Причины прерывания коммунистического проекта СССР

Валентин Левин
 Начало см. : Империя Разума. Начала новой экономики: http://proza.ru/2018/08/27/1625 )

Том 1. Метафизика коммунизма

Раздел 1. Текущая историческая реальность

Глава 1. Причины прерывания коммунистического проекта в СССР

Начну с предварительного указания основных черт того, что понимается под коммунизмом.

Исходим из понимания, что коммунизм есть строй, где нет угнетения и паразитической эксплуатации людьми друг друга, где свободное развитие каждого является условием развития всех, труд становится первой жизненной потребностью людей, а распределение благ осуществлено по принципу: от каждого – по его способностям, каждому – по его потребностям. Далее предполагается, что этот строй базируется на общественной собственности на средства производства и реализует идеалы справедливости, творческой свободы человека и всесторонней гармонической развитости его личности.

В теории научного коммунизма утверждается, что коммунизм есть исторически высшая стадия развития общественных отношений, идущая на смену капитализму, побеждающая его высшей производительностью труда. При этом должна исчезнуть мистификация производственных отношений, все общественные отношения станут прозрачными и разумными, и отомрёт надобность в государстве как орудии правового угнетения людей. Общество будет развиваться пропорционально и гармонично, подчиняясь разумному общественному началу.

Перечень других сопутствующих признаков читатель может продолжить сам - общество будущего имеет множество измерений. Перейдём к проблемам.

1.1. Общая проблема теории и практики коммунизма

Марксисты указали принципы будущего общества. Но не предложили того право-хозяйственного механизма, который будет воспроизводить эти принципы. Они полагались на общественный разум, но не ведали механизма его действия при коммунизме. Пробелы этих знаний они прикрыли учением о диктатуре пролетариата  и  переходном периоде, которому дали название социализм.

На практике они вознесли над обществом административно-командную систему, корни которой лежат в капитализме. Эта система присвоила и подчинила себе общественный разум и ограничила его собою.

Общей проблемой стало то, что эта система на каждом шагу отрицала принципы коммунизма: жертвовала людьми, не делала людей счастливыми хозяевами страны и не дала высшей производительности труда в сравнении с капитализмом.

1.2. Отступления от коммунизма в период индустриализации СССР

И.В. Сталин статьёй «Экономические проблемы социализма в СССР» отверг самомнение специалистов Госплана, будто они сами устанавливают экономические законы социализма.

Сталин опустил их на землю. Призвал изучать реальные производственные отношения.

Он знаменательно признал преступлением принудительное обобществление крестьянства: процесс, в котором он сам утонул, не распутав, а разрубив гордиев узел кризиса хлебозаготовок 1927-1929 годов.

Сегодня, рассуждая в спокойной обстановке, легко понять, что из кризиса хлебозаготовок 1927-1929 годов был иной, не «головотяпский», говоря словами самого Сталина, выход.

Причина кризиса была в отказе крестьян сдавать государству хлеб по заниженным ценам ; в три и более раз ниже рыночной стоимости. Обладая полнотой власти, в том числе власти над главным банком страны, надо было предложить крестьянам приемлемую оптовую цену. И заплатить за хлеб напечатанными рублями. А источники средств для индустриализации нужно было находить, используя не разность цен при перепродаже зерна, а налоги и целевые займы, размещаемые среди тех же крестьян под будущие поставки сельхозтехники. Этими займами и налогами и стерилизовались бы излишне напечатанные деньги.

Накануне команда Бухарина сделала расчёты, показавшие, что при сложившихся заготовительных ценах на зерно даже зажиточные крестьяне не способны купить трактор. Уже имевшиеся тракторы не находили сбыта! Мечта о тракторных заводах, заложенная в планы индустриализации, была фантазией, не обоснованной реальным спросом села.

Сегодня ясно: выход был в резком подъёме заготовительных цен на зерно, в эмиссии рублей, в налогах и целевых займах у тех же крестьян под будущие поставки им сельхозтехники. Лишь следом нужна была кооперация - но не как военно-феодальная экспроприация крестьян, предусмотренная программой левой оппозиции во главе с Троцким, а как шаг к коммунистическому переустройству села ради роста общественной производительности сельского труда и высвобождения множества крестьян для городов, которым нужны были рабочие руки.

Кооперацию можно было организовать под поставки тракторов, 100 тысяч штук которых уже были выпущены в 1929-1932 годах.  Причём кооперировать надо было успешных крестьян вокруг предоставляемых им тракторов, вооружая их дополнительными преимуществами - давая тракторы, как в совместное пользование, так и через государственные машинно-тракторные станции. Остальных, менее успешных, надо было массово привлекать в города на принципах добровольности, заманивая перспективами городской жизни. Как с большим опозданием сделал Хрущев в начале 60-х. Этим можно было поднять производство и заготовки зерна, снять противоречия, существующие между рабочим классом и крестьянством, и обеспечить индустриализацию - как валютой для закупок оборудования, так и привлечением рабочей силы на заводы и стройки СССР.

Сегодня эти меры очевидны. Но тогда решения принимались в эмоциональном порыве, и людьми, ангажированными против протестующих крестьян как классовых врагов - в их памяти ещё шла Гражданская война, в которой основные классовые бои, по сути, велись между городом и деревней.

Члены Политбюро ВКП(б) в январе, а участники Пленума ЦК ВКП(б) в апреле 1928 года в едином порыве приняли роковое решение о мерах силового изъятия зерна у крестьян. Именно это решение увело тогда власть очень далеко от строительства коммунизма как царства свободного труда.

Это решение было неоправданным, явно антикоммунистическим и головотяпским. В результате не только цена индустриализации оказалась   чрезвычайно высокой, но и в разы снизился её возможный эффект. 

Урезанность и недостаточная глубина этой индустриализации вышла боком в 50-е годы: Госплан забил тревогу об исчерпании ресурсов роста, так как оказалось, что более 50 % трудовых ресурсов СССР всё ещё скованно отсталым и нищим селом! Это и натолкнуло Хрущёва на авантюры «великого семилетия».

Сталин возмутился бы, узнав, что созданную при нём экономику назвали сталинской, - настолько она сформировалась не так, как хотелось, а так, как получилось. Его «верховный разум» всю дорогу бежал, словно впереди «паровоза», впереди раскрученного маховика формирования этой экономики,-   бежал, нарезая зигзаги, «ломая дрова» и принося страшные жертвы. Более того, она была пронизана чуждыми ему троцкистскими идеями. 

Сталин потому и захотел создать экономическую науку, чтобы перехватить инициативу у этого «паровоза» обстоятельств. Его главными вопросами к экономической науке стали: а что же мы строим, товарищи? Что такое социализм и его законы? Что делать, чтобы реализовать коммунизм?!

Его требование изучать реальные экономические отношения вызвало смятение в рядах Госплана. Сталин дал отповедь их типичному представителю,  товарищу  Ярошенко,  за дилетантскую претензию стать главным редактором учебника политической экономии социализма.

Для демонстрации глубины идеологического разногласия между Сталиным и специалистами Госплана СССР, приведем то утверждение Ярошенко, ссылаясь на которое Сталин отверг его кандидатуру в главные редакторы учебника политической экономии.

Ярошенко, полемизируя со Сталиным, написал: «Главная проблема Политической экономии социализма... не в том, чтобы изучать производственные отношения людей социалистического общества, а в том, чтобы разрабатывать и развивать научную теорию организации производительных сил в общественном производстве, теорию планирования развития народного хозяйства». 

Именно в этой благозвучной, на первый взгляд, фразе Сталин усмотрел   экономическую неграмотность и даже измену марксизму, недопустимую для участия её автора в редактировании учебника политической экономии социализма!

Глава 5 нашей книги специально посвящена сути производственных отношений по Марксу. Прочитав её, читатель поймет, в чём именно ошибся и отступил  от  марксизма товарищ Ярошенко.

1.3. Гениальные догадки Сталина

Очевидно, что Сталин понял необходимость исправления ошибок, причём ошибок не только практики, но и теории марксизма, не давшей удовлетворительных решений задачам строительства коммунизма в СССР.

Он, судя по всему, осознавал коммунистическую природу денег, ранее открытую Дж. М. Кейнсом и эффективно использованную странами Запада для выхода из Великой депрессии.  Советские облигационные займы после войны говорят о том, что Сталин понял и грамотно использовал следующую суть денег.

Догадка 1. Деньги - не ресурс, а лишь правовой инструмент управления ресурсами!
Попадая в карманы участников рынка, деньги функционируют  как  количественно данные права приобретения товаров и иных ценностей.
Следовательно, эмиссия денег есть эмиссия прав.

Вывод 1: суть госзаймов вовсе не в том, чтобы собрать денежные средства. Эти средства есть права, а права эмитирует государство. Нелепо государству брать права у кого-то взаймы!

Догадка 2. Суть госзаймов состоит не в привлечении денежных средств, а в цивилизованном гашении альтернативных источников прав на ресурсы общества!
Это гашение и только оно должно быть смыслом занимательной активности Минфина.

Вывод 2: нелепо и безграмотно Минфину быть агентом, ищущим варианты привлечения денежных средств. Минфин обязан быть оператором распределения и перераспределения денежно данных прав в обществе.

Накопления можно трактовать в терминах физики - как перевод кинетической энергии движения системы в потенциальную энергию накоплений, замораживающих ресурсы.

Перевод кинетической энергии в потенциальную  всегда тормозит систему.
Кинетическая энергия, выраженная скоростью оборотов системы, сама по себе есть резерв.

Догадка 3. Высокие темпы сами по себе есть главный резерв экономики.
Именно их, а не отстойные накопления, надо наращивать. Накопления следует ограничивать лишь страховкой пропорциональности общественного производства. Все иные накопления, не обоснованные страхованием пропорций, есть чистая утрата темпов – их надо пускать в оборот.

Сталин понял правовую природу денежных накоплений. Они есть накопленное воздержание от применения прав на приобретение продуктов, услуг и работ на рынке, даваемых деньгами.

Сталин учитывал, что концентрация денег есть концентрация прав,  и осуществлял, с одной стороны, суверенную эмиссию рублей как прав командования ресурсами, а с другой – гасил альтернативные центры спроса на ресурсы путём облигационных займов!

В этом коренится разгадка эффективности сталинской политики восстановления народного хозяйства после Великой Отечественной войны.

Здесь же разгадка причины его отказа войти в долларовую зону. Сталин предупредил ситуацию, когда кинетическая энергия экономики СССР переходила бы в потенциальную энергию - в валютные резервы, под условия Бреттон-Вуда, а потенциальная энергия отдавалась бы врагу ; в валютные облигации. И он отказался ратифицировать Бреттон-Вудское соглашение в декабре 1945 года, хотя подписал его документы в июле 1944 года.

Будь Сталин ныне при власти, он не ограничился бы дисквалификацией нынешних и предыдущих руководителей Минфина и ЦБ РФ за  застой средств в накоплениях. Он указал бы на факт особо крупного вредительства – на сдачу врагу потенциальной энергии России.

1.4. Вопросы к марксизму и учению о диктатуре пролетариата

Итак, Сталин дал науке задачу: познать социализм   как строй перехода к коммунизму. Наука до сих пор эту задачу не решила. Почему? Я считаю, что причина лежит в марксизме, в его фундаментальных заблуждениях, принципиально отрицающих коммунизм.

В 70-е годы, уже получив пролетарский опыт, я много раз перечитывал труды Маркса и Энгельса, пытаясь докопаться до классовой сути их учения. То, что она была непролетарской, – они не скрывали сами. Ибо пролетариат, согласно их воззрениям, ходом своего развития лишался всякой идеологии, освобождаясь от пут общественного разделения труда и от собственности, мол, он становился сам по себе чистым листом, в который можно вписать идеологию любого класса.  Спрашивается: идеологию какого класса решили вписывать в пролетарское сознание классики марксизма? Какой класс они представляли?

Наша цель - не разоблачение марксизма, а поиск пути к коммунизму. К  царству свободного труда. Освобождение труда как цель вынесено в название первого в России кружка марксистов, созданного Плехановым. В качестве цели оно вынесено и в название организации, созданной Ульяновым-Лениным, -  «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

Спрашивается: от чего надо было освободить труд? Какое освобождение рабочего класса имел в виду Ленин?

Казалось бы, ответ прост: от гнёта и эксплуатации, которые были следствием вынужденной продажности рабочей силы. То есть смысл освобождения состоит в упразднении наемного труда, в ликвидации отчуждённости средств производства от работников и упразднении экономического отделения умственного труда начальников от физического труда исполнителей.

Труд должен перестать быть наёмным, работник должен быть освобожден от пролетарского состояния, пролетариат как класс должен исчезнуть.

Но какой путь к этому освобождению предложили марксисты?

Диктатуру пролетариата! То есть диктатуру наёмного труда? Если следовать теории марксизма, подразумевающей, что пролетариат как класс лишён собственной идеологии, то понятие диктатуры пролетариата есть оксюморон – понятие, отрицающее само себя.

Пролетариат – это класс наёмного труда. Его диктатура – это диктатура класса наёмного труда. Где здесь путь к освобождению от найма?

Если я сам себе хозяин, значит, я уже не пролетарий, значит, моя диктатура  – это вовсе не пролетарская диктатура. То есть диктатура пролетариата не может быть диктатурой пролетариата - она чья-то иная диктатура.

Где выход из этого парадокса?

В головах основоположников марксизма этого парадокса не было.

Потому что, судя по их рассуждениям об отсутствии у пролетариата собственной идеологии, они имели в виду, что во главе пролетарского государства будет вовсе  не  пролетариат.   Ибо государство, как форма классового господства (по их собственной концепции), есть сила, реализующая идеологию господствующего класса, т.е. класса, имеющего идеологию. А у пролетариата, по их утверждению, её нет.

В теории и в пропаганде марксизма они давали диалектические ответы, мол, рабочий класс, захватив власть, лишь по форме остаётся пролетариатом, равняя всех остальных членов общества по себе (по справедливости) и заставляя всех работать по найму у пролетарского государства. И, по сути, раз рабочие станут хозяевами, они саму машину найма используют в общих интересах, чем, мол, и снимут противоречия и несправедливости, свойственные капитализму.

Эти диалектические ответы не устраняли, а лишь оправдывали и усиливали вопрос: если наёмник стал хозяином, он перестал быть пролетарием; если он перестал быть пролетарием, то его диктатура не пролетарская. Куда же он поведёт страну? Он - тёмная лошадка. И где же гарантии, что эта тёмная лошадка домчит нас до заветной цели - в коммунизм? Его сознательность – не в счёт, ибо, согласно теории исторического материализма, сознание всегда есть пленник реальных производственных отношений.

Наконец, главный вопрос: в чём смысл сохранения принуждения, выраженного словами «диктатура пролетариата»? 

В ответе на этот вопрос марксизм откровенно перестаёт быть наукой и отвечает просто, как в быту: мол, надо же приучить людей жить при новых порядках. Или: несколько поколений людей продержим при диктатуре (пролетариата?) и надобность в диктатуре отпадёт, и все привыкнут исполнять коммунистические (ли?) нормы и правила уже без насилия.

Последнее есть явная капитуляция марксизма перед задачей научного поиска путей перехода к коммунизму. Ибо, если новый способ общественного производства эффективнее капиталистического, если при нём каждый получит просторы для самореализации, недоступные при капитализме,  зачем надо силой принуждения удерживать людей от возврата к менее эффективному способу производства жизни – к капитализму? Кроме сетований на необходимость преодоления его пережитков (отчего-то сохраняющихся), у марксизма нет ответов.

 Итак, как сделать, чтобы пережитки капитализма не казались людям более эффективными способами производства их жизни, чем прелести коммунизма? Как избежать необходимости властного принуждения? Ведь властное принуждение – это явный антикоммунизм?

Догадка 4. Классовая структура капиталистического общества гораздо сложнее отношений между пролетариатом и буржуазией, между наёмным трудом и капиталом.
Обратившись к марксистскому «Манифесту коммунистической партии», видим, что его авторы ради политического лозунга пошли на отрицание научных постулатов своего главного научного детища - исторического материализма. Они приписали классовой борьбе роль ключевого фактора исторического развития, забыв о производительных силах. И скрыто вывели на сцену истории третий класс, в исключительных интересах которого издан данный «Манифест». Этот третий класс  - администрирующая технократия.

В первом тезисе этого «Манифеста» сказано, будто «история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». И заявлено: «Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов».

Заметим, что мастер обучает подмастерьев, так что о «вечном антагонизме» говорить нельзя. Обратим внимание на главное: этот тезис противоречит положению, что движущей силой истории является развитие производительных сил, диктующих смену способов общественного производства.

Феодализм сменил рабовладение вовсе не из-за победы рабов в классовой борьбе с рабовладельцами, а в силу экономического превосходства феодальных хозяйств над рабовладельческими.

Капитализм пришел на смену феодализму вовсе не из-за победы крепостных над феодалами, а в силу превосходства капиталистических хозяйств.

Логично предположить, что и коммунизм должен прийти на смену капитализму не победой пролетариата в классовой борьбе с капиталистами, а в силу превосходства коммунистических хозяйств над капиталистическими.

Каждый способ производства несёт особое общественное разделение труда и потому объективно воспроизводит особый классовый ансамбль - особое распределение экономических форм участия людей в общественном производстве. А каждый классовый ансамбль  чреват особой общественной формацией -  диктует свою систему правовых и политических отношений.

История творится не борьбой между классами, а борьбой между способами производства, навязывающими обществу свои формации. В историческом итоге эта борьба сводится к прямым столкновениям между формациями, как, например, столкновение мира социализма с миром капитала.

Способы производства побеждают друг друга высшей производительностью труда. Формации, основанные на отсталых способах производства, разоряются, а их ресурсы переходят к победившей формации.

Итак, борьба, движущая историю, происходит между общественными формациями, а вовсе не между классами. Борьба классов замкнута внутри формаций, внутри способов производства и влияет не на историю, а на развитие самих способов производства и лишь опосредованно –  на борьбу между формациями.

Подменив классовой борьбой борьбу нового способа производства со старым, марксисты свели революции к кровавым псевдореволюционным пожарам, к  битвам за власть, с реинкарнациями старых формаций из пепла революционного пожара,  тех формаций, к которым принадлежит победитель.

Можно говорить о феодальной революции, можно говорить о буржуазной революции - каждая из них несёт новую общественно-экономическую формацию. Но нелепо говорить о пролетарской революции: пролетариат есть ключевой класс капиталистического производства, и ничего, кроме крайней формы капитализма под вывеской «диктатуры пролетариата», он не даст.

Слышу возражения марксистов: мол, не путайте суть революции с её движущими силами. Мол, пролетарская революция названа по её движущей силе, а не по той иной силе, которая руководит и определяет идеологию.

Зададимся вопросом: что же это за «иная» сила? В чем её классовая суть?

Если этот вопрос задать про Великую Октябрьскую социалистическую революцию в России, то нелишне вспомнить, как Лев Троцкий обратился к еврейской молодёжи России со словами: «Это – ваша Революция!» - и по его призыву полтора миллиона еврейских юношей, оставив аптеки, лавки и конторские кресла, надели кожаные тужурки, взялись за пистолеты и стали самой движущей, но не пролетарской силой пролетарской революции.

Актуально вернуться к вопросам: а что же мы строили, товарищи? Что такое социализм и его законы? Что делать, чтобы реализовать коммунизм?

Догадка 5. Реальный коммунизм как общественная формация утвердится не победой пролетариата в классовой борьбе, а реализацией коммунистического способа производства, превосходящего капитализм по производительности труда.

Победа пролетариата сама по себе ведёт не  к  коммунистическому переустройству общества, а к тотальному господству наёмного труда: к экзотически крайней форме капитализма -  диктатуре пролетариата.

Диктатура пролетариата как диктатура наёмного труда есть отрицание свободного труда, т. е. является явным антикоммунизмом.

Как отметил В.И. Ленин, уже опыт Парижской коммуны показал, насколько консервативны идеалы собственно пролетариев.

Их основным лозунгом в производственной сфере было лишь низведение всех чиновников на роль скромно оплачиваемых наёмных служащих, выполняющих те же административные функции, что и «служащие всякого другого работодателя», но за зарплату, не превышающую среднего заработка рабочего (В. И. Ленин, ПСС, т. 33, с. 50).

Рабочие, не подвергая сомнениям фабричные отношения, требуют лишь перераспределения прав внутри административной системы, выступают в качестве её фундамента и главного оплота.

Классикам марксизма удалось глубоко разобраться с сутью частной собственности – они установили, что эта суть сводится к монополизации частных звеньев общественного разделения труда и, в частности, к профессиональной раздробленности общественного труда и отчуждённому противостоянию специализированных собственников друг другу на рынке.

Например, сантехники, электрики и другие специалисты, став свободными рыночными предпринимателями, тут же являют жителям свои способности в частнособственнической форме: начинают получать сверхдоходы от монополизации функций, необходимых жителям.

Классики верно указали, что путь к коммунизму, к торжеству общественной собственности на средства производства, лежит через преодоление диктата общественного разделения труда, порабощающего и потребителей, и производителей.

Но они увидели неверный путь к реальному обобществлению труда.

Нарастающую пролетаризацию труда они трактовали как освобождение работников от оков специализации, т. е.  от оков частной собственности. Якобы, превращаясь в однородные наемные винтики, пролетарии сбрасывают с себя всякую зависимость от общественного разделения труда, перестают быть носителями частной собственности.

Именно в этом моменте своих рассуждений они допускают логическую ошибку. Заявив, что пролетарий всем ходом развития капитализма освобождается от оков частной собственности, они делают ложный вывод, будто он становится носителем общественной собственности.

Данная ошибка того же рода, как если бы физик заявил, что, убирая все цвета радуги с освещенного предмета, мы получим в итоге белый цвет. Увы, белый цвет – это сумма всех цветов. А убирая цвета, мы получим в итоге черный цвет как отсутствие всех цветов.

Общественная собственность  как интеграл всех специализаций есть аналог белого цвета.  Она никак не есть отсутствие всякой специализации, всякой частной собственности - она никак не является аналогом чёрного цвета, что ошибочно предположили марксисты. Чёрный цвет не становится диалектически белым.

Поэтому, пролетариат, в принципе, не может быть носителем идеалов общественной собственности. В итоге своего классового развития пролетариат - идеолог отсутствия собственности вообще, с полной бесхозяйственностью в поведении. А в ходе своего развития – он всегда идеолог частной специализации, ждущий часа, чтобы продиктовать идеалы частной собственности.

Советские люди моментально в этом убедились, как только случилась обвальная либерализация: сантехники и электрики, обслуживавшие дома, тут же превратились в матерых частников, с доходами, кратно превышающими средний уровень.

1.5. Административный строй как крайняя форма капитализма

Вернёмся к началам СССР. Большевикам не пришло в голову сделать критические выводы из опыта Парижской коммуны. Поэтому СССР, вместо строительства коммунизма, масштабировал фабричную систему, возносил над обществом крайнюю форму частной собственности – государственную собственность.

В научном коммунизме об обществе будущего сказано, что его предприятия будут находиться в непосредственно общественной собственности.

Что такое непосредственно общественная собственность? Очевидно, это то, что непосредственно доступно каждому. Например, океан воздуха, которым мы дышим, – непосредственно общественно, ибо он прямо доступен каждому. Другой пример: общественный рынок, пока он не узурпирован частником, есть непосредственно общественная собственность, каждый из нас может туда  прийти. Третий пример: общественные форумы и иные информационные ресурсы, дающие посетителям интерфейсы свободного самовыражения (например, социальные сети), имеют свойства непосредственно общественных предприятий.

Догадка 6. Непосредственно общественные предприятия - это особая форма доступа к средствам производства, гарантирующая максимальную эффективность их использования в интересах каждого члена общества.

Соответственно, государственная собственность никак не есть общественная коммунистическая собственность: государство ведёт себя как отъявленный частник, отгораживающий свои интересы  от каждого  гражданина.

Сделать государственную собственность непосредственно общественной - значит радикально менять само государство, притом, согласно научному коммунизму, в
направлении его отмирания и установления народовластия.

Возлагая на государство функции административного класса  – учёт, контроль и планирование,  мы усиливаем частнособственническую суть государства и превращаем его в силу, стоящую на страже интересов реально господствующего класса.

Возражение, мол, пролетарское государство заботится о своих трудящихся, ничуть не оправдывает антикоммунистической сути этого государства: каждый рабовладелец заботится о своих рабах - кормит, одевает, обучает и обеспечивает их жильем. Лишь бы работали.

Итак, марксизм боролся за диктатуру пролетариата в отрыве от задач формирования строя непосредственно общественной собственности.

Непроработанность множества вопросов не могла не привести к плачевным результатам. К власти в России после 1917 года приходит неведомый, явно  не пролетарский класс. Неопределенность для России усиливалась тем, что, согласно К. Марксу, первыми на путь коммунизма должны встать самые развитые страны капитала, причём диктатура пролетариата должна установиться в мировом масштабе.

Была иллюзия, будто производственная и государственная администрация есть лишь надстройка над экономикой, она не порождает самостоятельного класса и станет общенародной. Но она достаточно чётко осознала свои классовые интересы и, несмотря на радикальное обновление своего кадрового состава после революции, уверенно повела народ за собой, к новому общественному строю, только вот к какому именно – вопрос к историкам экономики.

Классовые идеалы большевиков, выраженные лозунгами государственного учета, контроля и планирования народного хозяйства, были идеалами внутрифабричной капиталистической администрации, ярким представителем которой был Фридрих Энгельс.

Поэтому все стоимостные показатели советского планирования строились из цен трудовой теории стоимости, выражающей идеи капиталистической организации труда.

Первичной информацией к плановым расчётам стали тарифные ставки, нормы выработки и трудовые расценки, формируемые по факту текущего компромисса между рабочим классом и административной системой. Этот компромисс непрерывно менялся: советские нормировщики ходили по цехам с секундомерами в карманах и скрытно замеряли производительность рабочих, а рабочие нарочито медлили, курили на конвейерах – имитировали трудоёмкость, страховали себя от подъёма норм выработки.

Пригласив американцев строить Горьковский автозавод, СССР заодно позаимствовал у Генри Форда потогонное «стахановское движение»: метод взвинчивания норм выработки и срезания сдельных расценок.

Регулярное взвинчивание норм выработки на советских предприятиях стало системой  и  сопровождалось  скрытыми и явными бунтами ограбленных рабочих, вплоть до их расстрела в Новочеркасске.

Рабочие, как могли, сопротивлялись: «стахановцев», не защищённых крышей парткома, жёстко перевоспитывали - дело доходило до угроз и избиений. Я лично, будучи пролетарием, с этим сталкивался.

Вспомним о безработице. Её отсутствием гордилась советская пропаганда.

В СССР в начале 30-х годов безработицу перенесли с улиц внутрь предприятий – хитрейшее изобретение административной системы.

Всех стали брать на работу. А внутри предприятий безработица стала перераспределяться между рабочими как фактор их междоусобной борьбы за сдельные заработки. Она стала инструментом власти мастеров и начальников низшего звена системы, повседневным кнутом и  средством раскола в рядах рабочих.

На всех улицах и перекрёстках в городах висели объявления о приёме на работу.

Принятые, особенно сдельщики, с первых же дней работы обнаруживали проблему внутренней безработицы…

Диктатура пролетариата обернулась диктатурой множества больших и малых начальников, цементируемой руководящей силой партии.

В базисе советского планирования оказалась капиталистическая система закрепощения труда и стихия торга за условия купли-продажи рабочей силы.

Этот торг  продиктовал, снизу доверху, торговую  логику составления планов: предприятиям (от достигнутого уровня) навязывали «директивные» планы. Под них раздуто обосновывалась потребность в ресурсах. Недостаточностью ресурсов выторговывали снижение планов.

Заявляя потребность в ресурсах, предприятие учитывало, что сверху эту потребность урежут. Исходная заявка сразу существенно завышалась.
Избыточно составленные заявки избыточно нагружали мощности других предприятий. Истинные потребности экономики в результате искажались.
В народном хозяйстве СССР неконтролируемо накапливались диспропорции, маскировавшиеся неадекватным нормированием.

Советская экономика оказалась не плановой - её захватила стихия торговой игры в плановые и отчётные цифры, свойственная внутренним отношениям с подразделениями в каждой крупной капиталистической  компании.

Главными финишными продуктами были не продукты и услуги, а статистические суррогаты: показатели в сумме за кварталы, годы, пятилетки.

Бичом, топтавшим технический прогресс СССР, стали директивные задания по снижению трудоёмкости и материалоёмкости.

Эти задания давались от достигнутого уровня.
На каждый год каждое предприятие получало сверху требование снизить трудоёмкость и материалоёмкость (например, на 5 %).

Как можно снижать нормы затрат, если при подготовке новых изделий и технологий были сразу заложены наилучшие решения? Никак!

Это заставляло предприятия закладывать в производства новых изделий худшие технические решения - как резервы выполнения будущих планов снижения материалоёмкости и трудоёмкости.

Добросовестные разработчики -  конструкторы и технологи, закладывавшие лучшие решения, ; быстро и жёстко перевоспитывались: Система превращала их в изгоев, лишающих свои коллективы премий за снижение трудоемкости и материалоемкости.

Советская продукция из года в год становилась самой трудоёмкой и самой материалоёмкой в мире.

Игры в снижение трудоёмкости и материалоёмкости парализовали технический прогресс и обрекли СССР на отставание от Запада.

В расширенных масштабах воспроизводилось парадоксальное состояние хронического перепроизводства и дефицита: одни и те же продукты и материалы были в дефиците для одних предприятий и в то же время пролеживали, как излишние запасы, в других.
Это порождало скрытые товарообменные отношения.

1.6. Отступления от коммунизма после смерти Сталина

Сталин вовремя поставил вопросы к экономической науке. Он будто предвидел волюнтаризм Хрущёва. Хотел его предотвратить, но не смог: на ХХII съезде КПСС в 1961 году, спустя 9 лет, по инициативе Н. Хрущёва была принята Программа построения коммунизма, не обеспеченная ни научным, ни проектным пониманием цели.

Идеологи этой Программы «спрятались» за тезис, что высший уровень производительных сил даст реализацию принципов коммунизма. Мол, сначала надо создать материальную базу. 

Непонимание цели они компенсировали пропагандой: мол, ждите, и коммунизм придёт! 

В народ отправили тысячи пропагандистов, дилетантски закрывавших своими рассуждениями явные пробелы науки.

Вместо разработки право-хозяйственных решений, превращающих труд в первую жизненную потребность,  раскрепощающих инициативу и предприимчивость людей,  развернули популистское высмеивание лодырей и любителей «халявы».

Вместо решения вопросов народовластия и конструктивной реализации тезиса об отмирании отчуждённого от людей государства кормили их сказкой, что каждый станет управленцем, - мол, полдня будет работать у станка или в поле, а полдня – в кабинете власти.

Вместо проектирования механизма, дающего распределение по принципу «от каждого – по его способностям, каждому – по его потребностям», плодили оправдания и интерпретации ; мол, речь не о любых потребностях, а только о «разумных»…

Коммунизм как интеллектуальный проект был сведён к абстрактным лозунгам, призванным скрывать реальные процессы. Какие процессы?

Н. Хрущёву пришлось гасить недовольство людей следствиями второй волны индустриализации, затеянной им.

В середине 50-х Госплан столкнулся с проблемой незавершенности индустриализации, застрявшей в форме принудительно созданных колхозов.

Крестьянство осталось самым большим классом. До начала 60-х свыше 50 % населения СССР жило в деревне, занимаясь малоэффективным сельским трудом. А в промышленности катастрофически не хватало рабочих рук. Ситуация усугублялась потерей населения в войне. И Хрущев решил углубить процесс первоначального накопления капитала – процесс отделения средств производства от трудящихся и превращения в капитал, противостоящий  рабочему  классу. 

Позиционируя государство как главного работодателя, он ликвидировал кооперативный уклад в промышленности. Сократил приусадебные земли крестьян и огороды горожан, вынуждая их искать заработки в городах, на госпредприятиях. Колхозы превращал в совхозы.

В результате обострялись отношения с рабочим классом, а сокращение подсобных хозяйств вызвало дефицит   продовольствия.

Л. Брежнев, сменивший в 1964 году Н. Хрущёва, ещё дальше отошёл от строительства коммунизма.  При нём развернулись гонения на инициаторов раскрепощения труда.

Энтузиасты типа Худенко, дававшие десятикратный рост производительности, пропали в тюрьмах. Свободные виды деятельности приравнивались к тунеядству и преследовались. Вместо коммунистических форм хозяйствования при Брежневе приняли либеральную реформу Косыгина–Либермана - на экономическую сцену вывели главных джиннов капитализма: зарплату (наёмный труд) и прибыль (капитал).

После Брежнева Госплан СССР всё откровеннее становится капиталистическим институтом: нормативно зажимает фонды оплаты труда предприятий, уподобляя СССР большой капиталистической корпорации с прибылью в качестве главной цели.

Типичная капиталистическая фирма есть Совок, в котором по вертикали идёт та или иная игра в показатели. Эта игра называется «управление персоналом». Её цель – совместить мотивацию персонала на прибыль с его недопуском к прямому распределению доходов.

Именно этой игрой - оценочными показателями, «абалкинскими коэффициентами», нормативами банковского контроля и т.п. - Госплан опустил всю страну в капиталистический Совок.

Капиталистическая логика Госплана пустила экономику СССР под откос.

Зажим фондов зарплаты предприятий нормативами, требующими сокращения доли зарплаты в стоимости продукции, заставил предприятия при выборе вариантов  решений предпочитать материалоёмкие варианты зарплатоёмким. 

Это вызвало по экономике в целом мультипликацию спроса на сырье.

А в сырьевых отраслях доля зарплаты выше средней по стране.

Возник парадокс: зажим фондов зарплаты предприятий вызвал опережающий рост сырьевых отраслей, следствием стал опережающий рост суммы фондов зарплаты по стране.

Согласно расчётам, достаточно пяти лет этого зажима, чтобы дыра между фондом зарплаты страны и объёмом выпуска товаров конечного потребления превысила весь госбюджет СССР!

Так и случилось: полки магазинов в конце 80-х стремительно опустели. Воцарился искусственный дефицит: у жителей холодильники были забиты продуктами, они потребляли в разы больше и мясных, и молочных продуктов, чем ныне позволяют себе граждане России, - но полки магазинов были пусты, и люди нервничали и теряли время в очередях ради пополнения холодильников.

Не падение цен на нефть, не гонка вооружений, не происки врагов, не козни вражеских спецслужб и не пресловутые «теневики» обрушили СССР.
СССР вынес бы и удвоение гонки вооружений, и падение цен на нефть до самого нуля.
Но его экономика не вынесла политики, зажавшей инициативу народа, превратившей страну в капиталистический совок и создавшей колоссальный разрыв между платёжеспособным спросом и выпуском товаров.

1.7. Лебединая песня коммунистической мечты в СССР

В середине 80-х годов руководство СССР принимает долгожданные меры по раскрепощению творческой активности народа. Законы и акты о госпредприятиях, кооперативах,  малых предприятиях,  договорах по созданию-передаче научно-технической продукции  разбудили самую большую в мире армию творческих людей.

В СССР тогда трудилось свыше 50 % всех учёных и инженеров мира. СССР имел шанс сделать более мощный экономический рывок, чем позже Китай!

Стала возникать инфраструктура продвижения к применению колоссального задела научных, проектных и конструкторско-технологических разработок. Возникли сотни активно действующих выставочно-ярмарочных центров. Свыше 70 % их экспонатов, по состоянию на вторую половину 1989 года, оказались инновационными проектами всех отраслей и сфер ; от строительства до медицины.

Молодой бизнес России получил необыкновенно тепличные условия: все налоги свелись к 5% от доходов кооперативов и «индивидуальной трудовой деятельности», а внутренний рынок был защищён государственной монополией внешней торговли.  Как грибы возникали тысячи малых предприятий, «центров научно-технического творчества молодёжи» и кооперативов, бурливших идеями мобилизации и продвижения колоссального научно-технического задела советских НИИ и КБ в производство.

Гигантские запасы так называемых неликвидов со складов советских предприятий двинулись к использованию, а выручка от них пошла в инновационные проекты. За 1989 год (после долгого роста материалоёмкости продукции) статистика выявила разворот этой тенденции в масштабе народного хозяйства СССР.
СССР был на пороге экономического взлёта. Темпы прироста его ВВП в 90-е годы могли превысить 20-30 % в год.

Но в конце 1989 года этот энтузиазм был убит. Задним числом – за уходящий год – Правительство СССР ввело большие налоги на молодой бизнес, перечеркнув проекты и загнав его в тень. Отныне героями станут лишь теневые дельцы, махинаторы и расхитители народного добра.

Обрыв реформы отнял у граждан СССР коммунистическую мечту о раскрепощении труда,  вызвав протесты от Казахстана до Прибалтики. Республики СССР, включая Россию, явили парад суверенитетов - стали отказываться от уплаты налогов в союзный бюджет. И СССР в 1991 году распался, прервав историческую попытку строительства коммунизма.

Глава 2. Превращение России в либеральную колонию: http://www.proza.ru/2019/02/05/1672
...
...
(Книга в целом издана Фондом перспективных технологий и новаций)