ПРОЛОГЪ
Мне было пять, и в Новый Год
Волшебность близилась – вот-вот!..
Пока ж прийти ей было рано -
Читал я Ганса Христиана,
А вместе с ним и братьев Гримм.
В тех сказках мрачных чёрный дым
Над башней
В мареве прозрачном
Пляшет –
Прямо через пашню
И в город вьётся ночью поздней –
Где замер одинокий воздух,
И руки потирает смерть.
Но тем уютней было после
С семьёй нам за столом сидеть.
Представь и свечи, и камин, -
Впусти в своё воображенье
Движенье череды картинок -
Несётся пусть необратимо,
Занятней час твой станет с ним.
Письмо
Здравствуй… ещё пишу, а будто уже передаю украдкой письмо к тебе в палату. Сегодня первое января, и мы скоро будем в Петербурге. Да, с Новым 190… Годом!
Как твои раны? Врача приставили толкового – я навёл справки.
Надеюсь, ты позлорадствуешь от души, когда дочитаешь моё письмо – хоть это и не самое хорошее чувство, но ты заслужил. Я хотел бы лично увидеться, чтобы во всех красках поведать о нашей поездке за Вагнием, да только мы ещё несколько дней пробудем в Центре.
Что до моих попутчиков…
Во-первых, Яшка - мальчишка, кучер… возил нас ещё пару лет назад – а ему тогда всего четырнадцать было.
Во-вторых, Клим - видели с тобой мельком – в Центре Твёрдого Знания – с такими узорами татуировок на лице, наголо бритый, огромный… – да наверняка помнишь – такие фотокарточками остаются в голове. Я удивлялся ещё - как он среди наших оказался - похожий на тех, за кем гоняемся... но этот своим трюкам обучился не у них. А уж история его отношений с Культом… хорошего там ничего нет.
И, в-третьих, Себастьян – я встретился с ним за несколько дней до поездки - в Медицинском Бюро при Центре - на полевое этот парень впервые отправился. Молодой, невысокий, щуплый, лет двадцати пяти… усы ещё эти смешные… всё возился со своими замерами…
Только знаешь… хоть мне и поручились за этих компаньонов - никому я не доверял больше. И не изменил своей привычке держать руку под лацканом на револьвере: Вагний мог выглядеть как угодно. Если уж в самый Центр пролез старухой-уборщицей… Переполох устроил нам конечно.
Рассказ о поездке и о нашем преследовании Культа Древних я дроблю на части - для твоего удобства: разбиваю на параграфы, как в наших докладных записях.
И ещё кое-что. Ты уж прости мне подшучивания. За прошедшие дни я не раз вспоминал твои слова: “… и пока учёный в Англии делает свой рычаг, чтобы опрокинуть мир, колдун из Гаити уже бежит с ним гонку”.
Параграфъ I
Англичанина встретили быстро. Всего три дня поездки - и двадцать первого декабря прибыли.
Карету оставили загодя – на подъезде. Мы шли вчетвером через поле высокого цветущего мака, вырядились в крестьянское. Среди декабря в поле было жарко, снежинки таяли над нами, а от труб, проложенных между цветами, сапоги едва не плавились.
Мне довелось однажды слушать лекцию о таких конструкциях – точнее о том, почему они бы никогда не сработали в условиях русской зимы. Но как оспоришь увиденное.
От жары в поле мы распахнули тулупы. Над маками высился огромный Клим, рядом шёл, краснея, доктор Себастьян - Клим выругал его, когда тот одел пенсне… а, и Яшка ещё – выматывал нас болтовнёй так, что я физически устал. Командовать было бесполезно.
- А эко нарядились господа… по-нашински… с причудами господа…
Тут уж Клим не выдержал:
- Яша, помнишь, как в том году кобыла залезла в канаву и застыла с пустыми глазами? Будешь много болтать – все так сляжем. Подбитые. Но ты уж надейся на хорошее, - не улыбаясь, он подмигнул.
Маленький кучер стих.
Огромная усадьба высилась перед нами – за полем, с крыши свисали зубастые сосульки, а из множества труб шёл дым. Слышно было гул каких-то машин.
Себастьян что-то увидел и задёргал усом. Я обернулся на Клима – синюшная татуировка на его бритой макушке и лице заблестела. Он сказал:
- Я чую… падайте!
Не раз уже битый, я тут же залёг. Как говорится, приличные средние лета дали знать своё. А вот Яшку пришлось вжать в землю, ломая цветы. Клим тем же образом уронил Себастьяна.
Засвистело. В усадьбе загрохотал пулемёт. Срезанные маки брызгали соком и падали вокруг. А ведь англичанин времени зря не тратил: насвистывало над нами… я не встречал таких скоростных орудий.
Стихло.
Клим открыл склянку, понюхал и стал втирать жидкость в татуировку на лице и руках. Глаза у него замутились, поплыли за веки… медленно вернулись и посмотрели мимо меня, потерянно:
- К мотору тянутся длинные… вытянутые… жидкое идёт… это горит?
- Должно быть – керосин.
Снова застучали пули по земле, грохотало за полем.
Клим зашептал что-то и сжал кулаки. Всё замолкло. А впереди мы услышали английскую брань.
…Доктор Себастьян объяснял себе это позже так – “в расчётах оборудования этого инженера были погрешности”. Клим уже махнул рукой на споры c ним…
В наступившей тишине я выкрикнул приветствие:
- Истина доказуема!
Несколько секунд не отвечали. Потом раздался крик:
- The world is measurable… Come in.
“Мир можно измерить. Входите”.
Клим несколько раз предложил как следует избить англичанина. Мы его увещевали, приближаясь к двери усадьбы. Открыли. В коридоре стояли двое рослых близнецов в зелёных брюках и распахнутых жилетках на голых торсах – в нашу сторону они выставили ружья, а глаза деревенских лиц под чёрными котелками смотрели по-рыбьи, двигались желваки под кустистыми бакенбардами.
За ними появился третий брат - поменьше, бледный и худой совсем, с чёрными кругами у глаз, – даже элегантный костюм не мог скрыть в нём заядлого морфиниста. Выглядел он в точности, каким я запомнил его по фотокарточке - Англичанин.
Один близнец спросил:
- London snookers?
“Лондонские ищейки?»
Я медленно достал письмо с гербовой печатью и метками Центра – протянул. Англичанин трясущейся рукой взял его и ушёл в дом. Близнецы смотрели, не мигая. Ружья не колыхнулись. Даже Яшка молчал. Вернулся хозяин дома с широкой улыбкой:
- No guys. These are Russian.
“Нет, парни. Эти – русские”.
В шикарной гостиной сновала прислуга, и Англичанин покрикивал, чтобы входили и уходили быстрее.
- I’m sorry, so sorry, my bad. These peasants…
В общем, он расшаркивался, извинялся, и выяснилось, что местные рушили его механизмы в окрестностях, а по одеждам он принял нас за них – вот и маскировка помогла...
Себастьян подошёл к стеллажу с портретом и большой статуэткой игрального колеса казино.
- Don’t even think of touching!.. Please…It’s a family stuff.
“Даже не вздумай трогать!.. Пожалуйста… Это семейные вещи”
Мы выпили по две чашки кофе – все, кроме Клима. Сам же англичанин уже приступил к шестой. Я несколько раз его спрашивал, когда понесём наш груз в карету, а он всё “wait”-да-“wait” – “ждите”. Видно было, что с каким-то решением собирался. Наконец он, конфузясь, приблизился к Себастьяну и тихо заговорил. Я расслышал, что его маки поспевают слишком долго, а ещё и обработка урожая займёт время…
Так что пришлось мне попросить Себастьяна:
- Отдай ему весь морфий, что есть у тебя в сумке.
Через пять минут наша громоздкая поклажа была уже в карете. Пожали руки. Себастьяну Англичанин подарил сувениры – подборку журналов для чтения в дороге, вроде «Путевода». Наконец, распрощались. Мы залезли в вытянутую лакированную карету, и я скомандовал Яшке:
- Поехали.
Параграфъ II
“А пока учёный в Англии делает свой рычаг, чтобы опрокинуть мир, колдун из Гаити уже бежит с ним гонку”.Если ты ещё не бывал на петербуржских дачах, где живут гаитянские колдуны – то и не стоит. Как говорится, лету – летнее, а зиме – зима.
Себастьян предлагал не отставать от времени – ехать в автомобиле. Но мы не знали, насколько дальним будет путь. Клим отказался напрочь. Да и зеваки совсем ни к чему в нашем положении.
Так что наш лакированный гроб с четырьмя конями остановился неподалёку от дачи Бхангва двадцать третьего декабря. Мы вышли из кареты. Всюду лес, вокруг размокшей в оттепели дороги - только чуть припорошило снегом. То и дело били порывы ветра.
Себастьян, Клим и я облачились так, чтобы зеваки смогли увидеть в нас чиновников самых нижних позиций Табеля о Рангах. Впрочем, соседи у Бхангва - лесные звери одни, людей не было за версту.
Дом Бхангва – некрашенный сруб. Один этаж, дверь, окна, чердачок – ничего примечательного.
Мы встали с краю у входа, прижались к бревенчатой стене. Я постучал и крикнул:
- Есть кто дома? Проверяем документы на землю.
Клим шепнул:
- Здесь он, - приложил ко лбу палец, - чую присутствие.
Внутри кто-то, явно крадучись, шаркнул. Отчётливо прошипел кот. Я повторил – о проверке документов на землю - безответно. Все достали револьверы.
Могучий Клим ухватился за дверь – и выдернул так – что засов изнутри остался висеть. Я рванул в проём – и как в стену врезался. Ударился в незримое. Да так, что замутило в глазах и скрутило внутри.
Клим обхватил голову и, стиснув зубы, процедил:
- Тут всё заговорено.
Я спросил:
- А окна?
Мы обошли вокруг дома. Клим осматривал. Можно было бы и окна бить. Да эффекту – никакого - от приближения скручивало нашу троицу.
Наплывали сумерки. В лесу, за дачей, почернело, небо в сирень окрасилось… Медлить было ни к чему.
Себастьян ушёл до кареты и вернулся с зажигательной бомбой. Мы с Климом посоветовались, я отдал команду - и доктор, выдернув рычаг, швырнул заряд в дверной проём.
Все закрыли уши, сгруппировались.
Хлопнуло.
Стёкла полетели.
Где-то с противоположной стороны дома кто-то выбивал осколки с руганью на незнакомом языке, вскрикивала кошка.
Мы побежали.
Не кошка – огромный кот ещё больше разросся на глазах, выпрыгнув из окна и обернулся в гаитянца - здоровенного, жилистого, чернокожего – подданный Гаити бежал в обгоревшем исподнем, кроме него успел нацепить обруч на виски. Оборачиваясь к нам, бормотал что-то и выбрасывал растопыренные пальцы. За них-то Клим его и схватил. И тут же получил коленом недворянский, подленький удар – скрючился, потянулся к ремню за саблей.
- Живого! – я повторил команду.
Подоспевшего Себастьяна Бхангв ударил наотмашь – и доктор упал без чувств.
Я подсогнул колени для рывка, и уже приготовился сделать проход ему в ноги, когда столкнулся с Бхангвом взглядами… чёрные глаза поползли, размножились по его лицу и вниз – по шее… таяло всё кроме множества широких зрачков – и они высасывали меня, осушали до треснувшей кожи…
Вы слышали, как режут кролика? Словно детский, - пронзительный визг снял наваждение – я увидел окрававленную саблю Клима, в его правой руке, а левой он сжал чёрные волосы на голове Бхангва. И отсечённая голова ругалась, не замолкала ни на миг, а среди непонятных слов я разбирал и наш мат.
Клим поливал отрезанную голову из склянки – от жидкости на лице гаитянина отслаивалась кожа. Я прикрыл уши – резал визг Бхангва, смешанный с руганью. А Клим то и дело рявкал:
- По-русски давай, сволочь!
Конечно, я понимаю: оставь мы ему тело в сочленении с головой – и было бы стимула побольше, чтобы говорить. Но ведь он совершенно не хотел полезать в карету.
А главное мы всё-таки услышали.
Тогда Клим взял Бхангва за волосы и понёс к полыхающей избе:
- Пръяшу… сказъять всё ему, сказъять всё… - это гаитянин уже ко мне обращался.
Но я-то знал, что Клима никак не разжалобить - после того, что они сделали.
- Дядьки… господа солидные…
- Лошадей оставить вздумал?! – от рыка Клима даже я вздрогнул.
Яша подошёл ко мне и протянул сырую исписанную бумагу.
- Это ещё что…
- Я грамоту не разумею.
- Где нашёл?
- Да чёрный дядька, когда бежал…
Тогда я чуть не расцеловал его – это было письмо Бхангву. Мы узнали больше, чем рассчитывали.
Клим тут же закончил свою расправу.
Обезглавленное тело, разумеется, - тоже закинули в полыхающую избу.
Себастьян пришёл в себя уже в дороге – когда горящую дачу колдуна оставили далеко позади. Молодой доктор мутно глянул на растиравшего его бальзамом Клима:
- Я, должно быть, застудился…
- Это не простуда, хотя главное - ты поправишься. Дело не в снадобьи. Дело в том, что я к нему приложил, - Клим дотронулся рукой до центра лба.
- Разумеется. Дело в правильных рецептах.
Клим вздохнул и отвернулся. А поправляющийся доктор тут же стал болтать, не прерываясь. Как он сокрушался, что не удалось забрать “весьма изобретательных устройств, которыми господин Бхангв оборудовал жилище – для соответствующих исследований”… Клим, хоть и с видимым напряжением, - промолчал… какое-то время. А затем попросил доктора и меня крепко-накрепко связать ему руки – мы сделали.
- Смотрите, я перенаправлю кое-что… Бхангв делал то же самое.
Клим сосредоточил глаза, потом взгляд стал потерянным каким-то – и он стряхнул верёвки с рук на пол – одним лёгким движением!
Себастьян улыбнулся:
- Занятный у Вас фокус.
- О-о-ох… Это не фокус!
Параграфъ III
В “Энциклопедии Земли Русской” Надсосенное значится городом-крепостью, который построили на холме, густо покрытом хвоей – отсюда поселение взяло имя.
У подножия раскидало дробью сёла и деревени.
Так же незабываемая примечательность – дорога, вымощенная каменным брусом. Начинается она внизу, на подъезде к холму, и ведёт к воротам крепости – немаленькая протяжённость.
Мы ехали по этому подъёму в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря. Иней покрыл камень, укладка дороги вздыбилась и торчащие бруски только мешали: то и дело карета застревала.
Себастьян задумчиво поглядел на нас и сказал:
- А ещё, полагаю, темнокожий иностранец овладел неким гипнотическим воздействием на мозг. Он как-то заставил меня видеть странные вещи…
Клим закрыл глаза рукой. В этот миг выгорело последнее масло в лампе, а больше у шамана не осталось. Тогда Себастьян достал из-под лавки тяжёлый металлический ящик, чем-то щёлкнул сбоку – коробка загудела, а её крышка зарябила тусклым светом с уютной желтизной. Доктор взял журнал “Путеводъ”, открыл, полистал и обратился к нам:
- Хочу, чтобы вы, господа, послушали одну статью – весьма нападническую – об уважаемом среди научного мира…
Я слушал в полу-внимании. Едва он стал читать, как мне приметились за окном три силуэта людей - в уплывающей вниз черноте леса. Закрывшись ладонью сбоку, приблизился к стеклу – не показалось. Затем ещё четверых видел: между деревьев, у дороги, выше по холму. Эти останавливались, когда мы проезжали мимо. Клим запустил руку под шинель – я покачал головой и шепнул:
- Они только смотрят.
Чуть позже видел ещё людей в темноте, и ещё…
Себастьян, то и дело ухмылялся, с полным увлечением читал нам вслух. Мне запомнился фрагмент (как, впрочем, и остальное произнесённое – обязанности я соблюдаю).
-… пастор сделал предложение: обложить сего учёного мужа, изобретателя динамита, его же творением. И поджечь. Цитирую: “Чтобы тот не придумал, чем взорвать нас всех и земную твердь в придачу”. Цитату окончил. Нет, Вы только вслушайтесь, господа - в эти предрассудки!
- А может он и дело сказал, - ответил ему Клим.
Себастьян поморщился, сжал губы, и всё-таки парировал:
- Однако здесь мы из-за исследований другого рода… некоторых людей.
- Наводочками заговорил? Вот и благодарность – здрасьте… Ты чего закидываешься-то…
Пришлось им дать команду отставить.
Больше они в дороге не болтали. Мы слушали шуршание колёс и настукивание копыт по камню.
А я всё ехал и думал, что Себастьян и Клим похожи – как братья. Один, правда, и больше и старше, но побрить доктора, нанести на кожу рисунок – и вылитый молодой Клим.
Мы оделись и напомажились так, чтобы по нашим петербургским физиономиям и по костюму весь город принял нас за генерал-губернаторов. Климу тщательно запудрили татуировку.
Часовые остановили нас у ворот в каменной стене. Я открыл дверь кареты и ответил по инструкции:
- Согласно указанию, представляться не обязан, - и протянул старшему письмо с гербовой печатью.
И пока документы изучали под светом керосинки, я поглядывал в окно другой дверцы - увидел силуэты в лесу, очень близко – человек десять, может больше – темно слишком.
Часовой вернул письмо и сказал:
-Так точно, не обязаны-с. Проезжайте-с… только…
- Что-то не так?
- Да кучер-с Ваш поплохел совсем-с…
Я вышел, осмотрел Яшку – и вправду совсем расклеился.
- До Ведомства доберёмся - надо тебя доктору показать.
Когда мы проезжали, я услышал, как один часовой сказал другому:
- Ревизоры, небось, какие…
Параграфъ IV
Убедившись, что документы не вызвали у местных вопросов, я отдал команду Себастьяну: ехать к Ведомству, договориться о ночлеге, о лошадях на утро, а также о необходимом в ближайшие минуты. И чтобы Яшку в лазарет направили.
Клим нанёс мне на лоб и веки мазь – как он сказал: “Чтобы лучше их видеть”. Я вышел из кареты и отправился вдоль бревенчатых и каменных домиков к центральной площади.
Даже в качестве новогоднего дерева здесь выбрали сосну. Её верхушку местные украсили цветными шарами, но шары эти были так далеко от земли, что угадывались только по крошечным лунным отблескам.
На площади было несколько пьяных; один выкривал стихи Пушкина – узнал, поскольку сам разучивал когда-то – для охмурения дамочек… накатили воспоминания о Первом Петербуржском, о вине под партой, и о ножках… Остальные пьяницы на площади внимали поэтическому оратору. “О сколько нам открытий чудных…”.
Пошёл мелкий дождь со снегом, цитатор замолчал, и гуляки стали расходиться. Мне же мокнуть пришлось весьма долго. Слегка подмораживало, но у меня во лбу и в глазах всё сильнее был жар.
Больше часа прошло, а тучи не унимались - когда из переулка явилась фигура с огромным животом – приближалась. Я всё больше сличал этого человека с описанием, которое Бхангву телеграфировали: “изъеденное оспой лицо, замученное и опухшее от пьянства… бледно-зелёный пиджак, фиолетовый платок… большие полу-выцветшие глаза”.
Я одел на голову обруч, принадлежавший раньше гаитянину.
- …Далеко нам ещё?
- Почти дошли уже, в конце улицы, - ответил мне пьяница с животом, представившийся Романом.
Запах говорил, что выпил он сильно; и всё же мало говорил со мной – видимо, ещё только недавно приобщился к тем, кто ждал сегодня Бхангва. Хотя одним наблюдением он поделился:
- Я думал, у Вас кожа темнее.
- Это же от погоды зависит.
- О как…
Где ж ему теперь знать. В пути я надеялся выдумать получше.
В ноздри въелась прокисшая брага с мочой.
- Пришли.
Роман кивнул на вывеску “Трактиръ”
Слякоть била мне в полыхающий лоб и глаза. Всё вокруг подёрнулось на секунду, но я удержался на ногах. Тут пьяница закивал:
- Сдаётся мне-с, из наших Вы людей будете-с… Но это уж господам решать-с, конечно, дела мои – пустяковые-с…
Мазь выжигала и в миг – прекратилось - будто смазали кожу бальзамом. Тогда очертания Романа стали меняться, а точнее – я будто стал видеть причудливый дубль его лица, через который видел и обычное. Под кожей у моего спутника задвигались цветные пятна, которые менялись вместе с переливами настроений его физиономии. Одно из пятен – в его груди, задёргавшись, окрасилось в фиолетовый. Потом замерло. Стало преображаться в нежно-зелёное.
Он взялся за ручку двери, потянул её, ржавые петли заскрипели.
- Прошу-с.
Я вошёл.
Камин в углу то перебарывал скозняк, то приходилось накидывать шинель. В ряби свечей дым растекался по залу, почти свободному от гостей; и только в центре собрались картёжники - большой компанией. В густом сигарном облаке мелькали огни толстых окурков и говорили самые разные лица – редко увидишь людей, так отличающихся жизнью и происхождением, вместе, за одним большим столом.
А мы расположились у входа. Обслуживали быстро – я только и успевал ассигнации передавать - деньги требовали вперёд, и мой вид нисколько не спасал. Хозяин, седобородый трактирщик, бегал то к стойке, то на кухню. Он был так радушен, будто ждал меня тысячу лет – не видел его без улыбки. Зато видел в нём чёрное облачко.
Представившийся Романом от выпитого и съеденного распух ещё больше. Я сослался на здоровье: пил воду.
Трактирщик пошёл в центр помещения и влез на стол. На потолке зарябил свечник, раскидывая тени по залу. Отчётливо зашумел дождь со снегом, окатил ноги сквозняк, а из-за открывшейся двери показались две юные, весьма хорошенькие, барышни в модных шляпках – Себастьян бы покраснел. Что удивительно – девушки были без кавалеров; они прошелестели вдоль нашего стола платьями. Хихикнув, глянули на меня… их лица подёрнулись в бесноватых оскалах - только на секунду… облачка из лобиков стекли в фигуры, чтобы обратиться чёрными тучами… Но в следующий миг дамочки отвернулись, продолжили свою негромкую беседу и заскользили к картёжному столу.
Я вопросительно глянул на Романа.
- Почти все-с уже собрались. Они смотрят-с. Ждите.
Лица за игральным столом, выдающие свою натуру благодаря средству Клима, поглядывали на меня, и всё менее с украдкой. Даже носы вытягивались.
- …Это не тот! – визгливый детский голос из сигарных облаков кричал на приведшего меня.
Роман пьяно и вяло бубнил что-то.
Мне он, уходя из-за стола, рекомендовал остаться. Силуэты картёжников рябили в дыму и огоньках свечей. Внутренние облака у людей за столом потемнели до черноты, а потом зарябили, стали переливаться разными цветами. Промедление их нерешительности приглашало к действию.
- Уважаемый, прошу к столу, - тот же мальчишеский крик опередил мой порыв.
Я стоял перед ними, а рядом покачивался ву смерть напившийся Роман. За столом, как я уже отметил, собрались разные люди: студент был соседом чиновнику, а светская дама – крестьянке. Виктор – на вид лет пятнадцати от роду мальчик, чей голос я слышал – был в центре. Смотрел взглядом раздражённого старика и улыбался не зубами – острыми жёлтыми осколками. Да и остальные были на взводе: фиолетово-чёрные облака внутри метались, извивались вторые силуэты лиц -будто наложенные, но правдивые.
Мне довелось тогда пожалеть, что намекнул на свою мнимую личность – на личность Бхангва. В голове наперегонки вращались мысли. Я искал выход. Люди застыли в напряжении, поглядывали то в мою сторону, то на Виктора.
С конца стола пожилой чиновник подошёл к мальчику со стариковскими глазами, наклонился:
- Виктор Николаевич, позвольте-с.., - и заговорил тихо.
- А я тебя спрашивал? – отрок перебил его, взял дымящую сигару из пепельницы и затушил о щёку пожилого – вскрикнув, поскуливая, тот вернулся на свой стул. Прочие за столом прекратили шептаться, и тогда малый, Виктор Николаевич, снова обернулся ко мне, - вырядился-то как… узнаю стиль. Это он вас послал?
Мои брови поднялись, я изобразил удивление. Витя усмехнулся.
- Не надо мне загонять, я присутствие-то чую…
Я вытянулся и прочистил горло.
- При всём уважении, сударь, мне казалось, что ситуация уже достаточно ясная. Мне добавить нечего. Прибыл-то я с поручением уладить отношения между ведомствами -петербуржским и местным, а Ваш посыльный…
Витя оборвал меня:
- Петербургом от тебя пахнет, это да… современным пахнет… новым… из учёных мужей, поди… - мальчик со старческими глазами приподнял нос и задвигались ноздри… - а ещё и чем-то древним попахивает… это Вагний тебе глаза чем-то смазал?
Тут меня посетила догадка, что это были не совсем люди Вагния, а скорее наоборот. Да только чёрные совершенно пятна за их оболочками… Я обратился ко всем:
- Господа, прошу меня извинить, но, видимо, у нас вышел досадный случай, взаимного неразумения. Моей обязанностью было встретить Александра Григорьевича Плунского, чтобы уладить связь наших ведомств, причём лично. Ещё думаю всё это время – зачем тогда Романа отправили? Да ещё и трактир этот… При всём уважении. За сим, позвольте отрекомендоваться, как подобает…
Я стал рыскать под шинелью. У людей задрожали облака, многие убрали руки под столы.
- … призываю… то есть прошу о соблюдении всевозможных приличий – только предъявлю сопроводительное письмо.
Картёжники поглядывали то на меня, то на Виктора – он ждал.
Я медленно вынул документ с гербовой бумагой и серебряную папиросницу в символах Империи. Облачка слегка посинели, чуть успокоились. А носы потянулись ко мне.
- … также позвольте - в качестве извинений за сложившееся взаимное…
Вскочил тот самый оскорблённый пожилой чиновник. С ружьём.
- А ну сесть! – крикнул Виктор.
Грохнуло. Уши заложило.. Я швырнул в сторону горячий, дымящий обрывок металлической папиросницы, а сам упал. При этом успел разглядеть: из дырочки под глазом чиновника пошла кровь.
С пола мне открылись руки людей – как я и думал – с обрезами… ножами… были даже маленькие дамские ”Вальтеры”…
Позади меня разбились окна, и загромыхали ружья, пистолеты… но их тут же перекрыло свирепое рычание пулемёта – зарокотал наш сувенир от Англичанина. Пули чавкали по телам… на пол брызгали кляксы… падали стулья и картёжники с продырявленными фигурами... Я достал револьверы и стрелял в головы тех, кто ещё двигался.
Стрельба закончилась. Кто-то бил осколки в раме. Я слышал, как люди запрыгивают внутрь. Рядом бурлил, выпуская жизнь с утекающей кровью, Роман.
Среди мёртвых картёжников один живым остался, но я едва узнал его: седой, лицо стянулось в морщины – физиономия была в преклонных годах. Но это был Виктор. Он кряхтел и скалился на меня, зажимая кровоточащий бок рукой. Прямо на моих прицелах. В револьверах у меня кончились патроны, да только Виктору откуда было знать…
Потянул сквозняк, я услышал голоса Клима и Себастьяна, отдающих распоряжения ведомственным.
Первым делом Себастьян хотел сделать пленному Виктору перевязку, но Клим ему ответил на это:
- Давай лучше пойдём с нами в кухню. Этой твари ещё будет нужно мно-о-ого перевязок.
По трактиру сновали ведомственные. Клим и Себастьян заперлись на опустевшей кухне – поварята и трактирщик сбежали. Из-за двери неслись животные крики.
Я отдал несколько распоряжений ведомственным – отвезти тела за стены города - сжечь, полностью соблюдать конспирацию.
После долгих ожиданий, наконец, открылась дверь кухни, вывалился сдерживающий рвоту, позеленевший Себастьян. А за ним вышел Клим, окрашенный как забойщик скота в конце дня.
Из кухни завывал и грустно усмехался Виктор:
- Идиоты… Вагния они хотят взять… Да он завтра напитается сам, и Розу свою любимую накормит, и других… столько лет подготовки… на хрена вы перебили всех, кто мог ближе подобраться…
Клим обернулся и крикнул:
- Ты пока ещё живой.
В кухне затихло, а Клим рукой махнул:
- Этот поумнее. Сговорчивый. Вполне может с нами пойти, - он подошёл ко мне и тихо пересказал всё, что услышал от Вити... от Виктора.
Я предвкушал сон, так что пришлось напрячься и собраться:
- Господа, мне только что сообщили пренеприятнейшие известия. Мы едем в Ремзово.
Параграфъ V
Уходя из трактира, доктор Себастьян повторял о необходимости в каких-то медицинских замерах и опытах, но ему не дали такой возможности. Застреленных увезли за стену, чтобы сжечь.
Пока мы снарядились в дорогу и спустились к подножию холма, уже рассветало – зимнее солнце поднималось впереди, мелкие снежинки блестели в воздухе, земля отвердела на морозе, а в лесу было ещё холоднее, чем за каменными стенами.
В карете окна промёрзли снежными завитками, и даже внутри небольшого пространства не надышали – у всех троих густо шёл пар... у четверых – ещё был связанный, перебинтованный Виктор. А по бокам и сзади ехали ведомственные – те, что накануне помогли нам. Временный кучер, Матвей – один из них. Уже приближались к деревне, когда скакавший на лошади рядом с нами сказал:
- Дивная штука, братцы…. Солнце поднимается, а у нас темнеет.
К тенистости деревьев примешалось ещё что-то. Сумерки. Чем ближе мы подходили к деревне, тем больше они сгущались. Еле-еле разносилось какое-то насекомое клокотание. Я сперва думал, что чудится, но и остальные заметили.
Проехали ещё, и тот же ведомственный не сдержал испуганного вскрика:
- Оно там!
Матвей остановил карету. Мы вышли. Светившее нам впереди солнце окрасилось в чёрный. И оказалось позади.
Стоит ли говорить, что даже наш новый кучер отказался ехать дальше. Матвей отвязал коня из упряжки – и сказал, что можем брать остальных. “Если вернётесь – до крепости сопроводим-с”, - ведомственные остались там, куда мы дошли. Так что взялись оставшихся коней от кареты освобождать. И только Клим был спокоен, что-то зашептал своей лошадке, а так… Люди крестились – даже Себастьян.
Cкакали до самых подходов к деревне – там и лошадей привязали, у столбика с прибитым обломком доски. На ней облупилась краска и в названии “Ремзово” почти стёрлось “Рем” и последнее “о”. Мы отвязали от сёдел заплечные сумки, ружья – с такими хоть на кабана идти можно; отвязали и Виктора, даже руки освободили. Но с мушек не спускали. Он сказал:
- Я чувствую, что началось… Если Вагний про нас и не знал, то догадывался точно – и время подсказал, только не то – время, когда силы уже раздаст – особенно Розе любименькой своей… Может успеем, но надо сильно поспешить.
Клим ответил ему:
- Поспешишь – получишь шиш. А то и пулю.
Мы двинулись через лес, но по-тихому, крадучись.
Всё чаще покалывали снежинки, таяли на лице, а тут и там сильнее клокотало – будто бы отовсюду. Но видели мы вокруг одни сосны – и больше ничего нового. А чёрный круг сзади, над холмом, всё так же рвал нити рассудка - мы перестали оборачиваться.
Чуть позже к клокотанию примешалось ещё что-то – впереди нас и чуть левее. Мы повернули немного и пошли на эти звуки.
Себастьян, Клим, Виктор и я спрятались за деревьями. На дороге болтали четверо в красных рясах – весёлые, на подъёме, и с оружием: два здоровых мужика с ружьями, две фигуры поменьше – с топорами. Встречающие, как сообщил Виктор.
- Ну давайте, тогда, Виктор, - говорю ему, - идите встречаться.
И движением ружья подбадриваю.
Тот выругался тихо, но что ему делать – пошёл.
Захрустели ветки. Фигуры в красных рясах напряглись, вглядываться стали в лес, пошли на нас.
Я показал Климу и Себастьяну на самую маленькую фигуру в мешковатой рясе, а затем прицелился и сделал выстрел. Тут же грохнуло ещё дважды.
…а позже мы сошлись на том, что все трое видели какое-то шустрое, насекообразное мельтешение в воздухе – сразу за вспышками. Но и я, и Себастьян решили сперва, что почудилось - только Клим был уверен в том, что видел…
…Миниатюрная девушка – с глазами полной неотёсанности - болталась в своей рясе, как в мешке – пока шагала рядом с Виктором под прицелами наших ружей. Когда в очередной раз она запнулась о подол – низ оторвался по колено. Себастьян откровенно разглядывал, и я осёк его:
- Повнимательнее…
Мы вели пленных между сосен – под ружейными стволами. Девчонка обернулась на ходу к нам.
Я сделал ей “ч-щ-щ-щ” и по привычке добавил “madame”.
- Какая вам ещё мадама?! Сюды приедуть. Вы б нас – восвояси… А то не глянуть на чины – прибьють.
Она задела дерево и повернулась вперёд. Клим ей ответил:
- Не придёт никто. Застрелили уже…
Виктор и не-мадам тут же задёргались в еле разбираемых смешках, а Клим продолжил:
- …да изрубили ещё - на всякий случай - и сожгли.
Тут-то наши пленные затихли. Ненадолго.
Девушка на кошачий манер нас пробовала: требовала, подмасливалась… и чем ближе мы подходили к деревне - тем больше идти не хотела. А Виктор склонил голову и шёл, ни на что не реагируя.
В деревне было пусто. Выбиты окна в срубах, двери настежь…
- Здесь Вагний со своей Розой трудился, значит? – Клим смотрел в затылок Виктору.
Тот обернулся и затяжно моргнул в ответ.
- …а ты, значит, жалеешь, что не успел?
Виктор отвернулся. А у нашего шамана палец так и вытанцовывал на спусковом крючке… он всё-таки уловил мой взгляд и повернулся – я помотал головой.
Девчонка всхлипывала:
- Дяденьки, отпустите восвояси… мы только взглянуть хотели. А кроме нас тут больше никого. Все там – куды показа…
Клим оборвал её:
- Имя у тебя какое?
- Антонина я.
- Тоня… Зайца я дырявлю на горизонте. А ты не зайчик. Так что захлопни-ка своё…
Его перебил Себастьян:
- Мой коллега хотел сообщить Вам, что наша численность предрасположена к сокращению.
- Да пОняла я… умник…
Когда подходили к лесной тропинке на краю деревни, впервые заговорил Виктор:
- Не стреляйте… ничего не зажигайте… а то всех нас кончит… не зажигайте свет… как только увидим его – нас тоже увидит…
И мы увидели - тех, кто здесь жил – в этой деревне… да и в соседних, видимо… Насколько можно было разглядеть уходящую в лес дорогу – её уложили телами, связанными, посиневшими, застывшими под слоем инея. Верёвки на руках, ногах и шеях, между зубов. И у каждого где-нибудь на торсе были швы. Себастьян присел рядом, взял ружьё в левую руку, а на другую одел перчатку и ощупал их.
- Усопшие лишены различных органов, необходимых для поддержания жизненных…
Девка заревела, молить стала:
- Это не я-а-а… они всё… я только узнать хотела…
Виктор по глазам Клима понял, чего ждать и рванул в лес. Три ружья дали громогласный аккорд. И тут же клокотнуло перед нами: что-то быстрое по-насекомому заметалось во вспышках – так мгновенно – глазу почти не уловить. Оно-то и вырвало наши ружья и растворилось в темноте.
Девушка прыгнула к орудиям.
- Ну-ка на хер, - Клим ударил сапогом в юное личико.
Она прикрыла брызнувшую ноздрю.
Мы подняли ружья. Виктор смотрел на нас, с дырой вместо рта и носа, и такими же сквозняками в животе и груди… морщинистый, седой и бесконечно стареющий - он покосился и упал на колени. Клим подошёл к нему. Я крикнул “отставить”, но сабля уже сверкала – куски плоти в рваной рясе обвалились на землю.
- Глядите-ка…
Мы подошли. Клим перевернул сапогом наискось рубленный кусочек головы с глазом, и обрезок Виктора, подмигнул нам.
- Уважаемые, боюсь девушка.., - Себастьян привлёк наше внимание и побежал в лес.
Клим сказал мне:
- Это нужно сжечь.
- Давай, мы за ней – догоняй. Я побежал вдоль заиневевших усопших, оглядывался то и дело – Клим быстро вылил керосин, а отойдя, бросил туда склянку. Заискрило. Вспыхнул костёр, скрывая деревню в мареве.
Уже приевшееся клокотание усилилось, и едва уловимые глазу метания подхватывали рубленную плоть – она исчезала в воздухе. И клокотание… будто становилось удовлетворённее, но захотело ещё. Вверх подлетали связанные - дороги. Затем рвались на части, пропадали кусками в воздухе – с чавканьем.
Клим почти догнал меня.
В мешке своём девка не убежала далеко – и снова под нашими мушками вышагивала.
Сумерки леса переливались, граничили с ночью – именно переливались. Можно было разглядеть на стыках темноты разных плотностей завихрения, густеющие до черноты – они покачивались в воздухе.
Тропа закончилась квадратным проёмом в земле – с комнату шириной,а в силуэтах механизмов по краям угадывался подъёмник. Внизу пел хор из десятков голосов, усиленных стенами ямы. И пели на языке совершенно незнакомом языке.
- Сюда пришли чужие! - Антонина прокричала вниз.
Я до сих пор уверен, что из трёх наших ружей девку подтолкнуло вперёд именно Климово. Но, зная его, не осуждаю. Тоня полетела в яму, а её крик оборвался резким хрустящим стуком. Эхо прокатилось вверх по стенам.
Пение внизу схлопнулось. Начался гомон. Металлическое что-то залязгало, стали вращаться механизмы, я увидел наматывающиеся цепи… Десятки разъярённых голосов приближались.
Я скинул с плеч сумку и достал зажигательный заряд.
Параграфъ VI
Ведомственные слово держали – возвращались в крепость вместе. Сумерки отступили, а яркое зимнее солнце было там, где и полагается. Мы поднимались на холм, а я всё видел и горящую яму, и беснующиеся мельтешения, и чавканье, и командиршу их, которую никто уже не слушал - кто-то даже крикнул "заткнись, Роза"… поделом, конечно… душегубы… да только их крики в этих насекомых клокотаниях не уходили…
Когда пришли в ведомство, нашу троицу накормили, выделили комнату, принесли кровати, поставили часовых.
Было три часа дня.
Мне приснилось топотание десятков лошадей по мостовой. Как я понял позже – действительно слышал его.
В дверь колотили. Я, разбитый, глянул на часы – было ещё только начало пятого. Темнело за окном, и метель пошла. Клим в исподнем отпер засов – тут же здоровяка сбило дверью. В комнату замельтешили мундиры и ружья. Последним вошёл старший:
- Даю минуту, чтобы одеться, - и он убрал взгляд в пол, еле слышно приговаривая и слегка разводя руки, - а что мы сделаем… их полчища, целые сотни…
Тогда из-за спин вышел, разрастаясь на глазах, Яшка. Когда он поравнялся макушкой с командиром ведомственных, лицо его постарело до преклоннейшего вида. И понял я, что настоящий наш Яшка где-то в земле сырой - давно.
Перед нами был Вагний.
Нас привязали руками за спиной к деревянным столбам на эшафоте. Обложили дровами по колено. Всех облепило снегом, неустанно метало его в лицо. Даже кости сводило на холоде. А рядом вышагивал старец-Вагний с книгой и выкрикивал слова на уже знакомом языке – на нём пел хор в лесу. От Яшки не осталось и черты.
Бескрайняя толпа на площади стайным рявканьем повторяла слова за старцем. В домах ни огонька.
Я посмотрел на Себастьяна – тот глядел молча перед собой; глянул на Клима – он шепнул мне:
- Почти сделал фокус.
Вагний обвёл рукой меня, Клима и Себастьяна; - и заговорил, теперь уже по-русски:
- Эти люди хотят поломать могучий ход естества. И чем ответит на эту дерзость само естество?
- Сломит! Сломит!
- Тише, тише… Внимайте. Мы затаились, но нас всё равно исстребляют. Беспощадно. Дадим же нашим покровителям, вдохнуть пепел этих…
Я заметил: не такой сильной была метель, как мне казалось - примешалось движение сгустков темноты - узнал их - те же, что были в лесу. А в хлюпаниях мокрых снежинок спряталось гораздо менее отчётливое клокотание.
- Я знаю, кто-то из Вас даже был согласен с тем, что я долго испытываю Виктора - и некоторые даже подумывали к его растущей шайке примкнуть. Соблазнились его речами - лживыми. Но. Чем дольше испытание – тем больше награда. Виктор получил свою. Как и остальные предатели… да-да, и остальные – Роза так и не выбралась с обряда – кто воспротивился ходу вещей…
- Сломан!
- Да. И другие крысы – с ней сгорели. А вас я прощаю…
Многие в толпе попадали на колени, забормотали, склонив головы.
- …так что помните, неблагодарные. Мы своё выстрадали. Я знаю, что в этот раз мы подготовились, как нужно. Сегодня ошибок быть не может, и мы возьмём силу древних. Я даю вам слово. Но ещё одна жертва нужна на этой тропе. Жертва тех, кто препятствовал нашему процветанию – настоящая война питает древние силы. И что мы должны сделать с врагами? – тут старец поднял вверх книгу в обеих руках.
- Сжечь! Сжечь! Сжечь!
Клим повернулся ко мне и подмигнул:
- Фокус. И этому сейчас покажу фокус.
Некоторые силуэты в толпе стали озираться – кто-то разобрал за буйным рёвом глоток набирающее силу клокотание. Да только мало кто забеспокоился.
И во многих руках зажглись факелы.
Мельтешения над пламенем выхватывали горящих людей из беснующейся толпы – и те исчезали с чавканьем в воздухе. Кровь разлеталась, будто взрывались новогодние хлопушки.
Вагний не спешил покидать эшафот: ещё больше подревневший, с обглоданным нечистью лицом, он душил Клима, стоящего на коленях. У меня в глазах мутило после встречи глазами с могучим чародеем… я пытался встать с досок эшафота… мёртвые ведомстенные лежали здесь же, с изувеченными телами… похоже, у меня откуда-то капала кровь… приплывали, будто сквозь воду, крики Себастьяна:
- Глаза! Берегись глаз!
Можно подумать, я не сообразил. Но всё-таки он помог мне собраться немного. Я, шатаясь, приблизился к Вагнию, и тот чуть ослабил руки на шее Клима, обернул ко мне своё полу-обглоданное нечистью лицо. Повалившись вперёд, я ткнул ему большим пальцем в глаз. Раздался ор и общепонятная ругань. Древнее, слишком древнее для человека существо закрыло лицо руками, подвывая, но тут же смолкло. Его ладони опустились, приоткрывая невредимые ухмыляющиеся глаза Вагния… и взгляд стал буквально выворачивать мои органы наизнанку… почернело вокруг… мышцы сжались в камень… мой крик застыл у онемевшего холодного рта… где-то далеко выругался Клим и лязгнул металл – нескончаемым эхом…
Параграфъ VI
Мы втроём - Себастьян, Клим и я - скакали между сосен – вниз по холму. Клокотание и мельтешение над пылающей крепостью вдруг стихло. Что-то - чем бы оно ни было – насытилось. А может больше там ничего поесть не осталось, а может дело в том, что метель гасила свет… Всё смолкло в Надсосенном.
К дороге мы вышли только через пару часов.
А ещё спустя пару часов увидели огоньки поселения, и отряд ведомственных в свете походных керосинок - дальше поехали уже с комфортными остановками, в надёжных сопровождениях, - так что более в пути ничего примечательного не случилось.
P.S.
Когда Надсосенное было далеко позади, а мы – как я упомянул выше - приближались к отряду ведомственных с зажжёнными лампами, - выскочила пьяная компания в санях с упряжкой. Проезжая мимо, кричали нам:
- Всех с наступающим Новым Годом!
- С наступающим, - передразнила в моей сумке голова Вагния.