В соавторстве с Всеволодом БезОбразным
Рассказ занял первое место на конкурсе "Это волшебное чувство полёта".
Пятнистый стоял по пояс в зеленоватой, пахнущей тиной воде, с наслаждением умывался и негромко напевал:
Я девочка-бомж, я – цветик полевой,
Меня не нужно провожать домой.
Смачно высморкавшись в речку и прополоскав рот, он, оскальзываясь на мшистых камнях, выбрался на берег, натянул штаны и рубаху, влез заскорузлыми пятками в раздолбанные кирзачи и, продолжая напевать, побрел в сторону леса.
Я девочка-бомж, работать не люблю,
Люблю я секс, вино и коноплю.
От ближайшего березняка несло дымом и жареным мясом, слышался хриплый хохот. Пятнистый нахмурился, свернул в сторону и ускорил шаг.
Проклятый Мухасрак опять со своими шестерками на его опушке обосновался. Теперь туда и не сунешься. А какое чудесное место было. Вообще-то предводителя бомжей звали Мухтасар, но Пятнистый называл его по-своему. И было за что. В первую их встречу злой таджик ткнул грязным пальцем в два круглых родимых пятна на лбу Пятнистого и сказал: «На яйца похоже! Если между ними палочку нарисовать – правильная картинка получится!».
Тогда Пятнистый от души врезал нерусскому по зубам. Кто же знал, что Мухосрак такой злой до драки окажется: наваляли сполна. Зато уважать начали. Только это не повод лишний раз встречаться. Судя по идиотскому смеху – ужрались парни знатно, да и обкурились, наверняка.
Он бы и сам с удовольствием пыхнул, да и пожрать не мешало – со вчерашнего бич-пакета в зубах ни крошки. Но тут, как говорится – без вариантов: не к этим же упырям в компанию. Пятнистый смачно сплюнул голодную слюну, и тут увидел её.
Бабочка распласталась на камне, подставив солнцу огромные ржаво-коричневые крылья со светлыми пятнами.
; Ни хрена себе мутант! ; Пятнистый растерянно моргнул и осмотрелся, словно прикидывая, что в окружающей обыденности могло породить такое чудо и насколько безопасно здесь находиться. Странно, вот уже несколько лет эти вопросы его не занимали, а теперь вдруг всплыло в памяти и про радиацию, и про пары ртути, как в пермском треугольнике. Жить, что ли, захотелось?..
Пятнистый с острой тоской вспомнил свою обжитую берлогу, добротную лежанку, устроенную над трубой теплотрассы, стол из фанерного ящика с красными и синими штампами на английском, как привет из прошлой жизни. Ему до дрожи в ногах стало тошно и жалко: кто-то другой завалится на его место, будет пить чай из его кружки, слушать его старенький, ещё советский транзистор «Турист» …
Бли-и-ин!.. Дятел ушастый!.. Да ведь пару дней назад по этому самому транзистору трендели про выставку гигантских бабочек! Говорили про какую-то редкую и экзотическую красотку! Название, конечно, он не запомнил. Зато в памяти всплыло описание крыльев. Ну, точно, вон два размытых пятна! А вот и жёлтые треугольнички на кончиках! Она, блин горелый! Она, родимая! А еще припомнились слова о том, что какой-то британский музей согласен выплатить за реликт аж сто тысяч фунтов! Он еще хохотал по этому поводу: «Зажрались, сволочи! За насекомое такие бабки отваливать!»
Страх улетучился, сменившись радостным возбуждением: вот она – удача! Хватай и беги! Пятнистый заметался глазами в поисках чего-то подходящего ; глухо. Тогда, стараясь не делать резких движений, он осторожно стянул рубаху и затаил дыхание.
Он крался к ней и слышал, как бухает в груди сердце, громко и учащенно. Во рту пересохло. Подмышки вспотели. Его тень накрыла бабочку, и Пятнистый испугался: сейчас улетит! Но беспечная красавица лишь лениво повела усиками…
Бросок! Залатанная рубаха накрыла сокровище. Даже сквозь ткань бомж ощущал вздрагивание маленького тельца. Осторожно просунув руку под рубаху, Пятнистый нащупал трофей, аккуратно сжал пальцами крылышки, извлек добычу и радостно засмеялся. Получилось!
Бабочка сучила лапками, изгибала тельце, но Пятнистый держал крепко. Не повредить бы только. А еще он обратил внимание на необычный цвет круглых, как бусинки глаз. Зеленые с карим ободком.
«Как у Светки! – мелькнула вдруг странная мысль. – И цвет крыльев, как её волосы…».
Светка. Под ложечкой вдруг засосало: не надо, не вспоминай! Но зелёные с карим ободком глаза приближались, расплываясь и плавясь...
* * *
– Светик, дурочка, ты что, боишься?
– Конечно, боюсь!
- Но, ты же любишь меня? Ты даже не представляешь, какой это кайф - быть на одной волне! - его ласки были нежны и настойчивы.
-Это же наркота!
– Это? - его изумление было вполне неподдельным. – Ты – мой сладкий наркотик. А это - маленькое волшебство, полёт на радугу! Всего один раз... Для меня...Если и вправду любишь...
– Я очень-очень-очень тебя люблю, но не могу...Всё, что хочешь. Только не...
– Извини, - он резко крутанулся и сел к ней спиной. - Слова, одни слова... Ладно, мне пора...
– Ну, подожди...Не уходи... - она обнимала и оплетала его руками, плотно прижимаясь к крепкой спине налитым и стройным телом, и верила в силу своей любви и нежности - наивная. - Куда ты?
– Какая разница, если тебе я не нужен? – раздражение и усталость накрыли его с головой: сука, сука, сука. Резко оттолкнувшись локтями, он потянулся за одеждой.
– Завтра придёшь? – в её голосе зазвенели близкие слёзы.
– А зачем?.. - он начал натягивать джинсы.
– Не уходи!.. Пожалуйста!.. - она обмякла и с обречённостью жертвы выдохнула: - Я согласна... Только пообещай мне, что это будет один раз! Всего один!..
– Конечно! – легко согласился он...
Один, потом ещё один, и ещё - пока были бабки. Потом их погнали со съёмной квартиры, и они переселились в его коммуналку. Двухэтажный насквозь прогнивший барак, предназначенный под снос, был под завязку, как сказочный теремок, набит жильцами, ожидавшими расселения.
Чуда не произошло: экономный застройщик изменил проект. Барак остался на прежнем месте. Жильцы, потеряв всякую надежду, собрали пожитки и разъехались, кто куда - дожидаться сноса в более комфортных условиях.
В опустевшей квартире Пятнистый со Светкой устроили притон: варили, банковали, вмазывались сами.
Светка слетела с катушек неожиданно быстро: сгорела, как свечка, только глаза ; зелёные с карим ободком ; стали, казалось, ещё ярче. Тощая, как грабли, немытая и нечёсаная, с колтунами в сальных волосах, она как тень слонялась по квартире. Пятнистый с ней больше не спал - брезговал. Да она и не просила. Особенно, когда заболела. Чем? Да кто ж её знает? Сначала какая-то сыпь, потом - гнойники и язвы по всему телу. Потом...
Потом она сама его попросила...
Нет, точно сама...
Золотой укол – её последний полёт на радугу…
* * *
Пятнистый потряс головой: «Бред, бред, бред. Я ни в чем не виноват: ты сама, сама захотела!» Он зло глянул на пойманную бабочку: «Тебя давно нет, Светка, а у меня появился шанс начать всё с нуля!».
Однако, стоило куда-то спрятать сокровище, прежде чем затребовать за него награду. Он вспомнил о пустой банке из-под маринованных огурчиков, что валялась недалеко отсюда, под раскидистым дубом. Там и крышка имелась.
Вдалеке раздался новый взрыв хохота дружков Мухтасара, и Пятнистый ускорил шаг.
Банка нашлась, вот только оказалась она меньше, чем рассчитывал бомж. «Ничего, – успокоил себя Пятнистый, – в тесноте, да не в обиде. Кто виноват, что ты так разожралась, Светка. Обычных бабочек тут бы два десятка уместилось, а тебе впритык».
В банке еще оставалось немного маринада. И Пятнистый, подняв сосуд левой рукой, несколько раз потряс им, окропляя траву резко пахнущей мутноватой жидкостью. Вот только стекло оказалось мокрым и скользким. Банка неожиданно выскользнула из заскорузлых пальцев и полетела вниз.
Дриньк! Торчащий из травы камень расколол ёмкость на множество блестящих осколков.
– Блин! – взревел Пятнистый, на мгновение забыв о добыче, и та не преминула воспользоваться оплошностью. Крупные ржавые крылья хлестнули его по щеке, словно отвешивая пощечину, а сама бабочка, сделав над незадачливым ловцом широкий победный круг, примостилась на ветке дуба. Усики с небольшими утолщениями на концах подрагивали, и Пятнистому показалось, что бабочка смеется.
– Как же так? – прошептал бомж, и глаза его повлажнели. – Как же так?
Он глядел на потерянную надежду, сидящую всего в каком-то метре над головой, и уже не сдерживал слез. – Сука! Ну почему?! Почему так?!
В дрожащем едком тумане зеленые с карим ободком глаза расплывались, затмевали прочие краски и заполняли собой всё пространство. Бабочка неторопливо взмахнула огромными крыльями и полетела. Пятнистый, сообразив - не всё ещё потеряно - рванул следом, не думая о том, как и чем сможет поймать её: рубашка осталась валяться где-то там , просто бежал, задыхаясь и надрывно кашляя. «Стой! Я достану тебя!».
Внезапно он почувствовал, что ноги, вдруг перестав цепляться за траву, стали лёгкими и невесомыми. Тёплый ветер обдувал тело. Зудели и чесались оба родимых пятна на лбу. Никогда такого не было! Пятнистый на мгновение оторвал взгляд от бабочки и обмер: земля была далеко внизу! «Бред! Бред! Бред! Этого не может быть!».
На опушке группа бомжей, утомившись на жаре, дружно переползала в тенёк под деревья. Лишь один совсем молодой паренек замер на месте, глядя в небо: в прозрачной синеве порхали две бабочки. Они, словно играя, кружились, касались друг друга крыльями, сплетались в единое целое. Зачарованный бомж остановился и с детской улыбкой смотрел на это чудо. А бабочки летели все выше и выше, пока не исчезли в ослепительных лучах солнца.
- Полетели со мной – на радугу, - бархатные крылья сверкали и переливались из цвета в цвет, - если ты меня любишь… Ты ведь меня любишь?..
Пятнистый знал, что это ловушка, подлая и тупая, рассчитанная на малолеток, и так же хорошо знал, что никогда в неё не попадётся:
- Нее-е-ее-е-ет! - заорал он во всю силу прокуренных лёгких. - Нее-е-ее-е-ет! – ледяная струя ожгла внутренности, цветные круги мелькали, сменяя друг друга всё быстрее и быстрее, до рези в глазах...
И тут он понял: радуги нет, есть только мрак и холод, пробирающий до мозга костей…
* * *
Тело по пояс лежало в зеленоватой воде, спиной кверху, босые ноги цеплялись за осклизлые валуны. Лёгкая волна набегала на берег, шевеля волосы на затылке.
- Э, мужики, глядите, это же Пятнистый!
- Оступился, что ли? Или на камнях поскользнулся? - один из парней тронул его ногой.
- Не трогай! Загнулся обдолбыш! - Мухтасар оскалил тёмные от насвая зубы. - Собаке – собачья смерть. Пошли отсюда, да не топчите, а то мусора на нас его и повесят, кто знает, чего он сдох. Скажут: утопили - не отмажемся.
Команда послушно двинула в сторону опушки, и только молодой бомж, отстав от группы, смотрел в небо, словно чего-то ожидая. Потом, незамеченный никем, свернул на лесную тропинку и пошёл, а затем побежал: всё равно куда, лишь бы подальше от этого места и этой компании.
Мухтасар постоял, пошарил взглядом по сторонам, проверяя, не упустил ли чего, и тут увидел её…
Бабочка распласталась на камне, подставив солнцу огромные бархатисто-чёрные крылья с яркими пятнами…