Часть I. Последний причал
1. Первые шаги
В поисках подходящего места для своего доживания я оказалась в Белоруссии, в дивной деревне Лесковичи. Впервые подходя к деревне, глядя на роскошные раскидистые сосны у дороги, я вдруг почувствовала волнение, сердце подсказывало: вот твой «последний причал». Я уже знала, что здесь останусь навсегда.
Судьба послала мне первую помощницу –старенькую добрую Софью Федоровну. Она согласилась провести меня по деревне в поисках жилья. Прежде всего надо было хотя бы зацепиться, снять любую каморку, и уже с насиженного места искать подходящий дом «навсегда». Был март 2009 года. Таял снег. Ручьи и промоины пересекали утоптанные зимние тропинки. Софья Федоровна, худенькая, в стареньких сапожках на высоких каблуках, тонкими ножками семенила впереди, оскальзываясь на мокрых снежных кочках. Большинство домов были пустыми, с замками на дверях: хозяева либо только на лето приезжали из города, либо совсем не приезжали. Одна женщина на наш вопрос о сдаче дома злобно накричала на нас:
- Никто тут ничего не сдает и не продает, шляются тут всякие! (Это была моя будущая соседка по улице Валентина Ивановна).
Другая, высокая пожилая женщина, Евгения Емельяновна Глушнева, по прозвищу Чаплиха, пригласила нас в дом, усадила и обогрела у печки. Но, узнав наши проблемы, ничего подсказать не могла. Для меня стала доходить, что действую я неправильно.
Жизненный опыт подсказывал, что закрепляться на новом месте надо либо под крылом взлетевшей в заоблачную высь номенклатуры, либо при помощи представляющих заметную часть коренного населения пьяниц и бомжей. Я выбрала второе. Сказала первому попавшемуся неказистого вида мужику, что не пожалею ста рублей тому, кто найдет мне дом для съема. Подействовало сразу – мне нашли дом на улице Ахромеевской. Хозяин дома Вася Барков жил у своей жены, а его родительский дом пустовал.
В тот момент Вася лежал в больнице с операцией на горло. По телефону он дал согласие на сдачу дома и мне вручили ключи.
2. Старый дом
Я вошла в старое обветшалое «имение» точно в древнее святилище. С улицы дом утопал в тени огромных яблонь, а со двора, за забором, тесно обустроен по кругу хозяйственными сооружениями, часть которых соединялась с домом одной крышей. Здесь были: летняя пристройка с маленьким окошком и печкой-щитком, два сеновала, баня теплый сарай с печкой для хранения яблок, дровяник, два курятника, стойла для коровы, лошади, свиней и овец, отдельный сарай для саней с кованными полозьями, сбруи и инвентаря – плуга и бороны. Под крышей прибиты ящики для инструментов: зубил, стамесок, ножовок, рубанков, гвоздей. Из сеней – вход в кладовку. В ней – жернова для помола муки, баки из нержавейки для браги, устройства для производства самогона, крепкие деревянные струганные ящики для засолки сала.
Я обхожу все это совершенно потрясенная: как два человека – отец и мать нынешнего хозяина - могли справляться с таким огромным хозяйством, растить детей и работать в колхозе!
И мне хочется низко поклониться им, как святым. Я нашла в шкафу их портреты и повесила в доме на стену.
В огороде и сараях я обнаружила разные глиняные кувшины и крынки ручной работы и постав ила их на кухонный «сервант».
В доме сплошная грязь и все давно заброшено. Грязно-зеленый потолок, на стенах клочьями обвисли выцветшие разноцветные обои, стертые полы, в углах – просторные крысиные норы.
Вместе со мной в дом вошел не совсем понятного возраста пес. Спокойно и деловито проследовал в спальню и все там обнюхал. Мне сказали, что это собака бывшего хозяина дома. В последние дни перед больницей хозяин лежал в спальне, поэтому пес сразу направился туда. Звали его Тиша, а поскольку молодого хозяина звали Василий, я стала его величать Тихоном Васильевичем. Пес был среднего размера, но лаял густым мощным басом. Не видя его, можно было подумать, что лает огромная злая собака. Тиша оказался на редкость умным и сообразительным, сразу признал меня хозяйкой и из дома больше не ушел.
Я приступила к ремонту и благоустройству своего временного жилища. Содрала со стен обои, зачистила и зашпаклевала бревна. В уже совсем прогнившие – в них входили чуть ли не целые куртки, благо в сарае было много тряпья. Я мочила в жидком цементе тряпки и закладывала их в дыры под плинтусами, обивала стены новым оргалитом, белила потолки и клеила новые обои, красила эмалью полы. На кухне отгородила ненужную русскую печку шторой – и дом засиял. Потом пришлось заняться ремонтом развалившегося фундамента: месить цемент с песком, заливать трещины, вставлять камни и куски отпавшего цемента.
3. Нежданные гости
Вдруг из города ко мне нагрянула внушительная компания: в баню приехали дочь хозяина дома Таня с мужем Пашей – с кучей друзей и с многочисленной детворой. По всему было видно, что надвигается грандиозная пьянка – появились бутылки и закуски, оглушительно загремела музыка. Какой-то парень, чокаясь с маленьким мальчиком рюмками, наполненными пока еще водой, с восторгом орал:
- Смотрите! Настоящий мужик растет!
А мальчик постарше, подражая кому-то из взрослых, прикладывал ручонку ко лбу и говорил:
- Что-то раскалывается башка, но кодироваться пока не буду …. – и все вокруг хохотали.
Участвовать во всем этом я не стала, пошла бродить по округе. Пересекла обширное поле клевера, подошла к ферме. Навстречу плотной пятнистой массой ко мне побежали бычки. Если бы не изгородь, они бы меня сбили с ног. Через штакетник забора я поглаживала их теплые мордашки, и они смотрели на меня с надеждой своими влажными и беспокойными глазами, словно чего-то от меня ждали. Мне было их так жалко, и, оторвавшись от штакетника, я заспешила прочь.
Я шла по краю рапсовых полей. Море желтых цветов поднималось выше моего роста и прерывалось многочисленными перелесками. Надвинулись сумерки, и пора было возвращаться домой; но я заблудилась. Под ногами я различала следы кабанов – и сделалось страшновато. Я выбрала наугад направление и пошла напролом, но пройти было невозможно: внутри всех перелесков стояла непроходимая болотная вода, надо было ее обходить, и я совсем запуталась. Я стала прислушиваться: может услышу шум машин и тогда выйду хоть на какую-нибудь дорогу. И вдруг, в полной тишине, я уловила едва различимый далекий лай собаки и сразу же взяла его себе на прицел.
Уже совсем стемнело, когда я, наконец, вышла к задворкам деревни. У одного из домов на лавочке сидели старушки. Я спросила, где я нахожусь и как добраться до моего дома. И оказалось, что идти еще довольно долго. Только по этой Смольковской улице до центра, до церкви – километра три, не меньше. Да потом, после поворота, еще километра два.
- Было бы светло, мы бы тебе, милая странница, показали дорогу напрямки, а по темну надо обходить по улицам, а то заплутаешь.
(Улицы, моя Ахромеевская и эта – Смольковская, расходились среди полей длинными лучами от центрального шоссе. Дома в них расположились вдоль дорог к бывшим, уже погибшим, одноименным деревням Ахромеево и Смольки. Этих деревень уже нет, но в конце нашей Ахромеевской улицы среди новых лесов в траве кое-где прощупываются остатки фундаментов домов и до сих пор плодоносят огромные старые яблони.)
Подходя к своему дому, я беспокоилась, что наделала хлопот: наверное, меня спохватились, собираются искать. Не тут-то было! Пьяная компания кое-где еще копошилась. Двое возились на моей постели, кто-то гремел пустыми бутылками в поисках остатков спиртного. Увидев меня, все быстро засобирались и уехали.
Я получила первый урок: ты никому не нужна – никто не будет тебя искать и никто не будет тебе помогать; надейся только на себя.
А парящаяся в баньке родня моего хозяина Васи Баркова – ну кто бы мог подумать, что она будет наезжать чуть ли ни каждую неделю. И по этой причине на время ее пребывания в доме пришлось заранее готовить маршруты своих путешествий.
4. Хозяин
А тут и подоспела моя первая встреча с самим хозяином. Он только-только после операции (рак горла) выписался из больницы.
Вдруг распахнулась дверь – и нарисовался в дупелину пьяный с круглой физиономией плотный мужичок. У него не было голоса и, сипло шипя, он надвигался прямо на меня. Я от него попятилась и плюхнулась на стул. Вася с минуту надо мной посипел, потом обеими руками (с неспешной деловитостью) вцепился мне в волосы. Я молча сидела в преддверии того, что же будет дальше. С тайной надеждой на драку Вася ждал моего сопротивления. Не оправдав его ожиданий, я упорно молчала и не двигалась. И это его так озадачило, что он отпустил мои волосы и в каком-то взволнованном замешательстве завелся теперь ходить взад-вперед по комнате. Увидев на столе кухонный нож, он тут же его схватил и, держа меня в поле зрения, стал плоскостью лезвия шлепать по ладони своей свободной руки. Ему не терпелось обнаружить на моем лице такой вожделенно сладостный признак хотя бы намека на страх, но в минуты опасности моя реакция обратная: я становлюсь хладнокровной и расчетливой. Загипнотизированный моим спокойным созерцанием, он неожиданно аккуратно положил холодное оружие обратно на стол и, воспользовавшись моментом, когда он, потеряв бдительность, отвлекся, я выскользнула на улицу. Вот тут- то мое сердце и заколотилось. Я добежала до первого жилого дома и постучалась. Мне повезло: хозяйка, сразу же врубившись в сложившуюся ситуацию, схватила телефонную трубку и вызвала милицию. И с этого момента началось мое знакомство с жильцами нашей улицы. Я медленно побрела к своему дому и столкнулась с шедшим мне навстречу молодым человеком.
- Простите, я не знаю, правильно ли поступил … Иду – а на дороге стоит чемодан. Решил, что ваш – и отнес его к вам во двор. Могут украсть…
Это была моя первая встреча с Витей Красицким и это был его первый по отношению ко мне добрый поступок. А чемодан – так мой хозяин Вася выкинул меня за дверь.
Милиция приехала быстро. Из милицейской машины выскочил молоденький милиционер. Зашли. Возле кухонного стола Вася прямо в телогрейке развалился на стуле. Перед ним на газовой плитке вся в курином помете стояла принесенная из сарая сковорода. На ней вместе со скорлупой красовалось разбитое яйцо. Газ уже не горел. Это Вася жарил себе яичницу.
Милиционер его потряс, и Вася сразу же проснулся. Уставился, и после вопроса: «Сам пойдешь, или надо вести?» мгновенно протрезвел, встал и покорно поплелся в милицейскую машину.
Ему присудили трое суток заключения и штраф. Спасло его, что он не нанес мне телесных повреждений. И еще я просила не слишком сильно его наказывать: человек после операции да еще и больная жена…
И через три дня он опять пришел ко мне и, прижимая руку к сердцу, чуть ли не встал передо мной на колени. И все сипел:
- Понимаешь, поехала крыша…
Мы стали с ним чуть ли не друзьями. И однажды он даже преподнес мне букет хризантем, после чего сделался одним из самых моих заядлых заемщиков денег на бутылку.
5. Ходоки, купцы, актеры и воры
Ко мне повадились ходоки. Чего только они не придумывали, чтобы ободрать «глупую горожанку». И поначалу это у них довольно неплохо получалось.
Один меня убедил, что почти задаром (всего за 300 белорусских рублей) завалит меня целым возом дров. Мне бы у него уточнить, а что за дрова, но я вслепую согласилась, еще и дала аванс. И тут же привезли, действительно, целый ворох тонких сосновых хлыстов – отходов районного лесничества после прореживания молодых сосновых посадок (сосна – самые никудышные дрова: много сажи и углей, мало тепла). И сразу же подрядились их распилить, но вот беда – «не отходя от кассы», в состоянии алкогольного опьянения все лесорубы, как один, вырубились, объяснив это тем, что в бензопиле закончился бензин, в результате чего вся трудовая бригада дружно исчезла чуть ли на целую неделю.
И вот, наконец, у солнечной стены сарая дрова были уложены на просушку, и я со спокойной совестью отправилась за пенсией в Москву. Вернулась и, взамен аккуратно уложенных поленьев, я обнаружила хилую россыпь оставшейся на месте преступления худосочной древесины.
Воровка – Оля с Хуторской улицы – обнаружив себя сама, не заставила меня долго ждать. Не подозревая о моем приезде, она вприпрыжку, что-то весело напевая, неслась своим привычным маршрутом: через калитку – вход, с вязанкой дров с другого конца двора – выход на свою улицу. И вдруг перед ней, снегом на голову – я. Выпучив глаза и открыв рот, она изобразила немую сцену из комедии «Ревизор».
- Вы, - спрашиваю, - ко мне?
Вместо ответа она живо крутнулась и побежала на выход, к калитке. Я не стала «гнать волну», ведь у нее двое ребятишек, а на покупку дров наверняка нет денег. Пришлось еще раз себе выписывать дрова.
Нескончаемой струйкой ко мне потянулись «купцы». Кому-то пришла мысль, что меня должны интересовать предметы старины, и, в надежде получить на бутылку, мужики понесли мне всякую рухлядь: недобитые кувшины, утюги (угольные и чугунные), керосиновые лампы. Я, надо – не надо все это принимала; немного платила, должна же я как-то вживаться в «коллектив». Все мужики были «народными артистами»: такие тихие, уважительные, убедительные. Но за подарком всегда следовало: «Сергеевна, одолжи, сколько сможешь».
Особым актерским мастерством отличался Саша Ковалев по прозвищу Корч. Это прозвище прилипло к нему с пеленок. Когда-то мать забыла его, спеленутого, в лесу. Была гулянка, все напились до беспамятства и даже не помнили, как добирались домой. И только на другой день спохватились, что нет ребенка, пошли его искать. Нашли под корчагой – и так и остался он на всю жизнь Сашкой Корчем. С виду — неказистый, неопределенного возраста вечный пацан, худенький и бесцветный, с лицом, безвременно постаревшим от водки, но очень живой, юркий, глаза так и стреляют – где что плохо лежит.
- Сергеевна, у тебя тут провод вместо веревки висит, отдай его мне, я радио проводить буду.
- Мне он нужен самой.
- Ну, че ты… отдай (хнычущим голосом), мне, правда, он очень нужен…
Первый спектакль он разыграл мне при знакомстве (если бы только знали режиссеры столичных театров и кино, какие таланты скрываются здесь, в Лесковичах!).
- Здравствуйте! Я только что вышел из тюрьмы. Вот посмотрите (закатывает один рукав, потом другой – показывает на руках наколки)…
Протягивает покрытую лаком картинку в рамке из соломки. Девушка с коромыслом.
- Не купите?
Взяла и повертела ее со всех сторон.
- Давно нарисовал?
- Да перед самым выходом на волю.
- Когда ж она у тебя успела так состариться ? Хоть бы помыл: вся засижена мухами и тараканами.
Конфузливо улыбается и, скромно потупившись, ждет денежку.
…На следующий день опять прибегает. В черной кожаной куртке. Запыхался.
- Сергеевна, умоляю, одолжите срочно двести рублей! Там цыгане приехали, куртку продают. Смотрите, настоящая кожа (распахивает полы)… с подстежкой. И почти задаром…
- Да где ж я тебе возьму столько денег?
Сучит ногами, точно ему не терпится в туалет. И на глазах – чистые жемчужины – слезы:
- Ну, выручи, Сергеевна, уедут же цыгане… не будут ждать… Такая курка уйдет!
Не выдержала я мужских слез и, вытащив из сумочки кошелек, отслюнила бедному пацану две (местные) сотенные купюры.
И тут же подошел Витя Шевцов:
- Надул он Вас, Сергеевна… Он эту куртку одолжил у соседа …
Я была в восторге! Ну, где еще найдешь такого второго Сашку Корча!
Уроки деревенской жизни продолжались, и тут-то опять сказал свое веское слово «мой Вася».
Пришел одолжить на бутылку. Я получила пенсию, и у меня были только русские купюры по тысяче рублей, и надо было ехать в банк менять русские деньги на белорусские. Ближайший банк был в Башнях – в трех километрах от Лесковичей, и Васька вызвался туда съездить на велосипеде, я дала ему тысячу рублей.
Прошел час, второй…, а «моего Васи» все еще нет. Я забеспокоилась и побежала к нему домой. Его жена с соседкой и Сашкой Корчем сидели за кухонным столом и резались в дурака. Выслушав меня, они сочувственно заохали, а Васькина жена велела Сашке проводить меня до дома, где, по ее мнению, мог осесть ее благоверный.
В доме, откуда доносились пение и задорные женские голоса, а на столе возле неубранной посуды стояли пустые бутылки, Сашке подтвердили, что Васька только что был тут, но сейчас ушел в магазин за очередной партией вина.
Мы побежали в магазин. Там на прилавке перед пьяным Васькой уже была выставлена батарея бутылок, и продавщица отсчитывала ему сдачу. Я молча взяла из ее рук деньги и поплелась домой. Иду и думаю: «я попала в страну чудес». Все врут, воруют и пьют. Да и как тут не красть, если сам церковный батюшка сыр в гробах в Россию возил продавать. Поймали на таможне. Говорит: «Бес попутал!». А ведь этот сыр еще надо было украсть с сырзавода.
В этой стране сесть в тюрьму за кражу — не событие, а обыденность. Один сидит за кражу спирта у соседа, другой – за кражу мотоцикла, третий где-то под Минском отбывает за кражу велосипеда «химию». Последний дом на нашей улице грабят регулярно, как только хозяйка отлучится на день-два. Старушка жалуется: «Бог с ними, с кастрюльками и мисками, они бы хоть дверь каждый раз не ломали».
Даже коты здесь – профессиональные воры. Ободранный рыжий кот неусыпно следит за моей дверью. Стоит, не прикрыв ее за собой, выйти, как он пулей влетает в дом и, опустошив кухонный стол, тут же, но уже с добычей, вылетает обратно.
По утрам, расположившиеся на лавочке рабочие, в ожидании машины регулярно «принимают на грудь», и сюда же с ближайшего двора регулярно приходил напиться из лужи водички красный петух. Мужики кидали ему смоченные водкой крошки, а потом потешались над артистическими фортелями пьяной птицы. Вскоре петух перестал принимать пищу без водки, а когда хозяева его зарезали, то оказалось, что все его внутренности почернели и стали твердыми. Пришлось птицу-пьяницу выбросить.
Не бывает худа без добра, и я надумала использовать «зеленого змия» для решения своих насущных проблем. Стоило только намекнуть любому мужику, что мне что-то нужно, и это «что-то», как по-щучьему велению, тут же появлялось.
Посетовала, что у меня нет хорошей лопаты – мне тут же принесли новую хорошую лопату; не успела еще открыть рот, что не мешало бы соорудить через канаву мостик, как не известный мне доселе Орел (такая фамилия) уже приволок внушительного размера увесистую железяку и мне уложили мосток. Потом мужики вдруг преподнесли мне подарок (я думаю, с тайной надеждой на магарыч) – привезли тачку саженцев калины, черноплодной рябины, сливы и сирени. Это они сами сообразили, без моего заказа.
Вскоре, продолжая набираться опыта, я опять влипла в историю. Пустила в эфир сообщение, что мне нужна длинная (четыре метра) лестница. И уже на другой день два незнакомых юнца исполнили мой заказ. Только шаг лестницы оказался такой широкий, что я с одной ступеньки не доставала ногой до другой. Я принесла ножовку и брус и велела врезать в середину еще несколько ступенек. И друзья поспешно принялись за дело. Один из них был обычный, молчаливый, ничем не примечательный пацан, а второй имел вид яркий и даже интеллигентный: худой, высокий, с пышной черной шевелюрой и вдобавок еще в очках… и пальцы рук – тонкие, длинные, как у музыканта. И этот утонченный интеллигент изъяснялся таким виртуозным матом, что обычные слова выполняли у него роль связки.
- Слышь… за****юрь сюда эту ***вину…
При мне люди обычно не матерятся. Даже бывшие ЗЭКи (в геологической партии) в моем присутствии выражались «культурным языком». Я так и не поняла: этот язык был его родной, или он просто выпендривался перед «чистюлей москвичкой».
Водрузив лестницу на место и получив расчет, друзья быстро исчезли, словно растворились. Но уже на следующий день у меня во дворе появилась пожилая чета. Непрошенные гости задумчиво разглядывали лестницу:
- Она?
- Да вроде она.
И обращаясь ко мне:
- Купили?
- Да. Купила. Мне ее вчера принесли…
- Да это ж мой племяш, вот сволочь, Юрка! Вчера хотел я снять кота и приставил ее к сосне. Пошел в сарай за ошейником, а Юрка украл.
- Но если эта лестница ваша – забирайте.
- А может Вы ее купите?
Пришлось мне покупать лестницу еще раз. Вот так я и сама чуть не оказалась воровкой.
Следующая страница: http://proza.ru/2021/02/11/47