В конце 1978 года даже бездомные собаки не шлялись по мерзлым улицам, когда прибыла в Москву на свадьбу к брату. Кроме "благородной" миссии, существовала другая — бытовая. Ведь столица снабжалась намного лучше родного Харькова, не говоря уже Поволжья.
Небывалое везение: в конце месяца и года магазины выбрасывали дефицит для выполнения плана. Можно напромышлять кучу всего. Почему-то, когда интересовались, зачем едешь, стыдливо мямлили "за песнями" или "за туманом", хотя отправлялись "за колбасой". Решив совместить приятное с полезным, выработала стратегию. Заняв две свободные ячейки в камере хранения, мчала по магазинам, промтоварным и продуктовым пока носили ноги и не отваливались от тяжестей руки. Затем, на вокзале сгружала добычу в ячейки. Всё классное доставалось только в очередях, по блату или у спекулянтов.
Инвалиды войны обслуживались внеочередно. Существовала отдельная очередь из инвалидов и другая из остальных. Инвалиды приобретали дефицит и тут же с наваром сплавляли. Например, выстраивалась многочасовая очередь за женскими сапогами, которые мужикам и на фиг не нужны, но сапоги хватались и сбывались. Иногда очередь возникала даже зачем-то неизвестным. В те времена ходил анекдот: "Выстроилась длинная очередь. Подходит человек, интересуется, что выбросили. Народ отвечает: "Цырли-мырли". Что это такое, одному богу известно, но жаждущий выстраивался последним. Вскоре, проносится слух, что "цырли" кончились и остались одни "мырли". Никто не расходится. Наконец, счастливчику достаются «мырли», разворачивает пакет. И что вы думаете в нем находится?: "Цырли."
Не глядя на жуткий мороз, бегала в поте лица и достигла нестыдных успехов. После пары дней охоты урвала: полтора килограмма сливочного масла, четыре пакета гречки, килограмм шоколадных конфет, венгерскую мороженую индейку, палку финского сервелата, килограмм докторской колбасы, три банки печени трески из Норвегии и пять флаконов польских духов "Может быть". Мою гордость снискали два ящика с апельсинами из Марокко, которые достались после долгого стояния в очереди с онемевшими от мороза ногами и руками. Итого насчитывалось 14 мест.
После свадьбы, поутру, 30 декабря, мой брат с новой женой укатили, я же отчаливала вечером. Провожать некому, посему заранее прикатила на такси на Курский вокзал. Там творилось нечто невообразимое. Он просто кишел людьми. Первомайская демонстрация казалась просто пустыней в сравнении. Как только носильщик донёс мои манатки до камеры хранения, по радио объявили, что поезда задерживаются на два часа из-за обледеневших путей. Терпеливо ждала. По громкоговорителю раздалось, что отъезд откладывается ещё на три часа.
Попросив соседей присмотреть за вещичками, отбила телеграмму домой о задержке на двенадцать часов, решив, что это с лихвой. Какой же оказалось наивной. Время шло. Хотелось есть, засыпала на ходу, но боясь пропустить объявление, стояла как солдат на посту со своими пожитками до шести утра. Вдруг, как гром с ясного неба, прозвучало об отправлении всех составов одновременно. Бросилась за носильщиком. Но, увы! Всех разобрали. К счастью, удалось поймать того, который вез вокзальную тележку на ту же платформу, что и моя.
Прибежав туда, увидали, что поезд собратьев по несчастью отправился, а мой состав уже медленно отходил. Вскочила на ходу в первый попавшийся вагон, и носильщик бросал туда поклажу, требуя по рублю за каждое место. Бросая деньги, радовалась, что успела.
Схватив пару самых ценных сумок, преодолевая буферы, купе и плацкарты, двинула к цели. Пришлось пробраться сквозь десять вагонов, пока достигла своего, где, к несчастью, не топили. В купе, на нижней полке, расположился угрюмый старик, который сразу не понравился, и двое милых юношей. Они помогли принести, оставшиеся узлы и два ящика с апельсинами, и слиняли. Нас разместилось в купе двое: старик и я. Во всем вагоне осталось всего несколько смельчаков. Все нормальные сбежали и перебрались в отапливаемые места. Даже проводники исчезли. На столике стоял пустой графин и стакан со льдом. Изо рта шёл пар, а ноги мёрзли даже в зимних сапогах. Хотелось утеплиться, есть и спать.
Поборол голод, поэтому отправилась в вагон-ресторан. Поев каких-то непонятных щей, мясной шницель, состоящий из хлеба, и картошку-пюре, сделанную из мало съедобного порошка, возвратилась по земле в родное купе. Не оговорилась, так как состав не двигался из-за снежных заносов, а стоял где-то в поле. Только уселась, как в дверь постучали, и в купе заглянул, приятный во всех отношениях, мужчина:
— Ради бога, извините за беспокойство. Просто умираю от головной боли. Не найдётся ли у вас болеутоляющей таблетки?
—Да, конечно, — достав анальгин из косметички, протянула бедняге.
Тот ушёл. Старик, по-видимому, удалился поесть. Веки слипались. Расположившись на грязном матрасе, без постельного белья, в искусственной шубейке, на рыбьем меху, в шапке-ушанке, в сапогах и, укрывшись другим грязным матрасом, мгновенно отключилась. Проснулась от нечеловеческого вопля.
— Обокрали! Обокрали! — орал старик. Увидев, что я проснулась, горемыка завопил:
— Вы знаете, кто это сделал.
— Понятия не имею.
— Нет, вы знаете, —закричал пострадавший, подразумевая во мне соучастницу.
— Понимаете, вырубилась и ничего не видела.
— Вы, наверняка, видели и знаете, кто украл.
— Никого не знаю.
— Я не утверждаю, что вы украли, но вы знаете того, кто украл.
— Чего это вдруг, вы взяли, что знаю?
— А таблетку зачем давали? Вы сговорились. Потому и дали таблетку.
Железная логика. Все равно переубедить бедолагу невозможно. Несчастный, ни на секунду не засомневался, что я — наводчица. Дальше ехали, молча.
Около 11 вечера, 31 декабря состав достиг Белгорода. До Харькова осталось приблизительно час езды. В душе тлела надежда попасть домой до нового года. Увы! Поезд ещё тащился двенадцать часов.
У кого-то из пассажиров с собой было. Мы встречали Новый год вместе. Пятеро незнакомых мужчин, без старика, караулившего свой скарб, и я. Пили водку из горла и запивали пивом. Как выразилась бы моя мама: "Так плохо Новый год я никогда ещё не встречала."
Первого января, днём приблизились к Харькову. Надо было как-то со своей поклажей вылезти из вагона. Увидев у старика бесхозную веревку, решилась узнать:
— Скажите это ваша верёвочка?
— Да, моя.
— А она вам нужна?
— Если б не нужна, то не держал.
Пришлось рассчитывать только на пояс от шубы. Перевязав две сумки, перебросила их через плечо и кое-как выбралась с манатками на платформу. Никто не встречал. Носильщик. Такси. Когда днём появилась дома, родители и дочь смотрели на меня точь в точь, как на картине Репина "Не ждали".
Миссия — выполнена.
Нелли Эпельман-Стеркис 26 декабря 2015 г