Здесь и сейчас

Георгий Жаркой
Понимаешь, что себя надо останавливать. Но не всегда получается. Вернее, почти не получается.  В голове крутится, что вечером зайду на рынок за рыбой, летом отпрошусь на неделю с работы - и на берег Таватуя! Поскорее бы! Или: в прошлом году в это время я был там-то с тем-то. И почему в марте  2009-го  я позволил себя обмануть?  И т.д.  Живем в прошлом или в будущем. Впрочем,  "живем" ли?
   И еще я замечал, что общение с ребенком возвращает тебя сюда и в это время. Ребенок, как ангел, разгоняет фантазмы.  Он останавливает время и погружает в  счастье бытия - позволю себе красивую фразу.
   Когда мы сходимся с Женечкой - я гоню прочь "треклятую" взрослую жизнь. Впрочем, она сама пугливо отступает.  Это значит отнюдь не" в детство впасть", а попасть в иной, чем в обыденности, уровень сознания.
   Нам с Женечкой не интересны "тётячьи" и "дядячьи" разговоры. Мы с ней понимаем, что их темы потускнели от, может быть, выдуманных забот и перестают отражать солнечные лучи.  У нас своя компания.  Очень интересно, к примеру, "ветер ушами поймать". В таватуйских лесах есть просека, идущая в гору метров на 500. И весело сбегать по ней вниз, рискуя свалиться! Когда бежишь, то из корзинки вываливаются грибы или роняешь нечаянно телефон и потом долго ищешь его на тропинке. Но это неважно - ветер свистит! Или найти в лесу широкий пень, на котором нужно изобразить памятник. Бросаем жребий - Женечке, например, выпадает показать памятник Пушкину на Первомайской, а мне Свердлова на Ленина. И смеемся так, что лица покраснеют. А взрослые качают головами, осуждающе смотрят, особенно на меня. А мне все равно - я же на время прогнал треклятую взрослую жизнь.
   Когда мы попадаем в общество взрослых, то, не сговариваясь, садимся рядом. Это чтобы друг друга поддержать в трудную минуту. За столом вдруг, откуда ни возьмись, тема к потолку взовьется, что у Женечки с математикой не лады. И тогда все вдруг начинают придумывать советы, как усвоить эту премудрость. Перебивают друг друга - они же все умные - лезут Женечке на глаза - тащат ее внимание на себя, как одеяло. А ей неприятно - я-то знаю. И тогда под столом молча жму ее ручку. Или вдруг кто-то из близких скажет,  что я на прошлой неделе в субботу на работу вышел, потому что не могу прямо в глаза начальнице сказать, что у меня своя жизнь и прочее, прочее, прочее. И мы с Женечкой знаем: возражать бесполезно! И тогда ее ручка ищет мою под столом: я, мол, рядом! Не обращай внимания.
   А еще мы знаем, что за праздничным столом нам нельзя друг на друга смотреть: рассмеяться можем. Громко! Откуда-то из метафизических пространств прилетела Смешинка, похожая на Огневушку-поскакушку. Она только и ждет, чтобы мы с Женечкой проиграли. Стоит  мне повернуться в Женечкину сторону - всё пропало! А если у тебя во рту кусочек котлетки или немного компота? А рядом сидит мама тети Наташи Прасковья Алексеевна - сухонькая противная старушка, которая всю жизнь преподавала химию в УПИ и которая всех подряд, не спрашивая, обливает соляной кислотой своей язвительности? И что тогда? Ничего не остается, как со смехом выскочить из-за стола и убежать.
   Потом - ужас! Женечке говорят, что ей уже 12 лет и что это неприлично. А что мне высказывают! Ну вы примерно знаете!
   Мы иногда долго по улицам бродим - гуляем. И думаем. Например, почему удалось Марку Твену так хорошо написать, как Том Сойер и Бекки Тэтчер оказались запертыми в пещере? Откуда он все это знал? А мы бы не испугались на их месте? Или говорить о путешествиях в жаркие страны.
  В течение года мы встречаемся только по выходным - иногда. И только раза два в месяц  забегу к Женечке по дороге домой. Она дверь откроет. Мы просто обнимемся и стоим с минуту, касаясь друг друга ушами. Мы знаем, что когда обнимаешься с дорогим человеком - то лучше жить. Легче. Сердце подсказывает.