В разгар мучительно тянувшихся и сокрушающих здоровье
новогодних каникул я все-таки вырвался на набережную Воробьевых
Гор, где стараюсь как можно чаще одолевать свои 5 км. Было
безветренно и не по-январски тепло. От метро-моста до Воробьёвского
шоссе встретилось всего два таких же завсегдатая как я.
Один пожилой дядька в штатском, который не просто
ходил, а всегда маршировал, высоко поднимая до уровня
давным-давно снятых погон локоть одной руки и далеко откидывая
назад другую, как это делают солдаты на параде или часовые при
смене почетного караула. Если он и был сумасшедшим, то самую
малость, потому что уже в вестибюле станции метро он шел шагом
нормальным, лишь привычно печатая его, когда отдавал честь на
турникете контролеру, а так же милиционеру, извиняюсь, полицейскому
на платформе.
И еще тетка в послевоенном лыжном костюме, которая
занималась зимой и летом ходьбой со шведскими палками на
проезжей части набережной. На тротуаре она не умещалась, а на
мостовой чувствовала себя вполне комфортно. Водители поливалок
и снегоуборочных машин научились ее объезжать, не тревожа
сосредоточенного человека своими отвлекающими сигналами.
Больше никого.
И вдруг совсем рядом со мной, чуть сзади неожиданно
раздается робкий голосок:
-Простите, у вас случайно зажигалки не будет?
Останавливаюсь, бог ты мой, разрумянившаяся - она
догоняла меня с нижнего уровня набережной, лет 18-ти красавица.
Жмурюсь от света ее сероголубых глаз, а все равно вижу ее разом
всю - и взбитую кремового цвета челку, и требовательную улыбку
на приоткрытых горящих губах, и волнующую фигурку, и изящно
сработанные ножки в черном.
И это совершенство курит?! Нет, это несправедливо по
отношению к её красоте, которая, в хорошем, конечно, смысле,
принадлежит всем нам, и мне в том числе. Как, например,
многократно похищенная и столько же раз возвращенная в Лувр
Мона Лиза или та же Венера Милосская.
Балансируя между любованием красотой юности и своей
галантностью я, тем не менее, не разрешаю себе расслабиться и как
можно назидательнее отвечаю:
- Милая девушка, во-первых, у меня нет зажигалки,
во-вторых, для той цели, которую вы преследуете, её у меня не
будет никогда. Поэтому она отсутствует не случайно, как вы только
что изволили выразиться, а преднамеренно.
- Но, почему? - разочаровалась она в ответ на мою
нравоучительно старомодную витиеватость.
- Потому что я не курю. Так же, впрочем, как и Ваша мама.
- Откуда Вы знаете, что моя мама не курит?
- Все очень просто. Если бы Ваша мама курила, то в каждой
вашей сумочке было бы минимум по две зажигалки. Потому что чаще
всего курящая дочь не стесняется курить при своей курящей маме.
И это еще не все. Кроме того, я знаю, что у Вашей мамы изумительный
звонкий голос, нежная гладкая кожа лица и завидной красоты улыбка,
которой она во многом обязана своим естественной белизны зубам.
Кстати, Вы очень похожи на Вашу прелестную маму.
- Почему Вы сразу не сказали, что знакомы с моей мамой? -
насторожилась она.
- Увы, я не знаком с Вашей мамой. Просто, глядя на Вас, как
на натуру, я нарисовал Ваш устный портрет, но в возрасте Вашей мамы,
т.е. лет этак через 20 - 25.
- Так Вы художник?
- Нет, я не художник. Я просто принципиальный противник
курения. А это больше, чем художник, потому что все художники,
которых я знал, к сожалению, были завзятыми курильщиками. И сейчас
я берусь утверждать, что даже через четверть века Вы будете выглядеть
так же завидно хорошо, как Ваша мама сейчас. Но только при одном
обязательном условии.
- Интересно, при каком-же ?
- Это условие - не курить никогда. В противном случае кожа
ваш бархатная высохнет как старый пергамент, зубы перламутровые
станут желтыми, а серебристый голосок хриплым. Ваши глаза поблекнут,
губы приобретут никотиновый оттенок, а руки станут походить на
морщинистые куриные лапки и предательски дрожать. А через короткое
время вы станете похожи не на дочь, а на старшую сестру вашей
собственной мамы. Ну, и как Вам такая перспектива?
Мона Лиза всхлипнула и прошептала едва слышно:
- Не хочу куриные.
- Но только раз и навсегда!
- И пергамент тоже не хочу.
- Вот и славно, детка.
Я повернул её лицом к солнцу и совсем слегка, по отечески,
предварительно сняв со своей правой руки перчатку шлепнул
напутственно ниже спины как-бы в наказание за ее недопустимое до сих
пор легкомыслие и одновременно благословляя на беспорочное будущее.
Просветленная Джоконда задумчиво шла по набережной. Когда
она свернула на ближайшую террасу, где собирались сноубордисты, я
достал пачку сигарет, зажигалку и сделал, наконец, глубокую затяжку,
цена на которую со вчерашнего дня, с 1 января 2014 года поднялась
на 20 процентов.
Дойдя через полчаса до поворота, куда свернула моя
новообращенная, я вдруг снова увидел ее совсем рядом, но уже в центре
компании сверстников. Она что-то им увлеченно рассказывала. Согнутая
в прижатом локте рука ладонью вверх с лежащей в ней тонюсенькой
дымящейся сигаретой табачного цвета была жеманно откинута в сторону.
Раскрашенным коготком указательного пальчика она
нетерпеливо постукивала по ней после каждой жадной затяжки
профессионального курильщика во время периодических взрывов
хохота ее слушателей.
Я втянул голову в плечи, сунул кулак с зажатым дымящимся
окурком поглубже в рукав и ускорил шаг. Совсем скоро запахло паленой
шерстью. Так тебе и надо, Песталоцци хренов, с горечью подумал я.
Зачерпнул ком грязного снега, сунул его в рукав и только потом выбил
из пачки мокрыми руками сигарету. А зажигалки, оказывается, и след
простыл, видно сунул мимо кармана. С горы спускался парень со
сноубордом подмышкой.
- Молодой человек, у Вас случайно зажигалки не будет?