История первая,
в которой говорится о том, зачем нам питомцы, как трудно уехать на юг и почему вымирает деревня,а также о том, как важно в жизни быть бойцом и кто такой ИП.
Дело было прошлым летом...
- Куда поедем? В Коктебель, Феодосию, Анапу? - сказал я, - у меня отпуск!
- Ну, конечно, с нашими копейками только на юг ехать... - без энтузиазма восприняла новость супруга.
Выбор, конечно, был: или нам с сыном ехать на море, или всей семьёй в мордовскую глушь, потому что денег хватало только на двоих.
Эх, была- не была, что мы не мужики что ли?! Море подождет, главное оставаться одной семьёй, и делить тяготы и радости вместе.
Деревня... Для кого-то это место беспредельной пустоты, для других пространство заполненное тишиной. До него от Саранска 75 км.
За Большими Березниками дорога напоминала фронтовую,изрытую воронками. Но доехали мы хорошо, друг брата Алексей отвез на своей машине.
Настроение было боевое. На задней полке бряцал настольный хоккей. Мы говорили о том, что даёт спорт для взрослеющего подростка и перебирали по пальцам секции, где можно заниматься бесплатно. Сын прислушивался к нашей беседе.
- Школа борьбы Маскаева, спортивная ходьба, бокс. Мне, кстати, бокс очень много в жизни дал. Я сначала ходил в платные секции, но результата не было. Тогда я нашёл ребят, которые занимались в каком- то старом, полуподвальном помещении. Тренера денег не брали - им важен был результат. И это правильно - наставник не может быть бизнесменом. Здесь вкладывается что-то большее, - на тебя смотрят, как на человека, идущего с ними одной дорогой. Стать в жизни бойцом - это цель. В то же время появилась семья, дети. А когда у тебя появляется кроха, который тянет к тебе кулачки, появляется дополнительная мотивация в жизни. Желание зарабатывать, жить для семьи, - рассказывал Алексей, а за окном пролетали бескрайние просторы, поросшие бурьяном.
Наверное, ничего уже не изменится, деревни останутся островками уединенной жизни, а города будут расти как гигантский муравейник.
Достойно уважения то, что в даже самой маленькой деревеньке памятник местным павшим войнам в Великой Отечественной Войне не остаётся без внимания, без участия заботливых тёплых рук, он всегда ухоженный. И он, как правило, всегда в начале села.
"В деревне осталось четыре коровы", - была первая новость, которую мы узнали, когда приехали в Бузаево.
Это эрзянское поселение, с небольшим количеством жителей, в котором на каждый жилой дом приходится два нежилых. Основные жители бабушки и дачники. Нам эта деревня чужая - мы случайно купили старый дом.
И вот поворот - и наш столетний дом. Вначале, конечно, уборка. Открываешь двери настежь - дом начинает дышать, звать к себе гостей.
Невидимый дух пройдёт по половицам, радостно заскрипит, запоет, нагоняя с лугов запах полыни и мяты. Дом оживает.
Пробежит соседская кошка, охотница до мышей. Они только её и боятся, нас не воспринимают. Пробежит мышка вдоль плинтуса, сделает свои дела, и обратно в норку под столом.
Дочь даже испугаться не успеет: "Ох,- выдохнет она, - домашний питомец!"
Надя давно уже просит щенка, маленькое существо, о котором надо заботиться и любить. Но просьбы её глохнут в житейских проблемах. Людям всегда что-то ни хватает...
Может как раз той самой любви, которую невозможно получить, не отдавая.
Пробежит жаркий день, полный забот, и наступит прохладный вечер. Выйдешь ночью во двор - и вся картина звездного неба, до куда хватает глаза, перед твоей разверзшейся душой.Потом идёшь в дом, ложишься в панцирную кровать, и засыпаешь как в гамаке.
Просыпаемся мы с гудком автолавки, её передразнивает запаздалый петух.Время часов десять. Затарахтит трактор, заворчит по - мордовски бабка за забором.Я поспешу за хлебом. Кудрявый пьяненький мужик, высматривающий в уазике- буханке пиво, удивлённо вытаращит на меня глаза:"Батюшка в Бузаево объявился!"
- С чего ты взял, что я
"батюшка"?
- С бородой и крест серебряный, большой!
- Это ты ещё больших крестов не видел...- сказал я не понимая шутит ли "прихожанин", или вправду тоскует по церкви. В Больших Березниках - то который год не могут построить, разговор пошёл в народе нехороший...
Так или иначе, жизнь сельская стала налаживаться. Пришли во двор соседские куры, стали ворошить гнилые доски, доставать червяка или букашечку. За ними ревностно наблюдал петух. Пришла коза с козленком, пощипала молодую вишню. Пришёл Андрюшка, внук соседки."Ура!- обрадовалась Надюшка,- мы не одиноки во Вселенной!"
С соседями нам повезло. Они выкопали недавно колодец, и мы беспрепятственно наполняли вёдра. Дядя Саша, сосед, один из немногих, кто кормится от земли. Засевает поля, растит хлеб, заботится о пчелах, которые живут на отдельно огороженной пасеке. Пока есть пчелы - будут цвести сады. Пока жив последний крестьянин - будет наливаться колосьями рожь. Земля не останется без хозяина.
Другой мой сосед, Василий - инвалид, потерял в юности пальцы на заводе. Он наблюдает за происходящими событиями на лавке, как зритель. Живёт он с собакой по кличке Цыган и кошкой без имени.Жены у него нет, по хозяйству ему помогает сестра и родные, которых у него в деревне хватало. Я, городской, чувствую себя в деревенской глубинке тоже инвалидом: на селе надо работать, а я отдыхать приехал.
Во вторник в Больших Березниках базарный день, мы едем с дочерью в надежде, что на рынке будут продавать щенят. В пазике, полным людей, подпрыгивающем на ухабах, весело. В одном селе зашла женщина с голубоглазыми близняшками.
- Где вас таких мама нашла?
- В капусте...
- Нет, в интернете, наверное...
Щенков не оказалось, одни куры... И вывески "ИП".
- А кто это, Иван Петрович?- спрашивает меня дочь.
- Ну, это человек, который работает на себя, сам работает - сам себе зарплату платит.
- А, понятно!Так это дядя Саша,наш сосед,а вовсе не Иван Петрович.
Мы так ничего не купили, кроме хлеба, и приехали в деревню.
Неимоверная жара сменяется прохладой вечернего дня. Мы засыпаем неимоверно счастливые: нас обожгла крапива, нас укусил комар, нас поцеловал слепень. Муха пропела колыбельную.
P.S. от сына, Владислава Алексеевича.
Приехали Дарья и Наталья - сводные сёстры, но у них есть что-то общее - их неимоверная тяга к свободе. Они пригласили домой ребят, где внутри - простор для творчества.
Даша - голубоглазый и добрый холерик.
Наташа - счастливая сангвинистка.
Вместе они - Сила, данная от Природы всем людям.
Деревню покрыла Тьма. Да. Тьма и холод сковали её в своих объятиях. Казалось, облако преследует нас, и загадочный Воланд из Мастера и Маргариты наблюдает за нами.
Сегодня мы покинули село, именуемое почему-то Бузаево. То ли в бузине дело, то ли в бузивших людях. Непонятно ...
История вторая,
в которой говорится о моем сыне, Терминаторах Октябрьской Революции,"зеленом куе",зачем нам лжетаксисты-бомбилы,зачем ребенку золотая медаль,если утраченно здоровье, и можно ли вернуть прошлое, лечится ли шизофрения?!
В один из выходных дней прохладной осени, мы отправились с Владом, моим сыном,в благословенный Богом уголок,тихое и уединённое место: деревеньку с ерепенистым названием "Бузаево", что в Большиберезниковском районе Мордовии.
Как раз было это перед выборами главы региона. Сидим, мы значит, очень скромно на лавочке и ждём автобуса, - не до самого Бузаево, а до Больших Березников. До Бузаево, да и других далёких деревень, автобус уже давно отменили. За то повесили огромный предостерегающе-рекламный плакат:"Избегайте бомбил-лжетаксистов". И разбитые машины,кровь,трупы, разорванные одежды,покореженный металл.
Вот они ходят, эти лжетаксисты, обычные люди, в поисках заработка, и смотрят на этот плакат:"Неужто это мы, такие страшные?! Да нет, это не про нас. Это - вообще, так просто.Их заставляют,а так они,граждане России,не против нас "лжетаксистов". Спрос рождает предложение. Это же рынок, а на нем конкуренция".
Спохватившись, и отгоняя ненужные размышления, они продолжают играть в города:"Кемля, Торбеево, Краснослободск"...
Так вот, сидим мы, значится, и с честным видом смотрим на впихаювающихся бабок в последний дачный автобус. Вдруг слышим голос из прекрасного далека:"Голосуйте за наших, за коммунистов! Мы держим свои обещания".
Я обернулся: ни молодой студент, и даже ни интеллигентного вида очкарик, а совершенно седой пожилой мужчина раздавал присутствующим на автовокзале газеты. Как оказалось, это был преподаватель одного из саранских колледжей.
"Нам не надо", - предупредила его современная мамаша с сыном-тинейджером, с странной фиолетовой полосой и большими наушниками на голове. "Как Чебурашка", - подумал я.
Подошел седой педагог и к нам. Не успел он открыть рта, как я выпалил: "Давайте, и календарик давайте, и что у вас там ещё..."
Пожилой мужчина дал нам газету и календари, но не уходил, и рассматривал Владика: парнишке шестнадцать лет, он весьма щуплый, а когда встаёт - еще и долговязый...
- А-ну, встань-ка. О! Да ты меня на голову выше! Да! А так не скажешь - мальчик-и-мальчик. Приходи к нам учиться!
- Можно...
Знал бы он, в какой непонятной ситуации оказался сын, что он и так теряется во времени и пространстве - не стал бы этот добрый человек из Прошлого дарить календарик с матросом семнадцатого года и красным трафаретом:"Мы вернёмся".
Молодому поколению только Терминаторов Октябрьской революции не хватает... А так у него все есть, ящик Пандоры (Интернет) открыт, и каждый выбирает чудовищ или русалок себе по вкусу.
Именно поэтому, простота и ясность широких мордовских просторов, пусть диких и заброшенных, но естественных - казалось мне, должна была прочистить мозги сыну, отягащенными ОГЭ.
В Саранске в дни каникул он играл один в баскетбол на городской спортивной площадке, отгороженной решеткой от припаркованных машин, проезжей части, и других людей,и как то резко, внезапно, тронулся умом.
Как будто некто нажал на спусковой крючок и до умопомрачения увлеченный интернетными играми и чатами вперемешку со школьными заданиями ребенок тихо сошел с ума.Как сказали врачи - у него стала развиваться шизофрения.
В деревне он забыл свой баскетбольный мяч, верного и, наверное, единственного друга, с заботой о котором и началась эта непостяжимая болезнь - депрессия в шестнадцать лет и шизофрения.
Болезнь,связанная как с одиночеством души молодого человека, так и с нервным экзаменационным напряжением: ведь он отдал все силы для Победы - и выдохся, как стайер, достигший финиша. А золотую медаль получил. Только нужна ли она ему, если потеряно здоровье...
Подъехал наш автобус. В его пыльные стекла смотрела пестрая осень.
С автостанции, через весь город, минуя инопланетный каркас стадиона "Мордовия-Арена", галактический Сити-парк, приезжаем на рынок.
Десант старушек и пьянчужек рвутся в двери ПАЗика. Трогаемся.
Захмелевшая муха бьется в истерике, желая умереть в грязном мире за стеклом.
За окнами пролетает Атемар с присущим ему запахом куриного помета, Гарт с красивыми меловыми горами, глядь - а уже и Судосево...а там до Больших Березников рукой подать.
ПАЗик разворачивается у автовокзала, слышится скрежет ручного тормоза и лай собак. Водитель вразвалочку идёт отмечать путевку.
Мы выходим, оглядываемся. Неподалеку православная церковь окружена строительными лесами. Ряд кирпичей на поддонах. Мужики сидят на досках, смотрят вдаль и курят.
Как говорил Александр Абдулов, Царство ему Небесное:
"Всем нужен Бог, но не всякий может помолиться."
Мы нашли "лжетаксистов" и поехали в деревню. Пролистывая в стекле мутного окна старой "семерки" пролетающие поля, дома и прохожих, я вспоминал свою историю, которая привела меня в деревню Бузаево.
Машина остановилась, и я обернулся к сыну:"Приехали, Влад, выходим!"
За бурьяном и зарослями дикой вишни виднелся наш дом. Ключ, поцеловав порыжевшую скважину замка, отворил ворота в заброшенное царство, увитое сухими шишками хмеля.
Над окошком дома грустно повисла газовая труба, открученная газовщиками от магистрали. Другой ее конец был наглухо заглушен какой-то болванкой. Новый газовый счётчик естественно образовал горб, не имея опоры.
По счетчику мы "Газпрому" не должны были ни копейки. Но оказывается все равно надо было платить, чтобы было движение на лицевом счёту. Оказывается, если мы не платим, значит мы должны! Вот такая аксиома.
- Ах, ты, куй зелёный,- в сердцах воскликнул я, и подумал, как же готовить еду на костре? Затем пошел клянчить электрическую плитку у аборигена Васи.
Вася сидел на лавочке и смотрел как соседка из дома напротив, Катерина, закидывала в колодец ведро и крутила ручку. Спина соседки, обращённая к Васе, выгибалась. Трос, вытягивая полное ведро, поскрипывал.
В голове у Василия сидела незадача: как бы выпить, не имея ни гроша в кармане. Наконец, чирнув спичкой и раскуривая "Примму", он спросил, вытягивая гласные, как это обычно делают эрзяне:
- Как дела, Катя?
- Делов полно! Епашешь с утра до вечера. А в выходной - "чпок"!-ответила Катерина, переливая воду из колодезного ведра в своё. Вода вперемешку с щепой, заиграла осенним листом.
Следующий разговор Екатерины и Василия представлял смесь слов русских с эрзянскими и общепринятым матом, но некоторые слова, звучащие на русском, имели совершенно другое значение:"секс мекс"( эрз."потому что").
Но, наиболее часто: ярмакт(деньги) и арака (как понимаю водка, хотя в словаре "выпить" - "симдемс"). А также: чекуншка(обед), сексня(осенью), башка(отдельно), карсемапель(обувь), тюремса(драться), мастор(вселенная), дурак куяр(тыква), тамаша(удивительный случай), удало(позади), стака(тяжело), ежо(сознание), чи(день,солнце), пе(конец), рамсес(покупать) , мон(я).
Беседа заканчивалась обычно:"папа ланга" или "алоша папа" (типа - "да пошел ты на х..", но это не точно).
В общем, вооружившись этим "арсеналом", вы найдете общий язык с мордвином. Среди интересных словечек ещё: давалков(февраль), вата(тесть), низыня(тёща) и мн.другие. Эти слова на русском языке звучат странно, с ироническим подтекстом.
Мон унылый очкарик смотрел на соседей, как, наверное, заезжий афроамериканец, услышавший родную речь с непонятными вставками:"Шумбрат,my dear people of the Бузаево! Рамсес третий приветствует Вас!(по словам Василия, я был третий хозяин в Тамарином доме).
- Привет, Лешь, один приехал?-покачивая ведрами, спросила тетя Катя.
- Нет, с сыном. Вот решили до " белых мух" на рыбалку сходить.
- А, ясно.
- Чтож, когда газовщики приезжали и трубу отрезали, никто не вышел, ни сказал:"Здесь люди живут!"
- Отрезали!? А мы и не знали - не видали! Надо было платить!
- Так с чего же платить, коль не должен?
- Ну, не знаю... Все платят... Это как оброк в старину.
И тётя Катя удалилась к своему крестьянско-фермерскому хозяйству. У Василия же, при виде меня, незадача тут же решилась в два действия: он дал мне плитку и ждал благодарности взамен.
- Сюк!(спасибо!),- сказал мой тоненький голос, а руки засунули плитку в подмышки.
- Сюк и все!? А?
- Сюкпря!- сказал я слово подлинее и скрылся в зарослях дикой вишни, понимая всю низость своего поступка.
Василий же, покашляв и сплюнув окурок:"Тю!", поковылял к "патяю" (старшей сестре).
Сестра Василия, как и все, кто остался ещё жив в деревне, занималась своим хозяйством: куры, поросята, гуси, козы, козлы и огород. Немногочисленное мужское население зарабатывало в Москве, не все, конечно, но в основном. "О, Москва! Деревня!"
Не будет в селе работы, не будет в ней и жизни...
"Патяй" проживала у моста, напротив магазина, который за неимением покупателей закрыли. Продукты в село доставляли "автолавки".
Еще задолго до подьезда к дому автолавка радостно гудела, как колокольня в пречистый праздник. Приезжала она обычно по выходным, а в другое время можно было пройтись пять километров до Паракино, соседней деревни у дороги.
Слева от дороги здание начальной школы, во дворе всевозможные изделия из колеса, турники и "лазелки". Справа поворот до села Шугурово, где можно получить дальнейшее, среднее образования. За высшим, понятное дело, надо ехать в Саранск.
Не смотря ни на что, бабушки все также украшают середину стола конфетами и баранками, как и в старые времена. Бабушки ещё помнят старые времена, они ещё могут пройти пять километров. "Главное, чтоб не было войны",- говорила покойница баба Зоя. Царство Небесное! И добавляла:"И воровали для народа". Это странное словосочетание советского времени...
С электроплиткой в подмышках "мон" вернулся к старому деревянному дому Тамары, купленного с пьяных глаз.
"Не пейте, друзья! Имейте мужество быть трезвыми. Ведь сейчас не советское время, и на поруки никто не возьмёт. Ты предоставлен сам себе и времени, которое сыпется тонкой струйкой песочных часов, а кажется, что это ты сам рассыпаешься и кончаешься - и вот уже кто-то идёт переворачивать песок", - читал я себе нотацию, пробираясь через бурьян.
У забора пахло мятой. Влад разбирал новомодную металлическую косу. Она складывалась на три части, и представляла собой округлый тонкостенный швеллер с пластиковыми ручками металлических винтов в коленах. Собственно, сама коса, была все та же, дедовская. Только с винтом. "На хитрую задницу",-усмехнулся я про себя, а вслух спросил:
- Че, Владик, может пожрем?!
В Больших Березниках мы зашли в "Магнит" и закупили еды. Яблоки нового урожая в пакете, финики засахаренные на подставке - к ним прилагалась небольшая пластиковая рогатина.
- Э, папа, не "пожрем", а покушаем!- отвечал сын, вымахивая косой по лопухам.
Иногда, и очень часто, мне казалось, что не я воспитываю сына,а он меня.
- Всё, обкосил,- последний лопух склонил голову, а Владик отложил в сторону косу. На большом пальце у него лопнула свежая мозоль: эх, молодежь! Перчаточки то на что?
Попеременке мы с ним обкашивали полусухую траву у дома.
История третья, в которой говорится о соседе дяде Саше, дороге к озеру,о рыбалке и прогнозе погоды.
Здоровая, как Адам, баба плыла по коридору и задрала голову вверх:"Так, там паутину уберите и там". Ярко накрашенные губы и закрученная в кудри голова расплылась в синеве облаком.
Сидя на прогнившем крыльце и закинув голову вверх, я представлял себе Царство Небесное.
Не так, как представляла его бабушка, читая молитвы, а так, как может представить больное воображение, извращенное гаджетами. Шедшая по забору кошка вздыбилась:" Не кощунствуй!"
В облаках улыбнулась чья-то харя и ветер погнал ее за глаза. А поднимать голову и смотреть вдаль не хотелось.
И куда поплыла эта харя, знает только девушка из прогноза погоды, с хорошими ножками под короткой юбкой. Только она знает как меняется и преобладает ветер. И ещё шепелявый очкарик на НТВ.
Стоял сентябрь. Начинали выползать грибы. Наутро у нас была запланированна рыбалка. Но до этого, мы захотели сходить на бузаевское озеро. Весной, в прошлом году,по пути на озеро мы повстречали одетого в сплошной брезент мужичка:
- Ну,что? Поймал?- спросили мы его.
- Ага,- отвечал брезентовый и открыл пакет, в котором трепыхались хвосты: карасики. Но главную находку мужик бережно прятал у живота. - Вот совелушку пригрел.
Вцепившись в рубаху, округляя воспаленные глаза, на нас смотрел маленький савенок.
- Заболел, друган! Но ничего, мы его подлечим. И радуясь своему чувству и теплу у живота, незнакомец скрылся на дороге, превращаясь постепенно в точку в огоньках домов...
Мы поднялись на пригорок. Сосед, дядя Саня, что-то вычищал из трубы комбайна длинной проволокой. Рядом с ним стоял мужичок, который с сочувствием поглядывал на это занятие."Что за хрень прилетела?",-сказал дядя Саша, в очередной раз вышкрябывая из трубы остатки зерна. От усталости его мотало, но он, колыхнувшись, вновь продолжал работать. Заметив меня с сыном, поздоровался и удивился нашему появлению в Бузаево.
"Здорово! Вы что пропали?Уборочная давно уж закончилась! Зачем приехали?"- проговорил сосед своим сильным скрипучим и звонким голосом. Село Бузаево для него родное. Много лет он проработал в МЧС, выезжал на пожары.
Дядя Саня всю жизнь мечтал работать на селе, на пенсии у него появилась возможность полностью посвятить свою жизнь сельскому хозяйству, и бросать это занятие не собирался.
Зиму он жил в Саранске, а лето и осень приезжал в деревню. Потихоньку восстановил технику,"поднял" землю, занялся пчеловодством. В последние года его усилия стали приносить плоды. Дядя Саша стал индивидуальным предпринимателем: продавал мед на ярмарке в Дубенках, желающим вспахивал землю, засеивал поля зерновыми культурами. Годов ему, чтобы не соврать, было за полтиник. В МЧС рано уходят на пенсию. Но, несмотря на свой возраст, Александр был все время в движении.
В прошлом Новом году, когда я на лавке напротив светтехстроевской елки, поглощал водку"Огурец" и закусывал её какой то красной капустой с названием "васаби", Александр прошёл мимо меня в спортивной одежде, в руках у него были лыжи, гордо показывающие в небо развёрнутыми концами, словно ладошками, в которых хранилось сердце.
Дядя Саня посмотрел на меня невидящими глазами: он не понимал, как можно пить в разгар новогодних праздников, когда столько интересного и удивительного рядом.
Вот и сейчас, разглядывая меня и сына, он удивлялся нашей праздной жизни. А что делать? Ведь у нас всего два дня выходных, а дядя Александр - пенсионер. А на пенсии жизнь только начинается, и Саша не собирался бездействовать, - он был в постоянном труде и поиске заработка, и двух сыновей своих, уже взрослых, приучал к тому же. Практически вдвоём, с младшим сыном, они поставили новый сруб - будущий дом.
"По старой технологии строим, вдвоём!"- не без гордости восклицал дядя Саня. Но прежде чем поставить сруб, он отстроил огромный, квадратов в двести, гараж-ангар под сельхозтехнику, и купил в Чувашии новую баньку, в которой полагалось не только мыться, но и жить, пока не достроится, не осядет и не окрепнет новый дом, поставленный в тот же год под крышу.
"Пойдем",- сказал я Владу, который с интересом наблюдал за занятием землепашца. Каждому своё. И заниматься надо тем, к чему влечёт тебя душа. А нас она влекла в дикие поля, в заброшенные леса, на озеро с заилинным дном.
Нужно было понять: хочешь ли ты жить во всем этом, способен ли? И тем самым раз и навсегда отбросить шальное желание:"Да брось ты все, да переезжай в деревню!"
Даже дядя Саша не живёт в деревне - он дачник, и осваивает бузаеские просторы лишь на сезон. Но со временем собирается переехать насовсем.
Только старики не покидают деревеньку, оставаясь на зиму, оставаясь умирать...
Дорога к озеру вела через поле, изрытое оврагами. В одном из них, слева, протекал родник.
Уложенная дощечками заводь тихо мурлыкала, подпевая ветру в золотой листве. Вот листок упал в заводь и, подталкиваемый изнутри невидимой силой, закружился в осеннем танце.
На ветке березы висела белая эмалированная кружка, чтобы утолить жажду странника.
Справа от дороги располагалось пчелиная пасека дяди Сани, а также поле, им возделываемое. Впереди озеро, за ним куций лес, в котором не было грибов. Скорее это был не лес, а сосновые посадки. Да и озеро представляло тоже искусственный водоем. Пруд это,а не озеро.
За грибами, обычно, ходили в ломацкий лес, в дали от деревни.
В бузаевском озере рыба была, но самый клев был по весне, а не в промозглую осень.
Между тем, мы прошли все озеро от края и до края, изрядно нахватавшись репьев, и присмотрели место, с которого будем закидывать удочки.
Пришли домой, перекусили, и от нечего делать, я стал учить сына играть в подкидного дурака.
"Папа, а разве в карты играть хорошо?" - спросил он меня.
И я отвечал:"Если не на деньги, то не возбраняется. А так - любая игра на деньги, вызывающая азарт, желание не прекращать игру, - плохая игра. И не важно карты это или спортивные ставки, или бытовой спор".
Стемнело. Мы вышли во двор и стали перекидывать баскетбольный мяч друг другу. Некоторое время, при свете лампочки из окна дома и полной луны в белом облаке, мы ловили и кидали мячик.
Затем пошёл мелкий дождь, и мяч стал похож на скользкую рыбу, ныряющую в темноту. Забытый на месяц в деревне,и вновь обретенный, мяч уже не радовал сына. Он был ему нужен тогда, в момент тренировки, в момент движения, стремления к физической и духовной красоте. А сейчас Влад смотрел на мяч, как на друга, предавшего его: равнодушно, без эмоций.
Все эмоции перегорели,в голове образовалась каша. И как её расхлебывать - знал лишь один Господь.
Между тем следовало отправляться спать, и мячик-рыба, мелькнув мокрой чешуей в лунной дымке, притулился у заваленки.
Удочки, готовые к походу, дежурили у дверей. С вечера я сварил манку на костре, раскатав её на металлическом протвине, смазанным подсолнечным маслом. Все было готово, и мы с лёгкой душой отправились ко сну.
Маленький холодильник довольно урчал, под полом пискнула мышь, за окном бродили тени акации.
С утра было холодно. Но проснулся я ни от холода, и ни от дребежжания мобильного будильника, а от крика Влада, спавшего на кресле:"А! Мышь!"
Сын стоял у кресла и разглядывал тёмное пространство, в которое проникал рассвет. За окном аллело. Кровавая рана проливала в небо свет.
Маленький холодильник "Полюс" равномерно гудел. Это был последний холодильник этой модели, который я приобрёл в магазине"Ботевград", названный так в честь города-побратима.
Морозил этот "Полюс" действительно как Полюс - в нем замерзало абсолютно всё. Спасти продукты от замерзания можно было только в самых дальних ящичках.
Протерев глаза, я вышел на крыльцо, сходил в лопухи, потянулся, зевнул, умылся и раскрылся новому дню:"Эх! Хорошо!"
Владик уже собрался. Мы покидали в пакет приманку-наживку, сунули целофан с замёрзшими бананами - и тронулись в путь.
Одеться пришлось по-теплее. Время было пять утра, холодно. В пустынной деревне просыпался одинокий петух, ему лениво нестройным отрывистым лаем отвечали собаки.
До озера мы дошли быстро, размотали удочки, закинули - и стали наблюдать, как тёмная рябь колышет поплавок.
Прошло полчаса. Иногда казалось, что клюёт - и удочка взметалась вверх.
Прошло ещё полчаса. Крючок оставался пустым, лишь водоросли наматывали на него свои пряди.
Прошло ещё полчаса. Влад проголодался и достал замёрзший банан. Съев его, сын ещё больше сьежился от холода, нос посинел, щеки покрылись ледяной пленкой. Он начал заметно поддрагивать, приводя себя в чувство энергичными движениями.
Между тем, на другом берегу начали появляться конкуренты -рыбаки. Закинув удочки то там, то сям - они испытывали удачу.
Мы ревностно наблюдали за их перемещениями: не выловили ли они нашу рыбу? Но рыба никак не реагировала на наши пляски: клева не было.
Машины на противоположном берегу, ухнув выхлопной трубой, разъехались. В воздухе остался запах бензина. И ещё долго слышался эрзянский мат вперемешку с русским.
Помучавшись ещё с полчасика,я скомандовал:"Сворачиваемся, идём на реку!"
Через Бузаево протекала речушка Штырма, левый приток реки Сура. Мелководная в одном месте, она образовывала омуты возле коряг, а выше по теченью бобры выстраивали плотины из поваленных стволов. Но туда, вверх, мы никогда не ходили.
Охота на бобров запрещена, они занесены в Красную книгу. Но кто, скажите мне на милость, пойдёт в глухую деревню караулить жителей, промышляющих этим? Люди здесь придоставлены сами себе и Матушке-Природе, и скоро их самих нужно будет заносить в Красную книгу исчезающих аборигенов.
Самые пронырливые из местных валили брёвна с берега в воду с тем, чтобы бобр обживался на нём. Это был своеобразный селок: приходило время и бобру приходилось расплачиваться шкурой за "ипотеку".
Тот, верхний конец села, всегда был более оживлённым: летом там всегда кружилась детвора, и сын с дочерью находили компанию.
Помнится, Влад, играя на лужайке в футбол, в двух местах сломал руку.
Когда он появился на пороге с вывернутой, смотрящей в обратном направлении, кистью, - меня охватил ужас! О какой-либо "Скорой" и речи не могло быть - пока она сюда доберётся - Армагедец настанет!
Я тогда бросился по соседям, благо к одной из бабушек приехал сын, он и довез нас до Больших Березников, на каждом ухабе у Влада выступали немые слёзы на глаза...
Вот, значит, на эту Штырму мы и пришли. Но воды совершенно не было. Не видать.
Берега густо поросли кустарником и смешались с деревьями, образовалась реликтовая пуща, в которой было слышно журчание ручейка, оставшегося от Штырмы, в котором не то, что рыбу ловить, но и ног сполоснуть было невозможно, - до того истощилась река!
Домой мы пришли замерзшие, уставшие, очарованные дикой безнадегой бузаевских водоемов.
Но ничего -нормально. Поели, обсохли, чуть подремали и стали готовиться к отъезду. Вырубили электричество, собрали вещи, понахлабучили замков, присели на дорожку, - и отправились на воскресный автобус, следующий с остановки до Больших Березников в 13.45.
Когда мы уже стали подходить, у поворота послышалось урчание отьезжающего автобуса. Пыхнув синей дымкой, тот не стал ждать лишнюю минуту (да и кого?), и скрылся.
Навстречу нам вынырнула "девятка", открылось окошко, и хриплый пропитой голос приговорили:"Вы заблудились чтоль, туристы? А автобус то ушёл! А, ну подождите, может следующий придёт!" Следующий был утром, в шесть.
Захлебываясь, глушитель пукнул, и доброжелатели испарились в грязно-золотой дымке осени.
Начался дождь, который, казалось, не прекращался с самого лета.
Догнать автобус было невозможно... Но ведь он сначала заезжал в Промзону, а затем разворачивался в Паракино.Теоретически,шанс у нас был.
Движимые непонятным чувством, стремлением слиться с этим бесконечным дождём, мы побежали пять километров до Паракино.
Под моросящим дождём, счастливые и мокрые, минут за пятнадцать добежали до остановки. И, конечно, опоздали.Едва начав забег по скользкой дороге, мы не могли вернуться. Домики, мелькающие у дороги, заманивали нас и мы продолжали бег.
Цель была достигнута, мы были мокрые до нитки. Когда мы прибежали, на остановке две женщины ждали открытия магазина.
Одна из них облокотилась на велосипед, и эрзянская речь сливалась с трекотом дождевого потока.
Женщина провязывала эрзянские слова с русскими, словно тёплый свитер к наступающей непогоде.
История пятая,
в которой говорится о самоубийствах,"материнском капитале", почему нельзя пить водку, и как я вообще оказался в глухой мордовской деревне и купил там столетний дом.
2007 год выдался очень суровым. У тёщи умер брат, затем повесилась средняя дочь.
Тещин дом на краю Химмаша, вообще считают нехорошим. Как и следующий за ним. Говорят, там поселилась нечистая сила, потому что дома эти были построены на месте захоронения. Как бы то ни было, но уж слишком часто люди здесь заканчивали жизнь самоубийством.
Последний официальный муж Валентины Петровны, моей тёщи, тоже повесился, чем может быть дал пример своей дочери. У него был цирроз печени, он испытывал адские муки.
Пьянство до добра не доводит. Громадный мужик превратился в малоподвижную гнилую тушу. Обузу для семьи, как он думал. И не выдержал.
Так вот, в этот самый год Людмила и вынашивала дочку или как это говорят в американских фильмах:"у неё была незапланированная беременность вторым ребенком".
Когда в мае расцвели сады, родилась Надя.
В тот же год,2008, появился и "Материнский сертификат", который породил кучу всяких иллюзий, и столкнул нас по ходу развития этой истории со всякого рода аферистами. (Сразу замечу, что дом в Бузаево мы купили на свои кровные).
Бабушкин дом в Ромоданово, который Людмила считала своим, она, как ни надеялась,не получила: бабулька его продала чужим людям. Вот тогда и встал вопрос о домике в деревне.
Никогда не надо отчаиваться, всегда есть пространство, которое без тебя было бы пустым...
Прочитав объявление о продаже дома по сходной цене, я с утра пораньше толкнул храпящую супругу в руку, которую она для удобства подкладывала ладошкой под щеку, раздувающуюся как маленькие кузнечные меха.
Людмиле снился сон:"Она хлопает в ладошки, и поднимается на шесть метров над землёй, и летает. Над людьми летает.
А женщины задрали
в небо голову и кричат ей:"Здесь нельзя летать, надо вызвать МЧС, пусть заберёт её от туда... Вдруг, кто-то в небе стал её трясти, и она, как опавший плод, стремительно понеслась вниз. Дух захватило. Приближалась земля".
- А?! Чего?
- Поеду дом смотреть, у нас же есть 110 тысяч рублей?! - сказал я с таким видом, как будто у нас был миллион.
- Да изжай! Нетопырь! Дай поспать.
Осень. Ветер гоняет, как младенец карамель за щекой, желтую листву. Пожухлые листья собирались в кучу, и ворчали под метлой дворничихи. Или она бурчала?
Я сел в рейсовый ПАЗик у рынка, и в пустом автобусе на заднем сиденьи разглядел двух подвыпивших мордвинов, брянчащих стаканами и бубнящих финно-угорской речью.
- Адя, выпьем,- пригласил один из них, с обветренной морщинистой кожей на лице, острыми умными колючими глазами, немного грустными и добрыми. Тело сбитое, крепкое, руки похожи на кувалды. Звали мордвина "Ваня-Ураган".
Другой, щупленький, похожий на студентика, налил в пластиковый стакан водки. Возражения не принимались.
Выпили. Разговорились.
Ваня-Ураган работал на ЖБК стропальщиком, когда-то его зацепило плитой по голове (слава Богу, что был в каске), с тех пор у него всегда был загадочный вид, и что удивительно - он чувствовал энергетику человека.
Пообщавшись с кем-нибудь, Ваня мог сказать:"Что-то мне плохо с тобой, друг". И это почти всегда означало,что человек или болен, или у него плохая энергетика, или он без пяти минут труп.
Ваня после несчастного случая оформил инвалидность, получал компенсацию с ЖБК.
В деревне Ураган-Ваня появлялся незаметно, и так же исчезал. Забегая вперед, расскажу один эпизод: однажды, у Васи, моего соседа в Бузаево, че-то сперли, а вечером Иван-Ураган привел двух подростков с украденным. В деревне это был один человек - авторитетный, видный, скала. А в Саранске совсем другой - оказывается, он жил с одной преклонных лет барышней, и как сам Ваня похвастал - на полном ее попечении. Видел я его последний раз под Новый год, Ваня с грустным видом поедал шашлык на улице Советской, разглядывая в нем жилы.
Другой мордвин, вертлявый, работал в гостинице "Саранск" охранником и знал там все ходы и выходы. Пил он гораздо больше нашего, не смотря на свой глистообразный вид, с какой-то жадностью и благовением.
"Коза молят?" ( Куда путь держишь? ) - спрашивают в унисон меня эти два хитрых мордвина.
- Дом хочу посмотреть в Бузаево, вот и адрес - улица Советская.
- А, вадря! ( хорошо ). А, знаю - знаю! Это Гали-продавщицы дом, Тамара, мачеха её, померла недавно, дом Галке и остался.
Тамара неродная мать,приемная. Родная мать её утонула, когда Галина ещё была маленькая,лет пять, а то и меньше.
Пошли они на озеро, а там две девчонки вдруг стали тонуть. Мать бросилась их спасать. Сняла с шеи красные бусы и дала дочке в руки, чтобы та не плакала.
Мать полезла в воду, стала девонек тех вытаскивать, лет по 10-12 им было, да они её на дно то и утянули.
Утопла мама. Галину пастухи подобрали вечером: та сидела на берегу, смотрела на черное озеро, которое покрывала рябь.
В глазах девчонки застыли слёзы с горошину, а с нитки веригой сыпались красные шары бус, похожие на кровавые гроздья рябины. Шары эти пастухи собрали и положили ей в руку, она их до сих пор носит как память.
У Тамары своих детей не было,мужа не было, и она девчонку приютила.
Галина выросла в хорошую, но хитрую бабу. Недаром в магазине продавщицей работала, вроде и видишь, что она тебя крутит, а всё по-честному...
Вот такая история.
Мы все также ехали в пазике и пили водку.В конце пути дорога стала совсем разбитая, и мы стали подпрыгивать в урчащем автобусе, отрыгивая и икая. Сделав последний рывок, ПАЗик замер, как замученный волчок, который устал крутиться.
Мы вышли в широкие дикие мордовские просторы, с остановки нам улыбался смайлик:"Бузаево, я по тебе скучаю!"
По склизкой дороге распутной осени, через лужи в которых ни одна машина потеряла свои колёса, мы с Ваней-Ураганом прошли к каменному дому.
Грязная, как свинья, собака разглядывала себя в луже. С нечеловеческой тоскою посмотрела она на нас с Ваней и тявкнула, робко-обязательно. Её лай подхватили матерые псы, и уже вскоре все в пустой деревне знали, что я приехал, Покупатель.
Большой палец Урагана нажал на звонок. В ответ из глубины дома послышался звон металлической посуды, хлопок двери и стали приближаться шамкающие шаги шустрой хозяйки. Открылся затвор, и на встречу нам хлынула волна теплого дома.
Небольшого росточка, с подвижным лицом, по которому перебегали из стороны в сторону внимательные прищуренные маленькие глазки, симпатичная мордовка разглядывала нас в упор.
- Шумбрат, Галя! Кода теветь?( Здравствуй, Галя! Как дела?)
- Сюкпря, вадрясто.(Спасибо, хорошо.)
Село Бузаево - эрзянское. Находится оно в 30 км. от Больших Березников: проезжаешь Симкинский заповедник, Шигурово, сворачиваешь налево от деревни Паракино - и ещё минут пять колесишь по ямкам разбитого асфальта.
В самой деревне дорога укатана щебнем и шифером. Шифера много -Чамзинка,где его производили на таком же расстоянии,что и Большие Березники, только ехать надо в горку. Соседний район - Дубенский. Именно туда местные везут на ярмарку мёд, картофель и все, чем богата земля. Скотину, в основном, держут для себя.
За домом Галины располагались хоз.постройки, баня, а за ней пашня. На краю пашни стоял стол, за которым пели песни и отмечали праздники.
Позже, когда я здесь обжился, мне очень полюбилось слушать звонкие мордовские голоса. И как же далеко летела песня, и уходила в напоенное закатной кровью небо. Я слушал, мне казалось со мной разговаривают языческие мордовские боги.
Из-за спины Гали показалось розовое, налитое здоровьем лицо её мужа, которого я принял за сына продовщицы: так они были отличны.
Лицо мордовки было сухое, землянистое, похожее на кожуру старой картошки. Она напоминала цыганку, до времени состарившуюся, и хранившую много тайн.
Галя нам вынесла по рюмашке, мы выпили.
- Уледе шумбрат! Кода леметь?( Будьте здоровы! Как звать?), -обратилась ко мне хозяйка.
- Я не местный. Не понимаю. Зовут Алексей, - проговорил я, уже изрядно набравшись.
- Ну что ж, Алексей, пойдем дом смотреть?
- Адя,- ответил я по-эрзянски.
Смеркалось. Брякая ключами, поправляя цветастый платок, Галина шустро виляла бедрами в чёрной фуфайке и шмякала галошами по липкой дороге.
Мы подошли с ней к воротам, за которыми стоял незатейливый деревянный дом. Впереди него стояли два громадных сарая, в них раньше держали лошадей. Побоку также шла вереница сарайчиков. Строился дом в те незапамятные времена, после Октябрьской революции, когда люди мало чем отличали себя от скота.
Основная изба 4 на 4 была сложена из громадных дубовых бревен, и в ней стояла русская печь, занимавшая пол избы. Со временем избу поставили под одну крышу с летними постройками. Всё строение крепилось на громадных дубовых пеньках.
Нахваливая дом мачехи, Галина поглаживала громадные бревна:
- Смотри какие! А сараев сколько!Баня! А где-то в доме Тамара спрятала клад... Может повезёт, найдёшь. Ну что, договорились?
- Ну, если цену скинешь, договоримся,- ответил я.
И зачем я стал торговаться? Принесла меня нелегкая... Так Галина меня и уговорила. А дом дешевле не вышел, потому как за оформление документов ещё ушла десятка. Так он и вышел - 110 тысяч за обманутые мечты. Дом на краю Мордовии, в чахлой деревне.
Соседка меня все время спрашивала:"Не помирать ли сюда я приехал? Ведь самая последняя деревня - Бузаево!"
Я не знал, что ответить. Человек, иногда, устав от поисков благополучия, привычно сваливается казалось в яму. Или может это провидение божье?
Бог всё исправит...
История шестая,в которой говорится о сне и одуванчиках, как тяжело бывает похмелье,соседе Васе и игре нашей сборной по футболу.
Через поле желтых одуванчиков, которые высоко тянулись к солнцу, чтобы покрыться белым пухом, я шел сквозь ветер и стужу; зимой, в одном сапоге через китайскую границу.
Полевые цветы ещё не стали теми пушистыми одуванчиками, на которые, если подуть, то с них вылетали зонтики или парашютики, как их называют вэдэвэшники и люди, связанные с небом.
Продираясь через сугробы, я вдруг вышел на стадо коров.
Перед коровами распахнулись ворота жёлтого дома, и солнце, выгравированное на чёрных воротах, ослепило меня.
Я устремился вперёд, чтобы зайти за ворота, и не ослепнуть. Но кто-то вцепился в мой единственный сапог и не отпускал. Более того, тянул назад и закатывал в ковёр из распустившихся одуванчиков, из них вылетали парашюты, по мере того, как я скатывался в овраг.
Пьяный китайский пограничник где-то глубоко на дне улыбался в безоружное лицо рандолевыми зубами:"Попался!!!"
Закричав"А-аа", я проснулся на печке, в холодном поту, на старом ватном матрасе, и какая-то мышь сдергивала с меня вонючий носок. От неожиданности меня колотнуло, коленка судорожно всрепенулась.
Махнув хвостиком, мышь сделала сальто в воздухе. И в момент полета пискнула, обиженно. Стало страшно.
Складываясь и раскладываясь, как перочинный нож, я сделал несколько движений. Сполз по маленьким деревянным лесенкам, приросшим к печке, вниз - и тут же сел.
В голове гудел холодильник ЗИЛ. Штаны были мокрые, во рту было ощущение, что в него нагадила "летучая "мышь, сдергивающая носок.
Я обвел мутным взглядом избу с низеньким белым потолком.
Как же ненавидел я себя, и думал как же меня ненавидят и презирают люди. Вспомнил чей-то женский взгляд с отвращением: так смотрит оскорбленная красота на мерзкое и вонючее. Говорили же тебе:"Не пей..."
Как бы не было тяжело, а надо было жить.
Надо было превращаться обратно в человека, а для этого необходимо опохмелиться.
Подойдя к столу, на котором, по словам соседки, "хоронили Тамару", ( т. е на нем лежал гроб ) я стал мучительно вспоминать с кем же пил, и искать какую-либо мелочь.
В консервной банке, в море слюны, усохли примовские бычки. "Бычки в томате",- помочилась в мозгу красивая фраза. Сколько же народа здесь пило?
Пол под ногами плыл. Образа в углу покосились, я привычно положил спичечный коробок под угол иконы Николая Чудотворца. Лампадка покрылась копотью, в ней грустила вся переломанная тоненькая свечка.Под ней засох таракан.
Вся изба была перекошенна, и ни от того, что меня мутило с похмелья, а от того, что пеньки под ней прогнили. А с левой стороны, где была русская печь, дом отделял от земли лишь бревенчатый настил. В общем, вся изба плясала!
Наконец, зажав в кулачке прыгающие рубли, я пошёл к соседу Васе."Вася рулит", - крутилось в голове фраза, и в памяти вставал мутный образ, осклобляющийся беззубым ртом.
Мой сосед низкорослый мордвин, с большим носом картошкой и узкими глазками. Вася инвалид. Он потерял несколько пальцев на левой руке на заводе. Голова его похожа на Шарика, набравщегося репьев: так зовут собаку, которая живет с ним. Ни детей, ни жены у Васи никогда не было. Из родственников в деревни у него жила старшая сестра. Он уважительно называл ее: "Потяй".( Старший ).
Я провалился через бурьян, и кубарем покатился к лавке у дома соседа. Вася уже сидел и курил на крыльце с видом человека, которому некуда спешить, ибо все, что нужно от жизни, у него есть.
Сбоку стояла "чебурашка" самогона и стакан от стопарика, весь покрытый отпечатками пальцев. На промасленной бумаге лежал чеснок, шмат сала и чёрный хлеб, оборванный со всех сторон.
- К потяю ходил, вот дал, угощайся,- сказал Вася, указав на закусь. Из других радостей, кроме как пожрать, в жизни его была ещё рыбалка и...
С города ему иногда привозили бабу, с красным и опухшим от пьянки лицом. Она выходила из грязной ржавой шестерки как королевешна и единственная и неповторимая женщина. Вася, опосля всех дел, выходил из дома как из бани, которую топят по чёрному: весь потный, чумной и с открытым ртом, хватающим воздух. Выходил в мешковатой одежде, и курил на ступеньках. И обычно кричал мне через забор:"Саня! Работаешь?"
И хоть и звали меня Алексей, но Вася по прежнему звал меня Саня: это имя было для него неизменным, имя соседа, который здесь жил до меня.
А ещё у Васи был телевизор. Показывал он без всяких премудростей первый и второй канал, принимая сигнал от велосипедного колеса, прикрученного высоко над домом на жердь. Любимая передача была игра нашей сборной по футболу. Без литровочки самогона Вася эту передачу не смотрел.
- Эх-хе,- слышалось из васиной груди то ли досада, то ли кашель, когда кривоногий игрок российской сборной не попадал в прямоугольные ворота.
Но иногда и хвалил:"О,ераза!"( шустрый).
Под конец матча, ( в каком же это было году?) уже не надеясь на победу ( Андорра - Россия ), мы прошли на кухонку: ощипанный кот спрятался под полати, и там дожевывал рыбью кость.
Печей в васином доме было три: первая - голландка, стояла в зале. Остальные две - на кухне: непонятно кто и как их складывал, но они образовывали между собою арку.Топились все печи дровами.
"Газпром" Вася призирал, и обзывался на него "зелёный куй"- по-русски крокодил или зелёный змей, которого до поры не видно, пока не вытянит все деньги.
Васин кухонный стол был похож на орнамент из сигаретных бычков, хлебных крошек, стеклянной и алюминиевой посуды. А посреди этого - как матрёшка стояла пирамида кастрюлек.
Сам Вася все же больше походил на Куйгороша( мокш), по-эрзянски-Трямка.
В эрзянском словаре, ища перевод васиных слов-колечек, я наткнулся на такой термин:"васень эрий"-абориген. Значит, Вася для мордвов - это, что для русских - Ваня!
Все же одному, аборигену Васе, приходилось бы тяжело, если бы не старшая сестра, да односельчане. Где работу подкинут, там и сто грамм нальют.
Поставив на электрическую плитку сковороду, Вася гонял ножом по нагоревшему черному днищу топлёное масло. И был похож на алоша-матроса(зебру), потому что постоянно вытягивал шею и обтирал о свою майку жирную пятерню, прислушиваясь к голосу комментатора Гусева.
Когда образовалась янтарная лужа, Василий попытался скрюченными пальцами разбить о края сковороды пару куриных яиц с прилипшим к ним помётом и перьями. С грехом пополам ( пара яиц раздавилась в васиных клешнях ) попытка удалась.
Из-под полатей вылез кот и прислушивался к шкварчанию. Вася прислушивался к телевизору. Там вдруг что-то резко заорало, зашумело, послышился нервно-радостный голос комментатора:"Гол!!! На последних минутах Сычев забивает головой!"
Вася дернулся, яичница полетела на пол и обожженный кот, вздыбившись словно в марте, стал обиженно облизывать яйца.
Тогда наша сборная обыграла Андорру 1:0, сыграв на последних минутах головой Сычева. Сам знаю, что это звучит как в школьном сочинении, богат и могуч русский язык.
История седьмая,в которой говорится о снах Людмилы.
Людмиле снился сон: она бабочка и порхает над просёлочной дорогой. Пахнет ромашковым полем. Вдруг -красное крыло бабочки застилает кому-то глаза(оказывается ей)- и вот она уже не бабочка, а маленькая Люда.
Идёт она по накатанной двумя тракторными колесами дороге: справа лес и слева лес. И какой-то он неопрятный, запущенный лес.
Среди еще живых деревьев, поваленные сухие, и их никто не убирает; и всё зарастает колючкой, которая начинает вдруг цвести фиалковым цветом и ползет на дорогу. И дорога зарастает.
Людмила в задумье: идти ли ей дальше? Но из-за поворота выбегает девочка и катит впереди себя тракторное колесико от ЮМЗ на палочке, и отвлекает ее от мыслей. Глаза девочки улыбаются,а сама она сияет счастьем.Как же похожа она на неё саму, когда ей было пять лет!
Смотрит девочка, наклонив голову по-хитрому, на плечо, и говорит:"Тетенька, а не хотите чупа-чупс?! А куда вы убегаете, в обратную сторону? Да у вас и шнурки развязались! Как же вы будете жить, без шнурков?"
Глаза девочки смеются, а Людмила смотрит на свои босоножки, и не может понять: где же у них шнурки?
Злой ветер превращается в колючку, связывает их вместе, раскрывается и прорастает белым пухом. Порыв ветра взметает вверх этот фиалковобелый цвет, и начинается зима.
И все бело, как белая ночь, в которой не видно луны. Небо заволокло сизым туманом. Дороги не видно, и леса не видно.
А ходят озабоченные люди, прячут лица друг от друга, и от снега, который тут же превращается в грязь. И невдомек им, что там, в белом саване, две души, взрослая и детская,поросшие колючкой воспоминаний.
Вдруг подул ветер сильнее прежнего, который все разметал - и ничего не осталось. Лишь запах полыни - горький и пряный, металлический.
В носу Людмилы защекотало, выступила на лбу испарина, она чихнула, и проснулась.
Последнее время Людмиле казалось, что она не живёт: её питало отвращение ко всему происходящему, тихая ненависть к быту. Она с трудом просыпалась, провожала дочь в школу, и потом ждала, когда закончится день и можно будет опять уснуть.
Но душа не находила покоя: сын заболел. Сын был ее повторением, ее "маленькой Людой", ее кровинушкой.
В Ромоданово, когда Влад был еще малыш, она шла к своей бабушке, и соседка за окном говорила:"Вот Люда идет, а вот и "маленькая Люда".
И вот теперь он заболел и она спрашивала:"За что?".
И вечером, в темноте, в узенькой комнате сына, она садилась к окну. В старую раму свистел ветер, ветви старой яблони, подобно неведомому чудовищу, скреблись в окно.
Там, за окном, лишь контейнеры для мусора были новые, да еще, как-то сама уродившаяся вишня под сенью дряхлой сухой яблони, спасающую ее от ветра и заслонявшую от света.
Люда смотрела молча в темноту и также, тихими слезами плакала, и лишь луна выдавала ее, отражаясь в жемчужных слезах. "За что? Почему? Когда же в жизнь придет Счастье? Покой? Радость? Смех? Когда заглянет Солнце?",- спрашивала она пустоту за окном, а ответы на безответные вопросы Людмила искала в снах. Сны давали спокойствие и умиротворение.
Ей казалось, что там, в одном из миров есть дверь, за которой полно света и тепла. Начало мира и Его любовь к созданию,к человеку... Я человек.
В свои сорок с хвостиком, ей всё ещё снились цветные сны. Она всегда вставала с неохотой: во сне ей обычно было хорошо.
Но сейчас чувство щинячей тоски и беспокойства заставило открыть глаза. Ныла поясница. Обернувшись, Людмила легла на живот: так хорошо. По спине пробежала дрожь:"Что там мои мужички делают, чем промышляют? И ведь занесла нелёгкая за тридевять земель",- думала она, укрываясь волной теплого сна и спокойствия. Людмила уснула вновь...
Людмиле снился сон: они с Надей едут в электричке. Им нужно выходить, но они не знают где.
Поезд остановился, название станции осталось за окном, и его не разглядеть.
Они выходят, - и оказываются на противоположной стороне от вокзала.
Что это за станция? Где они? Надежда тянется к маме:"Возьми меня на ручки..."