Тайны моего холостяцкого дневника-5

    15 июля

    О, Камчатка!
    Ах, Камчатка!
    Ой, Камчатка!
    Как чист и вкусен твой воздух. Как зелена и ярка твоя растительность. Как прохладны и прозрачны твои реки и озера. Как доверчивы и любопытны твои птицы и звери...
    Как жаль, что всего этого мы с Юлей не увидели.

    На Камчатке мы пережили боль и страх.               

    Вертолет, забросивший нас в вековую охотничью избушку, сразу же улетел. Прилетит он за нами через неделю.
    Мы остались вдвоем. Вокруг — безлюдная красота.
    Это то о чем я мечтал. В избе - спальные мешки, теплая одежда, еда, выпивка, рыболовные снасти, охотничье ружье.
    Рядом — любимая.
    Рай!
    До вечера навели порядок в избушке и распаковали вещи.
    А вечером устроили банкет.
    На десерт - любовь. Дикая, камчатская, с криками и стонами, которых никогда не слышали близлежащие сопки...
    В перерыве любви голыми выскочили из избы и выпустили троекратный салют из охотничьего ружья.
    Третий выстрел попросила сделать Юля. Отказать любимой я не смог. Стреляя, она не плотно прижала холодный приклад к голому плечу. От сильной отдачи  потеряла равновесие и оступилась. Нога подвернулась.
    Ночью разбудила Юля.
    Я обнял ее и прижал к себе.
    Она застонала и сказала — у нее болит нога.
    Зажгли свечку.
    Лодыжка была опухшая, красная и горячая.   
    Пытался вспомнить, что делают в подобных случаях. Вспомнил — покой и холод. Мокрым полотенцем обертывал щиколотку. Каждое мое прикосновение к ней вызывало Юлины стоны.
    Попыталась наступить на больную ногу.
    Чуть не упала, вскрикнув от боли. Я едва успел подхватить ее.
    Ночь не спали, меняя холодные компрессы.
    Нога распухала еще больше, меняя красный цвет на бордово-синий. Синюшный цвет вызвал тревогу. Вдруг это не вывих, а перелом? Понял — здесь полотенце  бессильно.
    Без помощи медиков - не обойтись!.
    - Нужно звонить, чтобы нас забрали...Где наши телефоны?
    Юля заплакала. Оказалось, желая отдохнуть от цивилизации, она отдала их на хранение хозяйке, у которой мы ночевали в поселке.
    Теперь телефоны лежали в двенадцати километрах от нашей избушки, в углу за иконами.

    Второй день мы пытаемся пройти эти двенадцать километров.
    Юля идти не может. Я несу ее на своей спине. Она обхватывает мою шею руками. Я подхватываю ее ноги у себя за спиной и прижимаю к себе.
    До нашей избушки последние двадцать лет никто не ходил. Туда теперь добираются вертолетом. Двадцатилетней давности  охотничья тропа  к хижине изчезла. Быльем поросла.
    По этому былью и бредем.
    Идем на виднеющуюся сопку, за которой находится поселок из которого мы прилетели. Не верится, что до нее двенадцать километров. Ведь вот она, рядом.
    Продвигаемся вдоль реки. Под ногами камни разной величины. Боюсь подскользнуться. Устает и Юля на моей мокрой от пота спине. У нее затекают руки. Она постанывает от боли в ноге. Когда я оступаюсь и делаю резкие движения для удержания равновесия, она шепчет мне в затылок «прости меня» и тихонько плачет.
    Каждые десять-пятнадцать минут я делаю остановку . Нет сил.
    Во время этих привалов меняю полотенце на ноге Юли. Оно высыхает  от опухольного жара, как на дверце духовки. Все большая синюшность ноги пугает. Юля начинает паниковать за будущее ноги... Синдром красивой женщины...

    Убивает безрезультативность страданий.
    Смотрю вперед - сопка, к которой мы пытаемся приблизиться — стоит на месте. Оглядываюсь — вижу почти рядом, стоящую на холме нашу избушку.
    Иллюзия топтания на месте.
    Вчера я держался и подбадривал Юлю.
    Сегодня уже освбождаю рюкзак, который у меня на груди, от нескольких банок консервов и пачек печенья, прихваченных в дорогу. Несмотря на это рюкзак не легчает, а тяжелеет с каждой остановкой.
    Укатали Сивку камчатские сопки...

    Вечером добрели до крутого обрыва. Спуститься по нему мы не сможем. Сказал Юле, что мне нужно пройти вдоль него в поисках более пологого места для спуска. Она заплакала, умоляя не оставлять ее одну. Шептала, что ей страшно оставаться одной.
    Умоляла, жалобно плача.
    Я поцеловал ее заплаканное лицо. С трудом оторвал вцепившиеся в мою одежду руки и ушел. Отойдя несколько шагов, крикнул: Юля!
    «Я здесь!» - сразу же с надеждой откликнулась она.
    Уходил от нее, перекрикиваясь, пока голос ее не исчез в расстоянии.

    Очнулся от сильной боли в правом боку.
    Над головой звезды. Подо мной камни и песок.
    Судя по всему я сорвался с обрыва.Спасли густые ветки кустарника на которые я упал.
    Попытался встать. Встал с сильной болью в боку. Ногами почувствовал пологость спуска. Осторожно, ничего не видя, наощупь посунулся вниз по склону. Скоро увидел рассыпанные на земле светлячки. Проскользив еще немного сообразил  -  это отражение звезд в воде.
    Река.
    Пошел вдоль берега.
    Шел, прислушиваясь к плеску воды под ногами. Боялся потерять реку.
    Тупо болела голова. До тошноты. Иногда пропадало зрение — будто закрывал глаза.
    Остановился, увидев яркую звезду. Присмотрелся. Не звезда это, а костер на противоположном берегу.
    Закричать не было сил. Не крик, а шепот.
    Вошел в воду. Река была не глубокая. Но сносило течением.
    Почти терял сознание. Держала искорка — Юля! Меня ждет она, моя Юлечка ...
    Не зная молитв,  сердцем молил Бога помочь нам...
    О, Господи!... Спаси нас и помилуй!...
    Я молил о спасении наших жизней и нашей любви...

    Когда я с двумя москвичами, рыбачившими на реке, нашел Юлю, она была в беспамятстве. Рядом в кустах вспугнули медведя.
    - Ты вернулся, ты вернулся, - шептала она, приходя в сознание, не в силах уже плакать, вся дрожа от холода и страха.
    Я целовал мокрое от слез лицо любимой и благодарил Бога за спасение.
    Слезы наши перемешались. Я плакал от счастья нашего спасения. И не стеснялся своих слез.
    Когда я попытался поднять Юлю - вскрикнул от боли. Дали знать о себе сломанные при подении с обрыва ребра...

    Хозяйка в поселке, доставая наши телефоны из-за иконы и перекрестясь на нее, сказала, что это  она нас спасла .
    Позже я узнал  -  это была Иверская икона Божией Матери.
    Оказалось, она считается моей покровительницей.

    Ох, Камчатка, Камчатка!...

 
22 июля


    По аллеям парка вокруг дома проходили  гонки. Но вместо рева моторов из-за забора доносился женский смех и собачий лай.
    Это Юля на инвалидной коляске с электроприводом состязалась с Джеком в скорости.
    Во всех заездах  побеждала Юля.
    Победу ей приносил совсем не дружеский ее жест. За несколько шагов до финиша она бросала назад за коляску теннисный мячик. Бежавший рядом Джек  устремлялся за ним, каждый раз приходя вторым. На финише Юля заливисто смеялась, подбрасывала в воздух свою соломенную шляпу и показывала Джеку язык.
    Джек тоже показывал хозяйке свой язык, падая на землю рядом с коляской и тяжело дыша.

    - Пожалей собаку, - говорил я Юле. - Иди, получай свой приз...
    Она подъезжала ко мне и мы принимали таблетки обезболивающего, запивая их соком.
    … Вернувшись с Камчатки, Юля отказалась от всяких платных больниц. Сказав, что платные услуги будет принимать дома.
    Ее щиколотку, которую я спасал один  мокрым полотенцем, теперь холят и пестуют шесть человек с умными лицами. Правда в белых халатах.

    Умиляла серьезность общения двух профессоров во время осмотра опухшей ноги. О чем шел разговор я не слышал, но выглядело это смешно. Повязки, которые они зачем-то одевали на свои умные профессорские лица, вздымались и опускались во время разговора. Казалось, они надувают воздушные шары.

    Меня лечила та же бригада медиков. Но профессора осматривали меня почему-то без повязок на лице. Наверное, за мои два ребра заплатили меньше, чем за одну хозяйскую щиколотку...
    После рассказа мужу о том, как я нес ее на себе, как я сорвался с края обрыва, как с поломанными ребрами  переплыл реку и вернулся с рыбаками, спасая ее от медведя — она заявила, что и мне, после всего пережитого, в больнице делать нечего.

    На второй день после знакомства с этой жуткой историей ко мне приехал шофер Григория Петровича и перевез меня за кованные ворота.
    Чувствовал я себя за ними отвратительно.
    Причин было две.
    Первая. Высокая плата за лечение, которую платил не я.
    Переломанные ребра стянули тугой повязкой скорей похожей на узкий женский корсет. С ней невозможно было ни вздохнуь, ни кашлянуть. При чихании терял сознание от боли. Малейшее движение любой части тела причиняло нестерпимую боль.
    За столом думал не о еде, а о необходимости забираться и спускаться с  унитаза.

    Думаю, во всем виновата высокая оплата медсестер и медбратьев, с рвением отрабатывавших валютный гонорар на моих ребрах. Не думаю, что в бесплатной больнице меня запеленали бы так же добросовестно.

    Вторая.
    Взгляды челяди. Мне кажется в каждом из них я вижу двойное дно.
    Хозяйка утверждает — взгляды как взгляды.
    Но через несколько дней заявила: если и дальше на меня будет поглядывать одна из медсестер, она — Юля, поломает мне ребра.
    - Мне уже не надо ломать, - напомнил я.



                Продолжение  следует