В мексиканском ресторанчике, пригревшемся на окраине Парижа, резко пахло репчатым луком, разогретым маслом и жгучим, "драконовским" перцем. Николь, закончившая свой танец под крики завсегдатаев, сидела за боковым столиком, отламывая кусочки от пышной лепёшки и разглядывая аляповатую картину, висевшую на белёной стене. Картина была страшна, как смертный грех, с наползающими друг на друга кривыми лицами и вазами с лиловыми цветами. Но хозяин самоотверженно заверял, что это творение искусства принадлежит кисти САМОЙ. И добавлял с придыханием в закрученные усы: "Вы меня понимаете? Это шедевр Фриды Калло!". Посетители дружно кивали, стараясь понять - почему перекошенные женские груди должны вызывать стойкое восхищение? Но помалкивали, потому что в этой забегаловке кормили сытно и дёшево, и, самое главное, несколько раз в год сюда приходила Николь, рассказывающая своим танцем каждому о его судьбе. Она возникала на пороге, оглядывала людей хватко и быстро, словно знахарь из индейской деревни, а потом фермер видел дорогу среди полей, матрос - рифы у мыса Бурь, буржуа - чинный обед "святого семейства", монах - обнажённую прихожанку с крепкой задницей... Ради этого волшебства они готовы были посещать ресторанчик изо дня в день.
Хлопнула входная дверь, и на скатерть перед Николь упала ярко-жёлтая роза. Всего одна, но с таким шармом, что могла сравниться с длинноногой исполнительницей канкана из "Мулен Руж".
- Мне достаточно того, что я увидел в ней сходство с Вами, - бархатом прикоснулся к ней мужской голос.
Новый посетитель выглядел так, что хозяин ресторанчика выскочил из-за стойки, где протирал стаканы, и отвесил гостю церемонный поклон, заставивший вспомнить далёкие времена, когда люди умели здороваться всем телом. Николь обожала сюрпризы, и поэтому пригласила "сеньора" к себе за столик. Он был высок и отличался выправкой, говорящей, скорее, о долгой дружбе с лошадьми, чем о военной службе. Черные волосы с лёгкой проседью придавали ему вид человека, многое испытавшего на своём веку. Пальцы музыканта и взгляд тореадора. Внешнее спокойствие и ураган, зацепившийся где-то между лопатками.
- Интересное сочетание, - подумала Николь, поднося розу к лицу. - Кто Вы, месье?
- Я - нищий, выпрашивающий милостыню у неба, - ответил он, натянув на губы слабую улыбку.
Николь недоверчиво пожала плечами.
- Я - хитрый воришка, таскающий жареные каштаны у торговки с площади Пигаль, - улыбка стала шире.
Девушка откинулась на спинку стула и невежливо уставилась соседу в лицо:
- Кто ещё? Если скажете, что Вы - ажан с Блошиного рынка, я, возможно, и поверю.
- Это так! Неужели, моя милая, Вы разглядели в моём кармане коробку с бриошами?
Гость наклонился вперёд так, что чернота его глаз ласково обволокла лицо танцовщицы. Она сбросила с себя наваждение и резко спросила, отодвигая от себя цветок:
- Кто Вы - король или странник, забывший в изгнании своё имя?
- Меня зовут Мигель-Мария-Антонио Рогрес-и-Нунья-но-Орчи. И я говорил чистую правду, моя прелесть! Потому, что я - писатель. А это значит, что обретаю судьбы людей, словно гроши в старую шляпу. Ловлю обрывки разговоров, точно полицейский. И ворую чужие настроения, подобно обитателю подмостного "рая".
- Его голос похож на красный бархат, по которому хочется провести рукой, - подумала Николь. - Или даже прижаться щекой.
И в силу противоречия она встряхнула головой и ехидно прошептала:
- Я буду звать Вас - Мигелито. Когда-то, в далёком детстве, я так окликала своего пса. Он считал себя роднёй гордым пиренейским овчаркам и только поэтому рычал на прохожих, хватая их за пятки. Но был самой обычной мадридской дворняжкой, одолжившей величие у архангела Михаила! Прощайте, Мигелито!
Растерянный хозяин ресторанчика смотрел на важного гостя, а тот хохотал, тыча пальцем в гротеск на стене:
- Только мужчина может ТАК перекроить женское желание!