Когда я пришла вместе с Мишкой домой, мамы еще не было. В почтовом ящике я обнаружила письмо от папы. Письма от него приходили не так часто, для нас был праздник, когда с фронта приходило письмо — этот небольшой конвертик, который и конвертом назвать нельзя было. Письмо было сложено треугольником.
Я положила письмо на стол, чтобы мама, как только войдет в комнату сразу увидела его, и налила молока в маленькую мисочку Мишке, и в стакан себе.
Молоко мама покупала для меня в подсобном хозяйстве, и я выпивала его за день.
Поужинав, мы с Мишкой улеглись на диване и стали ждать маму. Мишка, напившись молока, уткнулся в мои коленки носом, я обняла его и, пригревшись, незаметно для себя — уснула. Да так крепко, что не слышала как мама пришла с работы. Проснулась я, когда мама стала раздевать меня, чтобы отнести в кровать.
— Мишка! — где Мишка? — с тревогой в голосе спросила я.
— Так, — сказала мама, — значит ты ему уже и имя дала? — она строго посмотрела на меня.
Я хотела ей все объяснить и попросить прощения, что без ее разрешения взяла щенка. Но в этот момент, за дверью заскули мой Мишка. Стремглав, я бросилась в кухню.
— Мишка! — я схватила и прижала его к груди. Кухня наша теперь не отапливалась из-за нехватки дров, и в ней было холодно. Я стояла босиком в одной рубашке. Мама потребовала, чтобы я оставила Мишку на кухне, а сама, сею же минуту, возвращалась в комнату и ложилась в кровать, пока не простудилась.
На что я заявила, что вернусь только с Мишкой, иначе останусь здесь, в кухне, и буду спать вместе с ним на коврике, который возле двери.
Мама была возмущена и моим тоном, и моим ультиматумом. Я заплакала и еще крепче прижала к себе Мишку.