразу два письма. Одно было от Наташи Косенковой, а второе от Жени. Женя писала, что собирается в каникулы по путёвке в Крым. Я должен был увидеть её до того, как она уедет. И 31 декабря я отправился в путь по уже знакомой дороге, на которой я знал все повороты. Но меня ждало разочарование.
Женя дома? спросил я, когда мне открыли знакомую дверь в квартиру №21.
А Женя уехала, ответил её отец.
Извините, ответил я, собираясь уходить.
Может, зайдёшь? Миша, да?
Я пойду. Извините.
На улице шёл снег. Прекрасная новогодняя погода, но мне было не до праздника. Я купил на автостанции билет на ближайший автобус и сел на каменную лавку. Вокруг были какие-то люди, а в душе у меня была пустота. Я хотел последние дни уходящего года провести с любимой девушкой, но мечтам не суждено было сбыться.
Когда я приехал домой, по телевизору шла «Ирония судьбы». Этот фильм показывали каждый год 31 декабря. Мне он очень нравился. Моя мама работала в ночь. Мы сидели за столом вдвоём с отцом. На столе была большая миска салата оливье и копчёная курица. Отец пил водку, а я свой любимый портвейн «777».
Телевизор у нас был старый, чёрно-белый «Рекорд-333», который несколько раз падал на пол, один раз через меня. На цветной телевизор родителям было жалко денег, хотя отец очень неплохо зарабатывал. Деньги родители откладывали на сберкнижку. Даже магнитофон мне они покупали в кредит, хотя могли себе позволить. Но хорошо, что купили. И теперь у меня было два магнитофона катушечный и кассетный. Записи для магнитофонов я покупал в студии звукозаписи на площади Юности. Качество было так себе, но других вариантов не было. В музыкальных магазинах иногда продавали записи на катушках, но это были или записи итальянской эстрады, или песни Михаила Боярского, что для меня было одинаково неприемлемо.
После «Иронии судьбы» я ушёл в свою комнату. Смотреть «Голубой огонёк» не было никакого желания. Спать не хотелось совсем. Я решил послушать музыку в наушниках, чтобы хоть немного поднять себе настроение. Но всё было напрасно. Я думал о Жене, о том, где она сейчас, что делает. Дома мне было невыносимо. Я собрался и пошёл гулять.
Стояла новогодняя ночь. Снег приятно хрустел под ногами. На улицах было много людей. Все веселились, бросались снежками, катались с горок. А я смотрел на них и ещё больше погружался в тоску. То ли сказывалось лёгкое похмелье, то ли ещё что. Я долго гулял по Нефтестрою и только под утро пришёл домой. Отец уже крепко спал. Я разделся и тоже лёг спать и проспал до обеда. Так для меня начинался новый 1990 год.
Глава десятая
ПОЕЗДКА ЗА ВОЛГУ
После новогодних каникул школьная жизнь вошла в привычное русло. По литературе начали проходить «Войну и мир». Скажу честно, я не прочёл ни одной строчки из того, что нам задавал учитель. Учитывая такое отношение к его предмету, Сергей Михайлович время от времени устраивал нам зачёты. Как ни странно, устные зачёты все ученики сдавали на довольно хорошем уровне. Я не знаю, как это у нас получалось. Но оценки ниже 4 я по литературе не получал. А все сочинения в 11 классе писал в стихах. И всегда имел за них пятёрку в дневнике.
В середине января я наконец-то получил письмо от Жени. Она очень расстроилась, узнав, что я приезжал 31 декабря и мы не встретились. В письме она написала, что в Крыму познакомилась с каким-то парнем из Ярославля, который якобы учился в ПТУ №8, которое находилось буквально напротив моего дома. Но фамилия у парня была Рыжев, как у моего одноклассника. Всё это было очень странно.
Я всегда с нетерпением ждал писем от Жени, но в последнее время я почувствовал, что она стала как-то отдаляться от меня, стала реже писать. Спросить её напрямую я стеснялся или боялся. Боялся узнать правду, которая не принесла бы мне ничего, кроме очередного разочарования. Так я и жил, разрываясь от неопределённости.
Из девчонок, которые мне написали, осталось только трое. И все они жили за Волгой. Одна жила в районе школы №50, вторая на проспекте Авиаторов, а третья на проспекте Машиностроителей. У меня было фото только третьей девушки, и она мне очень нравилась. Таня писала короткие, но содержательные письма на прекрасной почтовой бумаге, которая продавалась в специальных почтовых наборах. Я тоже покупал такие наборы, когда переписывался с Андреасом Янсеном из Германии. Но он перестал писать после того, как поехал в Италию на каникулы. Я ему завидовал. Он каждое лето куда-нибудь ездил. Однажды прислал открытку из Голландии. Мне родители пожалели 300 рублей на поездку в Германию в восьмом классе. Какие-то жалкие три сотни! И это в то время, когда отец из командировок меньше пятисот рублей не привозил. А в командировки он ездил часто. Да и на сберкнижке у родителей были деньги, несмотря на то что на свадьбу моей сестры ушло очень много. Да и вообще всё лучшее в нашей семье доставалось моей сестре. А мне приходилось донашивать за ней джинсы. Да, это были фирменные джинсы «Rifle». Но они были куплены не мне. А свои джинсы у меня появились только когда мне в подарок на день рождения прислал Андреас Янсен. Помню, они стоили 98 немецких марок. На правом заднем кармане этих джинсов были вышиты почтовые марки различных стран, в том числе и СССР. Когда джинсы пришли в негодность, я отпорол карман и приколотил его на стену своей комнаты.
Я не претендовал на встречу ни с одной из девчонок. Если даже с Женей я чувствовал себя неловко, то про других представительниц слабого пола и речи не могло быть. Но на этот раз инициатива исходила от Светы Ивановой.
Света жила с родителями в половине частного дома в Заволжском районе Ярославля около школы №50. Я совсем не знал тот район города. Я часто ездил в центр, в Брагино, но за Волгой никогда не был. Знал лишь, что туда ходит автобус №30 от вокзала Ярославль Главный, с которого я ездил в гости к Жене.
В то воскресенье светило яркое солнце. Снег искрился и приятно хрустел под подошвами ботинок. Было довольно холодно, градусов 15 мороза. Но дышалось удивительно легко. Несмотря на мороз, народу в автобусе было много. Я с трудом выбрался на улицу на нужной остановке и пошёл искать дом, в котором жила Света. Я всегда хорошо ориентировался в незнакомых местах и никогда не спрашивал дорогу. Но в этот раз я первый раз в жизни ошибся. Номер дома я увидел издалека, но в заборе было две калитки, и я вошёл в первую. Постучал в дверь, но мне никто не открыл. Тогда я пошёл во вторую калитку, и там у двери был звонок. Дверь мне открыла Светина мама и пригласила меня внутрь. После яркого света дня я словно очутился в подземелье. Настолько там было темно и грязно. В доме было всего две комнаты, одна из которых была по совместительству кухней. Я не представляю, как они жили в такой тесноте.
Света вышла меня встретить в тёплом спортивном костюме, что нисколько её не красило. Она и так не была красавицей, а в таком виде казалась просто какой-то старушкой. Мне было не по себе. Я уже проклинал себя за то, что согласился на эту встречу, но упасть в грязь лицом я не хотел.
– Привет! Как доехал? – спросила меня Света.
– Привет! Доехал хорошо, только народу в автобусе много. Еле вылез.
– Проходи в комнату, – сказала Света, помогая мне повесить пальто на забитую вещами вешалку.
Света усадила меня на стул около своего письменного стола, а сама села на принесённую из кухни табуретку. Она долго в упор смотрела на меня, изучая или гипнотизируя своими зелёными глазами. Я смотрел чуть в сторону, рассматривая украдкой интерьер.
– Ну, что скажешь? – с вызовом спросила меня Света.
– Не знаю, – без запинки ответил я и слегка улыбнулся.
– Приехал, молчишь, – с намёком на обиду сказала Света и отвернулась к окну, разукрашенному морозными узорами.
– Могу уйти, если не нравлюсь, – ответил я, порываясь встать со стула и глядя прямо ей в глаза. – Только скажи. Я не обижусь. Я всё понимаю.
– Извини. Я просто не знаю, как себя вести в такой ситуации. Я не подумала об этом, когда приглашала тебя в гости.
– Я тоже впервые в такой ситуации.
– Может, чаю?
– Не откажусь.
Света пошла на кухню ставить чайник, а я стал внимательно рассматривать её комнату. Моя комната была раза в три больше, но зато здесь всё пространство использовалось по максимуму. Здесь не было ничего лишнего. Слева от окна стоял письменный стол с аккуратно сложенными на нём учебниками. Справа от окна стояла древняя панцирная кровать с железными набалдашниками. Кровать была аккуратно заправлена. Ещё в комнате был небольшой шкаф для одежды и книжная полка, намертво прибитая к деревянной крашеной стене. Некоторые из книг на полке я читал в школьной библиотеке. На шкафу стоял кассетный магнитофон. Судя по всему, пользовались им редко, хотя я мог и ошибаться.
В это время в комнату вошла Света. Она несла две большие кружки с ароматным чаем. Поставив чай на стол, она села напротив меня. Её лицо ничего не выражало. Ситуация явно тяготила её, да и меня тоже, чего уж греха таить. Мы смотрели друг на друга и молчали, пока над кружками поднимался пар. Я взял ближайшую к себе кружку и сделал маленький глоток. Чай был очень крепкий, но уже не такой горячий. Дома я всегда разбавлял чай холодной водой из кувшина, прежде чем пить. Но попросить разбавку в гостях я стеснялся. Да и просить сахар как-то было не с руки. Пришлось пить несладкий чай. От меня не убудет.
– Ну, как тебе чай? – спросила Света.
– Спасибо! Вкусный, – ответил я и улыбнулся.
Света улыбнулась в ответ и начала рассказывать про чай. Я слушал её с большим удовольствием. Меня всегда радует, когда можно просто помолчать, слушая кого-то. Я любил и умел слушать. Не скажу, что многое запоминал из услышанного, но кивнуть в нужном месте никогда не забывал. Мог сделать пару замечаний, но это под настроение. Я был хорошим слушателем. В этом смысле мы нашли со Светой общий язык, если так можно сказать.
После чая Светина мама попросила нас сходить за хлебом в ближайший магазин. До ближайшего магазина надо было идти минут двадцать пешком. Но это мелочи. Для меня это не расстояние. Мы с отцом по лесам за день десятки километров проходили. Я ждал Свету в прихожей, пока она переоденется и получит ценные указания.
После полумрака дома улица встретила нас ярким солнцем и ослепительно белым снегом. Дым над домами струился вертикально вверх. Снег приятно хрустел под ногами. Сначала мы шли молча, думая каждый о своём. Потом я решил рассказать Свете о своей встрече с маньяком в январе 1982 года. Света очень внимательно меня выслушала, а потом задала резонный вопрос:
– А зачем ты с ним пошёл?
– Я не знаю, – без запинки ответил я и замолчал.
Перед глазами как живая встала картина того морозного январского вечера на вокзале Ярославль – Главный. Как бы мне хотелось, чтобы это было просто дурным сном, но нет. Всё это было наяву. Что-то подсказало мне тогда, что пора уносить ноги. И я с неимоверной скоростью бежал по лестнице с тринадцатого этажа дома. Уже на выходе из подъезда мне навстречу попались люди. Они хотели меня о чём-то спросить, но я просто пробежал мимо них и в распахнутом настежь пальто оказался на улице. Только на улице я немного успокоился и застегнул пальто на все пуговицы и завязал шарф. На остановку я пришёл уже более или менее спокойным. Я не стал ждать прямого автобуса, а поехал на троллейбусе до центра, а оттуда на троллейбусе №5 до дома. Родителям я ничего не рассказал, да они и не очень-то интересовались, как я доехал. Так было всегда.
Какое-то время мы опять шли молча. Так мы дошли до проспекта Авиаторов. До магазина оставалось ещё примерно треть пути. Света время от времени посматривала на меня, но ничего не говорила. Меня это вполне устраивало.
В магазине Света купила хлеба и молока. Я взялся нести сумку. Обратный путь занял меньше времени. Света знала короткую дорогу домой. Тропинка была узкая, поэтому я шёл сзади. Ночью я не рискнул бы здесь идти, но ярким солнечным днём это было даже интересно.
После мороза в доме показалось даже жарко. Света отдала продукты маме. Мы опять сидели в комнате друг напротив друга и молчали. Я рассматривал свои руки, не зная с чего начать разговор. Поездка явно не удалась. Следовало это признать. Света предложила мне угадать её на старой школьной фотографии, но мне это не удалось. Света расстроилась. А потом она поставила передо мной миску винегрета, который я с детского сада терпеть не могу. Я вежливо отказался, сказав, что ничуть не голоден. И это стало последней каплей. Я понял, что пора уходить.
Света проводила меня до двери и сказала:
– Ну, пиши. Извини, если что не так. До свидания!
– До свидания! – ответил я и вышел на улицу.
Только сейчас я понял, какую ошибку совершил, опубликовав своё объявление в газете «Юность». Кроме Жени, мне никто не нужен. Я обиделся тогда на неё и сделал неправильные выводы. А теперь расхлёбываю последствия. Я медленно шёл на остановку и думал о том, как всё исправить. Я ещё не знал, что ситуация скоро разрешится сама. Пройдёт совсем немного времени, и из тех, с кем я ещё переписывался, не останется никого. Дома я сказал, что встреча прошла удачно. Уточняющих вопросов мне никто не задавал. Впрочем, как всегда. Меня это вполне устраивало. Весь остаток дня я слушал любимую музыку в наушниках.
Глава одиннадцатая
ШАНТАЖ
В конце января я получил короткое письмо от Светы. В нём было буквально пара строчек: «Твоя Таня письмо не получит. Моя мама работает на почте. Прощай!» Пришлось срочно писать письмо Тане и извиняться за задержку. Но всё было напрасно. Таня мне больше не написала. Наташа Косенкова тоже перестала писать. Это было похоже на заговор. Но мне было плевать. Можно было не врать Жене и себе.
Но в начале февраля я получил письмо от Гали Цех, которую я не знал. С большим интересом я распечатал конверт и прочитал письмо. Оказывается, Лена Баранова была её подругой и одноклассницей, а сама Галя ходила в какой-то психологический кружок, в котором обещали по почерку рассказать о характере человека. Вот Галя и принесла несколько моих писем, которые я писал Лене. Но руководитель кружка сказал, что писем слишком мало. Поэтому Галя сама решила мне написать и собрать достаточное количество писем для составления моего психологического портрета. Мне эта затея не казалась интересной, но пообщаться с девушкой из музыкального училища имени Собинова было приятно. И я написал ответ, даже ни на что не надеясь.
А писем от Жени не было уже три недели. Сам я тоже не писал, уж не знаю, почему. У нас как-то сложилось, что мы всегда сразу пишем ответ на письмо, и за неделю приходило два-три письма. А тут тишина на целых три недели. Для меня это было тяжело переносить. Я даже перестал бегать домой, чтобы проверить почтовый ящик на наличие новых писем. Вдруг она узнала, что я ей соврал, и перестала мне писать. Я не хотел в это верить, но ничего не мог уже изменить. Поэтому решил подождать до конца месяца. Если Женя мне больше не напишет, я сожгу её письма в том же самом месте, где сжигал предыдущие.
Через неделю от Гали пришло письмо. Её заинтересовало то, что я пишу стихи. Она попросила прислать несколько стихотворений на мой выбор. Я написал ей своё любимое стихотворение «Зимний день» и ещё парочку менее значимых. Новые стихи появлялись теперь довольно часто. Времени на их написание уходило немного. Я брал обычный тетрадный листок в клеточку и писал стихотворение на одной стороне листа, а с другой стороны писал другое. Очень редко у меня получались длинные стихи. Одним из них стало стихотворение о вреде курения.
Гале мои стихи понравились. Она высоко оценила моё творчество. Мне было очень приятно читать её похвалу. Галя стала второй девушкой, которая разглядела во мне поэта, но Женя для меня была всё. А писем от неё всё не было и не было. И с каждым днём становилось всё хуже.
В конце концов я не выдержал, собрал все письма от Жени и понёс их сжигать. С тяжёлым сердцем я подносил горящую спичку к стопке бумаги. Письма горели плохо. Пламя медленно пожирало аккуратные строчки, но в конце концов все письма превратились в горстку пепла, который разметал вольный ветер, и на месте костра остался лишь оплавленный чёрный снег.
Глава двенадцатая
ВЕСНА
Отшумели февральские вьюги, отзвенели зимние морозы, успокоились холодные ветра. В город пришла весна, ещё робко заглядывая в замороженные окна квартир, собирая днём звонкую капель, к ночи вытягивая длинные прозрачные сосульки по карнизам. Кое-где даже проступила тёмная мороженая земля. Снег скукожился и потерял свою белизну, стал рыхлым и колючим. С каждым днём становилось немного теплее. Всё вокруг оживало после зимней спячки.
Только у меня на душе с каждым днём становилось всё тоскливее и тоскливее. Помимо отсутствия писем от Жени свалилась ещё одна беда. Мою маму положили в больницу имени Соловьёва с гайморитом. На фоне всего этого я начал курить. Сначала как бы на спор с одноклассниками, а потом втянулся. Всё дело в том, что отцу на 23 февраля я купил в подарок несколько пачек сигарет «Фильтр» и подарил ему только три из них. Отец всегда курил «Стрелу» или «Приму», то есть сигареты без фильтра. А я подарил ему сигареты с фильтром, чтобы он их выкурил и наконец бросил курить. Глупо, конечно. Отец подарок принял, но не оценил моей заботы о его здоровье.
И вот я на практике после теоретических занятий вышел с парнями на улицу и достал пачку «Фильтра» и коробок спичек. Никто из одноклассников до конца не верил в то, что я закурю. Но я не привык бросаться словами. Выпустив в серое небо первую струю дыма, я немного успокоился. Все тревоги и переживания хоть на немного отпустили меня. Никто из моих коллег по практике на «Пролетарской свободе» не оценил моей жертвы, да мне и не надо было этого. Я начал курить вполне осознанно.
По воскресеньям я ездил к маме в больницу. Отвозил ей разные гостинцы. Мы долго разговаривали с ней обо всём. А потом я шёл на остановку. По пути я успевал выкурить одну или две сигареты. Вокруг была весенняя грязь, кучи тающего снега, лужи. А сверху было унылое серое небо, более характерное скорее для осени, чем для весны. Но дыхание весны чувствовалось во всём, от тёплого ветерка до звонкой капели. Я смотрел на это сквозь табачный дым и жалел себя. По пути на остановку троллейбуса я многое успевал обдумать и решить.
Свой день рождения я отмечал вдвоём с отцом. У меня была припасена бутылка «Букета Молдавии», которую я и выпил буквально за десять минут. А потом с отцом мы пили водку, закусывая колбасой и варёной картошкой. Я быстро опьянел и рано пошёл спать, так как завтра надо было идти в школу, которую я ненавидел.
Письма от Гали теперь приходили регулярно. Она даже начала мне чем-то нравиться. Была в ней какая-то энергия действия. Это чувствовалось в каждом письме. Судя по всему, у неё было много друзей и подруг. Я был для неё никто, эксперимент, лабораторная крыса, если так можно выразиться. Но я на неё не обижался. Если бы я мог выбирать, с кем мне общаться… Но такого выбора у меня не было. А общаться с Галей было довольно интересно.
Последняя неделя третьей четверти подошла к концу. Начались весенние каникулы, последние каникулы, когда можно было ничего не делать. Большую часть времени я проводил на улице. Я брал с собой фотоаппарат и экспонометр и фотографировал всё подряд, чтобы потом лучшие снимки напечатать, спрятавшись от всех в ванной на несколько часов. Погода на улице стояла солнечная. Было довольно тепло. Снега становилось всё меньше и меньше с каждым днём. Земля над теплотрассами уже давно оттаяла, и лишь в тени оставались большие кучи снега, но и их судьба была решена.
Обычно я ездил в центр и пешком шёл на набережную. Я любил пройтись от речного вокзала до Стрелки, где ещё не так давно стоял самолёт, в котором хотели сделать кинотеатр. По пути я что-то фотографировал. Я никуда не спешил. А дома было тоскливо. Ехать к Жене в гости я не решался. И написать ей письмо меня что-то останавливало. Поэтому я гулял по набережной и жалел себя. Вокруг не было ни души, и мне это нравилось. К вечеру я возвращался домой на троллейбусе №5 и садился с отцом ужинать.
В конце месяца маму выписали из больницы. Мы с отцом вдвоём поехали за ней. Мама выглядела неважно. Она была рада увидеть меня, но при взгляде на отца тень промелькнула на её лице. Мама не хотела его видеть, но боялась сказать ему об этом. Уладив все формальности, мы поехали домой. Отец поймал такси, чтобы не месить грязь по пути до остановки троллейбуса. До дома мы доехали быстро. Водитель довёз нас до подъезда. Мы стали подниматься по лестнице, и тут я увидел в почтовом ящике конверт. Сердце ёкнуло от радости. Это могло быть только письмо от Жени Ивановой. Я быстро побежал в квартиру за ключом от почтового ящика, прыгая через две ступеньки. Дрожащими от волнения руками я достал конверт, боясь посмотреть на обратный адрес. Я не ошибся: это было письмо из Константиновского.
Глава тринадцатая
ПОСЛЕДНЯЯ ЧЕТВЕРТЬ
1 апреля в школе началась последняя четверть в одиннадцатом классе средней школы №75. Чуть меньше двух месяцев осталось до выпускных экзаменов. А это значит, что нужно было исправлять все тройки, какие можно было исправить. Физику я ещё мог как-то вытянуть, но вот с химией всё было гораздо хуже. Не давались мне химические формулы. Только за математику я был спокоен. Всё-таки прошлогодняя похвала заведующей кафедрой высшей математики Ярославского политехнического института чего-то стоила. Тогда я один из всего класса справился с заданием на контрольной работе в конце четверти. В политех я и хотел поступать.
Вернее, не то, чтобы хотел. Отец обещал мне подарить мотоцикл, если я поступлю. За такую награду стоило побороться. Забегая вперёд, могу сказать, что обещанного я так и не дождался. Большинство своих обещаний мой отец не выполнял. А это было очень обидно.
В середине апреля в рамках какой-то программы ученикам нескольких школ разрешили сдать экзамен по физике в политехническом институте. Результат экзамена учитывался и как выпускной экзамен в школе, так и в качестве вступительного экзамена в институте. Я с радостью ухватился за эту идею. На экзамен я взял с собой справочные материалы по физике. В аудитории, куда нас посадили, было душно. Я сидел за столом с неизвестной девушкой из другой школы. Мне достался довольно сложный билет. Я попытался спросить у своей соседки по столу, как сделать расчёт, но она ответила, что не знает, как мне помочь. В итоге я что-то написал на листке и пошёл отвечать. Преподаватель долго задавал мне наводящие вопросы, на которые я что-то нечленораздельно мычал. Он поставил мне тройку и вызвал отвечать следующего.
Я решил, что тройки мне вполне хватит для выпускного экзамена в школе, зато количество экзаменов сократится до трёх, и к ним можно будет получше подготовиться. Да и вообще, что ни делается, всё к лучшему!
Зато с Женей у нас всё опять наладилось. Письма от неё приходили регулярно. Я даже съездил к ней в гости. Она была рада меня видеть. Мы гуляли с ней в парке и смотрели на раскрывающиеся почки деревьев. Было пасмурно, но тепло. А потом мы смотрели телевизор в комнате её брата. Шёл всё тот же сериал про больницу, как и полгода назад, как будто ничего в жизни не меняется, и счастливые моменты продолжаются бесконечно. Я опять опоздал на автобус, что нас с Женей от души порадовало. Женя проводила меня на последний автобус, который ехал из Тутаева через Фоминское в Ярославль. Я махал ей через окно и улыбался. Домой я приехал поздно и сразу лёг спать.
Накануне первого мая я поехал в посёлок Красные Ткачи к бабушке. Отец с раннего утра уже был там, чтобы поправить забор. А мне надо было зайти в магазин за сигаретами. В городе сложно было купить хорошие сигареты, а в Красных Ткачах свободно продавались болгарские «БТ» и «Столичные». Я купил «БТ» за восемьдесят копеек и пошёл к бабушке. Отцу я сказал, что сигареты попросили купить одноклассники, а на самом деле я покупал их себе, чтобы попонтоваться на первомайской демонстрации. Что я и сделал.
На демонстрацию заставляли ходить всех учеников. Мы собирались у Московского вокзала и толпой шли на улицу Трефолева, где формировали колонны по районам и промышленным предприятиям. Мы шли по Московскому проспекту в сторону центра города. Пройдя железнодорожный мост, я достал из кармана сигареты и спички, спокойно распечатал пачку, достал сигарету и закурил. Надо было видеть глаза нашей классной руководительницы.
– От тебя, Абрывалин, я такого не ожидала, – сказала она.
– А чего такого? – ответил я, выпуская струю ароматного дыма в весеннее небо.
Я не боялся последствий после эксперимента с пивом на ноябрьской демонстрации. Мне даже было интересно, что скажут одноклассники. Но они ничего не сказали. Не знаю, стали ли они меня уважать после этого, или мысленно покрутили пальцем у виска. Я был выше их. Я был абсолютно свободен в своих желаниях, в отличие от них. Докурив сигарету, я бросил её под ноги и растоптал носком ботинка. После демонстрации я пешком пошёл домой, где меня ждал праздничный стол с тушёной картошкой и традиционным салатом оливье под водочку.
Между первым и девятым мая на перемене между вторым и третьим уроком ко мне подошла классная руководительница и спросила, когда я буду фотографироваться для выпускного альбома.
– Зачем? – вопросом на вопрос ответил я. – Фотографироваться я не буду. И на выпускной не пойду.
– Почему?
– Не хочу, – ответил я и пошёл готовиться к следующему уроку.
Больше по этому поводу ко мне не приставали. Я сознательно пошёл на этот шаг. Я не хотел, чтобы на общей фотографии класса было моё лицо. Пусть они забудут обо мне навсегда. А я забуду о них. В памяти я хотел сохранить только сестёр Долгополовых, которые мне очень нравились. Оксана и Таня были лучиками света в тёмном царстве ненависти, хотя и они иногда издевались надо мной, незло, но всё же обидно.
9 мая я снова поехал к Жене в гости. Стояла тёплая солнечная погода. Мы сразу пошли гулять. В этот раз мы пошли на берег Волги. Женя, как всегда, рассказывала о своей жизни в посёлке. Ей, как и мне, предстояли экзамены.
– Останешься в школе после восьмого класса? – спросил я.
– Конечно. А что?
– Просто интересно.
– После школы буду в Тутаеве в техникум поступать. У меня там брат живёт с женой.
– А у меня там родственники живут. Мы часто туда ездим, особенно на праздники.
– Здорово! – ответила Женя.
Мы ещё немного погуляли и пошли домой. Женя пригласила меня на кухню пить чай. Дома мы были одни. Было тихо, только холодильник что-то бурчал в углу. Я маленькими глотками пил чай и с улыбкой смотрел на Женю.
– Глаза сломаешь, – говорила она, смущённо опуская глаза.
Потом мы пошли в комнату. Женя включила магнитофон и сказала:
– Хочу послушать «Агату Кристи». Говорят, хорошая группа.
– Я видел пару песен по телевизору.
– Можешь записи достать?
– Попробую. У нас на центральном рынке есть точка. Надо посмотреть.
– Я надеюсь, что у тебя получится.
Из хрипловатого динамика магнитофона зазвучала «Звезда по имени Солнце». Эта песня мне очень нравилась, как и весь последний альбом группы «Кино». До знакомства с Женей я слушал некоторые песни Виктора Цоя, особенно «Перемен» и «Мама Анархия». Под последнюю песню мы с классом шли на ноябрьской демонстрации по Советской площади перед трибунами, на которых стояло всё руководство Ярославля и области. Это был такой вызов, протест. И песня как нельзя лучше отражала наше отношение к власти. А после демонстрации мы пошли в видеосалон на фильм про зомби.
В этот раз я решил не задерживаться в гостях. Около 16 часов я пошёл на автостанцию. Женя осталась дома прибираться. У кассы была большая очередь. На ближайший автобус билета мне не досталось. Но всегда была возможность заплатить водителю и ехать стоя. Меня это вполне устраивало. Сегодня из Ярославля приехал «Икарус». Сначала посадили тех, у кого были билеты, а потом стали впускать всех желающих. Желающих в честь праздника было много. Я вошёл в автобус одним из последних и стоял рядом с водителем. Водитель оглядел салон и сказал, наливая в стакан водку из бутылки, которую достал из спрятанной сумки:
– Ну, что? Разрешаете в честь праздника?
– Давай! Только поехали быстрее, – раздалось из разных частей автобуса.
– Доставлю в лучшем виде, – ответил водитель и залпом выпил водку.
Он завёл двигатель и автобус поехал. До Ярославля мы доехали быстро и без происшествий. На вокзале я успел на прямой автобус до Нефтестроя и к ужину был дома.
– Как съездил? – спросила меня мама, накладывая в тарелку тушёного кролика с картошкой.
– Хорошо, – ответил я и рассказал про стакан водки, выпитый водителем перед рейсом.
– Как Женя?
– Нормально.
– Ну, ладно. Ешь. Не буду тебе мешать, – сказала мама и ушла в комнату смотреть телевизор.
Я ел и смотрел в окно кухни, сидя на своей любимой табуретке. В голове были только мысли о Жене. Как бы мне хотелось, чтобы она была сейчас здесь, со мной. Мы бы могли сидеть у меня в комнате и слушать музыку. Я уверен, что моя мама была бы рада её видеть. Но это были только мечты. Тогда я не мог поверить в то, что когда-нибудь это станет возможным. После ужина я помыл за собой посуду и закрылся в своей комнате. Надо было написать письма Жене и Гале.
Глава четырнадцатая
ВЫПУСНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ
Незаметно подошёл конец учебного года. По четырём предметам у меня всё же вышли тройки. Но я не расстраивался. Что-то ещё можно было исправить на экзаменах. Поэтому я сосредоточился на подготовке. Первым был экзамен по математике. Я очень любил математику и хорошо помнил формулы. Дома я просто просматривал справочные материалы по математике. Я никогда не решал примеры. Я был уверен в своих знаниях.
На экзамен я пошёл в новом сером костюме в тонкую синюю полоску, копленном в магазине «Дом одежды», в котором недавно начала работать моя сестра. Через неё можно было достать кой-какой дефицит, чем наша семья и пользовалась. С помощью сестры я доставал для Жени осветляющий шампунь. Отец купил себе куртку. Мама приобрела модный плащ.
Экзамен по математике проходил на втором этаже школы. Задание было написано на доске. Нам раздали проштампованные листы для написания решения и обычные листки для черновиков. Я почти не пользовался черновиком. В середине экзамена принесли бутерброды и чай, от которых я отказался.
Сдав листы с решениями заданий, я пошёл домой. Физику я решил не сдавать, оставив полученную в политехе тройку. Так что мне осталось сдать два экзамена: историю/обществоведение и сочинение.
На экзамен по истории и обществоведению я надел кожаный пиджак и галстук с серпом и молотом. Перед экзаменом мы встретились с парнями из класса во дворе возле школы. Сели на лавочку около детского сада и закурили, медленно выпуская дым. Мне даже было приятно находиться среди одноклассников, расслабленно куря сигареты. Потом мы дружно пошли в школу. Мне достался очень простой билет про межнациональные отношения. Я долго был политинформатором и знал всё о межнациональных конфликтах в нашей стране. Экзамен я ответил быстрее всех и в прекрасном настроении пошёл домой.
Сочинение мы писали в актовом зале. На выбор предлагалось три темы. Я выбрал то, что было мне ближе всего: «Серебряный век русской поэзии». В качестве пособия по этой теме дали книгу Александра Блока. Я сидел на первой парте, как в первом классе. Начал писать сочинение я в прозе, но потом перешёл на поэзию и так и продолжил. Что-то подсказывало мне правильные слова и рифмы. Закончил сочинение я опять прозой. Сдал тетрадь и пошёл домой одним из первых. Через два дня вывесили результаты на первом этаже. За сочинение мне поставили четвёрку. Неплохо за экспромт.
Так как на выпускной я деньги не сдавал, я пошёл только получить аттестат о среднем образовании. На это мероприятие я надел старый школьный костюм и ботинки отца. На улице было пасмурно. Собирался дождь. Ветер гнал по улицам мусор и пыль. Дорогу до школы я бы мог пройти с закрытыми глазами. За десять лет я проходил этот путь бесчисленное количество раз. Последний раз я никуда не спешил.
В школе творилось что-то невообразимое. Все готовились к выпускному. Учителя уже начали отмечать очередной выпуск. Мне надо было поймать нашу классную руководительницу, чтобы она подписала сертификат, с помощью которого оценка за выпускной экзамен по математике засчитывалась как вступительный экзамен в ЯПИ. Надежду Николаевну я нашёл в учительской в приподнятом настроении. Мы уже знали, что её назначили директором новой школы №86 с математическим уклоном. Она с удовольствием написала мне бумагу и пожелала успешной учёбы в институте, будто не сомневалась в том, что я поступлю.
Потом началось торжественное собрание. Сначала награждали тех, кто закончил школу с отличием. Среди них была моя одноклассница Света Скороходова, с которой мы сидели за одной партой в начальной школе. А потом стали вызывать всех по списку. Мне выдали аттестат и фотографию нашего класса. Когда я вышел из школы, начался дождь. Так закончилась моя школьная жизнь.
Часть вторая
ИНСТИТУТ
Глава первая
САМЫЕ ДЛИННЫЕ МЕСЯЦЫ ЛЕТА
2 июля 1990 года я пошёл подавать документы в Ярославский политехнический институт. В то время ходила поговорка: «Кто не этих и не тех, поступает в политех». Я выбрал специальность «Технология машиностроения» на машиностроительном факультете. В приёмной комиссии творилось что-то невообразимое. Создавалось такое впечатление, что в этом году все выпускники хотели поступать в ЯПИ. Отстояв приличную очередь, я заполнил необходимые бумаги и указал, что проходил практику на заводе «Пролетарская свобода» по специальности токарь второго разряда. Сказали, что это будет учитываться при одинаковом количестве баллов. Теперь оставалось ждать экзамена. Мне надо было сдать только физику.
В это время в политехе училась моя двоюродная сестра Жанна Хозиева. Она приехала из Орджоникидзе, так как в Осетии все учились только за деньги. Правда, и здесь она все зачёты сдавала за две бутылки водки. Но меня это нисколько не волновало. Главное, что она знала преподавателя, который должен был принимать экзамен по физике у нашей группы. Жанна поговорила с ним и сказала мне, что всё будет хорошо. Это придало мне сил.
Больше всех за меня переживала Галя. В каждом письме она заставляла меня лучше готовится к экзамену. Но я всегда поступал по-своему. Какое-то время я действительно читал справочник по физике, но потом решил напечатать повесть, которую написал ещё осенью. Для этого мне нужна была пишущая машинка. Покупать её было дорого, поэтому я взял её в прокат. Купить пришлось только бумагу. Когда я написал об этом Гале, она была вне себя. Она беспокоилась обо мне больше, чем я сам. Но я был упрям, как всегда. И последние дни перед экзаменом я печатал свою повесть, о которой ничего не говорил и не писал Жене.
На экзамен я шёл в приподнятом настроении. В сумке лежал справочник по физике, по которому я готовился, и ручка. Нас посадили в небольшой аудитории и раздали билеты. Мне достался вопрос о радиации, ответ на который я знал. Ещё была задача, которую я быстро решил. Передо мной отвечал один грузин, который вообще ничего не знал. Преподаватель его спросил:
– Вы на какой факультет поступаете?
– На химический, – ответил он с акцентом.
– Тогда почему Вы пришли сдавать физику?
– Я химию не знаю.
– Так Вы и физику не знаете. Я Вам даже двойку не могу поставить. Следующий.
Следующим был я. Я начал отвечать первый вопрос билета, но преподаватель на меня посмотрел и сказал: «Достаточно». Он проверил задачу и поставил «пятёрку».
– Поздравляю, молодой человек! Желаю успехов в учёбе.
– Спасибо! – ответил я и счастливый пошёл домой.
Теперь оставалось только ждать списков на зачисление. А дома меня ждало письмо от Жени. Она приглашала меня на день рождения в ближайший четверг. Пришлось взять у мамы денег на подарок. Мне ещё никому из девушек не приходилось дарить подарки, поэтому я решил купить букет роз. Для этого я поехал в цветочный магазин на Московском проспекте и, отстояв большую очередь, купил семь нежнейших розовых роз. Дома я поставил их в вазу и кинул в воду два кусочка сахара по совету мамы.
В четверг при полном параде с букетом в руках я поехал в посёлок на берегу Волги, который успел полюбить всем сердцем. Женя была бесподобна в красивом бежевом платье. Я никогда не видел её такой красивой. Её глаза светились радостью. Женя с любовью приняла букет из моих чуть дрожащих рук и тихо сказала: «Спасибо!» Мы прошли в комнату, где за накрытым праздничным столом уже сидели её брат с женой и лучшая подруга Лариса. Меня посадили напротив Жени. Букет роз поставили в большую хрустальную вазу.
– Что ты будешь пить? – спросила меня Женя.
– Я как все.
– У нас пьют водку.
– Значит, водку.
Брат Жени разлил водку по рюмкам и сел. Я встал с рюмкой в руке и сказал:
– Дорогая Женя! Поздравляю тебя с днём рождения. Желаю тебе всего самого наилучшего.
Все захлопали. Я выпил и сел смущённый. Мне на тарелку положили салат, но я к нему даже не притронулся. Женя лихо выпила водку, даже не поморщившись. Я просто любовался ею. О большем счастье я не мог даже мечтать. Просто смотреть на неё с замиранием сердца и всё. Женя хитро поглядывала на меня и нежно улыбалась.
После застолья все пошли гулять в парк. Я шёл рядом с Женей и Ларисой. Мы держались за руки словно дети на прогулке в детском саду, но это было так здорово! Вокруг было лето, тепло, яркая зелень деревьев, голубое небо, солнце. Мы так загулялись, что я опять чуть не опоздал на автобус. На прощанье Женя поцеловала меня в щёчку, оставив на ней лёгкий след губной помады. Я не решился поцеловать её в ответ, но от всей души обнял её. Домой я ехал довольный и счастливый.
Большую часть времени я теперь проводил дома, сидя на балконе и слушая музыку в наушниках. Я подключал удлинитель к розетке и вытаскивал на балкон свой катушечный магнитофон. Сидя на табуретке, смотрел на двор и слушал любимую музыку в наушниках. Одна сторона катушки вмещала 30 либо 45 минут музыки. Я старался брать только большие катушки на балкон, чтобы реже переворачивать плёнку. Так я и увидел своего одноклассника Вовку Рыжева.
– Привет! – крикнул я с балкона, сняв наушники. – Куда идёшь?
– В политех. Хочу списки посмотреть.
– Пойдём вместе. Подожди меня, я сейчас.
Когда-то мы сидели с Вовкой за одной партой. Но интересы у нас были разные. Вовка на практику ходил в компьютерный центр и хотел заниматься компьютерами, а я работал на станке. Но парень он был неплохой. Я не знал, что он тоже подал заявление в политех. Убрав свою аппаратуру с балкона, я вышел на улицу. Вова сидел на лавочке около подъезда и ждал меня. Мы пошли в институт, где на лестнице между первым и вторым этажом висели списки поступивших. Я сразу нашёл свою фамилию, а Володе не повезло. В 1990 году конкурс был два человека на место, и ему не хватило одного балла, а мне помогло участие двоюродной сестры, о чём я старался особо не распространяться. Так наши пути с Вовой разошлись на несколько лет. Но это уже совсем другая история.
Я надеялся, что, сообщив отцу радостную новость, тут же получу обещанный мотоцикл, но он сказал, что надо подкопить немного денег. А пока выделил мне нескромную сумму на программируемый микрокалькулятор «Электроника МК-52», который я просил купить ещё в десятом классе. За калькулятором я поехал в Брагино в магазин «Оргтехника», в котором иногда можно было купить дефицитную радиотехнику. Калькулятор стоил целых 115 рублей, так как продавался в комплекте с блоком расширения памяти. Мало кто мог себе позволить такую дорогую игрушку. И я её купил.
С тех пор у меня появилось ещё одно хобби. Накупив кучу разных книг, я начал составлять программы на все случаи жизни. А пресловутый блок расширения памяти никак не мог подключить к разъёму. Боялся сломать дорогое устройство. Но мне пока хватало и основного функционала. Для записи программ я завёл отдельную тетрадь в клеточку на 48 листов. Так я и проводил время. С утра занимался программированием, а после обеда слушал музыку, писал или печатал свои произведения на пишущей машинке.
В середине августа произошло событие, которое многое изменило. Погиб Виктор Цой. Я узнал об этом из программы «Время» по телевизору. В этот день моя мама отмечала свой юбилей. Услышав трагическую новость, я закрылся в своей комнате, чтобы переписать на кассету любимые песни группы «Кино». Меня всё время дёргали, отвлекали, требовали магнитофон, чтобы устроить пляски на улице. Записав одну сторону кассеты, я отдал им магнитофон.
На следующий же день я поехал к Жене в гости с магнитофоном. Было пасмурно, накрапывал дождь. На душе было тоскливо. Я позвонил в заветную дверь, но за дверью была тишина. Я постоял какое-то время и пошёл на берег Волги, где мы с Женей проводили много времени. Я сел на мокрый камень и включил магнитофон. Сквозь пакет голос Виктора Цоя звучал глухо, но я различал каждое слово, так как знал все песни почти наизусть. По реке плыли корабли, волны выкатывались на берег. Начал накрапывать дождь. Кое-как закрывшись от дождя, я решил написать Жене письмо. Прямо здесь, на берегу Волги. Буквы расплывались на бумаге, но оставались читаемыми. Мне кажется, я плакал, когда писал письмо. Не могу сказать точно. Написав письмо, я запечатал его в конверт, на котором написал только «Жене Ивановой». Я надеялся, что она догадается. Письмо я положил в почтовый ящик в подъезде и ещё раз
позвонил в квартиру №21. За дверью было всё так же тихо. Так я и пошёл на остановку. Купил билет на ближайший автобус и сел на лавочку. Мимо остановки прошла Лариса, но она мне ничего не сказала, а я постеснялся её спросить, где Женя. И уехал в Ярославль, совсем убитый горем. В автобусе я слушал магнитофон, не обращая внимания на окружающих. Всю дорогу лил дождь, разделяя со мной мою скорбь.
Через день я получил от Жени письмо. Она очень расстроилась, узнав, что я приезжал и не застал её дома. Оказывается, Женя вместе со своей подругой подрабатывали в детском саду, а Лариса не поздоровалась со мной, потому что у них не принято, чтобы девушка первая здоровалась с молодым человеком. Вот так вот. А ведь мы могли в тот день встретиться. И кто знает, как бы всё сложилось в дальнейшем. Я сразу написал ответ, в котором попросил её не беспокоиться. Всё же я был нужен ей. И сам не мог уже жить без наших встреч и её писем.
В конце августа в Ярославском политехническом институте состоялось предварительное собрание студентов, на котором всех распределили по группам и факультетам. Я попал в группу МТМ-17. От этого мне было ни жарко, ни холодно. Нам сообщили, что 1 сентября будет ещё одно собрание, на котором нам выдадут студенческие билеты и зачётные книжки. А до субботы мы были совершенно свободны. И последние дни уходящего лета я просто ленился, сидя за столом и тупо глядя в окно на деревья, которые начали желтеть. Новых стихов не было. Как и писем от Жени и Гали.
Глава вторая
КОЛХОЗНЫЕ БУДНИ СТУДЕНТОВ
В субботу, 1 сентября 1990 года, студентам первого курса ЯПИ объявили, что в течение месяца мы будем отрабатывать трудовую повинность в колхозе шесть дней в неделю. Каждый день нас будут возить в колхоз, где мы будем собирать урожай не менее четырёх часов. А потом нас привезут обратно в город к институту. Ещё нас приняли в профсоюз работников образования. Всем членам профсоюза ежемесячно выдавали шесть пачек сигарет помимо того, что давали в магазинах по талонам. Так начались мои студенческие будни.
3 сентября мы собрались перед институтом с сумками с едой и питьём в рабочей одежде для отправления в колхоз. Нас посадили в жёлтые «ЛиАЗы» и повезли по Костромскому шоссе. Ехали около часа. Нас выгрузили в поле, перепаханное тракторами. В первый день мы собирали морковь и складывали её в мешки, которые грузили на телеги. Перед возвращением в город мы успели перекусить и покурить. Включили кассетник, на котором слушали «Крематорий». Так под музыку и ехали назад.
Всю неделю мы ездили в тот же колхоз, только на разные поля. Собирали морковь, свёклу и что-то ещё. Старостой группы назначили бывшего военного, что было стратегической ошибкой. Он нас морально разлагал, а в дождь вообще не хотел работать и нам не велел. В один из дней мы вообще отказались выходить из автобуса, так как на улице лило как из ведра. Наша группа на том же автобусе вернулась к институту и пошла по домам.
Начиная со второй недели трудового семестра, нас стали возить в сторону Углича. И сменили старосту на Диму Блинова из моей школы. Он учился в параллельном классе с гуманитарным уклоном. Дима сумел правильно организовать работу в поле. Но пару раз и он отказывался работать под дождём.
Всё это время мы собирали картофель. В передовики никто не стремился. Зато во время обеда все ребята пили водку, которую приносил каждый второй, и я в том числе. У нас дома была водка с каким-то бальзамом. Бальзам понравился всем, даже единственной девушке в нашей группе. Закусывали кто чем мог. Я таскал полные карманы лесных орехов, которые приносил отец. Разгрызая орехи, я сломал себе два зуба. После этого с орехами было покончено раз и навсегда. По крайней мере, зубами орехи я больше не пытался разгрызть.
В последний день нам разрешили набрать картошки кто сколько унесёт. Внешний вид плодов не внушал доверия, поэтому я скромно набрал один рюкзак, который еле дотащил от института до дома. А заработанные в колхозе деньги положил себе в карман наш новый морально-устойчивый староста.
Глава третья
ЭТО НЕ ШКОЛА, ЗАТО СТИПЕНДИЮ ДАЮТ
1 октября 1990 года я переступил порог аудитории в ЯПИ. Для меня это был волнующий момент. Первым занятием стала лекция по технологии машиностроения. Вёл её товарищ Денисюк. У него была своеобразная манера повествования с использованием слова-паразита «положим». Он вставлял его к месту и не к месту. Со временем оно стало меня раздражать настолько, что я написал про Денисюка стихотворение. Оно до сих пор где-то лежит среди моих старых виршей.
У меня не было опыта записи лекций, но со временем я кое-как приспособился сокращать текст, что вкупе с моим почерком грозило превратиться в увлекательный ребус по прочтению написанного. Рука уставала неимоверно, а синяя паста стала словно второй кожей на ребре правой ладони. Чернила улетали на раз. Приходилось носить в дипломате несколько запасных ручек и стержней, купить которые было очень трудно.
Самое большое фиаско я потерпел на черчении. В школе я худу-бедно чего-то изображал на уроках, но здесь требования к чертежам были значительно выше. Свой первый чертёж обычной гайки в разрезе я с трудом сдал на тройку с минусом. А вообще мои оценки по черчению в институте были ниже плинтуса. Так могла рисовать и обезьяна, если бы ей это зачем-то понадобилось. Серьёзно.
Лучше всего в институте мне давалась политическая история СССР. Моё умение быстро и правильно составлять конспекты по работам Владимира Ильича Ленина покорило прожжённого коммуниста Суворова. Он выделял меня из всей группы как своего любимчика. Впрочем, я этим никогда не пользовался и не наглел.
Вторым предметом, который мне давался легко, была теоретическая механика. Я быстро и правильно решал задачи, вовремя сдавал зачёты и расчётные работы, чем заслужил массу хвалебных слов.
А с химией, физикой и высшей математикой всё как-то не складывалось, хотя математика мне всегда нравилась. На химии надо было ставить опыты, которые у меня откровенно не получались. На физике мне мешали погрешности, которые необходимо было учитывать во время лабораторных работ.
Немецкий язык в институте стал для меня китайской грамотой, которую я видел первый раз в жизни. Преподавательница на первом же занятии сказала: «Всё это вы должны были проходить ещё в школе». Но никто из нашей немецкой группы этого в глаза не видел.
На физкультуре я записался на футбол, наивно полагая, что никаких оценок ставить не будут. Как же я ошибался! Но об этом позже.
А пока я вникал в новую для себя студенческую жизнь. И в первое же воскресенье отправился в гости к Жене, чтобы поделиться своими впечатлениями от учёбы. Впечатлений было так много, что в этот раз говорил больше я сам, а Женя внимательно меня слушала и радовалась моим успехам и сопереживала неудачам. Она была счастлива меня видеть в хорошем настроении. А я ловил себя на мысли, что с каждой нашей встречей всё сильнее и сильнее её люблю. Но сказать об этом я стеснялся.
Мы проговорили до самого вечера. Женя пошла меня провожать, словно вообще не хотела отпускать от себя. Мне было приятно идти рядом с ней под обманчивым жёлтым светом уличных фонарей по опавшей листве. Я гордился тем, что у меня есть такая замечательная девушка, которая понимала и принимала меня таким, какой я есть.
В конце месяца дали стипендию – целых 60 рублей. Все деньги я положил на сберегательную книжку. Мечтал накопить кругленькую сумму. Каким же я был тогда наивным! Профсоюз выделил по шесть пачек сигарет «Стрела», половину из которых я выменял у отца на «Золотое кольцо», которое давали ему на заводе «Техуглерод». Примерно в то же время я попробовал «Беломорканал». Это было уже слишком! Я кашлял минут десять не переставая.
В каждой аудитории, в которой занималась наша группа, на столах я выцарапывал ручкой «МТМ-17». Не знаю, зачем я это делал. Просто блажь, не более. Но это меня успокаивало.
По вторникам мы занимались в мастерской, где изучали различные механизмы. Это был самый длинный учебный день в неделе. Занятия в мастерской вёл Денисюк. Под его руководством мы изучали работу сварочного трактора, после чего он дал задание сделать расчётную работу. Я первым из группы сделал работу, за что получил пятёрку и устную похвалу. Мне было приятно.
Наибольший интерес вызывала у меня информатика. В институте был компьютерный класс в новом корпусе на шестом этаже. На занятиях мы составляли программы на «Фортране». Этот язык программирования был чем-то похож на «Бейсик», который я изучал в школе. По окончании занятий совсем не хотелось уходить из аудитории. И только возможность покататься на лифте выгоняло из класса.
На физкультуре я с удовольствием гонял мяч. Мы занимались на небольшом стадионе на улице. Даже когда выпал снег и стало откровенно холодно. Иногда бегали вокруг стадиона. Бегать я любил, особенно на длинные дистанции, и всегда прибегал первым. Идиллия продолжалась какое-то время, пока не пришло время сдавать зачёты по прыжкам в длину и в высоту. Тут-то я и сломался. В нормы ГТО я никак не укладывался. А без зачёта по физкультуре к зимней сессии меня никто не допустит. А узнал я об этом слишком поздно. Пришлось разыскивать преподавателя физкультуры в неурочное время.
– Я поставлю тебе зачёт, – сказал он. – Но весной всё равно придётся сдавать нормативы, в том числе и по плаванию.
– Но я не умею плавать, – хотел я возразить.
– Учись. До весны ещё есть время, – сказал он с улыбкой, ставя подпись в зачётной книжке. – Удачи на экзаменах.
Он отдал мне в руки зачётку и пошёл по своим делам. А я надолго задумался, что же мне делать.
Глава четвёртая
ЗИМНЯЯ СЕССИЯ
В конце декабря 1990 года моя двоюродная сестра Жанна собиралась выйти замуж за курсанта финансового училища. Первый день свадьбы должен был пройти у нас дома. Для меня это был шок. Я не любил толпы незнакомых людей в квартире, когда каждый норовит залезть тебе в душу. Всё это усугублялось моей простудой, которая дала осложнение на уши. Я практически перестал что-либо слышать. Только задрав голову вверх, я мог различить некоторые звуки. В ушах стоял постоянный шум, от которого болела голова. Я был словно в тумане. Обиднее всего было то, что я не мог слушать любимую музыку.
На свадьбу дочери приехала тётя Валя и мать жениха Герарда Викентьевна, которая развила кипучую деятельность. А у меня было такое состояние, что в любой момент слёзы готовы были пролиться из глаз. «Спасало» только то, что я ничего не слышал. Да на меня никто особо и внимания не обращал. Все были заняты подготовкой к свадьбе.
На свадьбу я не пошёл, несмотря на все уговоры. Я сидел в своей комнате и страдал. В любой другой ситуации я бы спокойно слушал музыку, но с больными ушами это было опасно и бесполезно. В голове стоял постоянный шум с переменной интенсивностью как после сотрясения. Делать ничего не хотелось. Я с большим трудом дописал конспекты, чтобы сдать их историку после новогодних праздников. Писем от Жени и Гали не приходило, что только усугубляло мою тоску. Сидя за письменным столом под светом старой настольной лампы, я перечитывал письма из Константиновского и тихо плакал от счастья, что у меня есть такая девушка.
После праздников я пошёл в институт сдавать конспекты. Болезнь ещё давала о себе знать. Слышал я с трудом, а выглядел, наверное, ещё хуже. Преподавателя политической истории пришлось долго разыскивать по корпусам политеха. Когда я его нашёл, вид у меня был совсем ошалелый. Суворов сурово на меня посмотрел и сказал:
; Плохо выглядите, молодой человек. Вы вообще-то сессию собираетесь сдавать?
; Да, – глухо ответил я, с трудом различая свой собственный голос.
– Что ж, желаю удачи. Помните, что зачёт по истории у Вас в кармане. Как напишете реферат, такую оценку и получите.
– Спасибо! – ответил я и пошёл домой готовиться к предстоящим экзаменам.
Первым экзаменом была технология машиностроения. Я взял билет и начал готовиться. Подошёл Денисюк и сказал, что за три прогула у меня три дополнительных вопроса. Прогул у меня был только один, но я не стал спорить. Меня выгнали с лекции, когда я рассчитывал биоритмы соседям на программируемом микрокалькуляторе. Дополнительные вопросы я знал назубок. С экзамена я ушёл с твёрдой пятёркой в зачётке.
А дальше удача отвернулась от меня. И оставшиеся два экзамена я еле-еле сдал на тройки. Но переживать по этому поводу я не стал, так как уже знал, что уйду из института. Обещанного мотоцикла я не дождался. Сдавать нормы ГТО по плаванию у меня тоже не было никакого желания. О своём решении я сказал парням из своей группы, но они подумали, что я шучу. Но я твёрдо решил уйти, и не собирался ни при каких обстоятельствах менять свои планы.
Глава пятая
ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК К СВОБОДЕ
В феврале 1991 года началась вялотекущая студенческая жизнь: лекции, лабораторные работы, физкультура, будь она трижды неладна. Про реферат по истории по Брестскому миру я благополучно забыл. Жизнь текла легко и беззаботно. После болезни я чувствовал себя замечательно. Даже письма стали приходить более или менее регулярно.
К Жене в гости я не ездил. Но очень скучал по ней. Я писал ей длинные письма, делился новостями и новыми стихами, которые писал зимними вечерами. Чувствовался скорый приход весны, которую я очень ждал.
В начале марта появились первые проталины. Снег посерел и скукожился под тёплыми лучами солнца. Лёгкие облака плыли по небу, предвещая скорое тепло. На карнизах домов вытянулись сосульки. Ласковое солнце заглядывало в окна, стирая зимние узоры с заклеенных рам. С каждым днём становилось чуточку теплее.
Во второй половине марта в воскресенье я поехал в гости. О своём приезде я сообщил заранее. Женя меня ждала. Она обняла меня и долго не отпускала в прихожей. Я очень удивился этому откровенному жесту.
– Я соскучилась, – прошептала она очень тихо.
– Я тоже, – ответил я, опьянённый ароматом её волос.
С нашей последней встречи в её комнате ничего не изменилось. И мне это безумно нравилось. Я чувствовал себя здесь как дома, хотя и робел в присутствии хозяйки. Мы, как всегда, сидели около письменного стола. Я сидел с торца у стены, а Женя напротив окна. Она включила магнитофон. Играл какой-то старый альбом «Наутилуса». Женя рассказывала мне о своей школьной жизни, а я смотрел на неё с обожанием, боясь спугнуть впечатление. Для меня она представляла целый мир. Я впитывал её. Сердце стучало быстрее обычного, а на душе разливался блаженный покой. Я таял рядом с ней.
Женя меня о чём-то спросила. Я не расслышал.
– О чём ты думаешь? – повторила Женя.
– О тебе, – ответил я и смутился. – О нас с тобой.
Женя слегка покраснела и отвернулась к окну. Возникла неловкая пауза, которая показалась мне вечностью. Через несколько минут Женя повернулась ко мне. Я заметил в её глазах две маленькие слезинки.
– Что случилось? – спросил я.
– Я боюсь потерять тебя, – ответила Женя почти шёпотом и опустила лицо в пол.
– Мы всегда будем вместе, – сказал я, пытаясь ободрить её, но голос мой дрогнул.
Женя взглянула на меня и попыталась улыбнуться. Но в её глазах я видел грусть. Такой она мне и запомнилась в тот мартовский день.
В конце марта на занятии по политической истории СССР Борис Михайлович Суворов торжественно сообщил мне и всем присутствующим:
– На следующей неделе слушаем твой реферат.
– Какой реферат? – испугался я, чувствуя, как почва уходит из-под ног.
– По Брестскому миру, – ответил историк.
– Помню такой.
– Хорошо. Не забудь, что оценка за реферат автоматом становится годовой.
– Я понял, – сказал я и вышел из кабинета.
Вся группа смотрела на меня как на подопытного кролика, которого загнали в угол. А я смотрел на эту ситуацию с другой стороны. Это был сигнал о том, что пора валить из института. Я перестал ходить на занятия. Целый месяц я не появлялся в политехе. А потом пошёл в деканат и написал заявление по собственному желанию. Декан предлагал взять мне академический отпуск, но я отказался. Мне дали обходной лист, по которому я сдал все учебники и другую макулатуру. После этого я получил повышенную стипендию в размере 80 рублей. Все деньги я положил на книжку. Я ждал, что родители будут меня ругать за то, что я ушёл из института, но вышло совсем наоборот. Об этом следующая часть моего произведения.
Часть третья
РАБОТА
Глава первая
ДОЛГИЙ МЕСЯЦ МАЙ
После майских праздников мы с мамой поехали на ТЭЦ-3 устраи-вать меня на работу. Отец долго отговаривал меня от этого шага, при-водя разные аргументы, но я стоял на своём. Я ему не верил. Больше не верил. Ехали мы на троллейбусе №6, который ходил от больничного городка до нефтеперерабатывающего завода. Мы свободно прошли через проходную и пошли в административный корпус. Всё вокруг для меня было внове. Я смотрел по сторонам с разинутым ртом. Это была настоящая жизнь, которая была передо мной. И я хотел стать частью этой жизни.
В кабинете начальника котлотурбинного цеха толпились люди. Бы-ло время утренней сходки, когда обсуждали текущие дела и проблемы. Меня усадили на стул и дали бумагу и ручку. Мне продиктовали, что пи-сать в заявлении о приёме на работу, и с резолюцией Проскурина мы с мамой пошли в отдел кадров. Осталось только пройти медкомиссию. С тем мы и вернулись домой. Поход в поликлинику я решил отложить на следующий день. А пока слушал дома свою любимую музыку, думая о предстоящей работе на ТЭЦ-3 в должности машиниста-обходчика.
На следующий день началось моё хождение по мукам. Первым на моём пути к работе на ТЭЦ-3 встал участковый терапевт Кочуков. Он грозно посмотрел на меня поверх очков и без лишних разговоров по-требовал приписное свидетельство из районного военкомата. На мой жалкий лепет о том, что мне не выдавали никакого приписного свиде-тельства, он заявил:
– Без приписного можешь ко мне больше не подходить. Всё! Сле-дующий!
Я готов был его разорвать на месте. Мне казалось, что его усы должны были вспыхнуть от одного моего взгляда, в который я вложил всю свою ненависть к врачам, которую накопил с детства, когда мне вы-писывали уколы в неимоверных количествах, когда я состоял на учёте у невропатолога, когда лежал по три недели в больнице летом в то время , как мои сверстники наслаждались летними каникулами. Но делать бы-ло нечего. В расстроенных чувствах я пошёл на остановку и в ларьке купил банку пива «Золотое кольцо». Это было единственное ярослав-ское баночное пиво. А я предпочитал тогда баночное пиво. Открыв бан-ку, я сел на лавочку и задумался. Всё складывалось не так, как я себе представлял. Перспектива посещения военкомата отнюдь не радовала. Пиво казалось безвкусным. Для успокоения души нужно было что-то по-крепче.
Домой я пришёл вечером, когда отец уже пришёл с работы, а мама ушла на вечернюю смену. На кухонном столе стояла непочатая бутылка «Сибирской» водки. Отец читал газету.
– Будешь? – спросил он меня.
– Буду, – ответил я и сел к столу.
Отец принёс из серванта рюмки и достал из старого холодильника нехитрую закуску. Он разлил спиртное по рюмкам. Мы чокнулись и вы-пили. После второй рюмки в голове приятно зашумело. Я рассказал от-цу о посещении больницы и о предстоящей поездке в военкомат на Пе-рекоп. Мой язык уже слегка заплетался. Отец не одобрял идею устроить меня на работу на ТЭЦ-3, но и не предлагал альтернативу. Странная была у него позиция. Впрочем, он всегда так поступал. Меня это уже не удивляло. Допив бутылку на двоих, я ушёл в свою комнату и рано лёг спать.
С утра я поехал на Перекоп в районный военкомат. Он находился в старом деревянном доме. Начальником военкомата был подполковник Коровин. Я изложил суть своего визита. И началось томительное ожида-ние. Голова слегка болела после вчерашнего. Папка с моим делом нашлась почти сразу, а приписного свидетельства нигде не было.
– Вы уверены, что не получали его? – спросили меня.
– Уверен. Мне его не давали, – твёрдо ответил я.
Я стоял и ждал, время от времени глядя на часы. Прошло минут сорок с момента моего прихода, когда в каком-то отсеке папки с моим делом обнаружились заветные корочки. Подполковник широко улыбнул-ся и сказал:
– Так Вы у нас негодник. Вам надо завтра прибыть на медкомиссию на второй пункт в 9 часов утра. Знаете, где это?
– Знаю.
Мне вручили приписное свидетельство, за которое я расписался в какой-то бумажке. Настроение моё резко упало. Призрачная возмож-ность загреметь в армию стала как никогда реальной. Жизнь катилась под откос. Мой путь лежал в ближайший ларёк.
Уже дома после хорошей артподготовки я немного успокоился. Пи-во туманило голову, оставляя после себя шлейф иллюзий и зря потра-ченных надежд. Только письмо Жени вернуло меня к реальности, но ответить на него я уже не мог. Спать я лёг рано и спал без сновидений.
Утро встретило меня головной болью и тошнотой. Ехать никуда не хотелось. Да и погода не располагала. Но делать было нечего. Лучше уж всё решить сразу и в один день. Но реальность как всегда опрокину-ла мои надежды. Уже на входе дежурный зло пошутил, что вместо устройства на работу меня заберут в армию. Потом врачи долго не мог-ли решить, что со мной делать. А потом сказали явиться на следующий день, чтобы ещё раз меня осмотреть со всех сторон. Пришлось опять переться на Перекоп по весенней грязи под грязным серым небом. Но тут судьба немного сжалилась надо мной. Всем «негодникам» приказа-ли явиться в понедельник к военкомату, чтобы ехать на областную ко-миссию на Пятёрку. Это вселяло определённую надежду. До понедель-ника я был совершенно свободен.
Выходные я сидел дома, отходил от возлияний предыдущих дней. Даже написал письмо Жене, но не смог скрыть своего раздражения среди невинных слов. Запечатанный конверт бросил в почтовый ящик по пути на остановку в понедельник.
От военкомата ехали на туристическом «Икарусе». Всю дорогу я смотрел в окно на такой знакомый и незнакомый город. На небе свети-ло яркое солнце. Весна наконец-то расщедрилась на тепло. Деревья одевались молодой, зелёной листвой, а на земле пробивалась первая трава. Лужи повсеместно высыхали.
Автобус остановился на улице Добрынина около областного воен-комата. Мы вошли в вестибюль и стали ждать. Меня вызвали одним из первых. Я прошёл в кабинет офтальмолога и сел на стул. Врач долго изучал моё дело, потом предложил читать буквы с плаката, закрывая сначала один, затем другой глаз. Левый глаз у меня всегда плохо видел, а правый был немного лучше, но приходилось носить очки. Врач долго тыкал указкой в таблицу. Я, как мог, называл буквы. После этого врач надолго ушёл из кабинета и вернулся с невропатологом. Они долго со-вещались, решая, какую статью мне записать, чтобы меня не забрали в армию и не положили на дополнительное обследование. В итоге они нашли компромисс, который позволил мне вздохнуть свободно.
Обратно нас везли на том же автобусе. В районном военкомате мне выдали военный билет и сказали:
– Иди работай. Такие люди нужны в тылу.
На следующий день я предстал пред светлые очи врача Кочукова. Он как-то брезгливо взял из моих рук военный билет и долго изучал его, ища скрытый смысл фразы «годен к нестроевой службе в военное вре-мя». Кочуков осмотрел меня и отправил проходить других специали-стов. С другими врачами никаких проблем не возникло. Все выдали мне заключение, что я годен к работе на ТЭЦ-3. Кочуков поставил свою раз-машистую подпись на бумаге и с этим заключением я поехал в отдел кадров, чтобы окончательно устроиться. Так закончился месяц май.
Глава вторая
НАЧАЛО ТРУДОВОГО ПУТИ
4 июня 1991 года я начал работать на ТЭЦ-3 машинистом-обходчиком котельного отделения котлотурбинного цеха. Мне выделили шкафчик напротив окна. В этом ряду ни один шкафчик ещё ни разу не использовался. Они были закрыты на длинный металлический прут. Мне дали старую спецовку и проводили на щит управления. Всё для меня было внове. Я с интересом разглядывал неизвестные приборы и ключи управления. Все вокруг что-то делали, писали, разговаривали, а я стоял как баран на новые ворота и не мог сойти с места. Через не-сколько минут кто-то подсказал мне, где сидят котельщики, и я подошёл туда. Меня посадили на стул и дали в руки книгу по технике безопасно-сти, которую я сразу начал читать от корки до корки. За смену я прочи-тал всю книгу раза три. В конце смены Коля Тихомиров, старший маши-нист котельного отделения, объяснил мне график работы и места по-садки в автобус, с чем я и пошёл домой.
На утреннюю и с утренней смены нас возил старый ржавый «Ли-АЗ». Народу набивалось в него как селёдок в бочку. С первых дней ра-боты я старался занять место кондуктора, чтобы с комфортом смотреть в окно. С автобуса я вышел в Крестах и пошёл домой. Настроение было не самое радостное, но отец и тут умудрился его испортить ещё боль-ше. Он сказал, когда я разделся и прошёл в свою комнату:
– Вот. Это только первый день. А до пенсии-то ещё огого.
Я готов был его убить за эти слова. Чтобы успокоиться, я закрылся в своей комнате и полтора часа слушал самую тяжёлую музыку, которая была в моей коллекции. Сидя в наушниках и глядя в окно, я немного пришёл в себя. Завтра мне предстояло идти в ночную смену.
На следующий день в 23:00 я стоял около девятиэтажки на Москов-ском проспекте в ожидании развозки. Я взял себе за правило выходить из дома ровно за пять минут до нужного времени. Ходил я достаточно быстро, и за пять минут вполне успевал в условленное место. Всё рав-но автобус приходилось ждать. Перед ночной сменой по совету мамы я поспал часа три и проснулся по сигналу будильника в 22:00. Оделся и попил чаю на кухне из своей любимой большой кружки. А потом сидел в своей комнате, время от времени глядя на наручные часы.
Автобус подъехал через 15 минут. В отличие от утренней смены, народу было совсем немного. Основная масса персонала садилась на Лентяевке, последней остановке перед ТЭЦ-3. По дороге я смотрел в окно на ночной город. В голове не было никаких мыслей. Даже о Жене. От неё давно не было писем, и мне недосуг было ей написать.
Вскоре автобус остановился около проходной. Я достал пропуск и прошёл через вертушку. К административному корпусу, где находились раздевалки, вела небольшая аллея. По правую сторону рос шиповник, а с левой стороны росли тополя. Ярко горели фонари. Я быстро дошёл до своего ящика и переоделся в спецовку, которую мне дали в первый день. На первый щит я пришёл раньше всех и поздоровался с персона-лом вечерней смены. Обстановка была расслабленная. На столе ма-шиниста котлов лежала какая-то разграфлённая картонка. Как мне по-том объяснили, это было поле для игры в мандавошку. Играли в неё все, и мужики, и женщины из цеха КИП.
Меня прикрепили к Виктору Николаевичу Смирнову. Он был похож на Ленина без бороды и очень хорошо рисовал. Мог нарисовать любую денежную купюру. У него всегда было хорошее настроение, которое иногда он корректировал горячительными напитками. Впрочем, этим никто на смене не брезговал. Но особо отличался этим старший маши-нист Коля Тихомиров. Раньше Коля работал на сажевом заводе кипов-цем и частенько по пьяни пытался сесть в их автобус. Но даже в пьяном виде он соображал по работе неплохо.
Самым колоритным персонажем в вахте «Б» был Валентин Сергее-вич Аршинов, или попросту Аршин, как его все называли. Он ходил в кедах, белых брюках и зелёном вельветовом пиджаке. Я никогда не ви-дел его абсолютно трезвым. У него была молодая любовница Люда, ко-торая жила в знаменитом женском общежитии недалеко от моего дома. Люда работала в экспресс-лаборатории. Я не знаю, что их связывало, но они всегда были вместе.
Начальником смены котлотурбинного цеха был Валерий Николае-вич Хворов, тоже известный бабник. Выпить он любил, но не делал из этого культа. Он был в меру строгий и справедливый.
С женской частью смены я боялся знакомиться. Хотя Лариса Мате-лина мне очень понравилась. Она была старше меня лет на пять. Ла-риса была потрясающе красива. Я почти влюбился в неё, но Женя бы-ла для меня на первом месте.
Свою первую ночную смену я сидел на втором щите, так как Виктор Николаевич работал там. С вечерних смен машинисты менялись щита-ми. Этот порядок был заведён давно. Если на первом щите продувку нижних точек осуществляли в вечернюю смену, то на втором щите ; в ночную. А количество котлов было одинаково. Соответственно, на пер-вом щите были котлы № 1, 2 и 3, а на втором котлы № 4,5,6. Летом обычно работало всего два котла.
На смене я читал инструкции и старался запомнить характеристики оборудования. Для меня это был тёмный лес. Со схемами трубопрово-дов было полегче. Я рисовал схемы по памяти в общей тетради, кото-рую взял дома на период обучения. Персонал относился ко мне скорее снисходительно, что меня вполне устраивало. Меня никто ничем не напрягал. Виктор Николаевич Смирнов объяснил мне какие-то элемен-тарные вещи, и всё. До остального я доходил сам. Я не обижался на своего наставника. За моё обучение официально никто не платил, а обещанный моей матерью магарыч пока был только словами. Так что только самообразование помогло мне.
Первую ночную смену я кое-как продержался, хотя очень хотелось спать. Дома, попив чаю, я лёг спать и проспал до четырёх часов дня. Я пообедал и стал читать журнал, который давно меня ждал. Потом при-шёл с работы отец. Я даже не стал выходить на кухню, чтобы с ним по-здороваться. Злость на него ещё кипела в моей душе. Я достал катушку с записью альбома группы «Чёрный кофе» и надел наушники. Альбом «Вольному ; воля» всегда вгонял меня в слезливо-ностальгическое настроение. Я слушал до боли знакомые слова и думал о Жене. Мне очень её не хватало. Я вспоминал нашу последнюю встречу, и сердце наполнялось нежностью и любовью. Передо мной на столе лежала ма-ленькая фотография Жени, которую она прислала ещё в сентябре 1989 года перед нашей несостоявшейся встречей. Боже, как это было давно!
В семь вечера я лёг спать. Засыпал я долго, но, когда в десять ча-сов прозвенел будильник, я с трудом разлепил веки. Я проснулся весь мокрый от пота. Такая реакция на ночные смены у меня сохранится ещё на много лет. Кое-как заправив кровать, я оделся и пошёл пить чай на кухню. Отец в большой комнате смотрел телевизор. Пока грелся на плите чайник, я смотрел в окно на прекрасную июньскую ночь, и волна ностальгии захлестнула меня с новой силой. Мне было всего 18 лет, а я жил прошлым. Я не ждал ничего хорошего от жизни в будущем. Налив себе крепкого чаю, я тяжело вздохнул. «Будь, что будет», ; подумал я.
Вторую смену я уже держался с трудом, хотя все вокруг предлагали мне подремать. На третью ночную смену в два часа ночи я сел на стул и опёрся локтем правой руки на спинку соседнего стула. И так я про-спал до шести утра, когда надо было идти переодеваться. После ночной я решил не ложиться спать, чтобы не лишать себя большого выходного. К концу месяца я сдал экзамен по технике безопасности и получил свой первый аванс 100 рублей.
Глава третья
АВГУСТ
В конце июля заместитель начальника котлотурбинного цеха Алек-сандр Юрьевич Васенин вызвал меня для сдачи экзаменов на долж-ность машиниста-обходчика котельного оборудования. Три дня подряд я ходил к нему в кабинет, чертил схемы трубопроводов и отвечал на во-просы. В конце третьего дня он сказал мне:
; Надоел ты мне, иди работай.
Он написал распоряжение о моём дублировании в течение 12 ра-бочих смен и пожелал мне успехов в работе. Я сразу понёс журнал сво-ему наставнику, чтобы он порадовался за меня, но ему было все равно. А мне было немного обидно. Ведь, по сути, я сам постигал секреты профессии, в то время как Витя Смирнов пил водку в компании старше-го машиниста. Дома тоже без восторга восприняли начало моего дуб-лирования. А Женя мне не писала, и первым я никогда бы не написал. Кучка пепла еще лежала на месте сожжения старых ее писем.
Так я и жил, разрываясь между работой, на которой всем было насрать на меня, и домом, в котором я всегда был чужим. Мне как нико-гда нужна была поддержка любимой девушки, но она блуждала среди собственных стен, как пелось в песне группы “Ария”. По вечерам в вы-ходные я смотрел на её фотографию и вспоминал нашу последнюю встречу. Обычно я включал альбом группы «Чёрный кофе» под назва-нием «Вольному ; воля» и слушал его со слезами на глазах.
К середине августа я приступил к самостоятельной работе в каче-стве машиниста котла. А 19 августа, в понедельник, произошёл перево-рот, который совершил ГКЧП ; государственный комитет по чрезвычай-ному положению. Наша смена была с последней ночной смены, и но-вости мы узнали от утренней смены, которая нас меняла. Говорили, что коммунистам теперь хана. Аршин очень этому обрадовался и пугал начальника смены Аверина.
; Всё, Иваныч, ; говорил он. ; Теперь у тебя дачу отберут или во-обще посадят.
Аверин злился, но молчал. Все были в ожидании чего-то страшного, непонятного. Дома я сразу же включил телевизор, по которому концер-ты классической музыки чередовались повторениями заявлений ГКЧП. Невозможно было воспринимать это на сухую, и вечером, когда отец пришёл с работы, мы взяли в долг у соседки тёти Вали бутылку водки и посидели по-мужски. Говорил в основном отец, а я его внимательно слушал и поддакивал в нужных местах. Всё-таки у него был большой жизненный опыт.
Как я уже писал, было страшно. Тень неопределённости повисла над страной. Но все понимали, что дни Горбачёва в Кремле сочтены. И куда мы придём, никто толком не знал. За давностью лет я уже не пом-ню точную хронологию событий трёх дней путча, но 21 августа 1991 го-да всё закончилось, и на вечернюю смену я шёл спокойно, надеясь на то, что худшее уже позади. Как же я ошибался.
А в субботу Женя прислала мне письмо. Я испытал чувство дежавю, открывая толстый конверт. Два года назад я так же открывал конверт из незнакомого мне тогда посёлка на берегу Волги. И дата почти совпада-ла. Письмо было пропитано теплотой и нежностью, которой мне так не хватало в тот момент. Я взрослел, но в душе оставался всё тем же наивным ребёнком, который продолжал верить в чудеса. Иногда они случались и помогали дальше жить. Я вновь и вновь перечитывал пись-мо, написанное красивым почерком моей любимой девушки, пытаясь запомнить каждое слово. А потом сел писать ответ, чтобы завтра перед работой отправить. Следующее письмо от Жени пришло в середине следующей недели, и до следующего лета в нашей переписке больше не было перерывов, чему я был только рад. Мне казалось, что жизнь постепенно налаживается, ведь наступала осень. А осень я полюбил, как полюбил Женю после первых её писем. Надеясь, что и она испыты-вает ко мне не только дружеские чувства. Но спросить её об этом я не мог. Или не хотел разрушать иллюзию.
Глава четвёртая
ТРЕВОЖНАЯ ОСЕНЬ
Ещё в июле, с первой зарплаты, я купил себе два новых магнито-фона, катушечный и кассетный. За стационарным кассетником «Радио-техника» пришлось отстоять небольшую очередь, так как хорошая тех-ника всегда была в дефиците. Я пришёл к магазину радиотоваров к от-крытию и соврал, что занимал очередь ещё накануне. Покупкой я был доволен. Давно мечтал о кассетнике с выдвижным лотком. Катушечный магнитофон я безо всяких очередей купил в Брагино в магазине «Орг-техника», в котором всегда был какой-то дефицит. Теперь можно было продолжать собирать коллекцию любимой музыки на катушках и на кас-сетах. Свою старую «Томь», с которой ещё ходил на демонстрацию, я продал соседу с первого этажа ; местному хулигану, с которым у меня были приятельские отношения. А старую катушечную «Ноту» подарил мужу своей сестры.
Новый катушечный магнитофон стоял теперь на моём письменном столе. На передней панели у него были динамики, через которые я и слушал музыку, если никого не было дома. Или использовал наушники, которые всегда лежали рядом. А в шкафу для одежды на одной из по-лок стоял флакон тройного одеколона для протирки головок. «Радио-техника» стояла на тумбочке под проигрывателем пластинок, который я использовал в качестве усилителя.
К началу осени 1991 года мужики на работе ко мне привыкли и да-же иногда приглашали «за щит» выпить водки или какой-нибудь настой-ки. Самым радушным и понимающим человеком был Коля Панков. Он работал старшим машинистом и знал, что я пишу стихи. Большая часть того, что я написал в то время на работе «под мухой» кануло в лету. Обрывки диаграммной бумаги, на которых я писал свои вирши, так и остались где-то в старом шкафчике для одежды. Не думаю, что есть о чём жалеть. Но основная масса стихов в то время рождалась по пути с работы. А придя домой, мне надо было только всё записать. На память я не жаловался.
В сентябре у меня накопились отгулы, чем я и воспользовался, что-бы съездить в гости к Жене. Нам было о чём поговорить, но я, как все-гда, молчал, слушая её божественный голос и думая о том, как мы мог-ли бы создать семью и жить счастливо. Женя училась в выпускном клас-се. У неё впереди была вся жизнь, а я мечтал всю жизнь проработать на одном месте. За окном быстро темнело, а в её комнате было тепло и уютно сидеть вдвоём около письменного стола с непременным магни-тофоном в углу и стопкой таких знакомых учебников. Время от времени я смотрел на часы, но уезжать совершенно не хотелось. Будь моя воля, я остался бы с ней, но Жене было 16, а мне с утра надо быть на рабо-те.
Женя с удовольствием пошла меня провожать. Мы никуда не спе-шили, ведь если я опоздаю на автобус, то у нас будет ещё полтора часа до следующего. Сплошная романтика. Женя держала меня за руку, словно никуда не хотела отпускать. Мы шли по мокрой листве, которая \разноцветным ковром укрывала тротуары. Весь мир был только для нас двоих! И это пьянило. Я думал только о Жене, изредка бросая на неё застенчивые взгляды. Смешно, но я до сих пор её стеснялся, словно и не было двух лет знакомства. Женя понимала моё состояние и никак не высказывала своего недовольства. Напротив, она получила в моём лице внимательного слушателя, который никогда не будет читать ей морали.
На автобус я не опоздал. Расставаться было грустно, но я знал, что рано или поздно мы снова встретимся. И у нас были письма, которые помогали нам жить изо дня в день несмотря ни на что. Дома я включил свой любимый альбом группы «Чёрный кофе», чтобы послушать его в наушниках. А перед собой положил фотографию Жени. Я очень хотел увидеть её во сне. Но она ни разу не приснилась.
Тем временем в стране творилось чёрт знает что. В магазинах ни-чего не было. Цены росли чуть ли не каждый день. Социализм трещал по швам. Как и СССР. Но зарплату пока платили вовремя. И она поти-хоньку росла. Так что на жизнь хватало. Большую часть зарплаты я от-давал родителям, себе оставляя в лучшем случае десять процентов. Это было моё решение.
На работе творилось что-то невообразимое. Дело в том, что в то время на ТЭЦ-3 работало много алкашей, которые время от времени уходили в загул. Некоторые назад уже не возвращались. Так случилось с Поляковым, у которого дублировался Андрей Аверин, сын начальника смены. Андрею пришлось приступать к самостоятельной работе, не за-кончив дублирования. А мне приходилось работать без выходных, что было очень тяжело. Просыпаясь дома, я долго пытался сообразить, как я работаю и в какую смену мне идти на работу. Но труднее всего было в дни замены мазутных форсунок. Не буду вдаваться в подробности, но времени это занимало довольно много. Особенно когда пять котлов из шести работали на мазуте, а замена форсунок по графику была два ра-за в месяц. Впрочем, я не жаловался.
В нашей смене работала Лариса Мателина. Она была старше меня на несколько лет, но выглядела просто шикарно. Лариса сразу мне по-нравилась, но заговорить с ней я даже не пытался. Не хватало смело-сти. Всё, что я мог себе позволить, ; это смотреть на неё затуманенным взором влюблённого идиота и вздыхать. Она не замечала меня. Я был для неё слишком молод и глуп. Но, когда на щите мы играли в «манда-вошку», она всегда садилась рядом со мной и помогала мне выигры-вать. Тогда играли все, начиная с начальника смены станции и заканчи-вая дежурными электриками. В карты и в нарды ещё никто не играл. Иг-рали на деньги, и частенько после смены в моих карманах звенела ме-лочь, которую я выиграл.
Впрочем, моё увлечение Ларисой заметил Анатолий Борисович Лавриненко, который как-то сказал ей:
; Смотри, как он на тебя смотрит. Что это, если не любовь.
Лариса немного смутилась, но улыбнулась мне. С тех пор она сама подходила ко мне и садилась рядом. Со временем мы стали общаться, обсуждая самые разные темы. И, что самое поразительное, я мог с ней разговаривать более свободно, чем с Женей. Это было просто здорово! Так у меня появился человек, которому я мог доверить свои тайны. А Лариса получила в моём лице самого внимательного слушателя, о ко-тором только могла подумать.
Её семейная жизнь не складывалась. Муж постоянно пил, ходил налево, а иногда и приводил баб в их однокомнатную квартиру. Лариса устраивала ему скандалы, на что он всегда грозился выгнать её из до-ма. А идти ей было некуда. У Ларисы была подруга Ира, у которой она ночевала после вечерних смен, так как автобус возил смену только за Волгу, а Лариса жила в Брагино. Вот ей и приходилось ездить к подруге. Но постоянно жить в общаге в маленькой комнате вдвоём было невоз-можно. Так она и жила от скандала до скандала.
Я как мог подбадривал Ларису, давал ей читать свои стихи, некото-рые из которых ей нравились. Она стала моей поклонницей. А я гор-дился тем, что Лариса выделяет меня из серой массы рабочих. Так прошла осень и наступила зима.
Глава пятая
LONG COLD WINTER
1 декабря я должен был встретить Женю на вокзале. Но письмо пришло только на следующий день. Почта стала работать просто отвра-тительно. Впрочем, не только почта. Прочитав письмо, я впал в ярость. Это так мне мстит судьба? Чёрт! Я молил Бога только о том, чтобы Же-ня не обиделась на меня за то, что не встретил её. Почему-то все наши встречи в Ярославле не состоялись. Это не просто так. Чтобы хоть не-много успокоиться, я сел писать Жене письмо. Был понедельник. Я написал длинное письмо с извинениями и сразу же отправил его. Настроение было отвратительное. И только получив следующее письмо из Константиновского, я успокоился.
Месяц пролетел почти незаметно. В конце декабря меня вызвал к себе Александр Юрьевич Васенин и предложил написать заявление о переводе меня на должность машиниста центрального теплового щита управления котлами. Я долго отказывался, но начальник был непрекло-нен.
; Вот тебе ручка, образец и листок бумаги, ; сказал он. ; Я приду через полчаса.
Он вышел из кабинета и запер меня внутри. Пришлось подчинить-ся. Дома были рады моему назначению, а я чувствовал себя не в своей тарелке. Своими сомнениями я поделился с Женей, когда писал ей по-здравление с Новым Годом. В новогоднюю ночь я спал. Мне надоели шумные застолья родителей, которые непременно перерастали в пья-ные разборки. Спал я плохо, но к утру гости разошлись, и я мог спокой-но поспать, не слыша многочисленных тостов и пьяных песен гостей. Я проспал до обеда, чтобы поесть салат «Оливье», который почти дошёл до кондиции.
После ночных смен дали зарплату, часть из которой я потратил на катушку с двумя альбомами «Twisted Sister». А вечером на всю катушку слушал альбом «Дискотека» группы «Звёзды» и плакал, глядя на све-томузыку, вспоминая позапрошлый Новый Год, когда я не застал Женю дома. Родители ушли в гости. Я был предоставлен сам себе и насла-ждался одиночеством под любимую музыку, глядя на фотографию лю-бимой девушки.
19 января, в воскресенье, с утра поехал в гости к Жене. Дома её не было. В комнате сидела Лариса, с которой мы и общались. Вечером Женя с Ларисой пошли меня провожать до автостанции. Мне было очень приятно идти рядом с такими красавицами, которые выше меня на голову. Они болтали между собой, а я просто шёл между ними и был счастлив. На автобус я не опоздал. В Ярославле на вокзале я купил го-роскоп на 1992 год и поехал домой.
После нашей встречи письма от Жени перестали приходить. Сам я писать не стал и не хотел. Я перечитывал старые письма с любовью смотрел на её фото, посылая мысленный сигнал. Но всё было тщетно. Только в одну из ночей мне приснился сон о том, что Женя приехала ко мне в гости. Но это был только сон.
На работе у меня прошло боевое крещение. Так у нас называли первую уборку пролитого мазута. Не буду вдаваться в детали, но после боевого крещения меня перевели на новую должность с более высокой зарплатой. И даже премии не лишили за разлив мазута. Но без писем от Жени это меня совсем не радовало. Я на автомате ходил на работу, ел, спал, читал и даже писал стихи. Только общение с Ларисой Мате-линой как-то помогало мне держаться на плаву и не скатиться к само-уничтожению с помощью алкоголя или сигарет. Хотя Лариса и курила при мне. Ведь Женя тоже курила.
Погода была отвратительная. На улице была слякоть. Серое небо нависало над землёй. Мокрый снег то и дело валился из грязных обла-ков. За всю зиму только 1 января был морозный день, а потом сплош-ные оттепели. К началу марта снег превратился в грязную корку.
В первую неделю марта пришло письмо от Жени. Оказывается, она болела, поэтому и не могла писать. Я было обрадовался, но после это-го письма опять наступило затишье. Так началась весна 1992 года.
Глава шестая
ДВА МЕСЯЦА ХАЛЯВЫ
В начале апреля меня и ещё несколько человек с ТЭЦ-3 послали на курсы машинистов котлов. Курсы проводились в здании «Ярэнерго» на проспекте Октября. Каждый день нам рассказывали об устройстве котлов, электротехнике, водоподготовке, газовом хозяйстве. Во время перерыва мы ходили в столовую на проспекте Ленина. После перерыва многие не возвращались или спали на задних партах. Для курсов при-шлось завести толстую тетрадь на 96 листов, от которых я отвык со времён посещения политеха. Писать приходилось много. К концу заня-тий рука уставала. Зато суббота и воскресенье были в моём распоря-жении.
О том, что меня отправляют на курсы, я узнал, когда пришёл на первую вечернюю смену. Так как предстояла растопка котла, я решил ехать домой, чтобы назавтра как следует выспаться. Начальник смены не возражал. Немного расстроился оттого, что два месяца не увижу Ла-рису Мателину, но тут уж ничего не поделаешь.
В первые же выходные мы с отцом поехали в Брагино покупать цветной телевизор, на который откладывали деньги всей семьёй. До этого у нас был старый чёрно-белый «Рекорд-333», который давно ды-шал на ладан. Телевизор мы купили в комиссионке за 13000 рублей. Дома мы его включили и настроили. После унылой серой картинки мы окунулись в мир цвета. Это было потрясающе! Старый телевизор от-правился на помойку, где давно уже было приготовлено место для него.
Курсы шли своим чередом. Мне даже начинало нравиться опять окунуться с головой в учёбу, не думая больше ни о чём. Но по вечерам накатывала невыносимая тоска. Погода стояла тёплая, но пасмурная. Часто шли дожди, которые только усугубляли моё паршивое настрое-ние. Я мог бы забыться, только работая без выходных, но это было не-возможно.
Писем от Жени не было. Как бы я ни страдал, я не мог ей написать первым. Не знаю, почему. Это было выше моих сил. Я тупо смотрел на фотографию своей любимой под любимый альбом группы «Чёрный кофе» и мысленно разговаривал с ней. Иногда перечитывал письма, черпая в них силы, чтобы жить дальше. Когда не было дождя, я уходил в парк, садился на скамейку около пруда и курил, глядя на воду. Никто не мог меня побеспокоить в это время года. Возможно, алкоголь мог бы мне помочь, но я не хотел затуманивать себе голову. Сидя на скамейке, я вспоминал наши встречи с Женей, начиная с самой первой, когда я опоздал, а ей пришлось ждать меня под дождём. Я проклинал свою стеснительность. Ведь я мог догадаться, что девушка в серой куртке и есть Женя. Но я благодарен ей за то, что она приняла меня таким, ка-кой я есть. Возможно, в том откровенном письме она не рассказала всей правды о себе, но мне было всё равно. Мне нравилось переписы-ваться с ней, ездить к ней в гости, гулять с ней по её посёлку. И я любил её.
Вечерами я залипал в электронную игру, купленную в Москве в свой день рождения. Игра называлась «Автослалом». Поездки в Москву стали традицией. Каждый раз, когда я ехал в Москву на электричке, я вспоминал ту первую самостоятельную поездку после написания пер-вого письма Жене. Тогда я вовсе не был уверен, что она мне ответит. Тогда в Москве я купил батон варёной колбасы, аудиокассету с двумя сборниками популярной музыки и рубашку, сшитую криво и довольно неаккуратно в кооперативе, которых тогда развелось очень много. И каждый раз при возвращении домой меня преследовала жуткая голов-ная боль, которую приходилось терпеть до самого дома. Но таблетка «Пенталгина» из домашней аптечки всегда помогала.
К концу апреля я прошёл оба варианта игры. А по ночам она нача-ла мне сниться. Это уже было чересчур! Поэтому я решил завязать с навязчивой забавой. К тому же погода начала налаживаться к концу ме-сяца, и можно было скинуть надоевшую куртку и ходить в футболке.
На площади Карла Маркса открылся ларёк по продаже рок-атрибутики. В нём продавали майки, значки, журналы, пластинки. Там я и стал затариваться всем подряд. Потом в продаже появились компакт-диски, но у меня тогда ещё не на чем было их слушать, хотя я и знал, что когда-нибудь куплю такое устройство. С каждой зарплаты я покупал майки с любимыми кумирами, значки и все номера журнала «Rock City», из которых я брал плакаты и вешал на стены в своей комнате. Вскоре свободного места на стенах не осталось. Зато я ощущал себя в своей стихии. А из журнальных статей я узнавал о выходе новых альбо-мов любимых групп и исполнителей.
Курсы шли своим чередом. В начале мая начали сдавать зачёты по различным дисциплинам, которые нам преподавали. По газу пришлось покупать книгу, в которой тема раскрывалась наиболее полно. Да и преподаватель по газу читал свои «лекции» по этой книге. Я просто от-мечал в книге нужные абзацы. Зато зачёт по газу я сдал на «пятёрку».
Лекции других преподавателей были намного интереснее. Возника-ло живое общение. Они рассказывали истории из жизни, связанные с энергетикой и не только. Время пролетало незаметно. Я, как и в стар-ших классах школы, сидел на задней «парте». Но, в отличие от своих коллег, не спал после перерыва на обед.
Во второй половине мая пришло письмо от Жени. Она приглашала меня в гости. 23 мая, в субботу, я поехал в Константиновский. Погода стояла замечательная, по-летнему тёплая и безветренная. Женя ждала меня дома. Она встретила меня в домашнем халате. Мы сидели в её комнате, слушали музыку и говорили о цели в жизни, строили планы на будущее. Женя сказала, что собирается поступать в автомеханический техникум в Ярославле. Это было здорово! Мы сможем видеться гораздо чаще.
Несмотря на тёплую погоду, мы с Женей сидели дома и слушали музыку. Нам было хорошо вдвоём. Не знаю, как Женя, но я любил её. Я хотел быть с ней всегда, не отпускать её ни на шаг. У нас было полное взаимопонимание. Мне кажется, что она понимала меня лучше, чем я сам. И это немного пугало, но и завораживало. Женя была моим свет-лым ангелом.
Вечером Женя пошла меня провожать на автобус. Мы шли много раз пройдённым маршрутом по улице Ленина до автостанции. Она шла рядом со мной, и от этого на душе было легко и спокойно. А Женя о чём-то весело болтала в своей излюбленной манере. Мы были счастли-вы вдвоём. На станции я купил билет, и мы сели на скамейку в ожида-нии автобуса, который немного задерживался на этот раз. Около авто-буса я обнял Женю, но поцеловать всё же не решился. Она долго ма-хала вслед отъезжающему автобусу.
С того дня Женя стала мне регулярно писать, что меня очень радо-вало. Письма стали более добрые и нежные. Я старался сразу писать ответ и тут же отправлять, чтобы сократить время ожидания. В конце месяца я решил прозондировать почву насчёт отпуска, и после курсов поехал на ТЭЦ-3 к заместителю начальника КТЦ Александру Юрьевичу Васенину.
; Что тебе летом в отпуске делать?! ; ответил он. ; Летом жарко. Вот осень придёт, там и подумаем.
; Но мне отпуск через 11 месяцев положен. А прошёл год.
; У тебя когда курсы заканчиваются?
; Завтра последний день, ; ответил я, всё ещё не теряя надежды.
; Вот и учись. В отпуск более достойные люди пойдут. А ты с поне-дельника приступай к работе по вахте «Б». Распоряжение я напишу.
Так я остался без законного отпуска. А двухмесячная халява закон-чилась. Меня ждали трудовые будни.
Глава седьмая
САМОЕ ЖАРКОЕ ЛЕТО
Выйдя в понедельник на работу, я попал на второй щит, темпера-тура на котором в самые жаркие дни достигала 45 градусов. Пот катил-ся ручьями. Но несмотря на то, что лишился законного отпуска, решил начать с заполнения дневника обучения, который выдали нам на кур-сах. Тут встала одна маленькая проблема: нужно было указать настав-ника, под руководством которого я и должен был проходить обучение. С этим вопросом пришлось обратиться к заместителю начальника котло-турбинного цеха Васенину.
; Чем тебя Проскурин не устраивает? ; вопросом на вопрос отве-тил мне Александр Юрьевич.
Так начальник цеха стал моим наставником. За неделю я оформил дневник и отнёс его на подпись Проскурину. Оценки за темы я ставил себе сам, но сильно не наглел. Был сплошным «хорошистом». После этого все брали у меня дневник, чтобы правильно оформить. Мне было не жалко.
В свой большой выходной накануне 12 июня я решил навестить Женю. Погода стояла пасмурная, но дождя не ожидалось. Я надел свою любимую майку с изображением альбома группы «Metallica» и джинсовую куртку с двумя значками «Zarraza». Женя была явно чем-то расстроена. Разговор в этот раз не сложился, и я уехал гораздо раньше, чем обычно. Провожать меня она не пошла. Настроение было ни к чёр-ту.
12 июня, в первую вечернюю смену топили котёл. Устал как собака, бегая по котлу то вверх, то вниз. Придя домой, долго слушал музыку в наушниках, чтобы избавиться от шума в ушах после смены. Этот способ мне всегда помогал. После этого я спал крепким сном. Просыпался я всегда рано и без всякого будильника. Мне нравились эти утренние ча-сы, когда в квартире царила благоговейная тишина, которую ничто не могло потревожить.
Перед уходом на работу я пообедал и взял с собой кассетный пле-ер и несколько кассет, чтобы поднять себе настроение. На этот раз я взял три кассеты с записями старых альбомов «Modern Talking». Надо было взять кассету с группой «Мираж», но она куда-то пропала. А тяжё-лый рок не мог мне помочь на этот раз.
Дни шли чередой, а письма от Жени всё не было. Она даже не при-гласила меня на свой день рождения. Неужели всё кончено?! Не хочет-ся в это верить. Но с той злополучной встречи прошло более пяти недель. В какой-то момент я не выдержал и, собрав все её письма, от-нёс их за сцену на агитплощадке и сжёг. Мне было больно смотреть на этот костёр, но я ничего не смог с собой поделать. Я хотел забыть. Даже написал стихотворение «Я хочу тебя забыть». Но забыть я не мог, это было выше моих сил. Ведь я любил Женю. Она давала мне веру в жизнь, веру в свои силы. Она разглядела мой талант поэта и приняла меня таким, какой я есть на самом деле. За это я буду ей благодарен до конца своих дней.
А тем временем подошёл конец июля и экзамен в «Ярэнерго». Всем, кто учился, дали три дня выходных на подготовку. На первой же консультации мы сказали, что всё знаем и в консультациях не нуждаем-ся. Поэтому всех отпустили по домам до экзамена. 29 июля прошёл эк-замен, который сдали все. После экзамена мы все большой толпой по-шли отмечать это радостное событие в «Шоколадницу». Пили много, но под хорошую закуску. В какой-то момент я даже хотел поехать к Жене в гости, но коллеги отговорили меня от этого необдуманного поступка. Но теперь я стал полноценным машинистом.
В первую же утреннюю смену я пошёл к Васенину насчёт отпуска. Морально я был готов к отказу, но он пошёл мне навстречу и попросил написать заявление с 24 августа 1992 года, что я и сделал, пока начальник не передумал. Осталось лишь подождать чуть меньше трёх недель.
11 августа Женя прислала сразу два письма. Мама устроила её на лето на завод, чтобы дочка дурака не валяла и была под присмотром. Мне было приятно читать эти два письма. Но я жалел о том, что сжёг предыдущие письма из Константиновского. Я пообещал себе, что больше так не поступлю, но… Впрочем, не буду забегать вперёд. На два письма я написал два ответа и сразу же отправил. Настроение сра-зу улучшилось. До отпуска ничто не могло меня расстроить.
Глава восьмая
ПЕРВЫЙ ОТПУСК
За несколько дней до отпуска я получил отпускные. Целых 15000 рублей. Для меня это была огромная сумма, хотя отечественный ви-деомагнитофон стоил 36 тысяч «деревянных». Летом я выпросил у ро-дителей деньги на магнитолу, с которой можно было ходить по улице и слушать свою любимую музыку. Во время отпуска я часто сидел с ней на лавочке около подъезда или на агитплощадке. Иногда вокруг меня собирались ребята с нашего двора. Кто-то приносил свои кассеты. Так мы сидели часами, иногда курили. Чаще всего в те дни я любил слу-шать последний альбом группы «Кино», через все песни которого скво-зила такая тоска, что перехватывало дыхание.
Писем от Жени опять не было. Но «я жду ответа, больше надежд нету». Так я и писал в последних своих письмах вместо постскриптума. Я старался поменьше времени проводить дома. Часто ездил в Брагино и ходил там по магазинам. Это меня успокаивало. Когда мама работала в вечернюю смену, я ходил её встречать с автобуса в Кресты. Иногда со мной ходил отец. В одной руке у него был охотничий нож, а в другой то-порик для разделки мяса. Так ему было спокойнее. Но так он себя вёл, только когда был пьяный.
Помню один случай. Я тогда ещё посещал музыкальную школу. Был четверг. В книжном магазине на Московском проспекте продава-лась книга, которую я очень хотел купить. После школы я поехал в этот магазин, совершенно забыв о занятиях в музыкальной школе. Книгу я не купил, а по дороге где-то потерял ключ от квартиры. И, как на зло, в этот день сестра пошла с классом в ТЮЗ, а мама работала в вечернюю смену. Соседа дома тоже не было. Я стал ждать отца с работы, а его всё не было. Прошёл час, другой, третий. На улице стало темнеть. Мне стало страшно. И где-то после девяти часов вечера соседка подозвала меня и показала моего отца, который спал в нише около окна подвала соседнего дома. Соседи помогли вытащить его и отнести домой, а я ис-кал по карманам брюк отца ключи от квартиры. На следующий день отец не пошёл на работу, а я пошёл в школу с невыученными уроками. С того раза отец не стал меньше пить, но старался делать это по пят-ницам. А я привык поздно ложиться спать.
Спал я всё так же мало. Обычно я просыпался в шесть часов утра и чувствовал себя превосходно. Перед сном я всегда слушал музыку, ко-торая заставляла кровь быстрее бежать по венам. Мне ничего не сни-лось. Время вещих снов осталось в детстве. Но я очень хотел во сне увидеть любимую девушку. Или хотя бы услышать её божественный го-лос. Но всё это были лишь мечты.
Но Бог услышал мои молитвы. В середине сентября Женя присла-ла мне такое тёплое и прекрасное письмо, что на глаза невольно навернулись слёзы радости и облегчения. Моя любимая девушка стала учиться в Ярославле в автомеханическом техникуме. Ей дали комнату в общежитии строительного техникума. На выходные она уезжала домой. Сразу написав ответ со строчками песни Цоя в конце, я решил в субботу поехать к ней в гости.
На вокзале я купил букет роз. В этот раз я надел костюм. Со сторо-ны я был похож на жениха, но мне это было даже приятно. Женя была рада меня видеть. Она рассказала, что её подруга работает в Ярослав-ле. Мы мило болтали весь день, слушали музыку, словно между нами никогда не было никаких размолвок. Потом мы пили чай на кухне, ду-мая каждый о своём. Женя с удовольствием пошла меня провожать и долго махала вслед автобусу. Дома меня ждало новое письмо и целая куча положительных эмоций от встречи. Жизнь налаживалась.
А в пятницу я действительно поверил в судьбу. Женя приглашала меня на встречу в Ярославле. До встречи оставалось меньше двух ча-сов. Конечно же, я решил не испытывать судьбу на прочность и сразу собрался и поехал на остановку около областной больницы, где Женя назначила наше рандеву. Я приехал на место минут за сорок. Я не знал, с какой стороны покажется Женя.
– Молодой человек, вы не меня ждёте? – раздалось у меня за спи-ной.
От звука её божественного голоса моё сердце готово было выпрыг-нуть из груди. Я обернулся и увидел Её. На ней был чёрный кожаный пиджак, короткая юбка и туфли на коротком каблуке. Она выглядела просто замечательно.
– Привет, – только и смог я сказать в ответ.
– Давно ждёшь?
– Не очень, – сказал я. – Просто чудо, что твоё письмо пришло се-годня. А то сколько раз твои письма опаздывали, и мы с тобой не встре-тились в Ярославле.
– Теперь мы будем видеться чаще, – ответила Женя своим бархат-ным голосом, от которого я просто терял дар речи.
– Это здорово!
– Ну, расскажи, как у тебя дела, Миша?
– Хорошо. Догуливаю последние дни своего первого отпуска. Если честно, совсем не хочется на работу, когда я знаю, что ты рядом.
Женя промолчала, но внимательно посмотрела на меня. Увидев в моих глазах только искренние чувства, она сказала:
– До автобуса у меня примерно два часа. Может, погуляем?
– С удовольствием, – ответил я.
Мы поехали на троллейбусе в Брагино. Я купил Жене билет на ше-стичасовой автобус до Константиновского, и мы пошли гулять под тёп-лыми лучами осеннего солнца. Я купил нам по мороженому. Мы были счастливы, словно маленькие дети. Это было здорово! К автобусу мы подошли в числе последних. Я обнял Женю и потом долго махал вслед отъезжающему автобусу. Так закончился мой первый отпуск на Яро-славской ТЭЦ-3.
Глава девятая
ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
В конце сентября я вышел на работу. Меня поставили в вахту «В». А начальником смены там был Владимир Иванович Аверин, которого я невзлюбил ещё в начале своего трудового пути. Впрочем, это было вза-имное чувство. Я старался как можно меньше сталкиваться с ним, но это не мешало ему делать разные мелкие пакости, а часто и стучать на меня вышестоящему начальству. Такой уж он был человек. И только присутствие в смене Ларисы Мателиной скрашивало серые рабочие будни. Мы продолжали поддерживать с ней хорошие отношения. Я рас-сказывал ей о Жене. Лариса искренне радовалась за меня. Она всегда подсаживалась ко мне за стол, чтобы поболтать, когда делала обход. Это было здорово!
В свой первый выходной после отпуска мы встретились с Женей на уже знакомой остановке. Я пригласил её домой. С пересадками мы до-ехали до столовой №1, около которой я жил, и пошли ко мне. Я очень волновался, так как у меня ещё никогда не было в гостях девушки. Жене очень понравилась моя комната, увешанная плакатами с изобра-жениями рок-звёзд. Она очень удивилась идеальному порядку, который царил в моей комнате. Все вещи были строго на своих местах. Напоив гостью чаем, я поехал провожать её до автобуса. В кассе я купил ей би-лет и дождался отправления рейса. А через день получил от Жени тёп-лое и нежное письмо. По иронии судьбы, это было последнее письмо от неё.
Я снова почувствовал себя человеком, а не машиной по обслужи-ванию котлов ТГМ-84. Все неурядицы на работе и в семье проходили для меня незаметно. У меня была любимая девушка, которая понима-ла меня и помогала жить. Когда я думал о ней, в моей душе поднима-лась волна безумной нежности. Я был счастлив. Это счастье давало мне сил пережить расставание.
В те дни, когда мы не виделись с Женей, я закрывался в своей ком-нате и слушал в наушниках альбом «Звезда по имени Солнце». По настроению он подходил как нельзя лучше. За окном горел одинокий фонарь, разгоняя мутным светом темноту, но за кругом света фонаря царил мрак. И где-то там была Женя. Я очень переживал за неё, и не мог понять причины своей тревоги. Ведь ничего не предвещало беды.
Только через десять дней мы случайно увиделись с Женей. Оказы-вается, она сменила транспорт, и теперь ездила на трамвае. Договори-лись встретиться на следующий день. На встречу я взял с собой магни-толу и по пути купил кассету с новым альбомом группы «Наутилус Пом-пилиус».
– Что будем делать? – спросила меня Женя.
– Поехали ко мне. Я новый альбом «Наутилуса» купил. Послушаем.
– Поехали, – согласилась Женя.
Знакомым маршрутом мы поехали ко мне. Родителей дома не бы-ло. Я включил свою стереосистему и поставил новую кассету. Женя се-ла в моё любимое кресло, а я достал фотоаппарат и начал её фото-графировать. Женя с большим удовольствием позировала мне. Потом я поставил фотоаппарат на штатив и присел рядом с ней на диван. Эту фотографию я храню до сих пор. Она немного пожелтела за много лет, но по-прежнему дорога мне.
Мы мило поболтали с Женей за чаем на кухне. Договорились схо-дить в кино или в театр. В начале пятого моя мама пришла с работы. Женя сразу засобиралась и попросила её проводить. Когда мы вышли на улицу, начал падать первый снег октября. Народу в транспорте было много. Мы доехали до улицы Победы. По дороге мы строили планы на будущее, делились друг с другом тем, чего хотели бы добиться в жизни. Я первый раз в жизни провожал Женю до общежития. Мы шли медлен-но, а вокруг нас кружился снег. К утру ему суждено было растаять и превратиться в грязную кашу под ногами многочисленных прохожих, но сейчас мы наслаждались его изысканной красотой. После душного троллейбуса на улице было прохладно и тихо. Тонкая пелена снега скрывала окружающие звуки. Все слова были сказаны. Нам было груст-но расставаться, и не хотелось нарушать это очарование тишины осен-него вечера, проведённого вдвоём. Только у дверей общежития я смог передать Жене деньги, которые обещал ей. Она поцеловала меня в щёку и скрылась за массивной дверью.
Какое-то время я стоял неподвижно, словно надеялся, что Женя пригласит меня в гости. Идти домой совершенно не хотелось, поэтому я решил зайти в книжный магазин на Володарского, в котором покупал учебные пособия для курсов. По неведомой причине я купил книгу «Джен Эйр». И только после этого поехал домой. Я доехал до дворца культуры нефтяников, и пошёл по тропинке, по которой меня водил из садика отец. Снег уже лежал вокруг ровным слоем. Было очень красиво. А на душе было грустно и одновременно радостно. Ведь завтра мы вновь увидимся с Женей.
На следующий день мы сразу пошли в кинотеатр «Чайка». Успели на сеанс 15:30. Весь сеанс я держал её руку в своей и думал только о ней. После кино я повёл Женю домой пить чай. Мы немного посидели дома. И опять я поехал провожать её. Вчерашний снег частично раста-ял и лежал грязным месивом на тротуарах. Женя очень боялась промо-чить ноги, поэтому мы старались обходить все лужи. На этот раз мы долго стояли около дверей общежития. Я хотел что-то сказать, но слова застревали у меня в горле. А Женя стояла, опустив глаза вниз, словно боялась посмотреть на меня. Что-то её терзало, но она боялась сказать об этом мне.
– Ну, я пойду, – наконец сказала она, мельком взглянув на меня.
– Пока, – только и смог произнести я.
Тяжёлая дверь закрылась, оставив меня наедине с осенью, кото-рую я так полюбил три года назад. Тут мне пришла в голову мысль о том, что из наших отношений с Женей незаметно ушло что-то искрен-нее, доброе, светлое. И вернуть это будет очень сложно, если вообще возможно. Мы стали отдаляться друг от друга, несмотря на частые встречи. Стало невыносимо грустно.
Чтобы добить себя окончательно, начал читать «Джен Эйр». Книга поглотила меня целиком. Я читал её дома и на работе в свободное время. Дочитав до конца, я понял, что больше никогда не смогу открыть эту книгу. Слишком сильные чувства она вызвала.
Только через десять дней мы встретились с Женей. У меня дома мы слушали музыку, листали журналы и болтали обо всём.
– У тебя здорово! – сказала Женя с неподдельным восхищением.
– Мне очень приятно, – ответил я с улыбкой.
Мы опять фотографировались. У Жени явно был талант фотомоде-ли. А я любил фотографировать. И делал это, на мой взгляд лучше, чем писал стихи. Я показал свою коллекцию баночного пива, которую не-давно начал собирать. Пиво хранилось у меня в тумбочке для аппара-туры на нижней полке за деревянной дверцей.
– Что ты с ним будешь делать? – спросила Женя, жадно погляды-вая то на меня, то на банки.
– Хочу собрать все сорта баночного пива, – ответил я, игнорируя её неприкрытый интерес к алкоголю.
Женя отвернулась к окну с плохо скрываемой обидой. Я сделал вид, что этого не заметил, и закрыл дверь тумбочки. Через несколько минут Женя повернулась ко мне и улыбнулась. Инцидент был исчерпан. Или мне так казалось. Но с того дня наши отношения навсегда безвоз-вратно изменились. И это было ещё полбеды.
Женя стала избегать меня при встречах. В начале ноября я увидел её на остановке, поздоровался с ней, но, когда подошёл трамвай, она просто запрыгнула в него и уехала. Я не стал её догонять. Она была явно не в духе. Что-то её терзало, но мне она не хотела об этом гово-рить. В следующий раз мы увиделись через неделю, ближе к середине месяца. Мы немного поговорили на остановке, и она пошла в общежи-тие, отказавшись от того, чтобы я её проводил. Это была наша послед-няя встреча в Ярославле. Несколько раз я пытался её встретить на остановке около автомеханического техникума, но всё было тщетно. Си-гареты, которые я хотел ей отдать, пришлось сдать в ларёк. Заработал на этом немного денег.
Глава десятая
ЧЁРНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Я не видел Женю целый месяц. Меня перевели в вахту «Б», в кото-рой работала моя мама. Дни тянулись невыносимо. Тоска съедала ме-ня изнутри. Я похудел и стал раздражительным. Любую невинную шутку в свой адрес стал воспринимать как личное оскорбление. Ничего не мог с собой поделать. Жизнь была кончена. Пришлось ждать выходного, ко-торый приходился бы на воскресенье. Таким днём стало 13 декабря 1992 года.
На улице была оттепель. Шёл мокрый снег. В дорогу я взял с собой плеер и несколько любимых кассет. Батарейки были куплены заранее и только ждали своего шанса. Когда я сел в автобус до Константиновско-го, плеер просто перестал работать. Я переставлял батарейки, стучал по ним, но ничего не помогало. Пришлось убрать его в сумку и всю до-рогу смотреть в окно на унылый пейзаж. Мои мысли были далеко. Зна-комая дорога не вызывала во мне каких-то трепетных чувств, как было раньше. Что-то было не так, и я никак не мог понять, что меня гложет.
Вот и улица Ленина в знакомом посёлке, пройденная вдоль и попе-рёк. Я медленно шёл по мокрому снегу, и единственным моим желани-ем было развернуться и уехать назад, оставив всё как есть. Но какая-то тёмная сила вела меня к дому под номером 24 на второй этаж к квар-тире 21. Я мог бы пройти этот путь с закрытыми глазами, но не в этот раз. Во мне боролись любовь и ненависть, хотя причину последней я и не мог объяснить.
Войдя в подъезд и поднявшись на площадку второго этажа, я неко-торое время постоял около знакомой двери. Мне нужно было время, чтобы успокоиться. Но сердце меня не слушалось. Я позвонил. Дверь открылась не сразу. На пороге стояла заспанная Женя в наспех застёг-нутом домашнем халатике.
– Я тебя не ждала, – сказала она вместо приветствия бесцветным голосом.
– Привет!
– Ну, что же, проходи.
Женя закрыла за мной дверь и скрылась в комнате. Я разделся и прошёл за ней. Женя сидела на стуле, опустив голову. Я сел рядом с ней и спросил:
– Что случилось?
– Зачем ты приехал? – тем же бесцветным голосом спросила Женя.
– Тебя давно не было, вот я и решил приехать.
– Я устроилась на работу. У меня теперь много друзей. С ними ин-тересно.
– Где ты работаешь? – спросил я, пытаясь сохранять спокойствие.
– На Подбелке.
Услышав эти два слова, я понял, что потерял Женю навсегда. Даже такой отсталый от жизни парень, как я, знал, что на Подбелке в Яро-славле работают проститутки.
– Зачем это тебе? – спросил я.
– Деньги нужны, – зло ответила Женя.
– Я же давал тебе деньги. И дал бы ещё больше.
– Это слёзы, а не деньги. Извини.
– И давно ты… работаешь?
– С конца октября.
– Женя, ну зачем? – я почти плакал. – Я бы всё сделал для тебя.
– Ты слишком хороший для меня, – ответила Женя. – Я не хочу те-бя тянуть с собой на дно.
– Да о чём ты говоришь! – крикнул я.
– Не ори, – зло ответила Женя и подошла к окну.
Я слышал, как она плачет, но не мог подойти к ней, обнять, успоко-ить, утешить. Наши отношения были разрушены окончательно. Даль-нейший наш разговор не сохранился в моей памяти. Да и не следил за тем, что говорил сам и слышал в ответ. Это был конец. Женя даже не вышла в прихожую проводить меня. Я оделся, вышел и со злости хлоп-нул дверью, закрывая очередную главу своей несчастной жизни.
В конце декабря из почтового ящика я достал письмо от Гали Цех, с которой переписывался некоторое время назад. Она словно чувствова-ла, как мне тяжело, и написала письмо. Не будь его, я пустился бы во все тяжкие. Но это уже совсем другая история.