Ночью часы в моей комнате всегда светят ярко. Так ярко, что видно всё-всё! И большую картину над письменным столом, и книги на полках, и даже не зажжённую настольную лампу, склонившую свою зелёную голову на тонкой металлической шейке над тёмной столешницей.
А ещё так светло потому, что снег за окном — белый! Он белый всегда, и днём и ночью. Поэтому, он отражает Луну, звёзды, и яркие большие фонари новостройки рядом с нашим домом. И весь этот свет, проникая сквозь воздушную прозрачную тюль на окнах, как фонариком освещает мою комнату!
Я проснулся и взглянул на красные светящиеся цифры электронных часов. Было четыре часа. Утро…
Царапая тёмную полоску неба, за окном пролетали редкие снежинки, гонимые лёгким северным ветром. Я повернулся на спину, и какое-то время смотрел на эти весёлые снежинки. Потом я заснул…
А проснулся я, потому что услышал тихий и ласковый голос бабушки. Она тихонько положила свою руку мне на голову, и негромко сказала: "Вставай, Егорка! Пора умываться и завтракать!"
Как же я люблю это утреннее зимнее время! Когда на улице ещё темно, а внизу у остановки под домом, уже бойко снуют люди и машины. Они просыпаются рано! И едут, и торопятся каждый по своим делам. Кто на работу, кто с детишками в ясли или детский садик.
Бабушка уже накрыла на стол.
В тарелке, поднимая вверх ароматный запах, уже отдыхала свежая овсяная каша. А рядом, в маленьком пластмассовом стаканчике, остывало варёное всмятку яйцо.
Я подошёл к столу, взял чайную ложку, и принялся обивать ею плотную непослушную скорлупу.
—Не балуйся! Скушай вначале овсяную кашу!
Я послушался, зачерпнул ложкой из сахарницы, и густо посыпал кашу сахарным песком. Бабушка посмотрела на меня, и покачала головой. Она вообще не очень любит, когда я ем много сладкого. Но я уже во всю принялся уплетать свой завтрак!
А потом…
Потом мы стали собираться на прогулку. Ведь рядом с нашими домами находится огромный, настоящий лес! Прямо, как в сказке! Сухие огромные поваленные деревья порой даже преграждают путь к глубокому длинному оврагу. Вот если бы у меня были лыжи, то я бы с удовольствием попробовал бы скатиться на них туда, вниз!
—Застегнись, как следует, на улице холодно! Поправь шарф… вот так! Варежки!? Куда ты их вчера бросил? Они же наверняка не просохли и ещё мокрые!
Бабушка, наверное, забыла, что она сама вчера вечером повесила их на железную горяченную трубу сушилки в ванной!
Наконец мы собрались, спустились на лифте вниз, и пошли в сторону парка с высокими елями, одетыми в белые, как взбитые пенные сливки, снежные шапки.
Растаявший вчера днём рыхлый снег, за ночь остыл, заледенел, и стал твёрдым и скольким. Поэтому, бабушка держала меня за руку, чтобы я не поскользнулся и не упал. Вот бояка!
А небо уже посветлело, было около десяти часов утра.
Ну вот, наконец, и лес! Ур-ра! Но нас уже опередили. И очертания фигур мам и бабушек с колясками уже наполняли бело-зелёное пространство парка.
Воздух был морозным, и потому казался немного колючим. Но мне это было совсем не страшно! Я высоко поднял свой шарф и дышал через него.
Полгода назад бабушка подарила мне новенький телефон, которым можно фотографировать и даже снимать фильмы… как в кино! И теперь мне очень нравится фотографировать всё — людей, собак, дома и автобусы. А ещё… деревья, школу и детский сад!
Я попросил бабушку, чтобы она остановилась у огромной ёлки. Бабушка засмеялась.
—Опять фотосессия?! Что, не наснимался ещё? Ну, ладно…
Она встала у дерева, поправила прядь волос под зимней шапкой и разгладила меховой капюшон. Затем слегка повернула голову вправо, в сторону детской площадки…
И вот тут, в это мгновение, она показалось мне такой красивой и совсем ещё молодой…
Я подбежал к ней, обнял и… прошептал: "Бабушка, я так тебя люблю!"
А она повернула ко мне своё лицо, и посмотрела на меня серьёзно, но ласково…
Затем она аккуратно расправила на мне сбившийся шарф, ткнулась губами в мою жёсткую седую щетину и, улыбнувшись, ответила: " И я тебя тоже... очень люблю, дедушка!"
А потом...
Потом мы сидели на поваленном дереве и курили. Я свою "Яву", а бабушка — тонкие, как белые гвоздики, женские сигареты.
Мы курили и молчали. В лесу было тихо, а на душе — спокойно и радостно…