Пэйринг и персонажи: парень, город и две девушки
Рейтинг: PG-13
Жанры: Мистика, Повседневность, POV
Предупреждения: Элементы гета
Размер: Миди, 22 страницы, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
Мед полезен для здоровья. А тот мед, который продают феи в блуждающих по городу магазинчиках, очень влияет на память — забыв что-то одно, ты рискуешь вспомнить нечто важное, что перевернет твою скучную жизнь. (Вторую половину рассказа переписала полностью спустя 4 года!)
Примечания автора:
Новая версия старого рассказа - зачин прежний, финал почти такой же, мотивы глав героя поменяла. Долго думала (можно сказать 4 года XD) как увязать крепче, чем в первой версии, мотив города и поиска смысла жизни. В этот раз получилась мелодрама, ну что ж поделать, пусть будет и такая версия.
_______________________________
Я не люблю супермаркеты. Мне в них холодно. И дело вовсе не в кондиционерах. Каменный пол, бетонные стены, высокие потолки. Синтетический холодный свет. Пестрый лабиринт, задуманный для того, чтобы в нем заблудиться и оставить душу. Или хотя бы истратить всю наличность.
Конечно, в городе остались еще старые магазинчики, с прилавками и задерганными продавщицами в бирюзовых фартуках. Но и эти магазинчики под веянием времени превратились в маленькие лабиринты с узкими проходами между нагромождением стеклянных стен, забитых всякой всячиной. По вечерам, когда уставший народ забегает между работой и домом купить продукты, в этих проходах не протолкнуться. Еще больше, чем холод, я ненавижу тесное пространство и чужие локти.
Так что выбора нет: да здравствуют супермаркеты.
Одним унылым вечером я расплатился на кассе, забрал пакет, грозящий порваться из-за острого угла неудачно повернувшейся пачки котлет, и пошел было на выход. Двери почтительно разъехались передо мной в стороны, едва я наступил на черный коврик… Однако тут я заметил то, чего раньше никогда здесь не замечал, пусть захожу едва ли не каждый день. Двери с раздраженным вздохом закрылись, так как я резко свернул с предписанного пути.
Никогда не замечал в углу позади шкафчиков для сумок этот ларек. Или это следует называть «отдел»? «Стенд продаж»? Не важно. Угол был отгорожен стеклянной витриной с окошечком посредине. Крупная надпись сверху гласила:
«ПРИРОДНЫЙ МЁД и средства народной медицины»
Не знаю, что меня заинтересовало. Ноги будто сами принесли меня, нос сам собой уткнулся в стекло. Ну, не буквально, разумеется, я всё-таки уже не мальчишка, чтобы пачкать витрины своими отпечатками.
— Вы что-то забыли? — высунулась из окошечка продавщица, точно кукушка из часов-ходиков.
— Простите? — удивился я такой постановке вопроса.
Та и глазом не моргнула, жизнерадостно затараторила:
— У нас представлена широкая линейка продукции! Например, есть увлажняющие крема на основе прополиса. Имеются замечательные бальзамы и настойки. А также…
— Просто горшочек мёда, пожалуйста. Обычного.
— Мед не бывает обычным, — многозначительно заявила продавщица.
Обойдя вниманием коробочки, баночки и пузырьки, я ткнул пальцем на симпатичный фарфоровый горшочек граммов на двести. Сверху горшочек был закрыт узорно вырезанной бумажной салфеткой, (надеюсь, под ней есть нормальная крышка?), а по горлышку перевязан золотистой ленточкой.
— Отличный выбор! Вам придется по вкусу этот сорт! — Продавщица ослепила улыбкой, кивнула, юркнула обратно в свое стеклянное убежище, зарылась в коробки, чтобы не брать с витрины.
А я стоял, как завороженный, и гадал: на кой черт мне сдался этот мёд? Я вообще мёд не люблю. На горшочек повелся? Винни-Пух завидущий. Или на улыбку молоденькой продавщицы? На ее пышные упругие кудряшки, на свет смеющихся голубых глаз?
— Вот, пожалуйста! — мне протянули фирменный пакетик в пчелках.
Я передвинул на локоть супермаркетовский пакет, привычно режущий узкими натянувшимися ручками, достал кошелек и отдал озвученную сумму, краем сознания подсчитав, что в том же супермаркете мог бы за такую цену купить литр меда не хуже. Правда не в горшочке, без салфеточки и бантика. И без завораживающей улыбки в благодарность за покупку.
— Приходите еще! — пригласила продавщица.
Я машинально кивнул.
__________
Дома я распихал покупки по полкам холодильника. Скипятил чайник. Покормил еле продравшего глаза кота. Сонный увалень не соизволил меня проводить сегодня на работу, поэтому попку колбасы не получит. Да нет, конечно, получит, но за вкуснятиной ему самому придется залезть на стол. Пусть немного растрясет жирок.
Есть не хотелось, я решил выпить чаю. Кинул пакетик в кипяток, ярлычок вместе с ниткой как на зло тоже утонули в кружке. И только теперь я разрешил себе наконец-то открыть горшочек. Нужно же было хотя бы понюхать, что за мёд такой природный волшебный. Хотя бы попробовать полчайной ложечки, а потом задвину на верхнюю полку в холодильник, за майонез и кетчупы с горчицей, и забуду на год или больше, пока не придет время выбросить.
Я развернул пакетик в веселых пчелках.
Потянул за ленточку.
Снял салфеточку, аккуратно сложив вчетверо, стараясь не порвать.
С мягким «чпок» отвинтил крышечку. Горшочек оказался подделкой — не глиняный, а окрашенное матовое стекло.
Мёд оказался…
Нет, не так — аромат мёда оказался божественным. В голову вместе с запахом немедленно ударили яркие воспоминания: пестрые цветы, что росли в моем детстве перед родным подъездом. Над цветами всегда порхали бабочки. Когда я был мелким, то пытался ловить бабочек собственной панамкой. Панамкой, которую связала мне мама. И над которой потешались все дворовые мальчишки, щеголявшие в бейсболках. Правда, в те времена мы называли их кепками, о бейсболе мало кто знал, а уж разбираться в мудреных правилах я до сих пор не попытался даже в память о первой купленной на рынке бейсболке, которой поймал роскошного павлиньего глаза… Который сразу же упорхнул от меня, мазнув крылом по щеке, стоило мне заглянуть в кепку.
Я опомнился. Встряхнулся, как отряхивается мой кот после мытья.
Я решил-таки попробовать чудо-мёд на вкус.
Я взял чистую чайную ложку, гремящим ящиком стола испугав кота, что лениво подкрадывался к колбасе.
Мне показалось, что ложка недостаточно чистая — я вымыл ее снова, тщательно протер полотенцем. И погрузил в золотистый густой мёд по тонкую шейку черенка. Я не стал зачерпывать, просто макнул и вытащил обратно, этого количества мне показалось более чем достаточно для пробы.
Я дал понюхать ложку коту, тот чихнул и обиделся.
Я лизнул ложку. На языке разлился вкус… Это была не сладость. Это была терпкая, острая с горчинкой… Не могу описать. Это была жизнь. Та жизнь, которой я наслаждался, когда был беззаботный и глупый. И вкус которой утратил теперь, сутками сидя перед монитором, играя не с цветными кубиками, а с невразумительными цифрами. Не видя, что за окном проходит очередное лето, полное тепла, внезапных дождей, пронизанных солнцем, полное зелени и свободы. Свободы, которой я себя лишил добровольно, нацепив галстук и состроив постную физиономию. Нет, я не жалуюсь, у меня хорошая работа и приличная зарплата. Но какое удовольствие в заработанных деньгах, если не знаешь, как их потратить? А тратить не хотелось отчего-то. Вкуса не было, чтобы хотеть. Ни к чему не тянуло. Я засох, как сухофрукт? Я сам себя высушил — и не заметил, как это случилось…
Я облизал ложку, кинул в раковину. Отрезал толстый кусок колбасы и положил его (на виду у заинтересовавшегося кота) на стол возле мойки, подставив табурет, чтобы запрыгивать сподручнее… то есть сподлапнее.
Хмыкнув собственным мыслям, я суетливо завинтил крышечку на горшочке, приладил салфеточку обратно, замотал ленточкой, сунул к себе в карман ветровки. И захлопнул за собою дверь, пожелав коту не скучать и пообещав скоро вернуться.
Я бежал по лестнице вниз, забыв о скучном лифте. Я перепрыгивал через ступеньки, круто разворачиваясь на поворотах, словно мне опять двенадцать или того меньше. Я летел из дома, будто внизу меня ждал любимый двухколесник и приятели.
Выскочив из подъезда, я опомнился: велосипеда у меня больше нет. И давно нет. Приятели разъехались по разным городам и странам. Я нащупал ключи в кармане, погладил матовый стеклянный бочок горшочка. И сел в своего четырехколесного друга. Теперь я другой и не гоняю на велике.
Я не включал радио. Не ругался втихомолку на подрезающих лихачей. Не злился на пробку, которая на удивление вскоре рассосалась. Меня даже не раздражала вонь выхлопов. Вместо этого я вдруг начал слышать городских птичек, орущих в придорожных кустах. Я увидел девушек, чью походку от бедра подчеркивали короткие летние платьица и высокие каблуки босоножек. Я загляделся на семенящую по параллельному бульвару собачонку на несуразном поводке — и получил нетерпеливый гудок в корму от грузовика.
Определенно зеленый свет зажигался мне сегодня чаще обычного.
— Ты? — встревожилась мама, отперев дверь. — Что-то случилось?
— Ничего, — пожал я плечами, втиснувшись в узкий коридорчик родительской старой квартиры. А ведь раньше я по этому коридору на скейте катался, когда никто не видел. — Решил просто заглянуть, чаю с вами попить.
— Какой чай? — удивилась мама. — Ты ж наверняка даже не обедал!
Меня увели на кухню, накормили борщом. Маминым борщом. И потом еще котлетами, собственноручно накрученными из настоящего мяса, а не из «той тухлятины, что в супермаркетах продают в пластике».
А после мама заварила чай — в заварочном фарфоровом чайничке. С ситечком. Мама не признавала «труху в бумажке с ниточкой».
— Какой ароматный! — оценила мама мою покупку.
Я молчал, прихлебывал из большой чашки. И слушал, как на маму вдруг нахлынули воспоминания о ее детстве.
Скоро пришел отец из гаража. Он был немного выпимши, опять с мужиками отмечали очередную починку ржавых жигулей. Но мама, украдкой промокнув слезу, не стала сегодня бурчать. Бурчание не переросло по привычке в ругань. Папа сел вместе с нами пить чай.
Когда я уходил, на улице уже зажигались фонари. Ярко-медовые в летней синеве. Родители, кажется, даже не заметили моего ухода: они сидели на кухне в полумраке и негромко разговаривали. Вспоминали, как бегали друг к дружке на свидания. Улыбаясь, как дурак, я постарался тихонько щелкнуть задвижкой на входной двери, чтобы не разрушить это простое волшебство.
Горшочек мёда я оставил им. Им еще надолго его хватит. А себе я куплю.
…Утром я резко проснулся от того, что женский голос отчетливо произнес мне на ухо:
— Ты забыл что-то важное.
Я вздрогнул всем телом, распахнул глаза — понятно, в комнате никого не было, ведь накануне я не никого не приводил к себе. Почудилось? Соседи телевизор громко включили? Нет, тишина...
Запиликавший сигнал будильника вырвал из сознания самый след внезапного странного сна. Спавший за моей спиной кот встрепенулся, потянулся, залез на меня и уселся на грудь, придавив всем немалым весом и заглядывая в глаза, внушая мысль о ласке и кормежке…
____________
Чтобы продавщица не подумала обо мне неправильно (хотя с чего я об этом вообще волнуюсь?!), я заставил себя выждать три дня.
За это время я растерял беззаботность и легкость, временно осенившую меня после чаепития у родителей. Обычная моя невозмутимость и собранность также не вернулась. Какой я стал дерганный, заметили даже на работе. И велели сходить к шефу, попросить отпуск.
А мне было честно невмоготу сидеть в офисе. Мне было душно от галстука и костюма. Мне было жарко, хотя кондиционеры гудели исправно. Меня раздражало всё и все. Я буквально всей кожей ощущал, как уходит моя жизнь — без толку! Бессмысленно. Бесполезно. Мне себя стало жалко. И в то же время я злился на себя, что не имею достаточно мозгов, чтобы придумать, как же наполнить своё никчемное существование смыслом.
Если я сам не знаю, чего я хочу — кто же сможет мне подсказать? Абсурд.
Я сорвался и поехал в супермаркет за мёдом. Вернее, я даже не планировал идти собственно в супермаркет, лишь сунулся бы в тот заветный уголок, увидел бы улыбку медовой феи…
Стеклянного уголка, что три дня назад сиял за рядком шкафчиков, сегодня не было. Совсем. Словно не бывало.
Я разозлился. Я запыхтел. Рванул на себе галстук, чувствуя себя каким-то озабоченным наркоманом. Винни-Пух без дозы мёда? Смешно, ха-ха!
А через секунду-другую, одумавшись, я заметил небольшой прямоугольник бумаги на стенке шкафчиков. Черные буквы жирного шрифта гласили:
«Отдел ПРИРОДНОГО МЁДА переехал!»
И ниже — новый адрес. И в уголке нарисованная пчелка с ведром.
С ведром.
Пчелка с большим ведром и маленькими округлыми крылышками.
Я сел в машину, сдернул галстук, пристегнулся и рванул по новому адресу, хоть это и было почти на другом конце города.
____________
Магазинчик нашелся. Он был открыт. Он нашелся в потёртой пятиэтажке, на первом этаже. За скрипучей дверью, обитой поколупленным дерматином.
Я толкнул дверь. Над головой звякнул колокольчик. В лицо пахнуло прохладой и смесью сладко-пряных запахов.
— Одну минуточку! — донеслось жизнерадостное из полумрака служебных помещений.
Я встал перед длинным прилавком.
От двери до прилавка два шага. Пол устлан мягковатым старым линолеумом. Перед порогом линолеум протерся настолько, что его аккуратно вырезали и заменили квадратной заплаткой совершенно другого цвета.
Прилавок был деревянный. Настоящий, деревянный, без намека на пластик. Покрыт светлым лаком с тонкой сеточкой трещинок в прозрачной глубине. И вытертый до самого шпона на углах и на середине столешницы.
Небольшое окно справа от входа украшали тюлевые занавески, подхваченные женскими заколками для волос. На подоконнике цвели фиалки в широких керамических плошках. Им было здесь хорошо, в полутени и прохладе, так как снаружи окно загораживали буйно разросшиеся кусты сирени и черемухи.
Слева от прилавка и по всей дальней стене тянулись полочки, на них стояли скляночки, коробочки, корзиночки. Не то аптека народной медицины, не то бакалея для эстетов.
— О, это вы! — воскликнула кудрявая продавщица, вынырнув из полумрака служебных комнат. — Я так и знала — вы что-то забыли!
— О чем вы? — снова не понял я.
— Я не ждала вас так скоро, — продолжала она, не соизволив пояснить. — Вы сластена?
И улыбнулась без насмешки, как бы намекая, что уж она бы с той маленькой баночкой сумела расправиться еще быстрее.
Я ошибся в прошлый раз, посчитав, что у нее голубые глаза. Сегодня ее глаза были золотисто-карие. Наверное, это тоже не настоящий цвет и на самом деле всё зависит от освещения. Или она любит цветные линзы.
— Не сказал бы… — промямлил я, переминаясь с пятки на носок. — Я отнес ту баночку родителям.
— И как? Уверена, им понравилось! — воскликнула она.
— Мы душевно посидели. Вспоминали прошлое…
— О да! Мед благотворно влияет на память, — подхватила продавщица. — Особенно наш.
— А вы, гляжу, переехали? — спросил я.
— Да вот, — покивала она, вновь широко заулыбавшись. Оглянулась вокруг, словно приглашая тоже полюбоваться своей обителью. — То есть, нет. Там был всего лишь филиал. Срок аренды закончился, и я решила вернуться сюда. Вы легко меня нашли?
«Меня». Она именно так и сказала. Не «нас» или «наш магазин», а «меня». Словно я вправду искал ее. А не мёд.
Я улыбнулся в ответ и беззаботно признался, что простоял в пробках два часа, пока сюда добрался.
Она казалась польщенной. И вспомнив о торговле, присоветовала мне попробовать иной сорт мёда, не тот, что в прошлый раз, хотя я просил и тот тоже. Отчего-то она наотрез отказалась продать мне две баночки, уверенно вручив только новый.
— Не смешивайте, — смеясь, велела она. — Это как с вином. Или с чувствами. Нельзя смешивать обиду и любовь, насмешку и трогательность, понимаете?
Я не понял ни черта, но кивнул. Расплатился. Помялся еще пару секунд. Не нашел, что еще сказать, попрощался и вышел. Вслед мне звякнул колокольчик и прозвучало:
— Приходите еще! Не забывайте!
__________
Отпробовав второй сорт волшебного мёда, я отчего-то, сам не понимая отчего, разревелся, как последний пьяный мудила. Тискал урчащего кота, которого напугал своей внезапной истерикой. Целовался с усатой пыхтящей мордой. Я хотел прийти в себя, остановиться. Прекратить эту… чушь. Фигню на постном масле. Нет — на душистом мёде. Но пол-ложки мне хватило на полчаса очищающих рыданий. В голове от пролившихся слез стало легко и пусто. На сердце словно распустился новый цветок, необыкновенной красоты.
Я чего-то хотел. Я возжелал что-то неведомое всей душой и всем телом. И черт его знает, чего именно. Рожна? Похоже, я стал наркоманом хуже Винни-Пуха. Говорю «хуже», потому что медведь жрал в одно плюшевое рыло. А мне опять приспичило поделиться с кем-то еще!
Я заверил кота, что со мной всё в порядке. Умыл раскрасневшуюся харю холодной водой, причесался. И поехал к бабушке.
В детстве я обожал ездить к ба. Со временем то ли я стал привередливее и эгоистичней. То ли она постарела. Теперь посещение бабули я воспринимал как тяжкую повинность и увиливал от нее всеми правдами и неправдами. Заботу о ней я бессердечно свалил на плечи родителей, хоть они и не возражали. Никто не возражал. Ведь я был молод, я должен был посвящать всего себя карьере. И, как втихомолку надеялись предки, я обязан был позаботиться о собственной личной жизни. Они всё с большим нетерпением ждали, когда же я наконец приведу к ним девушку для официального знакомства. А я всё не приводил. Потому что некого было. Не то чтобы я был страшный и занудный. Или гей. Нет, просто… Просто как-то не срасталось — у девушек со мной, у меня с девушками.
— Ба! — изумился я, открыв дверь своим ключом.
Бабуля, в переднике поверх халата и в косынке на седой голове с явно свежей химической завивкой, хлопотала на кухне. Я не верил своему носу, еще на лестнице учуяв запах жарящихся творожников — фирменного блюда ба из моего беззаботного детства.
— Суслик, ты? — не меньше моего удивилась ба, аж мое детское прозвище невольно вырвалось. — А я думала, мне зря сон приснился!
— Сон?
— Что ты нагрянешь! Вот я и сходила поутру в гастроном на углу, купила творожка, сметанки.
Она кокетливо поправила косынку. Я намек понял:
— Прическу сделала! — протянул я с уважением.
— Со скидкой по пенсионному! — гордо похвалилась ба.
— Но ты ж полгода не выходишь дальше лавочки. Как же твои ноги?
— А что ноги? — фыркнула ба. — Пока не отвалились, кое-как докостыляла.
— Творожники стоишь жаришь, — оценил я. Сглотнул слюнки.
— Не творожники, а сырники! — пригрозив мне деревянной лопаткой, поправила ба.
Так и не позволила ухватить горячий, румяный сырник-творожник. Обругала и отправила мыть руки. С антибактериальным мылом.
Потом усадила меня за стол в гостиной, выставила на свежую скатерть большущее блюдо дурманно-ароматной вкуснотищи, пышущей сковородным жаром, истекающей сливочным маслом. Принесла сметану, тарелки и большую ложку. И не позволила мне вскочить даже за тем, чтобы проверить, не подгорает ли последняя порция на кухне — сама шаркала туда-обратно, словно бы позабыв о грузе прожитых лет и больных суставах.
Так мы и чаевничали до полуночи, сдабривая творожники сметаной и мёдом, а чай подслащивая разговорами по душам. У ба, как всегда, была бессонница. А мне было не до сна, хоть и наел брюхо так, что джинсы позорно затрещали.
— Ты стал совсем взрослый, — напоследок сказала ба, разглядев-таки горчинку на дне моих глаз. Потрепала меня по колючей от щетины щеке. Стерла сухим узловатым пальцем с моей откромленной масленой морды следы сметаны.
Потом ба вздохнула, запахнулась в вязаную шаль, пахнущую древними духами, давно усохшими в своем флаконе в серванте. Смахнула наигранную слезинку с глаз и воспросила Боженьку, подняв выбеленные временем серые глаза к портрету Есенина на стене:
— Дождусь ли я правнуков, вот в чем вопрос?
— Ой, не начинай! — заржал я.
— Скажи, ты ведь этот?
— Который? — ухмыльнулся я.
— Ну, из этих. Из радужных, — с уверенностью предположила ба. — Если да, то не бойся! Я от тебя не отрекусь и наследство не перепишу ни на кого другого.
— Бог с тобой, ба, ты что такое городишь, — хрюкнул я. — Насмотрелась телека.
— Нет, я серьезно! — не отставала мой одуванчик. — Ты мне поверь, я согласная на всё, лишь бы тебя любили. Если есть у тебя хороший мальчик — приведи, покажи мне. Отец с матерью тебя не благословит, а я благословлю! Поедете в Америку, я из похоронных денег добавлю, если на билеты вам не хватит, там поженитесь, как положено…
— Ба, я натурал, — заверил я честно. — Вот клянусь… этим мёдом! Натуральным природным мёдом клянусь, что натуральнее меня нет на свете.
Вырвав клятву, бабуля вздохнула с заметным облегчением. Правнуков она решила дождаться всенепременно.
— Я уж боялась, что ты никогда больше девочку не приведешь, после… — вздохнула она, да сама же себя оборвала на неуместном бормотании. — Ты сметанку-то подлижи с тарелки! Ишь, размазал.
Перед соскучившимся котом я извинялся банкой его любимых рыбных консервов, купленных в круглосуточном.
____________
На работе я объявил, что ровно через две недели ухожу в отпуск, а потом вообще увольняюсь. Надоело штаны просиживать — жизнь ведь одна, а перспектив много! Шеф на меня ругалась. Она не скрывала, что хочет посадить меня через годик-другой на свое теплое место. Если, конечно, я женюсь на ее дочке. Я был не против женитьбы вообще, но дочка начальницы не будила в моем молодом мужском организме низменных потребностей романтического толка. Так что всё без толку. Я решил, что ухожу — и точка.
А вот куда ухожу — этого я еще сам не понял.
Но точно знал, что не пропаду.
Зато пропал медовый магазинчик.
Опять.
В субботний полдень я толкнулся в дерматиновую обшарпанную дверь — не открылась. А я так хотел… мёда? Услышать, как тренькнет колокольчик над головой? Пересчитать фиалки на подоконнике? Чего я хотел?..
— Мужчина! — позвали меня из форточки, когда я стоял на крыльце и не знал, куда податься.
— Вы меня?
— Вас, молодой человек, вас. Мне вас описали, вижу, что вы — это вы.
— Да, я — это я, — вздохнул я, соглашаясь.
— Вам велели адрес продиктовать. Если вы придете, конечно.
— Я пришел! — с горячностью заверил я невидимку. Никто от меня не прятался, просто добрую соседку не было видно за многослойной москитной сеткой, прибитой к давно некрашеной раме.
________
Магазинчик кружил меня по улицам. Не помню вообще, чтобы я так много колесил по родному городу, где прожил всю жизнь. Я даже не подозревал, что у нас есть большие работающие (!) фонтаны в спальных районах. Что есть такие уютные скверы, где хочется посидеть рядом с клумбой на чугунной лавочке и слопать мороженку, купив ванильно-вафельный рожок в фургончике под разноцветным зонтом. Что есть… Да вообще много чего есть, чего я не видел, ежедневно катаясь по строго установленному маршруту «дом — работа».
Я не знал, что в городе есть такие тенистые старые улицы с двухэтажными красивыми домами. Даже посеревшая, пятнами облетевшая штукатурка на стенах, сквозь которую проглядывала плоть краснокирпичной кладки, ничуть не портила лица… то есть фасады. Дома смотрели на мир умными старыми окнами, словно бы в удивлении приподнимая верхние полукруглые, арочные рамы.
Здесь газоны не стригли этими жутко-громкими косилками, отравляющими запах свежескошенной травы привкусом бензина. Здесь повсюду цвели ромашки и львиный зев. И толстые липы без страха быть обкромсанными простирали над тротуарами могучие ветви. Здесь на детской площадке во дворе не виднелся мусор и пустые бутылки. Окна первых этажей были так низко, что можно было не привставать на цыпочки, чтобы заглянуть через подоконник. На подоконниках грелись на солнце вальяжные коты и цвели герани.
Кто должен жить на этой улице? Художники и стареющие музыканты из филармонии?
Я разглядел табличку с номером и улицей на углу изысканно-пряничного двухэтажного домика. Он напоминал башню-кубик: в высоту казался больше, чем в ширину. Возможно, это был обман зрения. Возможно, это была правда. Внизу — древний книжный магазин под выцветшей вывеской «закрыто». На верхнем этаже — моя цель.
Я ощутил волнительное сердцебиение, когда ступил на узенькое крыльцо, притенённое по бокам высокими лопухами. В двух низких, вросших в землю ступеньках почти не сохранилось цемента, и разбитые кирпичи опасливо-игриво зашатались под подошвами моих кроссовок.
Порог за крыльцом некогда был высоким, внушительным, о такой запинайся сколько душе угодно. Теперь же массивный брус из цельного ствола дерева посерел, потерял остатки облетевшей краски, а посредине, где на него постоянно наступали ногами, протерся до изрядной вмятины.
Пол в доме оказался деревянным, скрипучим. Как и крутая лестница, ведущая на верхний этаж. Я поднимался и боялся, что стонущие под моими шагами ступени проломятся от трухлявости и я навернусь, сломаю себе шею. К тому же, здесь было довольно темно — никаких ламп, только тусклый свет от окошечка над входной дверью, в котором стекло не то что давно не мыли, а вообще наполовину краской закрасили.
Скрип ступенек сработал лучше колокольчика. Я не успел преодолеть второй марш, как дверь наверху распахнулась, проливая на лестницу яркое сияние дня. И в проеме очертился силуэт: моя медовая фея, в приталенном платье с пышной юбкой до колена.
— Ты снова нашел меня? — негромко рассмеявшись, произнесла она.
— Да, — ответил я, потому что не знал, что еще сказать.
Когда я поднялся, она не сразу отошла с порога. Места на верхней ступеньке было мало, так что я оказался с нею нос к носу. Вернее — она носом мне в грудь. Еще точнее — ее острый задранный подбородок, так как она запрокинула голову и смотрела мне в глаза. Теперь ее глаза оказались серо-серебристыми с мелкими искорками зелени вокруг зрачка. Ее зрачок слегка пульсировал, словно гипнотизируя меня.
Когда я по глупости уже решил, что она ждет от меня поцелуя — она отступила назад, будто в танце. Пропустила меня в свой магазинчик.
В новом помещении оказалось просторнее, чем в том, в пятиэтажке. Здесь было солнечно. Окна небольшие, но целых три по двум стенам. Я улыбнулся, заметив знакомые фиалки, привольно растопырившие пуховую листву, сидя на широких подоконниках.
— Как у вас… у тебя тут мило, — сказал я.
— Ага, мне тоже здесь нравится, — согласилась она. Спросила: — Ты пришел за медом?
— Нет. То есть да…
Она рассмеялась. Махнула рукой на полки и предложила выбрать самому, что понравится.
Я послушно отошел к ассортименту, попытался сосредоточить взгляд на этикетках: гречишный, липовый, клеверный, фиг-поймешь-какой, такой-точно-не-хочу, не-знаю-какой-хочу, никакой-не-хочу, хочу-но-не…
Между тем медовая фея, словно бы не обращая на меня никакого внимания… (Так я теперь старый доверенный клиент получаюсь, что ли?) …меж тем она нашла листок белой бумаги, большой фломастер и четыре кнопки. Кнопками она пришпилила лист к открытой двери с наружной стороны, не жалея лак на светлой древесине. Полюбовалась, решила, что пришпилила криво, но махнула рукой и не стала переделывать. Закусив колпачок маркера в зубах, она взялась писать объявление. Размашисто, уверенно, при этом получалось на удивление ровно, несмотря на криво повешенный листок.
«ТРЕБУЕТСЯ» — мягко поскрипывая, вычерчивал широкий влажный стержень фломастера.
Я подошел к ней со спины, поверх кудрявой макушки поглядел на появляющиеся буквы, на мгновенно высыхающий след ядовито-ярких чернил.
— Кто? — негромко спросил я.
— Что? — оглянулась она на меня, вывернув свою изящную шею.
— Кто требуется? — уточнил я, почему-то затаив дыхание.
— Пока не сообразила, как правильно сказать. — Она нахмурила брови, снова уставилась на листок. Пожевала в задумчивости колпачок фломастера. — Разнорабочий? Помощник? Грузчик? Менеджер? Даже не знаю…
— Мужчина? — уточнил я. — Или…
— Хм, — согласилась она, не дослушав. — Можно и так сказать.
Она крутанулась на каблуке, не отступив от меня ни на полшага. Взметнувшаяся колоколом юбка обмела мои брюки по коленям.
— Так ты пришел за медом? — уточнила она, пристально глядя в лицо, прищурив искрящиеся весельем глаза. — Или?..
— Я забыл, — неловко пошутил я.
Она забавно скривила губы. Сорвала листок и небрежно смяла в руке, уронила на пол. Заперла дверь на ключ. Молча взяла меня за манжет рукава — и повела за собой. Мы скрылись в служебной комнатке, за спиной прошуршала, смыкаясь, занавеска из деревянных бусин на длинных нитях.
Небольшая сумеречная комната была заставлена коробками. Видимо, после спешного переезда медовая фея не успела разобрать товар, разложить по стеллажам — полки пустовали.
Кроме стеллажей и конторки с кипой бумаг и документов, в комнатке стоял старый диванчик. Короткий, местами продавленный, с узкими лаковыми дощечками-подлокотниками. От обивки пахло пылью. Фея пихнула меня на этот диванчик, я послушно сел — и потянулся, чтобы обнять ее за талию, привлечь к себе. Однако фея уперлась рукой в мое плечо:
— Предлагаю выпить чая!
— С медом? — хмыкнул я.
— Естественно, — отозвалась она с многозначительной улыбкой. Немного наклонилась, как будто собиралась поцеловать в губы…
_______________
Я не понял, что произошло. Как?
В следующее мгновение я очнулся за рулем своего автомобиля. Только что был ранний солнечный вечер, уютная кладовка в магазине, красивая девушка почти в моих объятиях… Моргнул — еду по ночной улице. Встречных машин нет, фонари льют пронзительный, режущий глаза свет, в многоэтажках, что высятся по двум сторонам от дороги, почти нет светящихся окон.
Я рассеянно достал мобильник, посмотреть сколько времени, проверить пропущенные вызовы — ничего. Молчание полностью разряженного телефона напомнило обиженно поджатые губы моей мамы, когда я поздно являлся домой.
Бросив бесполезный телефон, я включил радио — вернее, попробовал включить. Пощелкав настройку, услышал только разнообразие белого шума. Это начинало раздражать.
Я заставил себя дышать ровнее и глубже. Всё хорошо? Всё нормально. Я цел и невредим, даже голова не болит, значит, меня никто не бил по затылку кирпичом. Я в своей машине, судя по знакомому повороту, еду к себе домой. Подумаешь, из памяти выпали несколько часов жизни! С кем не бывает? Ерунда. Мелочь! У большинства людей благополучно стираются годы жизни — и ничего, нормально. Я не исключение. Так чего волноваться?..
«Ты вспомнил» — произнесло радио четко и ясно, на миг прервав треск и шум.
— Что?! — рявкнул я, не имя терпения сдержаться. И не видел смысла сдерживаться наедине с собой…
На дороге, наперерез моей машине, мелькнула тень — низкий маленький темный силуэт. Какой-то размазанный в свете фар и фонарей.
Ребенок?! — стрельнуло в моем мозгу.
Я резко ударил по тормозам, вывернул руль. Съехал на обочину, подняв волну в как нарочно попавшейся под колеса длинной глубокой луже. Отстегнул ремень, выскочил из машины, проверить, сбил я кого-то или обошлось.
Сигнал встречной оглушил, мигнувшие фары ослепили, я отшатнулся и прижался к дверце…
…И в голове, вторя огням, вспышками принялись взрываться болезненные картины прошлого, которое я успел прочно забыть. Одна сменялась другой, яркие, сочные, обрушившиеся на мою голову во всём великолепии детских впечатлений, со всеми запахами, вкусами, словно я на миг провалился в то время целиком и полностью…
Я тряхнул головой — не сейчас!
Проморгался. Нырнул обратно, нашел в бардачке фонарик, к счастью, работающий. Вышел, не забывая оглядываться и проверять, нет ли еще машин.
Мокрый след колес, пробороздивших лужу, тянувшуюся вдоль обочины, я увидел отчетливо. Даже фонариком подсвечивать не было нужды, уличных огней было достаточно. Вот здесь я затормозил, значит, где-то тут должен был пробежать тот, кто меня напугал…
Я облазил дорогу вдоль и поперек. Никакого трупа сбитого ребенка. Никаких следов этого самого ребенка. Имея такую лужу в свидетелях, умелым следопытом быть не нужно — никто не перепрыгнет подобное препятствие, не имея крыльев. Не эльф же мне причудился?! Даже человек моего роста должен был всё равно наступить в воду, хоть в прыжке — и, убегая, оставить мокрые пятна на остальном сухом асфальте. Я же вот оставил. Но только лишь я, никто больше…
Не считая дворовой собаки, с умным видом пробежавшей мимо, на меня не взглянув. За ней протянулся постепенно сошедший на нет пунктир отпечатков лап.
В конце концов я решил, что усталость сыграла со мной злую шутку. Никого не было. Почудилось. Я вернулся в машину и поехал домой.
Пока я пытался мыслить трезво, внутренний взор продолжали терзать вспышки не вовремя проснувшихся воспоминаний.
Недавно я умилялся на сцену из прошлого — про панамку и бабочек на клумбе. Я совершенно забыл, что ловить их меня надоумила подруга детства. С нею вдвоем мы могли торчать летом на улице в самое пекло, днями напролет. Безоблачная дошкольная пора. Моя бабушка связала для нас с нею одинаковые панамки — мне с синей ленточкой, украшенной значком с котиком, ей с желтым бантиком и с брошкой, сверкающей гранеными стекляшками. Поэтому я упрямо отказывался от модных бейсболок, смеша соседских мальчишек.
Когда я гордо приглашал ту девочку в гости, бабушка непременно пекла творожники и пичкала ими нас обоих. В компании с нею за столом мне любая еда казалась вдвое вкуснее. Бабуля только радовалась — до школьной поры я был тощим невзрачным ребенком и постоянно капризничал, страдая отсутствием аппетита. Только не при моей подружке. Она ценила бабулины старания и уплетала сырники за обе щеки… Точно, она была пухленькой. Старше меня на полгода, крепкая сильная девчонка с короткими косичками. Впрочем, я должен был вскоре обогнать ее в росте. Но не успел.
Мама специально познакомилась с родителями этой девочки, пророча нам двоим раннюю влюбленность и мирное супружество в будущем.
Однажды летом наши бабушки, ее и моя, увезла нас обоих, счастливых и шумных, в деревню, где у знакомых на лето сняли дачный домик. Рядом с деревней протекала быстрая речка, мы с Леночкой… Надо же, я вспомнил ее имя. Мы каждое утро бегали к реке — просто играть, слушать журчание, пускать кораблики из всякого под руку попавшегося мусора. Не купаться, лезть в воду мы боялись, тем более нас пугали пиявками.
В одном месте — довольно далеко от деревни, но не так далеко, чтобы мы, две малявки, не могли туда дошагать от завтрака до обеда — берег речки становился довольно крутым по моим тогдашним меркам. И сойти к воде там можно было только по дощатым ступенькам, наполовину сгнившим от сырости. Мостки на черных столбах опор длинным языком выдавались почти до середины реки, где было особенно быстрое течение. Мы с Ленкой подсмотрели, что мальчишки постарше не боятся ненадежности конструкции и частенько там закидывают удочки, загорают или купаются. Сперва мы спускались по гнилым деревяшкам, как пугливые зверьки. Потом освоились.
В последний день черт дернул Ленку попрыгать на шатких досках. Столбы под мостками разошлись, скрепляющий брусок рассыпался в труху, мостки разворотило надвое — будто речное чудище, высунув морду из воды, распахнуло тупую пасть, желая проглотить пухлую девчонку. Ленка завизжала, заскользила ногами на уплывающей из-под сандалий поверхности… Я в это время был на берегу, на твердой земле. Всё-таки я был трусливым ребенком.
— Беги! Позови кого-нибудь! — крикнула мне Ленка, балансируя на качающихся досках, в любой момент норовя упасть в быстрое течение. Я замер в ужасе, зная, что внизу очень глубоко, вязкая тина, живут щуки и пиявки. А Ленка, как и я, не успела научиться плавать.
Я отмер от ее приказа. Всё-таки она была старше, пусть и на полгода. Заметался по берегу, ища веревку или что-нибудь, что можно ей бросить, притянуть доски к остаткам мостка, она бы перепрыгнула ко мне и спаслась бы, а я бы стал ее героем… Но, конечно, никаких веревок среди травы не было.
Я нашел длинную ветку, потащил ее, тяжелую и неудобную, вниз, кое-как, чуть не падая по ступеням, спустился, под строгую ругань Ленки, протянул ей конец. Длины на удивление хватило, она дотянулась, взяла за ветку… и сухая хворостина разломилась надвое, едва не уронив в воду нас обоих.
— Давай я подползу и кину тебе мою майку? Она длинная, ты достанешь! — испуганно всхлипывая, предложил я. — Могу порвать, будет длиннее.
— Ты меня не вытянешь, дурак! — резко ответила Ленка, стоя на доске, будто лихая скейтерша. — Силёнок не хватит, ты же хлюпик! Быстро беги за взрослыми — или будешь смотреть, как я тону?! Делай, что говорю!
И я понесся искать помощь.
До деревни бежать было далеко, Ленка успела бы двадцать раз нырнуть в речку. Поэтому я сообразил выскочить на шоссе. Как раз мимо прогрохотал грузовик — только я не успел, выбежал, уже крича ему вслед… И не услышал несущуюся легковушку, на всех газах вышедшую из поворота.
Я обошелся тогда сотрясением мозга и сложным переломом ноги. Позвоночник чудом не пострадал. На сопляке всё зажило быстро и без последствий.
Водитель попался сознательный, сбитого меня довез до деревни, где меня опознали и отдали бабушке. Бабушка с предынфарктным состоянием обежала соседей и уговорила кого-то отвезти нас, меня и ее, в город в больницу. Я ничего этого не помню, мне потом рассказали.
В болезненном бреду сквозь стоны я, видимо, всё-таки сумел донести до взрослых, где пропала Ленка. Когда очнулся и спросил у дежурившей возле моей кровати мамы про нее, та разрыдалась и прижала меня к груди, причитая:
— С Леночкой всё хорошо. Ты не переживай, с ней всё хорошо.
Я понял, что мне врут. Мама побоялась сказать мне правду, что моя лучшая подруга погибла по моей вине, чтобы мне не стало хуже. Больше я не спрашивал у взрослых про нее. Тем более если бы Ленку вправду спасли, она пришла бы сама ко мне в больницу, ведь лежал я тогда очень долго, ей хватило бы времени поправиться самой и найти меня. Бабушку я потом не слушал, хотя она тоже пыталась мне врать, будто родители у той затеяли развод и мать увезла Ленку в другую страну. Я слушал и молчал, злился — чего уж сразу не на Луну?
Оставшееся свое детство я провел исключительно в городе. Родители поначалу пытались предлагать мне отдых на природе, но я закатывал тихие истерики — если бы мог, орал бы, но не получалось, просто горло сдавливало и я буквально синел, потом не разговаривал целый день, сипел. Больше они не настаивали, и я не ездил в лагеря или на дачи. Мне было хорошо и спокойно только в городе. Пусть даже здесь было полно машин и куда легче было бы угодить под колеса.
__________
Я открыл дверь, погремел ключами, сбросил ботинки. Но кот не вышел меня встречать. Я пошел искать этого ленивого увальня… осмотрел всю квартиру, залез во все потайные уголки — и не нашел. Вся чертовщина минувшего дня померкла в моем мозгу по сравнению с холодом потери: куда он, черт возьми, мог подеваться?! Окна были закрыты, воры в дом не залезали, иначе тут было бы всё перевернуто. Я звал кота, пока не осип. Наверное, соседей перебудил, ведь на дворе стояла глубокая ночь.
Растерянно соображая, с чего начать более обширные поиски, воткнул в мобильник штекер зарядки… И виртуально захлебнулся под лавиной пропущенных звонков и сообщений.
«Твой кот у нас, паразит!» — от мамы, одна из последних эсмэмесок. Угроза, чтобы я точно ответил? Кто из нас паразит, я или кот? Я ничего не понял, но сел на табуретку, выдохнув с огромным облегчением.
Видимо, подзарядившийся мобильник воспрянул духом и по-шпионски разослал всем жаждущим связи со мной уведомление о моем возвращении домой, к розетке и зарядке. Первой, несмотря на поздний час, отозвалась, конечно же, мама. У меня сердце екнуло от ее хриплого от пролитых слез голоса. Сначала радостные причитания, что я нашелся, подозрения, что я вру и со мной на самом деле вовсе не всё в порядке. Потом гневная отповедь на мою гудящую голову.
— Тебя не было неделю! Меня не жалко — кота бы своего пожалел! Он-то чем виноват? Заставил его сидеть взаперти голодного трое суток, пока мы тебя не хватились!
— Неделю? — ничего я не понял. — Или трое суток?
— Три дня кот голодал! — зло кричала мама в трубку, не обращая внимания на шипение отца. У них там тоже соседям нынче не повезло. — Я тебя хватилась четыре дня назад! Кота твоего к нам забрала! Отец в милицию заявление написал!
— Зачем?! — я был сбит с толка.
— О твоей пропаже! — гаркнула мама. Всхлипнула тихо: — Я думала, тебя похитили! Убили! На органы продали за границу!..
— Эй, ты чего? — я лихорадочно пытался придумать отмазку. Пропадать без вести на неделю — такого со мной никогда не случалось, я теперь даже не знал, что соврать подостовернее. Проблеял: — Ну, прости! Меня срочно послали в командировку, а мобильник сдох, я не успел предупредить…
— Врешь! — заорала мама. — Врешь ты всё, паразит! Я проверяла, ты из вещей ничего с собой не взял. И с соседями не попрощался, ключи от кота им не отдал! Он три дня под дверью плакал, а ты всё не являлся!
— Я не успел! — взмолился я, слыша, как отец сует маме сердечные капли. — Меня сразу из офиса подхватили! Поэтому и зарядку не захватил!
— Хватит плести чушь! — рявкнул на меня отец, отобрав у мамы трубку. — Я не идиот, я до полиции к тебе на работу ездил, спрашивал. Там сказали, что ты отпуск потребовал и написал заявление об увольнении. Ты что творишь, соображаешь, вообще?!
— Пап, прости. Я сейчас приеду.
— Утром приедешь! Сейчас появишься — мать тебя убьет, а я выпорю!
— Хорошо, утром.
____________
Куда делась неделя моей жизни, я так и не понял. С официальной отмазкой невольно помог отец — он долго на меня ругался и предположил, что я ушел в глухой запой, «зажравшись от сидения в офисе». А то, что перегаром от меня не пахло — я специально на алкотестере проверил, до того как утром за руль сел — это отец объяснил тем, что мне в выпивку подсыпали наркоту, от которой у меня на неделю отшибло память и мозги начисто.
Заявление в полиции о моей пропаже он забрал. Хотел переписать на заявление о похищении, но участковый поглядел на «взрослого мальчика» и хмыкнул. Уточнил, был ли я обворован, изнасилован или избит, проверился ли в травмпункте, сдавал ли кровь на следы наркотических веществ. Получив на всё отрицательные ответы, полицейский развел руками и в открытии дела отказал за неимением улик.
На работе меня встретили с настороженностью. Внезапный недельный запой с наркотой — это не шутки. Начальницу я упросил не увольнять меня за предполагаемое аморальное поведение, но премии лишился — за нанесенный репутации компании ущерб раздутым скандалом. Зато к своей дочке она меня больше не сватала, хоть в этом я увидел плюс. Искать новую работу я пока передумал, не тем была голова забита.
Кажется, только кот воспринял мое возвращение с искренней радостью — соскучился так, что несколько дней не хотел слезать с рук, благо у меня еще осталась почти неделя отпуска. Правда, отомстить за трехдневное заключение не забыл, пометил мне кроссовки и изорвал одежду, в которой я пропадал невесть где, так что пришлось всё выбросить.
В общем, кое-как моя жизнь вернулась в прежнюю колею.
И даже, кажется, жить стало приятнее и легче. Пусть появились новые заботы и мелкие неприятности, типа насмешек за забывчивость на работе и обидные подозрения от родителей. Но на сердце сделалось как-то спокойнее, что ли. Меня теперь всё устраивало. Не хотелось куда-то сорваться, всё бросить и искать новые горизонты. Я вспомнил, скольких усердных трудовых будней мне стоило нынешнее спокойствие — и я понял, что это тоже нужно ценить.
Да, я снова стал радоваться скуке…
Но через неделю потратил выходной на поиски медового магазинчика.
Адрес совершенно выветрился у меня из памяти. Я объездил те места вдоль и поперек и не нашел маленькое приметное здание с закрытым книжным на первом этаже.
Я вернулся в супермаркет и потребовал менеджера. На вопрос об отделе меда суровая тетка поглядела на меня поверх очков, как на вредного диверсанта, и заверила, что у них и без специального отдела мед и прочие сладости продаются качественные, предложила проверить сертификаты.
Я приехал туда, где купил вторую банку меда — два часа маячил перед нужным подъездом в надежде, что добросердечная соседка меня увидит и еще раз даст подсказку. Но увидел я только молодых мамочек, гулявших с детьми, девушки на контакт не шли и косились на меня с неприязнью. А когда одна из них позвонила мужу и велела спуститься, «на всякий случай прихватив электрошокер», я понял, что слишком там задержался.
…Наткнулся на искомое местечко случайно. Медленно ехал, пользуясь воскресным отсутствием пробок в опустевших дворах — народ не спешил возвращаться с дач, наслаждаясь отличной погодой, — и в памяти всплыло событие из давнего детства: поход в гости к Ленкиной бабушке. Ясно вспомнился двор, дома, тогда еще казавшиеся свежими новостройками… И как-то на подсознании вырулил к смутно знакомому зданию. Вышел из машины, прошелся, припоминая разросшиеся деревья — тогда это были вчерашние саженцы с тонюсенькими стволами. Оглянулся — и застыл.
Место было то самое, а вот домика там не было в помине. Пустой пятачок, точно выбитый зуб в стройном ряду жилых многоэтажек. Заросший полынью, высокой и частично засохшей, за неделю такая растительность не поднимется.
Я не поленился, прошелся по пустырю. Обнаружил вросшие в землю ступеньки с щербатыми шатающимися кирпичами — и надолго замер в попытке осознать увиденное.
Пока я там торчал, за мной, как оказалось, наблюдала девушка. Правда, подойти не спешила. Только когда я побрел обратно к машине, ссутулившись и не глядя по сторонам от потрясения, тщетно пытаясь увязать в мозгу никак не увязывающиеся концы с концами…
— Вы что-то забыли? — услышал я оклик.
Резко развернулся. Мне уж примерещилось, что я увижу перед собой ту самую медовую фею. Схвачу ее, встряхну, заставлю рассказать, чем она меня опоила, каким-таким медом потчевала, что у меня ум за разум зашел.
— У вас всё в порядке?
Я поморгал. Ясно послышалось в интонации: «У вас всё в порядке с головой?» — так и подмывало ответить отрицательно. Но я взял себя в руки. Мои проблемы с головой никого не должны беспокоить, это только мои заботы. Улыбнулся девушке в меру вежливо:
— Не подскажите, тут на этом месте вроде дом раньше стоял. Небольшой, на первом этаже магазин, кажется, книжный.
— Да, был, — охотно подтвердила девушка. Или вернее молодая женщина. Статная, хотя не худышка, плотного телосложения, в укороченных джинсах и легком джемпере. С толстой, пусть и кроткой, косицей. — И книжный магазин помню. Потом его закрыли, ломбард сделали.
— А что на втором этаже было?
Она пожала полными плечами, отчего роскошная грудь колыхнулась.
— Не помню. Давно было ведь. В книжный меня бабушка водила, азбуку красивущую мне там купила и карандаши, поэтому в память и запало. Только ломбард недолго был, из-за него, говорили, дом и подожгли. Либо хозяева обидели кого-то, а может, наоборот краденным торговали и следы заметали.
— Подожгли? — тупо переспросил я.
— Ну да. Ночью всё прогорело. Говорили, будто от старого книжного полно макулатуры в подвале осталось, вот и занялось так легко. Я сама-то не видела, я только два года назад сюда вернулась, как бабушка болеть начала. Жалко, правда? Красивый был дом, интересный. Его б перестроить, стены-то старинной кладки были. А после пожара просто всё снесли бульдозером и два года мусор не вывозили.
— То есть, снесли уже давно? — не верил услышанному я.
— Так лет пятнадцать назад, говорю ж! — удивилась девушка на непонятливость. — А вам, кстати, зачем?
Я уставился на нее, туго соображая, как на это ответить, чтобы не вызвать подозрений в сумасшествии.
И снова завис, не понимая, что пялиться в упор на собеседницу по меньшей мере странно.
— Что с вами? Почему вы так на меня смотрите? — растерялась она. Достала из кармана свой смартфон, погляделась в черный экранчик, как в зеркальце, мельком проверила прическу, макияж не размазался ли.
— Да просто, — пробормотал я. Вздохнул — чего молчать, если и так на сумасшедшего похож? Хоть выговорюсь и удеру восвояси. — Знакомую вы мне одну напомнили. У нее тоже в том доме бабушка жила, в четвертом подъезде, на втором этаже, на балконе в ящике настурции разводила. И ей тоже подарили большую азбуку. На первой странице аист-армянин арбуз резал. Ее Леной звали.
— Меня тоже Леной зовут, — хлопнула она ресницами, с подозрением не сводя с меня глаз. — И я не говорила, в котором доме у нас квартира. Как вы догадались? И про аиста с арбузом?
— Не поймите неправильно, я вовсе не это имел в виду, — спутано попытался я оправдаться. — Вы точно не можете быть той Леной. С той мы дружили еще до школы, а потом несчастный случай… В общем, извините, что отнял время.
— Суслик?
— Что? — мне показалось, что я ослышался. Даже оглянулся вокруг, пытаясь понять, где могло мелькнуть изображение зверька, ибо сам зверек вряд ли появился бы в городском дворе.
— Суслик. — Лицо Елены осветила торжествующая улыбка узнавания. — Ты совсем не изменился!
Я стоял оглушенный, будто ударенный кирпичом. «Суслик, ты дурак!» — постоянно слышал снисходительное от подружки. Привычку звать меня не по имени она завела с подачи моей бабули, которая нарекла меня нелепым прозвищем с пеленок за привычку замирать, прислушиваясь. Вот и сейчас я замер. Взрослый мужик — перед девушкой на голову ниже меня ростом.
— Ну, ты что? — рассмеялась она. Видите ли, ей показалась забавной моя вытянувшаяся физиономия. — Будто привидение увидел! Пойдем, вижу, надо тебя чаем отпоить. Заодно с бабушкой моей повидаешься. И поболтаем!.. Или тебе некогда сейчас?
— Выходной, — выдавил я. — Только не с медом!
И Ленка этим удовлетворилась, потащила меня в гости. Я лишь машине рукой махнул, с брелоком, та отозвалась гудком, включившись на сигналку.
…Оказалось, Ленка не утонула — пока я носился сломя голову, случайный рыбак, плывший мимо на надувной лодке, благополучно ее снял с шатких мостков. Она даже в воду не попала, отделалась царапиной и легким испугом. Зато потом, узнав обо мне, долго мучилась виной за случившееся — ведь это она в реку вечно лезла и меня тащила за собой, я-то осторожничал. Долго она не решалась навестить меня в больнице, а там и возможности извиниться лишилась, из-за развода родителей. И напрасно я не верил своей ба — Ленку действительно увезли за границу, на просторы бывшего союза.
А моя бабуля тоже хороша! Она с ее бабушкой до сих пор, оказывается, держала связь. И прекрасно знала, что Лена вернулась. И лелеяли они мысль снова нас свести, помня о нежной детской дружбе! Но два года всё не решались — из деликатности. Бабуля моя решила, что в тот раз я с Леной поссорился насмерть, или обиделся, что она в больницу не пришла, поэтому никогда про нее у ба не спрашивал. И вообще, по подозрению бабушки, после такой душевной травмы я вполне мог переметнуться в иную ориентацию. Мда.
Тут конечно я сам идиотом оказался. Напридумывал драму, возомнил, что мне родные лгут в утешение — и сам же от этого страдал, всю жизнь себе мнимой виной отравил. Дурак и есть дурак. Трусливый суслик.
__________
Медовую лукавую фею мне довелось встретить снова четыре года спустя — уже в другом супермаркете, куда мы с Леной ходили вместе, чтобы затариться продуктами на неделю вперед.
Фея была хороша и соблазнительна, как и прежде. Облаченная в забавный костюм пчелки — с ободком с проволочными пружинками-антеннками в кудрявых волосах, в юбке колокольчиком, с прозрачными крылышками за спиной — она заведовала дегустацией меда.
— Не хотите попробовать клеверный сорт? — щебетала она, кружась среди толпы с огромным подносом, на котором щетинился лес шпажек с кусочками пропитанной медом булки. — Вересковый! Лавандовый! Свежесть альпийских лугов! Пряность алтайских трав! Ощутите аромат, насладитесь гаммой вкуса!..
— Суслик, давай попробуем! — двинулась в ее сторону, будто завороженная, Лена, хотя никогда к сладкому слабости не проявляла.
— Обойдемся, — рыкнул я, на что супруга обернулась с удивлением. — У меня аллергия на мед, я говорил же. Пошли, сгущенки лучше купим.
— Ты что, какая сгущенка? — очнулась Ленка. — Издеваешься?
— У тебя прекрасная фигура, — ухмыльнулся я, не стесняясь толпы народа.
И жена почти поверила, стрельнула глазами:
— Ладно уж, иди за сгущенкой. Всё равно своему коту скормишь полбанки.
— Ну почему же только ему, — пробормотал я в спину жене, а глазами встретился с феей, которая явно меня узнала, иначе зачем бы еще стала мне подмигивать. — Ему ложечку, а остальное я сам с удовольствием слижу, перед сном…
— Замолчи, суслик, не доводи до греха, — хохотнула Ленка. — Не получишь ты сегодня сладкого — я зря, что ли, свежее белье перестелила и стирку затеяла? Иди за кормом, пока всё не разобрали и скидки не закончились!
1 июля 2015 г + 18 января 2019