Случилось это под конец золотого века советской ещё науки, в середине 90-х годов прошлого века. Я тогда работал старшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте физики, одного из провинциальных городов юга новоявленной России.
Кропотливо исследуя природу вещества на Мессбауэровском спектрометре, как и положено, по программе научных исследований института, публикуя статьи с теоретическими выкладками и результатами в разных научно-технических журналах, я дорос до уровня конференции.
Начальник отдела как-то рьяно взялся за организацию моей поездки. Телефонный разговор с оргкомитетом его не удовлетворил, он послал по почте (по обычной, бумажной, Интернета и соответственно электронной почты тогда ещё не было) запрос на участие и получил официальное подтверждение, на красивом светло-зелёном бланке, что мой доклад включён в программу конференции, которая состоится на черноморском побережье осенью этого года.
Демонстративно, в присутствии моих «коллег по цеху», он прикрепил канцелярской кнопкой этот светло-зелёный «флаг» над моим рабочим столом и пафосно с паузами произнёс: «Ну Николай … , готовь речь … , собирай вещи! Полотенце и плавки кстати взять не забудь! Поедешь на курорт … , в море купаться и на пляже загорать! Причём, что характерно для научного работника — все эти удовольствия за государственный счёт!».
Устное заявление шефа вызвало фурор в отделе, началось паломничество к моему пыльному закуточку большой общей комнаты лаборатории, куда последнюю пару лет вообще никто ни разу не заглянул. Пилигримы — младшие научные сотрудники, громко и ехидно шутили про набирающий в наши дни популярность туризм, вспомнили так же русскую народную сказку о лягушке-путешественнице, надумавшей как-то посетить тёплые края. Лаборантки же, в свою очередь, начали завистливо стрелять глазками на фоне своих девственно белых, стерильных халатиков и шапочек.
Шеф отдела попросил меня подать ему на поверку речь, которую я буду произносить с трибуны конференции, для того чтобы я не опозорил честь отдела и высокое собрание своими как обычно плоскими, а частенько пошлыми и неуместными шуточками; а так же на тот случай, если я разволнуюсь, начну заикаться на каждом слове или вообще впаду в ступор — такое, он сказал, вполне может случиться. Глубоко в душе я тогда ему не поверил, но просьбу его выполнил.
Через пару дней несколько изрядно почёрканных и помятых листочков лежало у него на столе. Шеф то одевал очки, то снимал; то склонялся над «моей речью», то отстранялся, потом откинулся на спинку кресла с опущенными руками: «Ничего не разберу в твоих каракулях!» - тут, мягко сказать, он лукавил, на самом деле он плохо разбирался в теме моего исследования.
- Закончи так: «Воплощённая в технологиях и продуктах идея использования наноструктур может совершить очередную научно-техническую революцию!» - да, бесспорно, красивые слова это его конёк. - Пойди отдай всё это творчество моей секретарше на перепечатку и сиди с ней рядом, следи как она технические термины набирает, а то в прошлый раз, видимо думая на работе о своей личной жизни, она в слове «триггер», вместо двух «г», две буквы «п» написала. Мы, как всегда в спешке, не проверили и отправили этот шедевр в Москву, в академию наук; так скандал был нешуточный!
В конце рабочего дня перед датой отъезда, в мой до этого тихий уголок, ставший теперь проходным двором, начали заглядывать коллеги с напутственными словами. Ровесники просили за них мне искупаться в Чёрном море, выпить стаканчик Кубанского красненького полусладкого и в таком состоянии приударить за доступным противоположным полом. Научные работники постарше, и соответственно помудрее, советовали взять вазелин и контрацептивы: первое — чтобы не так больно было выслушивать критику после доклада, а второе — чтобы преждевременно не испортить себе жизнь, как это в своё время необдуманно сделали они.