От публикаторов:
Степан Петрович Шевырёв (1806 – 1864), саратовский дворянин, профессор Московского Университета, успевал совмещать учёную и педагогическую деятельность с литературной, был постоянным сотрудником литературных и историко-философских журналов «Московский Вестник» (1827 – 1830), «Московский Наблюдатель» (1835 – 1839), «Москвитянин» (1841 – 1856) и др.. Им написано огромное количество критических статей, большинство из них содержат в себе не только разбор литературных произведений, но и важные философские размышления об исторических судьбах России, нашем многовековом культурном наследии… Критические статьи С.П. Шевырёва, по сути, являются настоящими философскими трудами, не потерявшими свою ценность и значение и в наше время.
Предлагаем нашим читателям отрывок из «Обозрения произведений Русской Словесности за 1842 год», где С.П. Шевырёв рассказывает о двух только что вышедших в свет книгах: «Описание Русских и Словенских Рукописей Румянцовского Музеума», составленное А.X. Востоковым, и «Памятники Московской Древности», сочинение И.М. Снегирева.
Подчёркивая важность глубокого изучения древней Руси во всех отношениях, Степан Петрович Шевырёв пишет: «Коренное существо Русского человека всегда неизменно и свято: его ничто поколебать не может. Оно равняет всех и каждого. Оно дар Божий в каждом из нас; оно тот Ангел, которого Бог поставил над Русским народом, когда разделял языки. На нем только утверждается в нас и возможность всемiрного образования. Узнать это существо и определить его вполне можно только там, в древней Руси…».
Текст к публикации подготовила М.А. Бирюкова.
*
Степан Петрович ШЕВЫРЁВ
Обозрение произведений Русской Словесности 1842 года
(Продолжение)
Описание Русских и Словенских Рукописей Румянцовского Музеума, составленное А.X. Востоковым. -
Памятники Московской Древности, соч. И.М. Снегирева
Обращаюсь к лучшей стороне нашей современной литературы, которая, к сожалению, заслонена от взоров публики всею эфемерною литературною промышленностью северной столицы, производящею журналы, иллюстрированные издания, повести и сказки на подряд, и проч. Эта лучшая сторона заключается в исторической и филологической деятельности, представившей у нас в 1842 году труды великие и долговечные. Все то, что делается в России для узнания древнего быта нашего Отечества, все то входит в основы будущего его развития по всем отраслям жизни. Приводить в разумное сознание просвещенной части народа все коренные начала его прежнего и настоящего внутреннего бытия - вот главная задача современного Русского образования, вызываемая потребностию всеобщею. Ее важность чувствуется во всех составах жизни государственной и народной. Перед нею ничтожным и мелким кажется все прочее - и даже произведения изящной Русской Словесности в той степени возвышают значение свое, как раскрывают они, в хорошую ли, в дурную ли сторону внутренние тайны отечественной жизни.
В ученой Литературе нашей истекшего года самое великое явление был, конечно, труд А.X. Востокова: Описание Русских и Словенских рукописей Румянцовского Музеума.
Москвитянин уже два раза говорил довольно подробно о некоторых частях труда Г. Востокова. Но мы не считаем лишним поговорить еще раз с читателями об этом подвиге ученого мужа, перед которым мы благоговейно преклоняемся и которому посвятили целый месяц изучения. Скоро надеемся представить в большем объеме результаты наших занятий книгою Г. Востокова, а теперь только объясним, с какой точки мы смотрим на это дело.
Старец, знаменитый именем, но еще более своею любовию к отечественной Истории, Канцлер Русской Империи, посвятил последние годы своей жизни собиранию Русских древностей, и тем показал прекрасный пример сановникам Царства. Румянцовский Музеум есть вечный памятник Графа Румянцова, им самим себе воздвигнутый. В Румянцове не угасала эта светлая искра истых Бояр Русских, любовь к старинной святыне до-Петровой Руси. Честь ему и слава за то, что он еще тогда сознавал необходимость изучения этого времени и неутомимо умножал свою сокровищницу. Кроме того, что им самим приобретаемо было, из всех книгохранилищ Империи он доставал себе списки с известных рукописей, и так образовалось в доме Канцлера богатое сокровище Русской древности, какого до той поры еще не бывало относительно к полноте и разнообразию памятников.
Тем еще не повершен был подвиг покойного Боярина Русского. Музеум его должен был перейти всем содержанием своим в собственность народную, открыт и доступен всем и каждому. Достигнуть этого иначе было не возможно, как полным описанием того, что он содержал в себе. Еще раз слава и честь покойному Канцлеру за то, что он умел найти человека для такого подвига: кому же лучше мог он вверить это дело, как не первому Словено-Русскому Филологу, которого знание, опыт и любовь к своей науке были известны ученому мiру?
Ученый дал слово Боярину - и в течение многих и многих лет, в тишине тайны, скромно и неутомимо, совершал великий подвиг: 473 рукописи были прочтены со всею добросовестностию ученого от доски до доски, прочтены медленно, разборчиво, по правилам филологической критики, с пристальным наблюдением содержания, с отметками всего того, чт; может остановить внимание, с драгоценными выписками для истории языка. Каждая рукопись была описана подробно: не пропущена в ней ни одна статья, какого бы ни была содержания. Издано Описание в 899 страниц в большую четвертку, с приобщением подробного всему алфавита. Россия в первый раз увидела в печати образец совершенный Каталога древней библиотеки. Пример показан: теперь есть чему следовать и применить то же самое ко всем библиотекам нашего отечества.
Но не тем только ограничивается подвиг. - А.X. Востоков, после незабвенного Калайдовича, первый, отворил нам еще двери в тайны рукописных древностей до-Петровой Руси и указал на обилие сокровищ, которые здесь находятся. Должно сказать: только еще отворены двери, а предстоят далее труды необъятные; но и отворить эти ржавые, железные, заложенные запорами, засовами, и увешанные заговоренными замками двери в нашу древнюю Русь - подвиг Геркулесовский! Его оценят вполне тогда только, когда новые поколения, призываемые к трудам на пользу отечества, последуют вызову и примутся по разным отраслям разработывать то, что здесь открывается.
В наших древних рукописях, равно и старопечатных книгах, весьма часто случаются приписки, из которых видна вся история памятника, кому первоначально принадлежал он и как переходил из рук в руки. Описатели рукописей до сих пор обращали малое внимание на приписки такого рода, а между тем оне чрезвычайно важны. Г. Востоков, можно сказать, первый показал важность этого с виду мелкого дела и подробно выписывал все, что сюда относится. Из таких приписок мы узнаём, что вся эта древняя литература наша, предстающая нам теперь в мертвых рукописях, лишенных современного значения, была некогда живою собственностью народа; что она действовала не в одних затворах монастырских, а что разные сословия принимали в ней участие. Приятно видеть на иной рукописи, важного Богословского содержания, имя простолюдина, челядинца какого-нибудь знатного дома, который отдавал за нее может быть последние деньги свои. Кроме врожденной в Русском человеке жажды к учению, равняющей все сословия, это показывает, что в древнем быте Руси образование разлито было может быть ровнее между всеми членами народа, нежели как мы видим теперь. Конечно, самое образование не было еще так сложно; но за то большее единство сближало всех, и не могло быть такого резкого разрыва между классом высшим и низшим, не было привилегии на образование, не было резкой черты света и тьмы на двух половинах народа, не говоря уже об огромном оттенке фальшивого света на мнимой теперешней светлой его половине. Неутомимые выписки Г. Востокова должны в наше время изменить совершенно тот ложный взгляд, с каким до сих пор смотрели и еще смотрят многие у нас, даже ученые люди, на сокровища древней Словесности нашей. Им придавали до сих пор смысл незначительной древности, которая и прежде будто бы имела сомнительную цену, а теперь только относительно любопытна, и то для бескорыстного любителя заветной старины. Некоторую важность придавали ей в отношении к истории языка, и то еще не живого отечественного, а будто бы только древнего, Славяно-церковного. Теперь же нет, нет, только одни запоздалые могут так думать. Живой дух наших предков сказывается нам ясно во всем этом: мы видим, что вся эта литература некогда жила и выражала собою дух нашего древнего отечества, и вглядываясь пристальнее, находим, что в ней коренная основа бытию каждого из нас, что в ней великая сущность и зерно всей Русской жизни, что в ней откликается нам что-то и теперь в нас присущее.
Все науки, относящиеся к нашему отечествознанию, должны каждая по очереди благодарно поклониться труду А.X. Востокова. История Русской Словесности благодарит его за указание бесчисленных драгоценных материялов для истории образования наших предков, за открытие слов Феодосия Киевопечерского, за обильные источники для истории духовного красноречия, с самых древних времен столько процветавшего как мы видим в нашей России, за первые самые подробные списки сочинениям Иосифа Волоцкого, Максима Грека и других древних писателей, за указание многих Житий святых (хотя еще в этом отношении Румянцовский Музеум не столько изобилен), за открытие многих совершенно новых источников для словесности, хранящей в себе может быть древние языческие предания, за указание некоторых важных документов даже для Истории новой Словесности. История Словенорусского письменного и устного языка благодарна Г-ну Востокову за драгоценные сведения о палеографии нашей, о произношении древнем, объясняемом чрез крюковые ноты, за многие выписки весьма важные, означенные верными годами, за указание коренных Русских оборотов в древнейших памятниках Словено-церковной письменности, как например, в древнем списке Моисеева Пятикнижия, за примеры из языка Двинян XIV века, за множество древних Русских слов, которые может быть существуют и теперь в быту простолюдинов. Всесловенская Филология обязана Г. Востокову за многие указания стихий Болгарского, Сербского, Чешского и Польского наречий, постоянно имевших влияние на наше, особенно в языке письменном. Богословие православное, для всех отраслей своих, найдет в каталоге Г. Востокова исторические материялы драгоценные. Что за сокровища в одних переводах Святых Отцев! Какое обилие! Какие важные результаты извлекаются из вариантов переводного текста Евангелий по разным столетиям! Как любопытно открытие апокрифических книг и Евангелий, существовавших у нас тогда в переводах! Сколько указаний новых для истории ересей в нашем отечестве! Сколько притом свидетельств в пользу великой терпимости к другим вероисповеданиям при глубоком сознании истины своего Православия! Сколько новых источников для яснейшего определения отношений между властию духовною и светскою в древней России! Какое богатое описание Кормчих в хронологическом порядке, и здесь какие важные акты для истории церковного права в России! - Юридические науки должны также благодарить Г. Востокова за судные грамоты XV века, за купчие Двинские XIV, XVI и XVII столетий, Литовские XIV и XV века, за Московские конца XV и начала XVI, за Статут Литовский или Волынский 1566 года, за грамоты разного рода всех концов России, важные и для наречий областных, за акт разграничения между городами, и проч. и проч.
Но всего более должна благодарить Г-на Востокова История Русская, особенно при новом своем стремлении. До сих пор она изображала нам только внешнюю жизнь нашего древнего отечества, сложную цепь политических событий, имена князей, переходы городов из рук в руки, войны внешние и внутренние; за всем этим наружным и с виду главным делом жизни, она теряла из виду внутреннего древнего Русского человека; она еще не разгадала нам, как он жил, как мыслил, как чувствовал. Это ее новая, еще не решенная задача - и для нее-то Г. Востоков приготовил в своем каталоге превосходные материалы. Здесь, можно сказать, главная мысль, около которой сосредоточен весь великий труд его. Сюда относится вся полная характеристика Русского древнего образования, преимущественно религиозного, весь круг его чтения, понятия об науках, какие имел он, об Астрономии, Философии и особенно об Истории, его размышления об отношении человека к прочему созданию, о возрастах жизни, об изменениях земли и человека, его обычаи, нравы, поверья, суеверия и предрассудки. По всем этим чертам, совокупно взятым, можно себе представить живо физиогномию и характер древнего Русского человека, Тогда яснее будет для нас самая История древней Руси со всеми внешними ее событиями. Тогда яснее будем для себя мы сами; ибо в каждом из нас, более или менее, присуща еще эта древняя почва, эта коренная сущность нашего бытия. Она может быть завалена чем хотите, но она есть, она тут неизменно. Всякое влияние иноземное тогда только приносит плод всеобщий Русский, когда проникает в эту почву и к ней прививается. В ней сходимся мы все 60 миллионов Русских, сколько нас ни есть; в ней сходятся с нами и все отжившие предки наши, сколько их ни было. Коренное существо Русского человека всегда неизменно и свято: его ничто поколебать не может. Оно равняет всех и каждого. Оно дар Божий в каждом из нас; оно тот Ангел, которого Бог поставил над Русским народом, когда разделял языки. На нем только утверждается в нас и возможность всемiрного образования. Узнать это существо и определить его вполне можно только там, в древней Руси, где оно хранилось во всей первоначальной своей чистоте и неприкосновенности и не подвергалось еще никакому чуждому влиянию. Там светло оно и прозрачно, как родник огромной реки, только что вытекший из земного лона и не смешавшийся еще ни с чем внешним и чуждым.
Настала, настала пора разгадать, в чем заключается и почиет эта первородная, самосущая, Богом освященная, Русская народная сила, зерно нашего бытия и нашей жизни. Конечно, не в старых формах прежнего быта, не в Русской рубашке и в Русском кафтане, не в бороде она заключается: она выше всех форм и обрядов, эта сила почиет в существе самом Русского духа. Кто ее в себе не чувствует, тот считай себя отколком от Русского народа, и как бы он ни действовал, не сольется никогда ни одна мысль его с духовным бытием его отечества, а если и поживет в нем, то поживет временно, падет на немногих и отойдет прочь как лишнее и ненужное великому целому.
Не надобно думать, чтоб эта сила Русская была только что упорна: да, она несокрушимо тверда, но с тем вместе имеет чудную, широкую ёмкость для того, чтобы воспринимать в себя все сокровища человеческого духа от других народов.
Обязанность, священный долг каждого Русского беречь, хранить и крепить эту священную народную силу. Мы всегда ее в себе чувствовали: теперь пришла пора - дознать ее и более чем когда-либо вызвать на самое широкое действие. Она покоится, великая и неприкосновенная, в великой массе Русского народа - и ожидает также дальнейшего развития, которое началось в слоях высших. Она сказывается нам во всей жизни древне-Русской и здесь предстает ясными и полными чертами своими.
С такою-то мыслию мы смотрим на великий подвиг Г. Востокова! - Для иных его каталог есть сухая, мертвая книга, исполненная заглавий, имен, выписок без значения; для нас же она - ключ к живому познанию той огромной книги, в которой скрыта великая тайна осьмивекового бытия нашей древней Руси. Немногие, к сожалению, постигают у нас смысл этого ключа; но мы в полной надежде, что с каждым днем число таких избранных возрастает более и более в поколениях нашего юношества, цветущего надеждами.
* *
*
За трудом, который совершил Г. Востоков в пользу изучения древней Руси, следует начало труда Г. Снегирева. Мы разумеем Памятники Московской Древности, к которым текст изготовляется трудолюбивым нашим и первым Московским археологом.
Через 4 года, в 1847 году, Марта 28-го дня, сбудется ровно семь столетий историческому бытию нашей столицы. Как будто по порядку дел Божиих, предписанному и для человека, совершив свое шестивековое служение в течение всей древней жизни Русской, Москва в последнем седьмом веке совершала отдых, но какой? - В это время успела она принести себя в жертву всей России - и воскресла из пепла для новой полнейшей жизни, доказав тем, что ее бытие необходимо для России.
Давно настояла надобность обнародовать вековые памятники нашей столицы, на которых ярко напечатлены следы жизни древне-Русской. Исполнение такой мысли при ком же могло восприять свое начало, как не при том градоправителе, которого имя сливается с историею восстановления Москвы? Самое предприятие никому иному поручено и быть не могло, как тому Археологу нашему, который с давних лет посвятил себя со всею любовию изучению монументальной Москвы и во всех прежних занятиях своих обнаруживал всегда любимую мысль свою - описывать древность Русскую и преимущественно Московскую. Для такого дела нужны особенное призвание, не мгновенная вспышка, а постоянная страсть, долгий и медленный опыт жизни, многолетнее приготовление. Все эти условия соединял в себе у нас в Москве только один И.М. Снегирев - и поручение исполнить такое предприятие возложили бы на него, конечно, единогласно все, кто сколько-нибудь понимает дело и ему сочувствует.
Между тем как Г. Академик Солнцев, преимущественно посвятивший свое искусство нашей Московской художественной древности, снимал рисунки с памятников, изумительные точностию и изяществом исполнения, И.М. Снегирев со всем усердием, любовью к предмету и добросовестностию принялся за составление текста к описанию. Парижская литохромия взялась за напечатание рисунков. При этом с благодарностью вспомнить надобно покойного Ширяева, не замененного до сих пор никем (хотя живого его и бранили), который предложил свои услуги на издержки печати. По смерти его, оно перешло в руки Г. Семена.
Мы любуемся до сих пор четырьмя тетрадями этого великолепного издания, которое достойно Москвы и обратит на себя внимание ученой Европы. Хорошо бы было, если бы какой-нибудь иностранный книгопродавец догадался издать самый текст на Французском языке и приложить к нему те же рисунки. Европа, может быть, тогда разгадала бы значение Москвы, которую хотя и включила она в карту своего туризма, но до сих пор смысла ее не понимает.
Мы нисколько не преувеличим, если скажем, что всякая строка в описании, которое составлял И.М. Снегирев, есть плод труда добросовестного, плод изысканий и наблюдений неутомимых. Изумительно множество фактов, вновь собранных им для монументальной Истории Москвы. Таким восстановлением ее исторической топографии может быть приготовлена основа для будущей ее Истории, которою должен непременно заключиться великий труд описания ее памятников. С удивительным остроумием и проницательностью вникает наш Археолог во все названия церквей, улиц, переулков, урочищ, площадей, слобод, ворот и проч., - и эти названия получают у него важный исторический смысл, который до сих пор никем не был отгадан. Любопытно следить вместе с Археологом переходы от Москвы удельной к Москве единодержавной. При Калите и его наследниках делится она на удельные трети. Целые улицы принадлежали в ней особенным Князьям. В Кремле зарождается возможность единства. Единение всей России выражается в Москве именами улиц, переносимыми из других городов. Так Лубянка, Варварка, Моховая перешли, вероятно, из Новгородской Лубяницы, Варской или Варяжской улицы и Моховой.
Вера освящает начало жизни древне-Русской, - и первые памятники Москвы - храмы Божии, изумляющие своею многочисленностию. Имя Спаса на Бору свидетельствует, как из среды дикого бора возникла первая Московская церковь. Все славные события Истории Русской ознаменованы также сооружением храмов: в память избавления от голода построен собор Архангельский, Куликовская победа означена построением церкви в посаде на Кулишках во имя всех Святых и Рождества Богородицы на Стрелке. Одним из первых иконописцев Московских был сам Св. Петр Митрополит. Имена Греческих и Русских живописцев являются в числе первых украсителей храмов Московских. Любопытно видеть множество мастеров иностранных, которых принимала к себе Москва, но которые работали все в ее народном духе, - и вот откуда объясняется особливый Московский характер ее памятников, которого не встретите вы ни в одной стране мipa. Работали, кажется, все Италиянцы да Немцы, а вышло наше Московское, как мы хотели и требовали. Так-то и все, во все времена, принимает к себе Россия, усвоивая себе по-своему. Дело зодчества повторяется во всяком деле Русском; дух народный перемеливает все так, как ему заблагорассудится - и против него прать - труд лишний, и бесполезный.
Китай-город, по мнению Г. Снегирева, был так наименован, в память р;дины Елены Глинской, города в Подольском воеводстве - Китай-грод. Белый город, заложенный при Царе Феодоре Иоанновиче, назывался также Царевым городом, а эпитет Белого получил, как думает наш Археолог, от того что этот же эпитет придавался и Московскому Царю с тех пор, как Россия освободилась от Монголов и Царя своего стала называть Белым, по примеру Монголов, под именем Белого Царя разумевших Царя независимого, вольного.
«Храмам, - говорит наш Археолог, - вверялось хранение воспоминаний важных и священных для отечества. Так рождение Иоанна IV ознаменовано сооружением на старом Ваганькове церкви: Усекновения Главы Св. Иоанна Предтечи в 1539 году, рождение Царевича Димитрия I-го в 1559 г. церковью Св. Димитрия Селунского в Китае, а рождение Димитрия Уара в 1583 году приделом в честь Св. Мученика Уара при церкви Рождества Иоанна Предтечи в Кремле, взятие ж Казани сим же Иоанном увековечено 1559 г. построением на Казанские деньги девятиглавой каменной церкви Покрова Божия Матери в Китае. День восшествия своего на престол Борис освятил созданием церкви Св. Симеона Столпника за Яузою; Ивановская колокольня, или Ивановский столп, как называли в старину - памятник забот Годунова о бедствовавшем народе...».
Так все церкви Московские тесно связаны с событиями важными жизни государственной, семейной жизни Царей Русских и с древним, коренным благочестием наших предков, которое неискоренимо живет до сих пор хранимое Богом в этой храмовой архитектуре, лучшем украшении нашей Столицы.
К числу особенностей, которыми означается быт древней Москвы, принадлежало в прежние времена устроение многочисленных богаделен. По улицам стояли нищенские избушки, где жили нищие и убогие; после велено было строить богаделенные избы при церквах. Такого рода заведения назывались убогими домами, или клетями нищих братий, или божьими домами, как свидетельствует урочище Божедомка, или богадельнями, как видно из имени церкви Воскресения на Петровке старые богадельни. Известны были в XVII веке подобные учреждения Патриархов, Государей и вельмож, как например: на Кулишках Патриаршая нищепитательница Святителя Иова, Тихоновская Патриарха Иоакима, Боровицкая и Николоявленская, построенные Царем Алексием Михайловичем, при Церкви Св. Феодосия на Лубянке Пожарского и проч. - Церковь, как видно, заведывала великим делом питания убогих, как самое имя убогого свидетельствует, и Цари, равно и вельможи, через церковь и во имя Бога совершали подобные приношения.
Одна из важных заслуг нашего Археолога состоит в том, что он первый даст нам понятие об истории Архитектуры в Москве и что особенно важно для языка этого искусства - восстановляет всю эту древнюю терминологию, которая у нас прежде существовала по-Русски, а теперь заменена иностранною. Нельзя не пожелать, чтобы наш ученый со временем представил хотя небольшой народный словарь древнего нашего зодчества в дополнение к труду своему. Для самой истории этого искусства И.М. Снегирев предлагает материялы у нас еще невиданные, драгоценные. Между прочим он открыл, что еще в XVI веке были известны у нас кувшинные и горшечные потолки и своды, которые теперь в таком ходу в архитектуре современной. Для истории живописи нашей в древности представлены также многие, совершенно новые источники, и открыта древняя терминология народная.
Прочие искусства: гравировальное, резное, обронное и сканное, литное и другие обязаны также нашему Археологу любопытными открытиями в их совершенно темной для нас истории. Сколько пыльных рукописей поднято, вскрыто и терпеливо прочтено для того, чтобы извлечь иногда несколько скромных строк, которых значение теряется для невнимательного читателя!
В описании Успенского Собора мы встречаем много новых мыслей и открытий. «Полная идея Вселенской Церкви, по замечанию Митрополита Московского Филарета, проявляется на иконостасе, выражена в куполе, на стенах храма и в самом алтаре». - Как глубока и многозначительна первая мысль иконостаса, возвышающаяся над всем: предвечное рождение Бога Слова в Боге Отце! Ей соответствует внизу воплощение телесное, земное. Весь сонм Християнской Церкви здесь олицетворяет полную мысль Християнскую. Вот где кроются бесконечные мотивы для будущих Русских живописцев: они могут создать формы изящные, но идеи религиозные должны почерпать только здесь. Припомним еще прекрасную мысль: на выходных вратах Успенского Собора изображены два Архангела. Один из них, Св. Михаил, напоминает выходящему о том, что только бесконечное милосердие Божие спасло его от погибели, когда мысль его отвлекалась от Бога в доме Его, - а Св. Гавриил вносит в вечную книгу жизни имена тех, которые благоговейно молились Господу. Какие богатые предметы для кисти будущих художников Русских, когда поймут они настоящий смысл религиозной живописи нашей и сойдет на них Християнское Русское вдохновение!
Многие местные образа в Успенском Соборе своим историческим значением знаменуют присоединение разных городов к Московскому Государству. Тут Владимир, Новгород, Псков, Устюг Великий, Смоленск снесли свою святыню.
В первый раз с такою подробностию описано Царское место или так называемый трон Владимира Мономаха. Замечательны при этом приведенные слова Петра Великого. Когда, во время приготовлений к коронации Екатерины I, доложили ему: «Не лучше ли вынести из Собора это старое место?» - он отвечал «Я сие место почитаю драгоценнее золотого за его древность, да и потому, что все державные предки, Российские Государи на нем стояли». - Так уважал Петр Великий священную древность Москвы!
В отношении к Истории Литературы и Словено-Русской Филологии чрезвычайно любопытно описание Соборной Библиотеки, которая до сих пор вовсе была неизвестна, а между тем содержит несколько сот харатейных, бумажных рукописей и печатных книге Словено-Русских и Латинских церковных, Богословского и нравственного содержания. Самые любопытные рукописи конечно будут: 1) Великая книга Минея четьи, Митрополита Макария в XII томах, содержащая в себе не одни жития Святых, но почти всю церковную литературу того века или полную церковную Энциклопедию, и 2) Макариевская сводная Кормчая, которая осталась неизвестна Барону Розенкампфу. Замечательны также Синодики или помянники XVI и XVII века.
Также в первый раз, ясно и подробно описаны действия, совершавшиеся в древние времена в Успенском Соборе, а именно: Чин пещного действия, Чин воспоминания Страшного суда или пение Страшного суда, Исхождение в начало индикта, и Вербное действие, или известное шествие Патриарха на осляти в Вербную субботу.
Говоря о религиозных обрядах, теперь этому Собору принадлежащих, нельзя не упомянуть о 13 крестных хождениях, которые совершаются из первопрестольного Московского храма в течение года.
В описании Архангельского Собора чрезвычайно важен ряд портретов Великих Князей Московских и Удельных, которые расписаны по стенам. Между достопамятными обычаями, какие здесь в древности совершались, замечательны следующие: 1) младшие Князья здесь целовали Крест по любви в правду у отчя гроба, «чтобы быти за один до живота и брата своего старейшего имети и чтити во отцово место»; 2) во дни поминовений, на гробы Царские просители клали свои челобитные, как бы избирая родителей ходатаями за себя у венценосных детей их; 3) на сырной и страстной неделе Великие Князья и Цари прощались в Архангельском Соборе с родителями и предками, а в день светлого Воскресенья приходили христосоваться с ними.
В описании знаменитого Евангелия XII века, принадлежащего Архангельскому Собору, заметим первое удовлетворительное объяснение слова: химипет, которое до сих пор составляло предмет недоумения наших Археологов. Описатель Памятников переводит его словом: поклонение, производя от Греческого: ;;;;;;;;;;, преклоняюсь до земли. И так - учиних химипет - будет значить: учинил поклонение.
В числе дополнений, сопровождающих Описание Архангельского Собора, мы с большим любопытством прочли, хотя не в первый раз, Послание Иоанна Грозного к святым мощам Великого Князя Михаила Черниговского и Боярина его Феодора. Оно по слогу своему представляет тот же характер, какой имеют все послания Грозного, одного из славных литераторов древней России, отличающегося своим характерным, то величавым, то ироническим стилем.
В описании Благовещенского Собора внимание наше останавливается на ликах Эллинских мудрецов, изображенных на стенах паперти, а именно: Трисмегиста, стоика Зенона, Анахарсиса, Менандра, Сократа, Платона, Аристотеля, Фукидида, Плутарха. Все они держат в руках хартии, заключающие в себе их апофегмы, согласные с Христианским учением. У Трисмегиста начертано: «Не созданна естества Божественна рождения, не имеет ни начала, ни конца»; у Сократа: «Доброго мужа никакое зло не постигнет. Душа наша безсмертна. По смерти, будет добрым награда, а злым наказание». На свитке у Платона начертано: «Должно надеяться, что Сам Бог низпошлет небесного учителя и наставника людям». У Аристотеля: «Прежде Бог, потом слово и дух с ним едино». - Должно заметить, что и на вратах Успенского Собора встречаются подобные изображения Эллинских мудрецов и поэтов, которые допускались сюда под условием той мысли, что в их творениях находится хотя темное предчувствие Християнства. - В древних рукописях наших, особенно в хронографах, встречаются точно такие же понятия об участии Эллинских мудрецов в предсказаниях о воплощении Христа Спасителя.
Отсюда извлекается результат чрезвычайно важный, а именно, что древняя Россия в религиозных своих понятиях не была нисколько брюзглива и исключительна; напротив она понимала его в самом широком смысле и искала следов его даже у язычников.
Мы вменили себе в обязанность познакомить подробнее читателей Москвитянина хотя с главными результатами труда И.М. Снегирева. Пожелаем, чтобы он шел бодрее и скорее: знаем, очень знаем все препятствия, какими сопровождается добросовестное изучение. Но авось хотя к семисотлетнему юбилею Москвы, к 1847 году, этот труд будет совершенно окончен: - тогда надеемся при нем увидеть и Историю Москвы, хотя краткую.
Изучение нашей Столицы принадлежит к современным потребностям Русского образования: оно выражается во многих произведениях текущей Словесности. Так и должно быть. Москва хранит в себе коренную основу всего бытия Русского, основу, которая есть в каждом из нас и без которой нет человека Русского, а есть что-то безобразное и чудовищное, ничему не принадлежащее и ни откуда не ведущее своего начала. Сознать эту внутреннюю основу бытия нашего, допытаться до этой исконной почвы, на которой только возможно воспринятие всемiрного образования в нашем отечестве - вот великая задача нашего времени! Ее понимают избранные. Москва по этому выражает для них мысль великую и в прошедшем и в будущем.
Ужасна была полночь на 11-е Октября 1812 года. Исполин враждебного нам Запада собирался взорвать весь Кремль на воздух. Подведены были подкопы под всю святыню Кремлевскую. В самую полночь надлежало зажечь их все и вдруг. Но хранительная мысль Провидения была тут над нами... «Французские инженеры не успели запалить все и зажгли не с того конца, как надобно, так что взрывы завалили пороховые кишки к минам; сверх того, при ясном небе, пролился сильный дождь, который остановил губительное действие подкопов и тем спас от разрушения Кремлевские соборы, церкви и монастыри, а в них остававшуюся святыню». - После этого утверждайте еще, что не перст Провидения сохранил нам то, в чем заключалась нетленная святыня древнего нашего бытия, в то время, когда инстинкт Запада в лице Наполеона хотел истребить начало, ему противное! От пяти ужасных взрывов взлетели на воздух башни, арсенал, колокольни и церкви, пристроенные к Ивану Великому, вздрогнул и треснул сверху до низу сам Иван Великой; груды камней завалили всю Ивановскую площадь;... но целы и невредимы пребыли, пребывают и пребудут соборы, главные церкви и монастыри Кремля!
Да, перст Божий тут явен! Его не увидит разве только малосмыслящий! Сохранена для нас вся эта святыня Кремлевская - и в ней вечное начало Русской жизни с тем, чтоб мы теперь, сознав в себе его, утвердились в нем еще более против всех преград и искушений, какие суждено испытывать Русскому человеку во всей его Истории.
С. Шевырев
(Москвитянин. 1843. Ч. 6. № 11. С. 161 - 178).