Спелый рыжик из-под хвои глянул в свет, румян,
подтянул ещё хвоинок – будь надёжней, хата! –
грибники для грибов, точно турки для армян –
вырезают семьями опята.
Ах, метафора некстати, кажется, в строке,
сколько их, метафор этих, портят стих некстати.
Спелый рыжик – это солнце в поднятой руке,
опускается в корзинку солнце на закате.
В кронах сойки мельтешат, сосны ввысь глядят, стройны.
Облака с вершин сползают, как из бочки известь.
Листья падают вниз, словно деньги страны
при инфляции, где злобствует кризис.
Кто шуршит деньгою этой, притаясь, как тать?
– Здравствуй, ёжик! Ну, колючий, вот и при башлях!..
Тишина стоит такая: если закричать –
рухнет небо! – или горы обратятся в прах…
Серпантин дороги горной глушит шум авто,
осень кружит, бродит, пляшет, сеть из тропок вьёт,
хорошо сейчас, привольно людям на плато,
но и здесь, в лесу, не хуже, каждому своё.
Спелый рыжик из-под хвои глянул, подмигнул,
много знает он рассказов о делах лесных,
глухо слышен водопада отдаленный гул
да морзянит что-то дятел на стволе сосны.
Да мелькнул, что та комета, белки рыжий хвост,
взвизгнул вепрь в ущелье диком – слышно далеко;
этот мир, никто не спорит, далеко не прост,
но и есть ещё места в нём, где душе легко.
Я бреду тропой кремнистой, насыпью скольжу.
Что мне рыжики-грибочки? Брежу высотой!
Всей душою понимаю: я с в о ё скажу!
Понял бы меня, услышав, кто-нибудь душой!
Сны и мысли прояснились. Видимо, не зря
всё сюда меня манило, всё сюда влекло.
Заблудиться в жизни можно, а в лесу – нельзя,
это в жизни, словно в дебрях, а в лесу – светло…