Глава пятая Имя

Фёдор Пешихин
Эрне стоял перед зеркалом и безразлично смотрел в глаза самому себе. На нём был отутюженный пиджак, одетый поверх белоснежной рубашки. Ворот словно виселичной петлёй охватил тёмно-синий галстук. Чёрныее брюки были подпоясаны, но полы пиджака пояс закрывали. Из-под  классических чёрных туфель выглядывали серые чулки. Серые волосы причёсаны, очки протёрты до блеска линз. Если бы в таком виде Эрне увдили на улице, то приняли бы за прилежного ученика какой-нибудь авторитетной школы. Отчасти это так и было, но до прилежного юному авантюристу, прячущемуся за внешностью, было далеко.
Эрне в последний раз оценивающе на себя посмотрел, понял, что не испытывает ничего, и отошёл от зеркала. До отъёзда было ещё долго, поэтому он подошёл к своему любимому  креслу и всё так же безразлично осмотрел комнату. Здесь, как всегда, царил полных хаос. Стол давным давно служил магнитом для вещей, что называется, разделённого мнения. Родители считали, что всё это - бесполезный хлам, а Эрне противился и заявлял о невероятной пользе иногда даже ему самому неизвестных предметов. У стены, под одним из высоких окон, стояла кровать. За ней как раз тот самый письменный стол. Следом - кресло Эрне, так же под чуть ли не всегда открытой форточкой. Свежий воздух всегда вдохновлял мальчика на различные мысли, но сейчас голова, как и сама душа, так болела, что ничего не хотела думать. Да и Эрне сам-то не очень пытался. Он посмотрел на часы, украшавшие правую руку. Половина первого. За окном привычные дома соседей, небо пасмурное, воздух тянет запахом дождя.
В дверь постучали. Мгновение спустя её кто-то открыл. Этим кто-то была мама Эрне.
—Эрне. Пора.
—Да, мам,— тихо ответил мальчик.
Дверь закрылась, и Эрне встал. Перед выходом он ещё раз окинул взглядом комнату. На этот раз с налётом лёгкой печали. Тут его головву посетила одна мысль. Эрне посмотрел на старинный шкаф, стоявший в самом тёмном углу. Открыв его, он моментально нашёл нужную полку и без какого-либо труда смог взять свою самую ценную вещь — тонкий белый квадратный альбом без названия с пластинкой внутри.
Из дома вышли без пятнадцати час. Пасмурность окончательно решила подстроиться под царившее настроение и выпустить лёгкий дождь на свободу. Машина отца стояла прямо перед домом,  а потому капли не нанесли ощутимого урона сухости.
Эрне обожал ездить по городу, особенно в дождь, и, надо отметить, сейчас такая долгая и размеренная поездка принесла некоторое успокоение. В машине тихо. Папа не стал включать радио. В голове у всех итак играло печальное пианино. Мама, как и Эрне, смотрела в окно. Родители расположились на передних местах, Эрне отправился на задние. Рядом с ним, на одном сплошном кресле, лежали цветы. Белые. Кажется, хризантемы. Эрне никогда не разбирался в цветах и всегда их путал.
Они проезжали мимо парка, куда Эрне всегда отправлялся на прогулку. В дождь там было очень красиво: до того сухие кроны деревьев теперь выставляли на показ каждый мокрый лист, а земля под ногами становилась мякгой. Сейчас там никого не было, и мальчика так и потянуло вновь пройтись там, вдохнуть этот приятный запах свжести и... Но не сегодня. Не сегодня.
* * *
Кладбище ничем ни отличалось от обычных  скверов или парков. По крайней мере, так считал Эрне. Здесь было тихо, уютно и спокойно. Но каждый раз сюда приезжая, Эрне испытывал угрызения совести. Он помнил, как однажды видел здесь мистера и миссис Эймон — родителей Ната. Помниться, тогда, он сделал всё, чтобы те его не нашли. И удалось. В противном случае, Эрне не представлял, как посмотрит в глаза тех, чей сын умер по его вине. Вот и сейчас он шёл осторожно, каждую секунду озираясь по сторонам. К могиле он брёл один. Родители в это время отправлялись куда-то по своим делам. Зимой и весной приезжать сюда было не из приятных ввиду погоды, но ни смотря ни на что, Эрне всегда появлялся здесь каждое шестое число месяца. Сейчас был июнь. Ровно полгода прошло с той страшной ночи.
Среди множества надгробий показалось то, которое он узнает изадлека. Эрне подошёл почти в плотную и встал перед могилой. Страшная надпись поприветствовала его.
—Привет,— сказал он, а затем продолжил с усмешкой.— Ты всё здесь? Тебе не надоело?
Осознав, что он делает, он прибавил:
—Прости. Просто тебя всё нет и нет, и мы ждём... когда... когда же ты вернёшся.
В ответ тишина.
—Знаешь... Хоть мы и были знакомы всего ничего, я... скучаю. За то время, что мы учились вместе, я успел привязаться.
Пауза.
—Я помню, Мия как-то сказала... что ты псих. Признаться, я почти в это поверил, но ты... был...— вздох,— Прости. Не знаю, что сказать. Я знаю, что ты злишься и ненавидишь нас всех. И это правильно. В твоей смерти виноваты мы. Боже, что я несу?
Эрне замолчал. Мысли в голове путались, а потому сконцентрироваться на чём-то конкрутном было сложно.
—Но у меня есть просьба. Всего одна. Прояви свою фантазию. Будь... пожалуйста... живым.
Слёзы катились по лицу. Эрне вытер их рукавом. Затем положил цветы. Вместе с ними пластинку.
—Не знаю, как ты относишься к музыке, но там, где ты сейчас есть, должно быть, очень скучно. Вот я и подумал, что это скрасит тебе время.— Печльная улыбка, —До встречи, Нат.
Развернувшись, он пошёл в обратную сторону.
* * *
Он наблюдал за процессией погребения от начала и до конца, стоя рядом с одним из надгробий. На похороны пришло достаточно людей. Снег в тот день выдался во истину густым и обильным, что пзволяло оставаться незамеченным. Ему было искренне жаль мальчика. Да, они были врагами, но он ни за что не пожелал бы ему смерти. Ни за что.
Гроб опустили. Пришедшие стали расходиться. После похорон у могилы остались толкьо самые преданные друзья Ната, и, к сожалению, его самые заклятые враги: Мия, Энни, Эрне, Рик, Хёлле и, конечно же, Гейб. Те, из-за кого и случилась эта трагедия. И вот, кто по настоящему должен чувствовать вину. Если бы они не вмешались, то Нат бы не погиб. Но тем не менее, незванный гость испытывал некое отвращение к самому себе. Ведь это же его они хотели поймать в той заброшенной больнице. От этих мыслей у пришедшего помутилось в мыслях.
Он осторожно пошёл к выходу с кладбища, оставив плиту, возле которой стоял, на едине с именем, высеченным на ней:
"Альфред Дэвенпорт".