Тихий летний день. Небольшой городок, казалось, задремал под палящим солнцем и даже на дорогах машины проезжали с поразительной редкостью.
Билли шагал по тротуару вдоль Кавер-Стрит, примыкающей к небольшой речушке Левинстон и с тоской поглядывал на сверкающую речную рябь. Ему казалось, что сейчас нет ничего лучше, чем скинуть с себя шорты, футболку и окунуться где ни будь под мостом, прыгнуть в воду с головой, что бы она заложила тебе уши, охладила раскалённые волосы и выбила из сознания сухую тоску.
Он уже почти решился, почти свернул на маленькую тропинку, уводящую через сухостой к берегу, а там дальше вдоль узенькой вытоптанной полосы к мостику, как рядом раздался крик.
Испугавшись, Билли замер на месте и огляделся.
Ему почудилось, что сама улица ожила от нестерпимой жары, скинула с себя сонный паралич и взвыла в самое небо душераздирающим женским воплем.
Щурясь на солнце, Билли смотрел по сторонам и не видел ничего кроме пустынного пейзажа Кавер-Стрит, с её одинокими, невзрачными домами. Никого! Может ему показалось? Может просто напекло голову? Он протянул руку к макушке и растрепал волосы, всё так же рассматривая пыльный тротуар, чужие окна. И тут его сердце бешено заколотилось в груди, а мироощущение будто бы сдвинулось в другу, более нереальную сторону, потому что крик прозвучал вновь.
Это был не просто крик, а это был вопль. Какая-то женщина вскричала болью и ужасом в полуденный день, и если сейчас он не представил себе ужасную картину преступления, то пусть эта речка пропадёт с белого света, а его ноги спляшут Джицу-Джицу.
Взгляд Билли остановился на доме, смотрящем на него с противоположной стороны улицы серыми глазницами и фасадом с почерневшей на солнце краской. Старый дом, каких теперь не часто увидишь, даже в таких маленьких городках как этот. Высокая покатая крыша, маленький деревянный частокол, покрашенный по серому дереву прозрачным лаком, что конечно не придавало ему новизны. И самое главное - дверь. Дверь была прямо напротив него и он даже видел небольшую металлическую табличку на ней с номером 960. И эта дверь была чуточку приоткрыта.
Он мог бы пройти мимо при других обстоятельствах и не заметить этого странного обстоятельства, но не сейчас. Билли сделал два неуверенных шага к дороге, опасаясь, будто бы приближался не к этому дому, а к спящему хищному животному.
;
- Мальчик! – вдруг раздался женский, приглушенный и испуганный голос. – Помоги мне! Мальчик!
Билли опять остановился. Дорога перед ним походила на границу между явью и реальностью, где в последней он всё ещё находился. Всё ещё, или по другому – пока ещё.
Билли поднял руку будто бы в полусне и вытер капли пота на лбу. Рука его дрожала да так, что он почувствовал дрожь кожей. Несмотря на то, что страх охватил его с ног до головы, придавил горло и сковал дыхание, он сделал над собой усилие и проговорил тихим, едва слышным голосом. Глаза его всё так же оставались прикованными к двери.
- Кто вы?
Глупый вопрос, особенно в такой ситуации, но другой в голову ему не пришёл. Ему было необходимо знать, кто зовёт его за этой дверью, в сером, старом доме на углу цивилизации их маленького и полупустого городка.
Никто не ответил, но ему показалось, что он услышал женские всхлипы.
Дверь, взломали, подумал он шокирующим пониманием. А за ней убивают человека. Прямо посреди белого дня и никто не может помочь, кроме него одного. Убивают человека! От этой мысль его сознание пошатнулось, и он судорожно сглотнул.
Никогда в своей жизни он не видел чужой крови, разве только при сдаче анализов. Но ведь это совсем другая кровь, верно? Безобидная, добрая кровь в медицинской скляночке, её совсем чуть-чуть, а тут может быть совсем по другому.
Не осознавая своих движений, Билли уже повернулся, что бы броситься вперёд по дороге, бежать быстро и не сворачивая ни на какую речку, никуда больше, добраться до дома, а там, если всё таки он не решит, что весь этот ужас ему не привиделся из-за солнечного удара, который в этот момент возможно разжижает его мозги, заставляя видеть и слышать то, чего не существует, он расскажет всё матери. Она то точно знает, что делать. Она не мальчишка двенадцати лет.
Но, только Билли, развернулся, не спуская глаз с двери, как та тихонько приотворилась на дюйм. Это могло лишь показаться, он Билли поверил, что так оно и есть. Дверь начала открываться.
- Пом-могите! Кт-то ни будь! Я не могу подняться. Что-то вц-цепилось в мою ногу. – Женский голос дрожал, будто бы его обладатель заливался горькими слезами отчаяния.
И этот голос был женский, с поразительной чёткостью сказал себе Билли. Раньше, он слышал его немного по-другому, но теперь он будто бы изменился. Теперь он напомнил ему о учительнице с факультатива, проходящего по субботам. Милая женщина, невероятно добрая и если спросить у неё что делать с этой формулой, похожей на китайское заклинание эпохи Цинь, она подсаживалась рядом с понимающей улыбкой и будто бы по волшебству, выводила более простую, понятную даже для лесного ягнёнка решение. Марта, так её звали. Девушка двадцати лет, проходящая стажировку с педагогического факультета Центрального Универститета Матесона.
- Это вы? – неожиданно выпалил Билли, подавшись вперёд. Теперь он узнал её голос. Узнал на сто процентов. Ошибки быть не может.
- Билли? – проголосила женщина с надеждой или даже ликованием. – Поди сюда, я не могу подняться.
- Это вы? Миссис Марта? – тупо повторил Билли, не сдвинувшись с места. Он уже не чувствовал того чудовищного страха, охватившего его тело, будто бы огромными перепончатыми крыльями, но тело всё равно отказывалось слушаться. Он не мог заставить себя идти вперёд, несмотря на то, что этот человек был его другом.
-Да, Билли. Иди сюда! Кажется, я могу потерять сознание!
На миг солнце померкло, и Билли машинально поднял глаза к небу. Не облачка! Видимо ему показалось.
- Я иду, - сказал он неуверенно.
Когда он ступил на дорогу, медленно шаркая по пыльному асфальту так и пышущего жаром, его сердце снова забило чечётку в груди, да и пожалуй в ушах. Было в этой улице что-то чужое. Что-то проникающее в глубь подсознание и заставляющее волноваться, оглядываться по сторонам. И этот день, он был слишком жарким и слишком тихим. Безлюдный, иссушённый день – день мёртвого лета, день ненормального лета.
Дорога была всего лишь двухполосной и он быстро перешёл её, перешагнув полустёртую белую линию, потому что он всегда так делал. Суеверие? Возможно, но теперь он сделал это механически, по старой детской привычки, так же как перешагивал в торговых центрах выделяющуюся из всех плиток одну, недавно поставленную и купленную без особых эстетических предпочтений из ассортимента «Дешевле всего» ,а не «Больше подходит по цвету», так же как обходил стороной раскинувшийся над тротуаром столб-галочку.
А когда он пересёк проезжую часть и оказался на другой стороне улицы всё прошло. Лишь солнце казалось пекло меньше, а тёплый летний ветерок, теперь трепал его волосы как конфети. Ну и ветер. Приятный, освежающий и терпкий, будто бы дул с лесоповала или с пышущего степного луга.
- Билли, поторопись, а то я не скоро смогу выйти на работу. Мы тогда врятли увидимся.
Билли подошёл к маленькой деревянной оградке и открыл калитку. Та страшно заскрипела и чуть было не свалилась, повиснув на одной петле. Те были ржавыми, кривыми. Билли посмотрел на них с ужасом, будто бы увидел доказательство чего-то плохого, о чём поучительно рассказывают им в школе на общих семинарах посвященных бедности, преступности и наркотикам.
А когда он прошёл внутрь двора и от остальной улицы его отделил облезлый заборчик, дом показался ему ещё более неествественным.
Старые и покосившиеся оконные рамы, будто бы держались на добром духе. Окна теперь казались ему засаленными, чёрными и непроницаемыми несмотря на солнечный день. Солнечный день! Билли поднял голову вверх и увидел, что солнце спряталось за свинцовыми тучами и теперь их было много. Очень много. Но когда они успели набежать? Он бы точно знал если бы собирался дождь. Ему бы сказала мама, как она обычно и делает. Но.. Но ведь и мама может ошибаться? И прогноз погоды? Вот что не может ошибаться, так это его слух и зрение, так говорил дедушка. Ещё он упоминал про сердце, но в данный момент оно было загнанно куда-то далеко в грудную клетку и давало о себе знать только гулкими, частыми стуками по барабанным перепонкам.
Его опять охватила нерешительность и самое главное – животный, пугающей своей силой страх. Страх маленького мальчика, подумал он. Страх, который преследует его каждую ночь в собственной кровати и каждый раз, когда он остаётся один приглядывать за домом.
Но ведь пора становиться мужчиной? Что будет, если сейчас он настежь откроет дверь и обнаружит за ней раненную миссис Марту, бледную как сама смерть с закатанными от боли глазами и протянутыми к нему руками в жесте мольбы и помощь. Несмотря на свой возраст он уже знал, что такое страдание, что такое мучение – это то, что ожидает человека по ту сторону мира, если он совершал плохие поступки. А если такое происходит посреди белого дня, то человек должен помочь. Никто не заслуживает мук, пока жив. Никто.
Билли зашагал к крыльцу, полный цепеняющего ужаса и вместе с этим внезапно накатившей решительности.
По крыльцу он поднялся будто бы во сне, не слыша скрипа прогнивших, заплесневевших досок, не видя поломанных по бокам перил.
-Билли, - проговорил голос почти шёпотом, когда он взялся за ручку и на него повеяло каким-то затхлым, старым запахом. Запахом брошенных больниц, высохших колодцев с прогнившим дном и древних покосившихся хижин. И было что-то ещё, что он не разобрал. Сладкий, тошнотворный запах, как будто от загноившейся раны.
- Иди сюда и помоги мне. Помоги, Билли! Я жду тебя!
Он рванул дверь, будто бы срывая скатерть с до ужаса похожего на человека светильника. Дверь не издала и звука, но зато тут же голос, который звучал в его голове всё это время изменился. Он сорвался, стал чужим, скрипучи, подстать самому дому с его развалившимся фундаментом, с обгоревшими комнатами и шаткими стенами.
В последний момент он вспомнил, что миссис Марта не может жить именно здесь. Она жила на другой улице, рядом со школой. А сейчас, она должно быть отдывает где нибудь на море как и большинство знакомых ему людей. Почти все и даже с этой улицы.
Он не успел вскрикнуть.
Горло сдавила мёртвая, цепкая хватка, смяв его словно бумажный пакетик, а глаза мгновенно налились кровью от накатившего давления. И кроме ужаса, в них было только сожаление.