ОТ АМЕРИКИ ДО НЕМЕЦКОЙ ГРАНИЦЫ
9 апреля 1885 года, в час дня, тяжелый, но стройный корпус Сити оф Чикаго, со своим живым грузом двинулся от причала, как будто он сам наделен разумом. Толпы людей, которые минуту назад находились внизу у трапа, теперь собрались у пирса в массу, размахивающую платками, с тревожными лицами, выкрикивающие слова признания друзьям на борту уходящего парохода.
От начала до конца рейса через Атлантику погода была восхитительная. Половину пассажиров салона составляли члены Театральной Лицейской компании Генри Ирвинга, которые возвращались домой после, уже второго, успешного тура по Америке. Вторая половина — пожилые путешественники, которые пересекали Атлантику множество раз, и уверяли, что это самое приятное путешествие, которое они когда-либо испытывали.
На третий день мы столкнулись с небольшим айсбергом. Объектом, о котором капитан вспоминал бы более нежно, если бы тот оказался на более почтительном расстоянии от нас, по крайне мере не ближе четырех миль. Холодный, безжалостный айсберг оказался интересен еще и тем, что лишил нас почти всего атмосферного тепла, почти на несколько часов, даже после того, как он скрылся за горизонтом.
Мне особенно повезло найти среди моих попутчиков мистера Гарри Б. Френча. Путешественника и писателя, от которого я получил много ценнейшей информации, особенно о Китае. Мистер Френч сам проехал «Цветочное Королевство» и настоятельно предупреждал меня о живом интересе ко мне во время моего вторжения в эту страну, да еще и с таким странным и непостижимым для Поднебесной объектом, как велосипед.
Среди прочих интересных вещей, этот опытный джентельмен рассказал мне, что однажды, когда он только только заснул, чуть ли не впервые за последнюю неделю, в его покои проломили дверь и ввалились чуть не пятьсот поднебесных жителей. Однако, вместо того, чтобы защищать себя силой, как это принято у англосаксов, он проявил мудрость, подобно Соломону и принял незваных гостей со всей подобающей китайской учтивостью и ситуация, которая могла привести к катастрофическим последствиям для него самого, была исчерпана. Он даже получил извининия на ночное вторжение. В общении с китайцами нужно проявлять более дипломатии, чем доблести.
В полдень, 19 апреля, мы добрались до Ливерпуля, где меня ждало письмо от А. Дж. Уилсона ( Фейда), с просьбой чтобы я позвонил в Пауэрскрофт-хаус, Лондон и предложением сопровождать меня через запутанные лабиринты Вест Инда. Так же он спрашивал, будет ли это приемлимо, если он проводит меня с другими своими товарищами от Лондона до южного побережья. Против такой программы я, разумеется, не возражал.
Когда таможенный офицер выгружал с борта коробку с моим американским велосипедом, несколько моих попутчиков собрались вокруг. Им нетерпелось взглянуть на машину, на которой я намерен объехать вокруг мира. Одна милая леди, увидив никилерованные вилки воскликнула: «Какой ужас, что они ломают коробку, теперь легко повредить велосипед.» Однако, взгляда в коробку через одну оторванную доску офицеру оказалось достаточно, чтобы выполнить долг перед британским правительством и опасения добросердечной дамы успешно развеялись.
Через пару часов после прибытия, велосипед благополучно перекочевал в недра Железнодорожной Компании Ливерпуль анд Нордвестерн. И еще через два часа, я быстро еду в Лондон через поля, луга, парки с такой интенсивной зеленью, какая только может быть на Британских Островах. О чем мои соседи по купе — коренные американцы, впервые попавшие в Англию, выражают свое неподдельное восхищение словами подлинных янки.
По прибытии в Лондон, мне не пришлось терять время на поиски мистера Болтона, к которому я имел рекомендательные письма и, который на велосипеде путешествовал по континенту, так же много, как и по Англии. Во второй половине понедельника мы вместе с ним безжалостно вторгаемся в святилища ведущих велосипедных газет Лондона.
Затем приходит время заявления на получение паспорта. И неприятное чувство от того, что каждый полицейский и детектив подозревает, что американец прибыл только для того, что бы пронести динамит в правительственное здание и взорвать это место.
Во вторник я наношу официальный визит в посольство Китая для возможнсти проложить маршрут через Цветочное Королевство, Верхнюю Бирму, Гонконг или Шанхай. Тут я узнал от доктора Маккарти, переводчика из посольства, а так же от мистера Френча, что я должен ожидать, как правило дикое время, чтобы получить разрешение проехать через Катай на велосипеде. Доктор уверен, что я могу предвосхитить удовольствие от того, как я пробираюсь через унылую, дикую землю, пронзая Поднебесную с одного края страны до другого. Он считает, что главной опасностью для меня будет даже не отвращение китайцев к проникновению «внешнего варвара» в их святые земли, а постоянные толпы, которые я буду к себе привлекать, их любопытство и к всаднику и к велосипеду и невольные действия иностранца, которые могут глубоко оскорбить укоренившиеся представления китайцев о приличии. Легко увидеть, что любой поступок может быть щекотливым, если человек окружен толпами в лазурных рубашках и со свисающими свиными хвостами и расположенными сделать что-либо настолько неприятное, насколько это возможно.
Мой собственный опыт, в последствии, докажет тот вид приема, который можно встретить среди них. Но, если они воздержатся от того, чтобы наколоть меня на бамбук во время их варварского и очень изобретательного обычая, то мне даже трудно предположить, что они могут иметь в запасе.
По мере взросления, человек спокойнее относится к проектам, в отличие от детства, когда каждая перспектива окоймлена самыми радужными ожиданиями неопытного духа. Вдумчивый человек всегда должен провести черту, к которой он непременно придет.
Единственное, что я хотел от китайских властей, не чинить мне непреодолимых препятствий, чтобы я мог проехать по стране, а там уж, как получится.
Однако, пока Китай был от меня на много и много оборотов моего пятидесядюймового колеса на восток. И все предположения и рассуждения на этот счет были преждевременны.
Вскоре, после прибытия в Лондон я получил несказанное удовольствие от знакомства с Фейдом, джентельменом, велосипедный энтузиазм которого, был так силен, что, как говориться, он не мог скрывать своих чувств. И это короткое знакомство лишь подтвердило его невероятный интерес к крутящимся колесам.
Когда я представился в Пауэрскрофт-Хаусе, Фейд с крутился между тремя трициклами, явно пытаясь охватить своим вниманием все три механизма сразу. Добавляло картину наличие упаковочных коробок от велосипедов, создавая ощущения агенства по продаже трициклов. Это было так явно, что совершенно случайный пожилой прохожий остановился осведомиться о цене велосипедов.
Наша совместная поездка по Вест-Энду была отложена на неопределенное время. Я был очень ограничен во времени и потом я был без велосипеда. Мистер Уилсон рад был бы мне одолжить трицикл, но не представлял, как я поеду на таком непривычном мне велосипеде в хаотичном движении мегаполиса и опасался, что моё «кругосветное путешествие» может завершиться в самом начале пути.
Во время прогулки по Парламент стрит моё внимание привлек еще один почтенный господин на трицикле, который весьма резво двигался в потоке многочисленных транспортных средств. Мне сообщили, что это майор Нокс Холмс, энергичный юноша семидесяти восьми лет, который совсем недавно установил рекорд, проехав сто четырнадцать миль за десять часов. Для почти восьмидесятилетнего господина это действительно выдающееся достижение и нет сомнений, что когда галантный майор станет несколько старше, скажем столетним, то он превратиться в настоящего гения дорог!
Получив паспорт, я нанес визит в Султанские владения турецкого консульства. А также, получил у Фейда в свое пользование пачку карт, которые он щедро и добровольно передал мне, так как они мне понадобятся в тех странах, которые я планировал проехать.
30 апреля я вернулся в Ливерпуль, откуда должно было начаться теперь уже официальное путешествие через Англию. 2 мая, в четыре часа по полудни, от церкви Эйдж Хилла было назначено место и время, где я должен был встретится с мистером Доуренсом, Флетчером из Энфилд Байсикле Клаб и некоторыми другими Ливерпульскими путешественниками, которые вызвались сопровождать меня некоторое расстояние от города. Некоторые Ливерпульские газету упомянули об этом. Соответственно, по прибытии к месту встречи я нашел толпу из нескольких сотен человек, которые хотели своими глазами увидеть человека, который пересёк Америку и кроме того, теперь намерен совершить подвиг и объехать земной шар. Маленькое море дамских шляпок взетело в воздух, раздался гул апплодисментов и рев пятисот английских глоток, когда я сел на свой сверкающий велосипед. С помощью нескольких полицейских, в компании двадцати пяти ливерпульских велосипедистов, я выехал из толпы. Мы выстроились в два ряда и весело покатили вниз по Эйдж Лейн из Ливерпуля.
Общеизвестно, что английская погода в это время года капризна, а в нынешнем году, так необычайно капризна. И прежде, чем мы успели стартовать начался ливень. Однако это не усложнило дорогу, если не считать, что увеличилось количество грязи. Большенство из моего сопровождения были членами Энфилд Клаб, и имели репутацию самых опытных гонщиков Англии. Причем некоторые участники преодолели более двухсот миль за двадцать четыре часа. А господин Флетчер поставил себе задачу побить рекорд трицикла на уже хорошо накатанном маршруте от Джон О`Грота до Лендс Энд.
Через шестнадцать миль я получил многочисленные, самые искренние и сердечные пожелания удачи в пути, мы пожали друг другу руки и мой эскорт повернул обратно к дому в Ливерпуль. Все, кроме четырех, которые вызвались доехать со мной до Уорингтона, переночевать и проехать со мной завтра еще двадцать пять миль. Наше воскресное утро началось с ливня, который, однако предвосхитил хороший день и кроме как на легкий ветерок, не на что было пожаловаться в небесную концелярию. Наша дорога вела через плодородную страну, в которой было всё, что нужно для ощущения прекрасного.
Кроме того, сегодня утром мы катились по той самой дороге, которая когда то, в стародавние времена была самым излюбленным променадом выдающегося и предприимчивого человека, который теперь известен каждому несовершеннолетнему британцу — Дика Турбина (знаменитый английский разбойник). Он завоевал нетленную славу и вечную привязанность маленьких британцев, делая этот путь небезопастным для торговцев и путешественников, достаточно нескромных, чтобы иметь при себе ценные вещи.
«Могу ли я расчитывать на такие дороги по всей Англии?» - спрашиваю я свой эскорт, когда мы радостно едем на юг по гладкой щебенчатой дороге, по сравнению с которой, песчаные дороги Бостона кажутся вообще непригодными для велосипеда. Дорога ведет через живописные деревни и благородные парки. Иногда, мельком, можно увидеть старинную усадьбу в окружении почтенных деревьев. Такие картины бессознательно заставляют человека напевать: - « Древние дома Англии, как они прекрасны посреди вековечных деревьев по всей прекрасной земле...».
« О! Вы увидите дороги еще лучше в южных районах», - отвечают мне. Хотя, после американских дорог вряд ли можно себе представить, что дороги могут быть еще лучше.
Выехав из Лангшира в Чешир, пожелав мне всяческих удач, мой эскорт разворачивается и направляется обратно, к реву и грохоту самого большого порта в мире, оставляя мне возможность приятно крутить педали на юг, вдоль зеленых аллей и среди тихих сельских пейзажей Стафордшира до Стоуна, где я останусь на ночь. Ночью страну накрывает еще один проливной дождь и утром неизбежно поливает короткими интервалами, когда я еду в Бирмингем.
Несмотря на избыточную влажность, утренняя поездка весьма приятна и не хватает разве что солнца, чтобы она была идеальной. Мистический голос кукушки слышен из изумрудной рощи. Певцы населяющие только зеленые изгороди и леса «Счастливой Англии» поют на все голоса утренние песнопения. Жаворонки взмывают ввысь и оттуда поют непрестанные похвалы подлунному миру. Временами я качусь под арками раскидистых буков, которые колонизированны толпами шумных грачей, непрерывно галдящих о своем одобрении или не одобрении. Конечно, Англия с ее почти идеальными дорогами, густой зеленой растительностью, велогонщиками, котрые встречают и провожают своих друзей-коллег с высочайшим радушием — рай для велосипедиста. На этих чудесных дорогах нет никакого раздражающего спешивания из-за пугливой лошади. Английские кони, хоть горячи и энергичны, но давно приняли неизбежное или подружились с железными скакунами. Либо, что в равной степени приемлимо, сохраняют высокомерие.
Двигаясь неторопливо, между дождиками в Ёркшир, я добрался до Бирмингема около трех часов. Час или около того я общался с несколькими велосипедистами на трехколесных велоспедах, получил кожаный несессер, сделаный специально к моему туру и, в компании мистера Приста младшего на трицикле, отправился в Ковентри. Между Бирмингемом и Ковентри осадков было заметно меньше и я обратил внимание, что это пятнадцатимильный участок дороги оказался самым лучшим с моего выезда из Ливерпуля. Как по гладкости, так и по ширине это был настоящий бульвар.
По прибытию в Ковентри я позвонил «Братцу Стерми» (Джон Генри Стерми), джентельмена, который прекрасно известен читателям велосипедной литературы повсюду. И как заслуживший восстановление после шестидесяти миль езды под дождем, я прошу его проводить меня в Cyclists' Touring Club Hotel, что он любезно и делает, и настоятельно рекомендует персоналу относиться ко мне как можно нежнее.
Я сделал круг по городу, чтобы быстренько взглянуть на Ковентри, посетив среди прочих объектов Мемориал Старли. Этот мемориал интересен для велосипедистов тем, что был установлен по открытой подписке, в знак признания вклада мистера Старли в велоиндустрию. Он, по сути, стал отцом велоиндустрии Ковентри и, следовательно, прямым автором нынешнего процветания города.
Что только не придумает мозг маленького английского мальчишки, чтобы объяснить военный шлем на моей голове. Каких только версий я не услышал на своем пути. Если обобщить, то главная версия состоит в том, что я прямо из Судана, что я являюсь авангардом генерального разгрома Египта и что скоро целые полки будут колесить в белых шлемах и на никелированных велосипедах. Неокторые юные консерваторы дошли до того, что удостоили меня чести, называя меня генералом Уолсли, в то время, как другие, вероятно молодые, подрастающие либералы, безрассудно называли меня генералом Гордоном, намекая этим, что герой Хартумы не был убит, и, доказывает этот факт разъезжая на велосипеде по Англии в белом шлеме!
Приятная поездка по великолепной дороге, на много миль затененной кронами раскидистых вязов привела меня в очаровательную деревню Данчерч. Здесь все кажется замшелым и старым. Коренастая, похожая не замок церковь-башня взяла на себя всю тяжесть многих веков и грозно хмурится на гроздь живописных, соломенных коттеджей допотопной архитектуры, увитых снизу до верху плющем.
Единственным, на самом деле, не привлекательным зданием в этой местности была недавно построенная методистская часовня.
В казармах Уидона я сделал небольшую остановку, чтобы посмотреть, как солдаты выполняют штыковые упражнения и поддался на уговоры выпить кружку вкусного пенного напитка в буфете вместе с гениальным старым сержантом. Бронзовый ветеран участвовал в нескольких тяжелейших военных экспедициях, которые Англия склонна предпринимать в разных, мало цивилизованных частях света. А затем я покатил старыми римскими военными дорогами через Нортгемптоншир и Бакингемшир. До Фенни-Стратфорда я добрался как раз вовремя, чтобы найти укрытие от превратностей «небесной канцелярии», которая почти весь день удерживала дождь, и вот снова выдала его под вечер.
Дождь шел непрерывно всю ночь. Несколько миль мне нужно проехать по проселочным дорогам, и хотя дождь сделал их неприятными, но они остались проезжаемыми. И даже несмотря на то, что я находился на склонах Чилтерн-Хиллз, мне не пришлось спешиваться до середины дня. Ночь я провел в Берхамстеде, графство Хартфордшир, а утром в четверг я уже вьезжал в Лондон. Около Уотфорда я был рад встретить Фэйда и капитана Норд Лондон Трицикле Клаб. Клуба, который приехал, на своих трехколесных велосипедах из Лондона, чтобы встретить меня и проводить до мегаполиса.
По предложению Фэйда я решил остаться в Лондоне до субботы, чтобы поучаствовать в ежегодной встрече трициклов на Барнс-Коммон. Вместе с ним мы прокатились по Эджвар-роуд, Парк-роад, среди модных магазинчиков Пикадили, мимо Найтсбриджа и Бромптона в «Инвенториес» - выставку, где мы провели самый приятный день, осматривая тысячу и один экспонат, свидетельствующий о изобретательском гении всех представленных стран.
Пятьсот двенадцать велосипедистов, включая сорок один трехколесный тандем и пятьдесят леди-велосипедисток ехали в едином шествии на встрече Барнс-Коммон! Это было довольно внушительное шествие, когда они катились в два ряда, между рядами восторженной публики.
Здесь, среди многих других знаменитых велосипедистов я познакомился с майором Ноксом Холмсом, о котором прежде уже рассказывал, как о джентельмене удивительной выностивости, учитывая его преклонный возраст.
После чая, несколько трициклистов проводили меня до Кройдона, куда мы въехали под звуки музыки ливневой бури, сопровождаемые всеми сопутствующими удовольствиями в виде мокрого тела и т. д.
Угроза плохой погоды на следующее утро заставила часть нашей компании поколебаться по поводу дальнейшей поездки из Лондона. Но Фэйд и три его компаньона покатили со мной в сторону Брайтона под нежным утренним моросящим дождем. Однако, вскоре дождь рассеился и сочетание великолепных дорог Сассекса, свежая погода и прекрасные пейзажи в достаточной мере наградили нас за все неудобства вчерашнего дня.
В четырнадцати милях от Брайтона нас встретили восемь велосипедистов велосипедного клуба «Кемптон Райнджерс», которые проехали далеко на север, чтобы встретить нас и сопроводить в город. Сделав это они доставили нас к мистеру С--- из трициклетного клуба Брайтона и зятю мэра города. Этот джентельмен сразу принимает самое деятельное участие во всех наших делах и завоевал нашу бесконечную благодарность за обед велосипедиста, после чего он взял на себя труд показать нам столько достопримечательнстей Брайтона, сколько можно увидеть в воскресный день. Самая главная из которых — знаменитый Брайтонский Аквариум. Где демострируются, среди прочего, ныряющие птицы и тюлени, которые сразу подкупили наши сердца и оставили там след. Надеюсь, что и мы произвели сответствующее впечатление на ныряющих птиц и тюленей. Мы задержались в аквариуме почти до захода солнца. Нам предстояло еще проехать пятнадцать миль по, как считается, самой гладкой дороге, до Ньюхевна. Господин С--- заявил нам о своем желании переодеться в свой дорожный костюм и догнать нас в Ньюхевне, по другой, более неровной, но короткой дороге. Мы по дороге остановились в Льюесе, чтобы выпить чаю, ехали мы неторопливо, фотографируясь по пути. И, на самом деле, он прибыл раньше нас. В это воскресный вечер, 10 мая, моя поездка по «Счастливой Англии» подошла к концу. Среди прочих приятных моментов, следует отметить тот факт, что это были 300 миль пути, когда я не разу не упал и это производит впечатление, особенно если это увязать с качеством среднестатистической английской дороги. Не так страшно растянутся на рыхлом песке американской проселочной дороги. Но, упасть на камень носом или споткнуться о поребрик по своей неосторожности, это совсем другое дело. Следовательно, гладкость английских дорог оценил бы каждый велосипедист, независимо от своего опыта.
Мне назначили комфортное помещение на борту парохода Ченнел, и через несколько минут, после приглашения на посадку, я простился с друзьями и Англией. Еще в Нюхевне, за пол часа до полуночи я заснул, и спал беззаботно и счастливо, пока не проснулся следующим утром в Дьеппе. Через несколько минут я оказался на чужом берегу.
Весь путь от Сан-Франциско до Ньюхевна я находился практически в одной стране, среди одного народа. Народа, который хоть и признает разные правительства, но прочно связан узами общих инстинктов и интересов, а так же мистическим братством общего языка и общей цивилизации и ничего дурного между нами быть не может. Теперь я действительно оказался среди чужаков. И первое, что об этом говорило — меня заставили платить пошлину за велосипед. Капитан судна, в чьи руки меня поручил мистер С--- , протестует от моего имени, я мягко выражаясь уже выхожу из себя, но таможенный офицер заявляет, что пошлина должна быть выплачена и что сумма будет возвращена, когда я пересеку границу с Германией. Наконец капитан сообщает что пошлина должна быть уплачена и будет выдана квитанции на эту сумму и удаляется. Я оставляю велосипед на таможне и ухожу прогуляться по Дьеппу. Когда, через пол часа я возвращаюсь, с решимость заплатить пошлину, какой бы она не была, таможенный офицер со всей любезностью говорит, что «Месье может забрать свой велосипед и идти, куда захочет». Эту довольно быструю перемену, я могу объяснить только импульсивностью французского характера. Однако, мне всё-таки пришлось заплатить за велосипед шесть шилингов, потому что велосипед на пароходе Ченнел не может являться багажом, и пришлось заплатить, помимо денег за проезд, за велосипед, как за груз.
Казалось, я остался совершенно одинок на чужом берегу, к тому же совершенно не способный понимать французский язык. К моему счастью, в Дьеппе живет джентельмен по имени господин Паркинсон. Который, мало того, что коренной англичанин, так еще и вполне уверенный велосипедист, который считает своим долгом брать на себя ответственность за посетивших этот берег велосипедистов из Англии и Америки и знакомить их, во время путешествия, с прекрасным дорогам Нормандии. Фэйд предусмотрительно уведомил мистера Паркинсона о моем визите и тот следил за моим прибытием, так нежно, как будто я был блудным сыном и он препровождал меня в мой собственный родной дом.
Грозная крепостная стена Дьеппского замка, некогда была неприступной цитаделью, которой владели англичане. В ней приютилась самым романтическим образом мастерская мистера Паркинсона. Он предложил прокатиться со мной. На нашем пути через Дьепп я замечаю крестьян в голубых рубашках, ведущих небольшие стада коз по улицам, призывая их своеобразным музыкальным инструментом, похожим на волынку. Я узнал, что это нормандские крестьяне, которые всё лето держат стада вокруг города. Козье молоко считается весьма полезным для младенцев и больных. Крестьяне водят коз по дворам и доят их прямо у дверей клиента, столько сколько заказывает покупатель. Этот простой и понятный обычай никогда не приживется среди англосаксонских молочников, потому что не оставляет никаких шансов на дополнительную прибыль.
Залитым солнечным светом утром, под трели певчих птиц, мы вместе едем вдоль красивой долины реки Аркес, по дороге идеальной для катания. Достигнув живописных руин Шато д`Аркес, мы останавливаемся и осматриваем осыпающиеся стены этой знаменитой крепости, которую теперь увевает плющ Нормандии, как мантией. Как будто его главная задача и цель укрыть разрушеннось величия от грубого взгляда момилетного путешественника.
Вдоль дорог мы встречаем симпатичных крестьян, которые едут на рынок в Дьепп. Они ведут нормандских лошадей, животных рослых, сильных и энергичных. В отличие от своих английских соплеменников, здешние с велосипедами не знакомы, поэтому на наших высоких железных коней скачущих своим манером смотрят не в спину, а норовят выступить против нас. И на глаз путешественника-велосипедиста, очень смахивают на американских. Однако, это сходство распространяется только на лошадей и ни коем образом на возницу. В то время, как нормандская лошадь угрожает скинуть велосипедиста в канаву, на лице француза появляется извиняющаяся улыбка. И в то время, пока он старается унять горячую лошадь, он неизменно произносит свое почтение месье и извинения тем тоном, который указывает на его признание права велосипедиста или вообще кого-либо на вторую половину дороги.
Несколько дней назад я называл дороги Англии идеальными, а саму Англию раем для велосипедистов. Так оно и есть. Но, дороги Нормандии даже превосходят английские. Да и пейзажи долины Аркес прекрасны. На дороге нет ни рытвин, ни колеи, ни впадины. Их можно смело назвать бильярдным столом. Когда движешься по ним, невольно задаешься вопросом, как они содержат их в таком состоянии?
Обедали нормандским сыром с сидром, а затем отправились в Руан.
На каждом перекрестке установлены указатели направлений на ближайшие города и расстояние в километрах и ярдах. Вдоль дорог установлены маленькие каменные столбы, отмечая каждые сто ярдов.
В Руан мы прибыли к четырем часам. Мистер Паркинсон показал мне знаменитый старый Руанский собор, дворец правосудия и другие памятники средневековой архитектуры, которые я хотел осмотреть. После он пригласил меня отужинать с ним над шумными водами Сены, указал мне направление на юг, пожелал счастливого пути и наконец, оставил меня незнакомцем среди незнакомцев, без помощи «comprendre Francais» (понимающего французский). Мудрецы говорят, что слишком много хорошего это хуже, чем ничего. Как бы там ни было, я сделал вывод, что указатели будут стоять на каждом углу, дорога отличная, и по долине Сены ехать будет ровнее, чем через холмы. И я побрел по направлению к Эльбъю, вместо Пон-де-л`Акресс, пытаясь извлечь лучшее из того, что у меня было. Петляя в извилистых улочках Эльбефа я нашел небольшую гостиницу. После обычного обмена любезностями я взглянул на интеллигентного вида мадам и спросил: " Comprendre Anglais."(понимаете авглийский, фр.) "Non," ответила леди и озадаченно смотрела, пока я проявлял свои пантамимические способности, пытаясь понять мои желания. Минут через пятнадцать моих усилий, мадмуазель, дочь хозяйки отправилась на другой конец города и вернулась с усатым господином, который на ломаном английском и с помощью жутчайшей жестикуляции дал мне понять, что в этом городе только он знает английский и умоляет меня принять его услуги. Он оказался полезным и услужливым. Благодаря ему я получил недорогое и комфортное проживание. Однако отель оказался не самым элегантным. Le proprietaire (хозяин, фр.) принес мне бутылку vin ordinaire (обычное красное вино, фр.) во время завтрака, вместо кофе, который мы оговорили вчера через моего переводчика.
Если француз садится за стол, то на столе обязательно будет хлеб и сыр. С ними он, обычно, выпивает бутылку вина. Хлеб здесь представляет из себя батон длиной в три — четыре фута длиной. Он кладется поперек, вернее даже вдоль стола, потому что иногда батон длиннее, чем ширина стола, и вы можете отламывать хлеб во время еды согласно вашим надобностям и аппетиту.
Мой знакомый месье отправился, чтобы увидеть своего английского друга и протеже на следующее утро. Разумеется, через несколько минут, как его английский друг и протеже отправился в сторону далекой улицы Рю Пуссен, куда le garcon (мальчик, фр.) направил его, когда тот спросил дорогу до почты, что стало естественным результатом, учитывая разницу моего произношения и принятого здесь. Я обнаружил ошибку лишь прибыв на Рю Пуссен. Тут мне, правда, больше повезло в моих поисках. Мимо проходящий гражданин велел местному парнишке проводить меня на почту.
Почтовые работники — всезнающие люди в любой стране, поэтому им не нужно много времени, чтобы обслужить любого клиента. Но теперь — догадка обожгла висок! - я не подумал записать название гостиницы или хотя бы улицу, на которой она находится. И следующие пол часа я бродил как дитя в лесу. Один или два раза мне уже казалось, что вот он, я узнал дом, но каждый раз это был обычный дом и я не мог ничего спросить у соседей. Я был совсем сбит с толку, когда вот! Хозяйка, которой, несомненно, стало интересно, куда я подевался появилась у дверей здания, которое я никогда бы не признал своим отелем. Хозяйка с веником в руках воскликнула «Oui, monsieur» Это зазвучало так весело и радушно, как вообще могло звучать при данных обстоятельствах.
Прекрасные дороги продолжаются. Между Гийоном и Верноном я нашел великолепное шоссе, гладкое, прямое, широкое, простирающееся на многие километры между рядами величественных тополей, которые добавляли немало естественной прелести местности. То тут, то там, появлялись благородные замки, часто расположенные на обрывах Сены и образующие фон для длинных аллей каштанов, кленов и тополей идущих под прямым углом к главной дороге и главной аллее.
Хорошо известная бережливость французского крестьянства заметна с каждой стороны.
Особенно слева, где их маленькие, хорошо обработанные фермы делают склоны похожими на огромные стеганые одеяла.
Еще одним ярким и безошибочным свидетельством бережливости крестьян в Нормандии является то, что им удается распространить по всей площади своих панталонов огромное количество заплат, причем, у каждого крестьянина, в среднем, насчитывается более двадцати заплат, всех форм и размеров. Когда правительства Великобритании или Соединенных Штатов налагают какие-либо дополнительные налоги на людей, люди хмуро заявляют, что не смирятся с этим, а затем идут дальше и платят налог. Когда палата депутатов в Париже затягивает гайки, то французский крестьянин кладет еще одну заплату на свои штаны и с улыбкой подсчитывает разницу между доходами и стоимостью новых штанов, которые хотел купить.
Огромные кавалерийские казармы расположены на въезде в Вернон. Я остановился и с любопытством наблюдал за маневрами военных на утренней тренировке. Я не мог не думать о том, что с такими возможностями, которыми обладает Франция, она могла бы предпринять весьма практичные меры для укрепления обороны, создав несколько полков легкой пехоты на велосипедах. Очевидно, что так пехота сможет передвигаться на семьдесят пять, сто миль в день.
Каждые несколько миль моя дорога проходит через длинную деревню, где каждое здание из цельного камня выглядит, как будто стоит тут уже тысячу лет. На многих перекрестках, среди полей, в деревнях и в самых неожиданных уголках встречаются распятия.
Большинство улиц внутри деревень вымощены булыжниками, которые износились с годами и стали не очень пригодны для велосипедной езды, иногда это можно было объехать. Я удивлял местных жителей, когда проезжая не спеша насвистывал «roll, Jordan, roll» , наверное это действительно выглядело забавно.
В каждой деревне, любого размера есть церковь, которая из-за тонкости архитектуры и очевидной дороговизны строительства выглядит совершенно не похожей на бесформенные уличные сооружения, над которыми она высится. Кажется, что всё здесь строится с таким расчетом, чтобы выстояло вечность. Нет ничего удивительного, когда совсем маленький участок земли окружен каменной стеной, которая, кажется, может выдержать бомбардировку.
Важный город Мантес я достиг ранним вечером и сразу нашел хорошую гостиницу на ночь.
Торговки расставляли свои товары вдоль всей главной улице Мантеса, когда я утром выехал к берегу Сены. Я остановился, чтобы купить молока и выпить его, а так же указал на длинный ряд слоеных пирожных. Но дама улыбнулась и энергично замахала головой. Потом я узнал, что это не что иное, как сухие дрожжи — завтрак, который мог бы вызвать самовозгорание. На выезде из Мантеса я перепутал дорогу и оказался на краю реки, среди лодочников. Мне указали верный путь, но от Мантеса до Парижа это совсем не дороги Нормандии. Уже после Мантеса на юг дороги стали постепенно портиться, пока не сделались похожими на песчаные дороги Бостона.
Решив запретить себе пить вино, я очень удивлял ресторатора деревни, где я обедал. Я отодвинул бутылку вина и сказал «de I'eau» (воды, фр.). Брошенные на меня взгляды других посетителей указывали достаточно ясно, что они находят это совершенно необычным.
Вот уже я приезжаю Сен-Жермен, Шалон-Пейви и Нантер. Вот уже великолепная триумфальная арка вырисовывается впереди. И вот в среду, 13 мая, примерно в два часа дня я въехал в столицу веселья через Порт Майо. Щебенчатое покрытие теперь сменяет асфальт. Немного не доезжая до городской черты я замечаю «велосипедное депо Ренара Ферреса». Инстинктивно зная, что братские чувства, порожденные волшебным колесом всегда достигают жилища велосипедиста, я не решаюсь проехать мимо и не представиться. Да, Жан Глинка, очевидно работающий там, понимает английский. Конечно, все они слышали о моем путешествии и все желают мне счастливого пути. Жан с его велосипедом сразу делегируется сопровождать меня по городу, чтобы найти подходящую гостиницу. Улицы Парижа, как и улицы других крупных городов вымощены различными комбинациями дорожных покрытий.
Незадачливый Жан, желая показать свою лихость путешественнику издалека манерно разворачивается на скользком тротуаре, при этом растягивается на проезжей части, рвет штаны и повреждает колесо.
В отеле «ду Лувр» меня не приняли, потому что у них нет места, чтобы разместить велосипед. Недалеко мы находим менее претенциозное место, где мне пришлось заполнить внушительный на вид бланк, с указанием моего имени, места жительства, возраста, рода занятий, места рождения, последнего места, где я поселился и т. д., они наконец-то показали мне комнату.
От Пола Дивелье, которому я был представлен, я узнал, что если я подожду до вечера пятницы и посещу штаб-квартиру «Сосьете Велосипедик Метрополитане», то его президент подготовит для меня лучший велосипедный маршрут между Парижем и Веной. Соответственно я на пару дней остаюсь в этом отеле. Тем более, что большинство достопримечательных мест Парижа находятся совсем недалеко. Читатель, вероятно знаком с большим количеством достопримечательностей Парижа, чем которые я увидел за эти два дня. Поэтому я воздержусь от попыток описать их. Однако, мой отель достоин некоторого внимания.
Среди других приятных и разумных сервисов, в гостинице нет такой вещи, как возможность открыть комнату снаружи без помощи ключа. Тот, кто понимает что дверь захлопнется, тот, конечно все время держит это в голове, а ключ в кармане. Однако, я покинул свою комнату, а ключ остался внутри и мне это стоило три часа потерянного времени и пол франка, прежде, чем я снова увидел интерьеры своей комнаты. В гостинице, у портье, конечно, есть специальный общий ключ для таких случаев, но неловкие действия портье в моем случае привели лишь к тому, что замок закрылся окончательно. Была произведена ревизия всех ключей от всех комнат, но дубля ключа от моей комнаты так и не нашлось. Портье выглядел настолько удрученным, будто завтра Париж погибнет под бомбардировкой. Тогда он идет за «le proprietaire» (владелец, хозяин, фр.) Владелец, грузный месье, фунтов 300 весом поднимается вздыхая, как выхлопная труба, на каждом шагу. В течение пятнадцати минут общий ключ снова извивается в замочной скважине, а толстый «le proprietaire» нетерпеливо потирает свою лысину. Но все усилия тщетны. Каждый возвращается к своим делам. Я достаю свои писательские материалы и глядя на решетки на окне пятого этажа, замечаю, что если мне предоставят веревку, то я смог бы спустить с верхнего этажа и войти в окно своей комнаты. Они все указывают на улицу и я, думая, что они кого-то за чем-то послали, сел и стал терпеливо ждать что кто-то появиться и что-то произойдет. Однако, по истечении часа, ничего не меняется и я начинаю чувствовать себя забытым и одиноким и снова предлагаю вариант с веревкой. Тогда, по настоянию хозяина, портье ведет меня за угол, в слесарную мастерскую и даже выступает в качестве добровольного переводчика. От моего имени, за пол франка он нанимает человека, который должен прийти с, по крайней мере, сотней каркасных ключей всех возможных форм, чтобы победить упорную замочную скважину. Перепробовав почти все свои ключи и перемежая процесс огромным объемом импульсивных французских ругательств, он в отчаянии сдается. И теперь, когда всё опробовано и все попытки провалились, внезапно загорается лицо портье. Он тихо проскальзывает в соседнюю комнату, и через пару минут входит в мою, просто приподняв скобку замка лезвием своего ножа. После этого между мной и хозяином вышел небольшой спор, возможно из-за того, что каждый из нас считал себя умнее другого. В глазах владельца человек, который вышел из комнаты без ключа выглядел, вероятно, совсем умственно отсталым. С моей стороны, я не понимал, как может быть в гостинице такое дьявольское устройство во второй половине XIX века и думал о владельце примерно так же, как и он обо мне.
Посетив штаб-квартиру Societe Velocipedique Mctropolitaine в пятницу вечером и получив от президента все необходимые указания по маршруту, я готов продвигаться на восток. Прогулка по Елисейским полям в одиннадцать часов вечера, когда все концерты в садах в самом разгаре, все светится огнями электрических гирлянд, развешенных среди деревьев — это то, что запоминается на всю жизнь.
Уже до завтрака я покидаю город у Порт-Даумесюль и еду по окрестностям в сторону Винсенна и Жонвиля, крутя педали под звуки боевой музыки. Дороги в тридцати милях к востоку от Парижа не такие, как в Нормандии, но местность, по большей части ровная, миля за милей, лига за лигой, дорога проходит под кронами тополей и платанов, которые поднимаются, как изумрудные стены природной архитектуры, которые украшают довольно однообразные участки местности. Деревни мало чем отличаются от нормандских. Однако, церкви не имеют красоты нормандских церквей, и являются, по большей части, массивными зданиями не претендующими на художественную архитектуру. Священники, похожие на монахов — характерная черта этих деревень. Когда я проезжал по узким извилистым улочкам Фонтене, я проезжал под массивной каменной аркой и оглядываясь, наблюдал за священниками в капюшонах, и всем, что меня окружало и можно легко было представить себя перенесенным в средневековье. Одна из этих маленьких французских деревень, оказалась самым бесперспективным местом, где может найти еду голодный человек. Нужно было проехать вдоль всей деревни, чтобы найти хоть какие-то видимые доказательства, чтобы подбодрить заголодавшего. Всё, что могло привлечь — это пара четырех фунтовых батонов в одном из запыленных окон и печальные католическое распятье и другие церковные принадлежности в другом.
Здешних крестьян тоже нельзя сравнивать с нормандскими. Хоть у них на штанах не меньше заплат, чем у нормандцев, но ни не достигли такого мастерства, чтобы производить столь же живописный эффект, что и в Нормандии. Обычный костюм — почти неизменный бесформенный и мешковатый вельвет, самого непривлекательного вида.
Хорошо знакомая аксиома о манящей тропе, по которой обязательно заблудишься, как нельзя лучше соответствует дорогам Франции, в прочем, как и везде. Вскоре, после того, как я покинул старинный город Провен, меня соблазнила великолепная дорога, вдоль которой бормотал извилистый ручей, которая, казалось, ведет в нужном направлении. Но, скоро я оказался в пересеченной местности, среди крестьянских хозяйств, владельцы которых мало представляли мир за пределами родных земель. В четыре часа я осознал, что еду по холмистым виноградникам в сторону Виленокса, города, удаленного от моего правильного маршрута на несколько километров. Откуда дюжина километров хорошей дороги привела меня в Сезанн, где «отель де Франсе» предложил мне очень хорошие условия проживания.
После table d'h;te (общий стол, фр.) зазвенели колокола страринной церкви. В такие времена, когда я в путешествии начинаю сбиваться с пути, я всегда просто прихожу в церковь и сажусь. Кажется, в службе нет ничего особенного. Единственная незнакомая мне черта: человек в странной форме, напоминающей парижскую жандармерию: кокарда, пояс, сабля и все такое... В дополнение к этому он нес большую трость и длинных посох с бронзовым навершием напоминающим абордажный наконечник прошлого века.
Ночью шел дождь. Однако, гравийные дороги от дождя не размываются, а наоборот становятся лучше. И, расстояние около шестидесяти пяти километров от Сезанна, через Шампань и далее Витре-ле-Франсе было самым приятным участком дороги, какой только можно представить.
Внешне местность напоминает вздымающиеся прерии Западной Аойвы, а дороги почти так же идеальны, как асфальтовый бульвар. Холмы имеют равномерный наклон, благодаря чему на них вполне можно въехать, а уж спуск доставляет такое удовольствие, какое только можно вообразить. Возбуждение от такой езды можно сравнить разве что с катанием с гор на канадских санях. Впереди, перед тобой простирается ровный спуск, длинной километра два. Хорошо понимая, что сверху до низу нет ни выбитого камня, ни опасного места, даешь разгон всегда готовому к скорости стальному коню, все быстрее вращаешь колесо, до тех пор, пока объект на обочине дороги не станет нечетким призраком, и ждешь, когда они мгновенно пролетят мимо. И понимаешь, что любая встреча с препятствием и ты превратишься из человека в небесную ракету, а затем сразу наступит быстрый переход в мир иной. Дикий крик крестьянина в голубой рубахе, возгласы страха нескольких женщин у коттеджей, доносятся до слуха, когда проносишься мимо, словно вихрь. В следующий момент достигаешь нижней точки спуска с такой скоростью, что инженер Летучего Голландца стал бы зеленым от зависти.
Иногда, ради разнообразия, я пристраивался бесшумно за спиной какого-нибудь крестьянина и ехал без звука до тех, пор, пока, он почувствовав меня не оборачивался бы и на нем не подскакивала шляпа, а сам он, увидев настолько близко странную машину не отскакивал на обочину и не падал на землю. Потому что, велосипедиста и велосипеды во Франции, за пределами крупных городов совершенно не знакомы населению.
Витри ле Франсуа — очаровательный старинный город в долине реки Марна. В средние века это был очень укрепленный город, рвы и земляные валы сохранились и теперь. Даже сейчас, единственный въезд в город проходит через старые разводные мосты и железные ворота с цепями и т. д. Они всё еще рабочие и, при желании, мосты можно поднять, ворота запереть и перекрыть въезд врагам, как и в прежние времена. Однако рвы теперь используют для судоходства между Марне и каналом Рейн и предполагается, что старые разводные мосты теперь всегда открыты.
Сегодня воскресенье - а воскресенье во Франции равносильно празднику - следовательно, Витри ле Франсуа, будучи довольно важным городом и одним из деловых центров процветающей и густонаселенной долины Марне, имела сегодня все проявления циркового дня в американской аграрной общине. На рыночной площади возводили несколько павильонов, владельцы и представители двух передвижных театров, кинетоскопы, дюжина разных азартных игр соперничала друг с другом шумными представлениями.
Как и любая другая трасса в этой части Франции, Марне и Рейн-канал окаймлены аллеей тополей, которые с соседних вершин видны извилистыми линиями вдоль прекрасной долины на многие мили, что дает удивительно красивый эффект.
К востоку от Витри ле Франсуа дороги портятся, и оттуда до Бар-ле они уступают любым доселе встречавшимся во Франции. Тем не менее, с американской точки зрения, это очень хорошие дороги.
В пять часов я въезжаю в Бар-ле-Дюк, пора подводить дневные итоги. Без каких-нибудь лишних усилий, с 8-30 утра я преодолел почти 160 километров, или около 100 английских миль, несмотря на часовую остановку в Витри ле Франсуа на обед.
Бар-ле-Дюк, видимо, довольно значительный деловой центр, удобно расположенный в долине реки Орнайн, притока Марне. Русло извивается по плодородной долине, между холмов, которые каждую осень источают знаменитые красные вина регионов Мёз и Мозель.
Ночью разразился сильнейший ливень с градом. В результате чего, дорога ведущая на восток перестала быть той, которая доставляет удовольствие от катания. Более того, дорога вдоль реки могла бы сохраниться и получше. Как в каждом крупном городе Франции, в Бар-де-Люк было весьма сильно заметно военное присутствие.
После одиннадцати километров проскальзываний и подскальзываний раскисшая глинистая дорога приводит меня в деревушку Тронвиль, где я останавливаюсь, чтобы отыскать что-нибудь перекусить. Перспектива найти еду на этой улице оказывается бесперспективной. Единственное, что я смог углядеть, это несколько стеклянных банок с остатками разнообразных конфет. Войдя в помещение я узнал, что кроме конфет и изюма, женщина может мне предложить всего лишь коробку коричневого вафельного печенья. Мне показалось это, мягко говоря несущественной едой, для человека который вместо завтрака проехал одиннадцать километров по скользкой глине без еды. Неуверенный в их составе, и памятуя о том, как я чуть не позавтракал сушеными дрожжами в Мантесе, я принимаю меры предосторожности и выбираю один, чтобы попробовать, прежде, чем купить горсть. Но, еще одно движение моей руки к коробке, чтобы показать сколько именно мне нужно, продавщица рассматривает, как желание попробовать не одно печенье, целую горсть и она проворно отодвигает коробку от меня. При этом хозяйка выглядит довольно злой и не сильно заинтересована в таком клиенте. Предъявляю пол франка, и поспешно спрятав деньги, осторожная женщина взвешивает нужное количество, а потом, я замечаю, что она добавляет еще несколько штук сверху, видимо в качестве компенсации мне за незаслуженное подозрение. В то время, как я наслаждался своей воздушной покупкой, начинается дождь и яростный град. Непогода продолжается почти весь день, вынуждает меня, без всякого на то моего желания, искать ночлег в Тронвилле. Деревня представляет из себя скопление каменных домов и конюшен, характерной чертой которых являются кучи навоза и виноградные лозы. В другом конце деревни мне удалось найти жильё и все, на что можно было рассчитывать в таком богом забытом месте.
Следующий день тоже был дождлив, и глинистые дороги речной долины были совершенно не привлекательны для езды. Однако, речи о том, чтобы остаться в Тронвилле еще на один день быть не могло. Поскольку, среди прочих приятностей этого места, главным деликатесом за столом являлись вареные улитки. Большие неуклюжие улитки добываемые на окрестных холмах. Хотя я не против многих лакомств, но этих улиток я решительно перечеркиваю. Я выехал в сторону Тоуль. Дороги, как и ожидалось, были мало приятными для катания. Однако, сама увитая виноградниками, небольшая долина, в каплях дождя была бесподобна и я получал удовольствие несмотря на грязь на дороге и плохую погоду. По пути вниз по долине, я встречаю артиллерийскую батарею, едущую из Тоуля в Бар-ле-Дюк или какой-то другой населенный пункт на западе. И если есть какая-то сила, которая может привести в замешательство и уничтожить боевой дух, то это я и мой велосипед.
Когда я беспечно поравнялся с ними, лошади шедшие впереди стали поворачивать и уходить с дороги. За ними и лошади офицеров, а затем и все лошади в колонне заражаются этим беспокойством. Я, конечно, спешился и ретировался, но не смутился. Эти лошади не обучены даже на половину. По дороге идущей в Ковентри, я так же встретил английскую артиллерийскую батарею. Но, английские лошади не реагировали на меня, даже, если я проезжал совсем близко к ним и не было никакой сумятицы.
На границе между Орнайской и Мозельской долинами дороги становятся более холмистыми, но менее грязными. Погода продолжает демонстрировать свой дождливый и неуравновешенный характер. Не доезжая Войда, я вновь заплутал на неверной дороге. Крестьянство в этих местах сохранило живое воспоминание о прусаках, и мой шлем оживлял их память. Частенько, когда я останавливался спросить дорогу, первым словом был краткий вопрос: «Прусак?» Следуя указаниям трех разных крестьян, я плутаю грязными тропами между виноградников, и наконец-то выехал на главную дорогу в Тоул. После двух часов блужданий по непроезжим проселкам, я стал понимать, насколько я в долгу у милитаристских потребностей французского правительства в великолепных шоссе Франции. Особенно среди этих холмов и долин, где естественные дороги совсем плохи.
Следуя вдоль Мозельской долины, к вечеру я достиг города Ненси, и мне, кажется, повезло найти отель, где до некоторой степени понимали английский язык. Ненси считается одним из самых красивых городов Франции. Но, я оставался в нем лишь ночь, и довольно долго утром, потому что мне нужно было поменять немного денег на немецкие, потому что сегодня я пересекал границу. Я проезжаю город Люнневиль, который совсем недалеко от границы. Военное присутствие здесь затмевает всё остальное. Даже чучела на полях — фигуры военных с деревянными мечами, которыми они угрожающе размахивают при каждом дуновении ветра. Самый слышимый звук — бах!-бах!- бах! - выстрелы орудий салдат, тренирующихся в лесу. Кажется, даже в воздухе присутствует что-то воинственное, потому что каждая собака в каждой деревне, мимо которой я проезжаю начинает гнаться за мной. Я еду, а какая-то сумасшедшая дворняга кидается на ухабе мне прямо под колесо и уже не успевает убраться с дороги. Это был самый опасный эпизод с момента, как я выехал из Ливерпуля. Хотя, и собака и человек больше испугались, чем пострадали.
В шестидесяти пяти километрах от Нанси я пообедал в пограничном городе Бламонт. Дорога становится более холмистой, и на небольшом расстоянии от Бламонта, проходит как будто меловая линия, западная часть которой аккуратно подметена, а восточная — нет. А когда мне попался по пути дорожный рабочий, я заметил, что на его фуражке нет таблички со словом «Cantonnier» (дорожный рабочий, фр.) , и я понял, что перешел границу на территорию кайзера Вильгельма.
Моё путешествие по милой Франции было в равной степени интересным и поучительным. Хотя, боюсь, что уроки вежливости, которые я извлек из этой поездки весьма поверхностны.
"Bonjour, monsieur" и "Bon voyage", может обозначать не больше, чем «если я тебя больше не увижу, ну, привет!» в Америке, но, безусловно, звучит более приятно и музыкально.
Однако, за столом, я чувствовал, что я блистал манерами. Ибо, вот! Французы едят суп с носика ложки. Правда, есть суп с носика ложки удобнее, чем с борта, но я инстинктивно чувствовал своё превосходство.
Французские крестьяне, почти все без исключения, приходили к выводу, что блестящие никелированные части моего велосипеда выполнены из серебра. И, по видимому, считали его наездника миллионером. Но когда я показывал им заднее колесо или как вращаются педали, они проявляли крайнее удивление.
Венцом славы французского пейзажа, безусловно, являются великолепные аллеи тополей, которые пересекают страну во всех направлениях. Они извиваются вдоль дорог, железных дорог, каналов и долин. Выстраиваются, как часовые вдоль бровок далеких холмов. Без них, французские пейзажи потеряли бы и половину своего очарования.